онсоры замерли. Один, воткнувшись лбом в стену, второй  на  пороге.
Они ждали, не вздохну ли я, не шевельнусь ли, чтобы кончить  на  этом  мои
дни.
     Я не шевелился, не чихал и не дышал. К такой жизни я привык. И все бы
обошлось, если бы не догадливый жабеныш,  который  громадой  повернулся  к
Инночке и, медленно наступая на нее, потребовал:
     - Где? Где он? Говори! Говори, не молчи, будешь наказана!
     В романах верная возлюбленная стискивает белоснежные зубки  и  молчит
под пытками.
     - Он в кустах! Он там! - завопила Инна. - Он хотел на меня, он  хотел
меня... скорей, я его боюсь!
     Ой, как она перепугалась! И в ненависти ко  мне  она  была  искренна,
потому что хотела угодить хозяевам и спасти свои свидания с сыном.
     Я  увидел,  что  папаша  Яйблочко  переводит  рычажок  на  стволе   с
прицельного на бой по площади - он  намеревался  выжечь  кусты  вместе  со
мной, и никто ему не противился.
     Еще секунда, и мне будет поздно спасаться...
     На  четвереньках,  как  гончая,  я  кинулся  в  просвет  вдоль  живой
изгороди.
     Вечер озарился ослепительным зеленым светом выстрела.
     Конус убийственного света устремился к звездам, сжигая на своем  пути
все, что могло двигаться и  дышать,  -  бабочек,  птиц,  комаров...  Затем
последовал глухой тяжелый удар. Силуэт спонсора исчез...
     От начавшейся сзади суматохи я умчался и лишь за свалкой, в  бурьяне,
приостановившись... чтобы осмотреться, задумался - а почему папаша стрелял
не в меня, а в небо? Спонсоры таких ошибок не допускают.
     Рядом звякнула пустая консервная банка.
     - Кто? - одними губами спросил я.
     - Я, - сказал ползун. - Чудом ушли.
     - Это ты был?
     - Мне скучно стало, я за тобой пошел. Я успел  ему  ноги  заплести  и
дернул. Ничего?
     Ползун страшно силен, в чем-то он даже мог бы поспорить со спонсором.
     - Славно, - сказал я.
     Я лежал без сил.
     - Пора уходить, - сказал ползун. - Они будут прочесывать окрестности.
     - Одну минутку.
     Я сел. Голова еще кружилась - видно, я бежал оттуда куда быстрее, чем
возможно для обыкновенного человека.
     - Славная девчонка, - сказал я. - И мальчика любит.
     - Когда-нибудь расскажешь, - сказал ползун. -  Меня  всегда  удивляют
ваши человеческие обычаи.
     Мы почувствовали себя в безопасности, отойдя от городка километров на
пять.
     Мы  передохнули,  выйдя  к   бывшему   шоссе.   Его   асфальт   долго
сопротивлялся растительности, но все же сдался, пошел трещинами, ямами,  в
которые проникали трава и кусты,  в  провалах  поднялись  деревья.  Но  на
некоторых участках асфальт еще держался, и по шоссе идти было  легче,  чем
по девственному лесу.
     Еще через час мы оказались у реки. Через нее был  перекинут  железный
мост, но его средние пролеты провалились, и перебраться по нему  оказалось
невозможно.
     - Можно переплыть, держась за бревно, - сказал я. - Видишь, лежит  на
берегу?
     Ползун не ответил.
     Я обернулся. Он медленно полз по шоссе, отстав от меня метров на сто.
     - Ты что? - спросил я. - Устал?
     Ползун не ответил. Он мерно полз, подтягивая хвост к передним лапам и
поднимая среднюю часть туловища.  Большие  глаза  смотрели  вперед.  Бурая
щетина на спине стояла дыбом.
     Отнеся его молчание к плохому воспитанию на кондитерской  фабрике,  я
стал спускаться к бревну. Но с полпути обернулся к ползуну и спросил:
     - Слушай, я так и не знаю, ты за бревно держаться сможешь?
     Я почти не сомневался  в  утвердительном  ответе  -  ведь  мы  вместе
пробирались в башню, цепляясь за  веревку,  протянутую  Сенечкой.  Правда,
шрамы от того путешествия остались до сих пор.
     - Постой, - сказал ползун. Голос его прозвучал странно.
     Я хотел уж было подняться к нему, но ползун сам скатился ко мне.
     - Что с тобой?
     - Мне... трудно, - сказал он. - Трудно идти!
     Эти слова меня огорчили - значит, придется  искать  плот  или  что-то
достаточно надежное, чтобы перевозить его.
     Ползун бессильно вытянулся у моих ног, и вдруг я с ужасом увидел, что
щетина на его спине частично выпала. Я провел ладонью по спине  ползуна  -
жесткие стебли щетины легко отламывались и падали на берег. Я  понял,  что
это более всего похоже на радиационное облучение - об этом я знал  еще  от
Яйблочков. Они всегда боялись радиационного  облучения.  Госпожа  Яйблочко
говорила мне:
     - Вот попадешь под облучение, все волосы у тебя вылезут.
     - Ползун, - спросил я, - тебе плохо?.
     - Ничего, - сказал тот с натугой. - Только помоги  мне  добраться  до
штаба. Не бросай меня.
     - Чепуху говоришь, - сказал я. - Зачем мне тебя бросать?
     - Я не могу идти...
     - Лежи, - сказал я, - лежи и не болей, а я поищу на чем перебраться.
     Но перебираться было не на чем. Ежу ясно,  что  не  на  чем.  Бревно?
Может быть, если я отойду подальше,  за  поворот,  найду  еще  одно?  Хотя
корабля из этого все равно не построишь.
     А веревка? У меня нет веревки!
     - Делать нечего, - сказал я.  -  Придется  тебе  проехать  верхом  на
бревне.
     - Что ты сказал? - он с трудом понимал меня.
     - Я поплыву за бревном, а ты влезешь  на  него,  упрешься  когтями  и
будешь держаться. А я буду толкать. Ясно?
     - Ясно, - сказал ползун. - Ты не бросай меня...
     - Ползи вниз.
     Он старался ползти,  но  ничего  не  получалось,  словно  внутрь  его
вставили штырь, который не позволял ползуну согнуться.
     Пришлось мне обнять его, оторвать от земли и тащить вниз. Проще  было
бы,  конечно,  скатить  его,  как  колоду,  но  я  боялся  повредить   ему
какой-нибудь орган.
     Я положил его на  песок  у  воды.  Потом  разулся,  сунул  башмаки  в
заплечный мешок, туда же - рубаху. Затянул торбу потуже.
     - Ты меня слышишь? - спросил я ползуна.
     - Да, - откликнулся тот.
     Я попробовал, насколько легко бревно оторвется от берега. К  счастью,
оно неглубоко вошло в песок. Я поднял ползуна и положил его вдоль бревна.
     - Теперь держись! - приказал я ему.
     Он меня услышал - его когти вытянулись до отказа и вцепились в кору.
     - Терпи, - сказал я.
     Дно было крутое.
     Я толкнул бревно вперед и шагнул за ним. Но не  рассчитал,  насколько
круто оно уходит вниз - шаг, и я не достал до дна! Я выпустил конец бревна
и ухнул с головой, в глубину.
     Когда вынырнул, то увидел, что бревно  довольно  быстро  уплывает  от
меня и медленно поворачивается вокруг оси, так что ползун уже не сверху, а
сбоку - вот-вот коснется воды.
     - Тим! - услышал я испуганный голос ползуна.
     Я никуда не годный пловец, но тут с такой силой забил руками по воде,
что догнал бревно раньше, чем оно успело окунуть ползуна в воду.
     Я плыл, болтая ногами  и  толкая  бревно  перед  собой,  которое  все
норовило  перевернуться  и  утопить  ползуна.  А  дальний  берег  все   не
приближался. Я устал  так,  что  мне  казалось  -  вот-вот  я  отпущу  это
проклятое бревно и этого ненавистного  симулянта-ползуна,  который  просто
ленится плыть.
     К счастью, эти ядовитые мысли  не  успели  полностью  завладеть  моим
сознанием - неожиданно бревно  уткнулось  в  дно.  В  следующий  момент  я
почувствовал его коленями.  Оказывается,  дальний  берег  был  пологим,  и
отмель тянулась чуть ли не до середины реки.
     - Приехали, - сказал я ползуну, но он не отозвался.  Глаза  его  были
закрыты, щетина на спине почти вся выпала, открыв его хитиновый панцирь.
     С трудом я оторвал ползуна. Он мне  совсем  не  помогал.  Он  как  бы
окостенел. Тело его было горячим, и рот пульсировал.
     - Тим... - услышал я, поднеся ухо к его рту, - не бросай!
     Я обулся, надел рубаху и постарался взвалить его на плечо. Я  еще  не
окреп после  болезни  и  потому  полутора  пудовый  ползун  мне  показался
достаточно тяжелым.
     Я отыскал на дальнем берегу бывшую асфальтовую  дорогу  и  побрел  по
ней, обходя ямы и трещины.
     Я подумал: так славно, что ползун заставил меня запомнить  дорогу.  Я
знал, что должен идти этой дорогой до большого белого столба,  у  которого
поверну на проселочную дорогу, а та через лес проведет  меня  до  развалин
поселка, где нас и должна ждать машина.
     До белого столба было километров десять. Но мне показалось, что вдвое
больше. По крайней мере, я добирался до него более трех  часов.  С  каждым
шагом проклятый ползун становился все тяжелее, и я все  чаще  валился  без
сил на обочину шоссе, и привалы становились все более долгими.
     Я боялся, что ползун умрет раньше, чем я донесу его до штаба. И вовсе
не был уверен, что там найдется доктор, который разбирается  в  загадочных
болезнях ползунов. Но пока что ползун был жив - он был горячим, и порой по
телу его проходила судорога. Но в то же время он окостенел, и как бы я  не
переворачивал его, все равно он резал мне плечо.
     Я уже разуверился в существовании белого столба,  когда  увидел  его.
Возле него я свалился и отдыхал,  наверное,  полчаса,  теша  себя  наивной
надеждой на то, что Ирка ошиблась и пришлет машину именно к столбу, а не в
разрушенный поселок.
     Было жарко, хотелось пить. Я понимал, что,  лежа  здесь,  делаю  лишь
хуже себе и подвергаю дополнительным мучениям больного ползуна. Так что  я
с проклятиями взвалил на плечо ползуна и,  покачиваясь,  пошел  в  лес  по
узкой вертлявой дорожке, колеи которой были глубоки, а  между  ними  росла
трава.
     Постепенно местность  понизилась  и  запахло  сыростью.  Но  жара  не
уменьшалась, надо мной, больно жаля, вились мухи и слепни. Я не  мог  даже
их отогнать.
     Вдруг я увидел, что справа между деревьев мелькнула вода.  Я  сбросил
невыносимую ношу и кинулся к махонькому озерцу, окруженному  осокой.  Я  с
трудом добрался до воды - берег был таким топким, что я проваливался  чуть
ли не по пояс, прежде чем смог напиться. Я пил с наслаждением, но взять  с
собой про запас не мог, правда,  по  моим  расчетам  идти  уже  оставалось
немного.
     Я намочил рубаху, чтобы обтереть  влажной  тканью  моего  несчастного
спутника, и повернулся, вытаскивая ноги из черной грязи...
     И я с ужасом увидел, что мой ползун - не один.
     Над ним, деловито  переворачивая  недвижное  тело  лапой  и  стараясь
вскрыть его, как  ракушку,  стоял  бурый  медведь.  Он  ворчал  и  как  бы
бормотал, потому что никак не мог добраться до вкусного мяса.
     - Ах ты, мерзавец! - закричал я, размахивая рубашкой. - Ты его тащил?
Ты его носил?
     Почему-то именно мои физические усилия  казались  мне  в  тот  момент
самым главным основанием к тому, чтобы медведь добычу свою оставил.
     Медведь обратил на меня внимание,  когда  я  размахивал  рубахой  как
знаменем. Моя рубаха его не испугала. Он поднялся на задние лапы и натужно
заревел, показывая этим, что не намерен делиться со мной своей добычей.
     Медведь угрожающе пошел на меня, и только тогда я  вспомнил  о  своем
ноже.
     Я выхватил его. И вовремя, потому что красная пасть, усеянная желтыми
зубами, уже была рядом, и я вонзил нож в живот медведю, но не удержался на
ногах - медведь по инерции свалил меня и вышиб из руки нож.
     От удара о землю я на какие-то секунды потерял сознание,  но  тут  же
пришел в себя, но не в пасти медведя, а на свободе. То ли мой удар медведя
испугал, то ли он пожалел нас с ползуном, но я  услышал  треск  сучьев  и,
обернувшись, увидел спину медведя, исчезающую в зарослях.
     Я с трудом поднялся, отыскал нож - крови на нем не было, я думаю, что
не смог пронзить слой жира. Потом я подошел к ползуну.
     Медведь ничего не успел сделать ему  плохого.  Только  перевернул  на
бок.
     Я наклонился над ползуном. Кровь из моего разорванного  плеча  капала
на его тело. Я прижал рану рубахой, забыв вытереть ею ползуна, взвалил его
на плечо и пошел дальше, потому что в те минуты смысл  жизни  и  стимул  к
движению заключались лишь в том, чтобы дотащить это проклятое насекомое.
     Я не заметил, как вышел на прогалину -  улицу  разрушенного  поселка.
Впрочем, разница с лесной дорогой была невелика - те же  деревья  и  кусты
вокруг. Пойди, догадайся, что под ними скрываются руины.
     Автомобиля там не было - не нашлось  его  в  штабе.  Но,  к  счастью,
нашлась телега, запряженная лошадью. С ней - два человека.
     Они увидели меня издали. И не сразу догадались,  что  я  и  есть  тот
благородный рыцарь, которого они встречают. Из леса шло чудовище с  желтым
бревном на плече, измаранное кровью с головы до пяток  и  шатающееся,  как
смертельно пьяный.
     Когда они догадались, в чем дело, то уложили меня на телегу и отвезли
в штаб. В телеге была навалена солома, и я почти сразу заснул. И  спал  до
самого штаба - то есть два часа.
     Когда я проснулся, то спросил у человека, который  управлял  лошадью,
жив ли ползун. Тот не сразу понял, что я имею в виду,  потому  что  ползун
ничуть не был похож на самого себя.
     Не дождавшись ответа, я заснул снова.
     Меня перенесли в госпиталь, где промыли раны. Я продолжал спать.
     Проснулся я утром, подземный госпиталь был скудно освещен. В  комнату
вошла женщина в белом халате, похожая на Людмилу, только черноволосая. Она
спросила, как я себя  чувствую.  Я  ответил,  что  хорошо.  Потом  женщина
спросила, принести ли мне еду в постель или я смогу подняться.
     Я сказал,  что  попытаюсь  подняться.  Я  с  трудом  встал  -  голова
кружилась.  Другой  человек  в  белом  халате  принес  деревянный  стол  и
скамейку. Женщина поставила на стол большую чашку кофе и  положила  ломоть
хлеба. Я позавтракал.
     Я спросил, что с ползуном.
     Женщина в белом халате сказала мне, что все обошлось. Все хорошо.
     Вошел человек  в  кожаном  костюме,  как  одевалась  в  метро  охрана
Маркизы. Этот человек спросил меня, могу ли я  пройти  к  командующему.  Я
сказал, что  могу.  Я  допил  кофе  и  пошел  за  человеком  по  подземным
переходам. Здесь раньше была военная база.  Когда-то  здесь  военные  люди
ждали атомной войны. Но война не пришла, а пришли спонсоры.
     В  коридоре  мы  встретили  процессию  маленьких  ползунов.  Их  гнал
подросток с хворостинкой. Ползуны мерно  и  одинаково  поднимали  мохнатые
спины.
     - Мы их из ворованных яиц выводим? - спросил я.
     Человек пожал плечами, то ли не знал, то ли таился. Он пропустил меня
в низкую дверь.
     Там была комната, освещенная ярче,  чем  другие.  За  большим  столом
сидела Ирка, перед ней стоял компьютер, неаккуратно были раскиданы бумаги.
     - Живой, - спросила она и улыбнулась.
     Ирка была одета в кожаный костюм, волосы забраны назад.
     - Ты здесь начальница? - спросил я.
     - Разве непохоже?
     - И надо мной начальница?
     - Пока Маркиза не вернулась - берегись! - Улыбаясь, она непроизвольно
прикрыла ладошкой рот.
     - Как ползун? - спросил я, желая перевести разговор на  другую  тему.
Мне было неприятно, что Ирка теперь вовсе не та, которую я привык видеть.
     - Он живой, - сказала Ирка. - Благодаря тебе.
     - Там медведь был, - сказал я. - Он хотел его сожрать.
     - А я как увидела следы на твоем плече, сразу догадалась,  что  ты  с
медведем обнимался.
     - Я никогда не догадывался, что ты начальник, - сказал я.
     - Кому-то приходится... - ответила Ирка.
     Вошел Хенрик. Он положил  бумаги  на  стол  Ирке.  Она  проглядела  и
подписала, а Хенрик подошел ко мне и сказал, что я молодец и он  рад  меня
видеть.
     Хенрик ушел, и я с горечью подумал, что теперь  не  смогу  поцеловать
Ирку. Никогда. И мне стало грустно.
     - А где ползун? - спросил я. - Я хочу к нему сходить.
     - Он сам придет, - сказала Ирка.
     Тут прибежал Сенечка, он  обнял  мою  ногу  перепончатыми  ручонками.
Рожица у него была заплакана.
     - Рыцарь Ланселот! - кричал он. - Ты пришел, я так рад, так  рад!  Ты
знаешь, Леонора тоже здесь! Мы пойдем к ней, ладно?
     - Я пойду? - сказал я. Теперь было непонятно, должен ли я  спрашивать
разрешения у Ирки.
     Ирка отодвинула бумаги и встала из-за стола. Она  хотела  подойти  ко
мне, но тут в комнату вошел инспектор, которого  я  видел  на  башне.  Тот
стройный, с муравьиным лицом, в длинном радужном плаще. Странно, почему он
остался на Земле?
     Инспектор направился ко мне. Я  напрягся.  В  нем  была  жесткость  и
четкость движений почти до механизма.
     - Не узнаешь, - спросил он меня голосом ползуна.
     - Ползун?
     Инспектор подошел ко мне и протянул тонкие, жесткие руки.
     Я протянул руки навстречу ему. Я все понял.
     - Ты как бабочка? - спросил я.
     - Это метаморфозы, - сказал ползун. - Но  степень  куколки  наступает
неожиданно, хоть и длится коротко. И в  такой  момент  рядом  должны  быть
близкие. Или друг. Иначе - коротким движением ползун провел ребром  ладони
перед своим тонким горлом, муравьиные глаза были неподвижны - я бы  погиб.
Спасибо тебе.
     - Покажи ему, покажи! - потребовал Сенечка. - Он  же  не  видел.  Все
видели, а он не видел.
     - Покажи, - сказала Ирка. - Это красиво.
     Ползун взмахнул руками, и его длинный радужный  плащ,  как  сказочный
невесомый  занавес,  раскрылся,  растянулся  -  и  я  увидел  перед  собой
громадную перламутровую бабочку.
     - Мы умеем летать! - сообщил Сенечка.
     Когда они ушли, Ирка подошла ко мне, встала на цыпочки  и  поцеловала
меня в щеку.
     - Здравствуй, Ланселот! - сказала она.