единому  моему  слову.  Видно  то,  что  было  для   меня
обыкновенно, в его небогатое воображение просто не вписывалось.
     - На нашем, на русском.
     - И она тебя не придавила? - спросил Батый наконец.
     - Ну зачем же меня давить, если она меня любила?
     - Лю-би-ла! - Он повторил иначе: -  Лю-би-ла...  Нет,  я  рехнусь  от
него! Лучший друг жабы!
     Я отошел к столу и стал резать кожу  на  тонкие  полоски.  Я  работал
допоздна. Некоторые подходили ко мне, смотрели, но не мешали. Я думал, что
Батый никогда не видел спонсоров  вблизи  -  это  странно,  но,  наверное,
возможно - не могут же господа спонсоры находиться везде  и  наблюдать  за
всеми людьми. И для человека, близко не  видавшего  спонсора,  он  кажется
холодным чудовищем. Какое горькое заблуждение!
     Прошло два дня в непрестанных тренировках, я уставал,  как  будто  из
меня к концу дня выпускали воздух.  Но  кое-чему  я  научился.  Это  легко
об®яснить: ведь я был выше ростом многих из воинов нашей школы  и  быстрее
других двигался и думал. Меня хорошо кормили в детстве.
     Господин ахмет два раза при всех меня похвалил. А Прупис  хоть  и  не
хвалил,  сказал  мне  спасибо,  когда  я  отдал  ему  аккуратно  и  крепко
сплетенный хлыст. Ко мне стали обращаться другие воины, я не отказывал - я
люблю мастерить: шить, вырезать, плести...
     Если бы не постоянная усталость, я был бы  счастлив.  Мне  жилось  не
хуже, чем у Яйблочков. Нас хорошо кормили, и я спал  на  настоящей  мягкой
койке. Правда, я побаивался Добрыню, который помнил о нашей встрече  и  не
давал забыть о грядущей мести.
     Я больше не пытался выяснить,  к  чему  нас  так  тщательно  готовят.
Потерплю - узнаю.
     Я выбрал себе хозяином  Пруписа.  Я  же  был  вчерашним  любимцем.  А
любимец с детства приучен жить при хозяине. Может, другие обитатели  нашей
школы и не нуждались в хозяине, а мне было тяжко без существа, которому  я
мог бы подчиняться. Понимая это, я думал тогда,  что  являюсь  исключением
среди людей, но  потом-то  я  догадался,  что  подчинение  -  обязательное
свойство человеческой натуры. Все люди ищут  себе  спонсора,  и  если  нет
настоящего, то находят ему заменитель. Я  тогда  еще  не  бывал  в  других
странах  и  на  других  континентах,  но  что  касается  России,  то  она,
оказалось, всегда  была  послушной  -  то  начальнику,  то  революционеру,
который этого начальника убил, то следующему начальнику.
     Мое терпение было вознаграждено  довольно  скоро.  Дней  через  пять,
когда мы отдыхали после отвратительного упражнения - долгого  бега  вокруг
нашей школы с мешком песка за плечами, - мрачный Гурген сказал:
     - Кому это нужно? Судьба и без этого разберется.
     - Ей помогать надо, - сказал Батый.
     Мы смотрели, как Добрыня направлял оселком свой меч.
     - Как девушку гладит, - сказал Гурген.
     - Сколько раз он ему жизнь спасал, - заметил Батый.
     Я навострил уши.
     - Все это показуха, - сказал Гурген. - Ты  же  знаешь,  откуда  кровь
берется.
     - Молчи, - сказал Батый. - Ты здесь только  третий  месяц,  а  я  уже
скоро год. Если все будет нормально, через два месяца перейду в  ветераны.
А сколько со мной начинали и гикнулись?
     - Ничего, завтра встреча товарищеская, - сказал Гурген.
     Собеседники замолчали, и тогда я понял, что могу кое-что узнать.
     - А что такое товарищеская встреча? - спросил я у Гургена.
     - Когда договариваемся, - ответил за него  Батый.  -  Встречи  бывают
товарищеские, от которых ничего не  зависит.  На  них  придумывают  всякие
трюки - как в цирке. Там по-настоящему обычно не  убивают.  У  нас  завтра
товарищеская встреча с "Черными Тиграми". Попросись, Прупис тебя возьмет -
тебе же надо присматриваться.
     Раз уж разговор начался  и  никто  на  меня  не  кричит,  можно  было
спрашивать и дальше:
     - А когда нетоварищеская?
     - Когда календарная? Или на кубок? Тогда судьи строго смотрят  -  там
труднее. Там погибают. Только кто? Зеленые салаги,  вроде  тебя.  Ветераны
решат, кому помереть - обязательно помрешь.
     - Как помрешь?
     - Ланселот не совсем понимает, зачем он здесь живет, - сказал Гурген.
- Он думает, что мы - спортивная команда. А мы гладиаторы.
     - Гладиаторы? А Батый говорил - рыцари!
     Я вспомнил старый фильм, который показывали  по  телеку,  и  спонсоры
разрешили мне  смотреть  его,  потому  что  было  не  очень  поздно.  Дело
происходило в древней империи, которую, кажется, называли Римской. Там  на
стадионе сражались люди. Один из них был тяжело вооружен и снабжен  сетью,
которую он все норовил накинуть на голого  юношу  с  коротким  мечом.  Тот
крутился, прыгал вокруг и в конце концов победил неповоротливого  тяжелого
воина - госпожа Яйблочко расстроилась, что  мне  показали  такое  жестокое
зрелище, а сам  Яйблочко  стал  смеяться  и  говорил,  что  это  такое  же
ископаемое, как животное мамонт. Помню,  он  сказал,  что  такие  кровавые
зрелища ушли в позорное прошлое.
     - Это же запрещено! - сказал я. - Это же ушло в позорное прошлое, как
мамонт и Римская империя.
     Когда мои соседи отсмеялись, Батый спросил:
     - Кто же это тебе рассказал? Может, ты в школе учился?
     - Спонсор, - сказал я.
     - Именно его и надо было слушаться, - сказал Батый, и  в  голосе  его
прозвучала ирония. - Они в этом понимают.
     - А я ничего не понимаю! - взмолился я. - Честное слово  -  я  как  в
лесу! Если есть гладиаторы, значит, кто-то должен на них смотреть  и  даже
получать удовольствие от такого дикого зрелища. Но ведь не  в  подвале  вы
устраиваете так называемые "товарищеские встречи"?
     - Нет, - Гурген редко улыбался,  но  за  гот  день  он  выполнил  три
годовых нормы по смеху. - Мы это делаем на больших стадионах. В Москве,  в
Люберцах, в Серпухове... где мы еще были, Вова?
     - Везде были, где стоит жабий гарнизон, - сказал Батый.
     - И они вас не арестовали? Не  разогнали?  Как  вам  удается  от  них
скрываться?
     - Поймешь ты наконец или нет, ископаемый ты человек, что твои любимые
спонсоры жить не могут без  наших  зрелищ,  потому  что  получают  на  них
разрядку.
     - Что?
     - А то, что им очень трудно, очень нервно править нашей планетой. Они
ужасно устают, и им надо развлекаться. И чтобы каждый из них поодиночке не
носился по улицам и не рвал на части прохожих,  для  них  придумали  милый
интеллигентный отдых.
     - Это аморально! - сказал  я.  -  И  вернее  всего  вы  клевещете  на
спонсоров.
     - Никому не нужны твои любимые жабы! - Батый рассердился на  меня.  -
Если они уберутся обратно, мы будем только счастливы...
     Я даже отвернулся, чтобы не слушать, но продолжал слушать.
     Возмущаясь, я уже понимал, что не прав. Их слова укладывались в  узор
окружающего мира. И как ни трудно признаться себе в чем-то отвратительном,
нарушающем принципы, в которых ты  взращен,  иногда  приходится  смириться
даже с самым худшим!
     И я покорно слушал моих новых товарищей.
     Разумеется, я  оставлял  за  собой  право  на  сомнение  -  я  же  не
какой-нибудь  бродяга  или  свалочник  -  я  из  хорошего   дома!   Батый,
рассказывая мне, все время повторял: "Можешь проверить", я  и  рассчитывал
проверить. Но это не мешало мне выслушать неправдоподобную  версию  нашего
существования.
     Если верить Батыю и поддакивавшему ему Гургену, в России  существует,
по крайней мере, два десятка гладиаторских школ,  подобных  нашей.  Причем
наша далеко не самая большая и богатая.
     Возникли эти школы по той простой причине, что большинство спонсоров,
обосновавшихся  на  Земле,  были  военнослужащими.   Их   трудно   назвать
солдатами, потому что они не пользовались  оружием  и  никого  никогда  не
убивали, но они дежурили на  ракетных  базах  и  сидели  у  экранов  сетей
всеобщего наблюдения - поддерживали порядок.
     Спонсоры склонны к жестоким, даже кровавым зрелищам. Мои  собеседники
не знали, как и кому пришла в голову мысль удовлетворить страсть тоскующих
в дальнем гарнизоне спонсоров человеческими боями...
     - Я-то думаю, - сказал Батый, - это кто-то из людей придумал.  Я  так
думаю, что все человеческие подлости за спонсоров придумывают люди.
     - Зачем? - спросил я. - Кому это нужно?
     - А тем нужно, кому  выгодно,  -  туманно  ответил  Батый,  а  Гурген
согласно кивнул головой, как человек, слушающий уже знакомый урок.
     Есть спрос - появится  и  предложение.  Спонсоры  разрешили  готовить
специальных   бойцов,   бои   гладиаторов   превратились   в    регулярные
соревнования, ибо нет более организованных и склонных к  порядку  существ,
чем спонсоры.
     Создался слой населения, так или иначе связанный с гладиаторами.  Это
были  оружейники  и  изготовители  различных  приспособлений  для  бойцов,
кожевенники и портные, массажисты и тренеры...
     Принадлежность  к  миру  гладиаторов  давала  массу  преимуществ,   к
примеру,  наиболее  сильным  бойцам  позволено  было  размножаться,  чтобы
выводить породы бойцовых гладиаторов. Они  могли  быть  уверены,  что  при
очередной кампании ликвидации они останутся живы.
     Тут мне пришлось прервать Батыя и попросить пояснений.
     - Ну как тебе сказать... - Батый не сразу нашел нужные  слова.  -  На
Земле живет сто миллионов человек. Может больше, может немного  меньше.  А
когда-то было в десять  или  в  сто  раз  больше.  Тогда  пришли  "добрые"
спонсоры и начали лишних людей понемножку ликвидировать...
     И тут наш отдых кончился, из тени вышел Прупис, который,  допивая  из
кувшина пиво, крикнул:
     - Мальчики, на тренировку!
     На следующий день наши ехали на товарищеские соревнования,  и  Прупис
спросил меня:
     - Поедешь с нами?
     Как будто у меня был выбор.
     Я был рад, наконец, увидеть, чем мы занимаемся.
     Я ехал со всеми в общем автобусе. Сзади  были  сложены  мечи,  копья,
доспехи  -  настоящие  рыцарские  доспехи.  Я  выдел,  как   ветераны   на
тренировках сражались в этих доспехах - они показались мне неуклюжими.
     Я сидел на  приставной  скамеечке,  напротив  меня  Фельдшер  и  раб,
который должен был помогать нашим спортсменам  одеваться.  Трясло  ужасно,
потому что дорога давным-давно не ремонтировалась, да и автобус  дышал  на
ладан.
     - Новый автобус достать  -  надо  выиграть  кубок  России!  -  сказал
Фельдшер, когда нас подбросило к самому потолку.  Он  был  пожилым  добрым
человеком, он щурился, потому что был близоруким.
     Гладиаторы сидели спереди в креслах со спинками и всю дорогу  дремали
или обсуждали житейские проблемы.
     За последние дни мне удалось узнать многое об их  жизни  и  внезапной
смерти, я даже побывал в дальнем  конце  нашего  хозяйства,  в  госпитале,
который в те дни, к счастью, пустовал, но в любой момент мог  пополниться.
Там стояло шесть коек, застеленных белыми простынями, а еще была  комната,
в которой стоял стол, обитый оцинкованным железом - я  догадался,  что  на
нем делают операции.
     В то же время узнанное  мною  заставило  меня  с  удвоенной  энергией
заниматься фехтованием и метанием камней из пращи  -  я  понял,  что  лишь
собственная сила  и  ловкость  могут  защитить  меня.  Ветераны  в  школах
гладиаторов заботятся друг  о  друге,  их  берегут  и  в  опасные  моменты
стараются ими не жертвовать. Но порой смерть не щадит и их. В  большинстве
случаев погибают новички.
     Наслушавшись  неуважительных,  а  то  и  непристойных   рассказов   о
спонсорах, я решил, что мои дорогие господа Яйблочки не подозревали о том,
что творится в некоторых дальних гарнизонах. Ведь в моем  присутствии  они
неоднократно подчеркивали свой гуманизм, и мне не хотелось заподозрить  их
в лицемерии.
     Может быть, я и дальше предавался бы горьким размышлениям, но зрелище
за окном - совершенно невероятное -  заставило  меня  на  время  забыть  о
спонсорах.
     Мы приближались к городу Москве!
     Город возникал постепенно, по мере того, как мы в  него  углублялись.
Некогда он был метрополией, то есть  центром  всех  пороков  и  безобразий
Российской державы. Именно отсюда исходили страшные приказы об  отравлении
рек и вырубке лесов. Именно в этом городе находились  страшные  монополии,
названия некоторых из них я помнил с детства: "Гипроводхоз",  "Главохота",
"Главирригация", "Кремль"... Москва - это скопище сил, целью которых  было
уничтожение разумной жизни  на  Земле.  Именно  в  Москве  и  в  бункерах,
окружавших город, скрывались и сражались  до  последнего  отчаянные  враги
человечества. Это были трагические дни для всей планеты - спонсоры  должны
были принять суровое решение: поднять руку на  разумных  существ,  которые
оказались вовсе неразумными и стали врагами собственной планеты.
     С тяжелым чувством, скрепя сердце, спонсоры  приняли  тогда  решение,
продиктованное заботой о людях: они начали  уничтожать  этих  врагов,  как
диких крыс, беспощадно и окончательно, как свойственно существам с большим
и щедрым сердцем. Спонсоры понимали, что человечеству не открыть дороги  к
счастью до тех пор, пока на пути к нему существует такое препятствие.
     Сколько раз в  детстве,  свернувшись  калачиком  на  круглых  коленях
госпожи  Яйблочко,  я  слушал  удивительные  истории  о  героях-спонсорах,
выходивших  один  на  один  против  сотен  коварных  врагов,  о  том,  как
жертвовали собой лучшие из них, для того чтобы обеспечить людям в  будущем
достойное существование. Почему-то на  мое  детское  воображение  особенно
подействовала картинка из  старой  видеокнижки  -  зеленый,  закованный  в
сверкающую боевую форму спонсор,  из  последних  сил,  припав  на  колено,
отбивается лазерным  штыком  от  орды  человечков.  Они  -  все  как  один
оскаленные, злобные и длинноносые. Я даже  помнил  имя  этого  спонсора  -
Выйчуко. Он пал смертью героя, освобождая Москву от ее жителей. И то,  что
жители Москвы, эти злобные силы, которые мешали светлому  будущему,  были,
как и я, людьми, меня вовсе не смущало. И мне казался прекрасным умирающий
за правое дело спонсор Выйчуко и были гадки черноглазенькие,  носатенькие,
когтистые человечки.
     Я помнил, что, когда спонсорам, несмотря на всю их отвагу не  удалось
полностью ликвидировать население Москвы, им пришлось  употребить  в  дело
сонный газ - благородное и гуманное средство, умерщвляющее безболезненно и
мгновенно. И даже, говорят, после этого, пользуясь таинственной поддержкой
зарубежных сил и международных организаций,  в  подвалах  Москвы  остались
недобитки. И с тех пор для того, чтобы не заражать  окружающую  местность,
Москва стала как бы заповедником, куда  не  ходят  люди,  над  которым  не
пролетают птицы и насекомые - удручающая тишина царит над этим  памятником
человеческому варварству...
     Я это помнил и потому, что, когда сидевший напротив меня  раб  сказал
обыкновенно:  "Мытищи  проехали,  скоро  Москва",  -  у  меня  внутри  все
напряглось. Зачем мы едем через Москву? Как мы осмелились? У нас ведь даже
нет антирадиационных костюмов.
     - Нельзя! - воскликнул я.
     Все в автобусе обернулись в мою сторону.
     - В Москву нельзя! Там радиация. Туда запрещено! Даже одинокая  птица
не пролетит над центром Москвы!
     Кто-то  засмеялся.  В  школе  гладиаторов  уже   привыкали   к   моим
чудачествам.
     - Помолчи! - крикнул Прупис. - Тебя высадить, что ли?
     - Как одинокую курицу! - откликнулся Добрыня.
     - Ты меньше бы слушал жабьи бредни, - сказал Батый, который сидел  на
одном из последних мест, рядом с Гургеном.
     Я заставил себя  смотреть  в  окно.  Еще  один  бастион,  выстроенный
воспитанием и жизнью  у  спонсоров,  рушился.  Я  достаточно  умен,  чтобы
понимать, что гладиаторы не поехали бы так  спокойно  через  радиоактивный
город. Значит, лгали Яйблочки. Наверно, они  лгали  невинно,  сами  будучи
введены в заблуждение плохими спонсорами.
     Из леса и зарослей кустарника, что поднимался по обе стороны разбитой
дороги, все чаще высовывались дома, некоторые совсем разрушенные -  просто
громадные груды кирпича или бетонных плит. Другие  стояли,  поднимаясь  на
несколько этажей. Меня поразил мост, под которым не было реки, а протекали
какие-то полузаросшие дороги, затем справа  показалась  поднимающаяся  над
лесом странная металлическая, проржавевшая,  но  тем  не  менее  величавая
скульптура, которая изображала  мужчину  и  женщину  в  странных  нарядах,
которые одновременно сделали большой шаг вперед и  вскинули  над  головами
некие предметы. Предмет в руке мужчины напоминал большой молоток,  но  что
держала  женщина,  я  не  догадался.  Далее  дорога   провела   нас   мимо
обрушившейся арки, за которой в глубине виднелись какие-то крупные здания.
     Я крутил головой, стараясь увидеть как можно больше. Удивительно, что
я прожил до двадцати лет в  довольстве  и  неге,  полагая,  что  весь  мир
ограничивается нашим городком, универмагом, стоянкой, комнатой отдыха  для
любимцев,  несколькими  залитыми  бетоном  улицами   и   серыми   куполами
наблюдательной базы спонсоров на горизонте.
     Уже несколько дней внутри меня все кипело,  голова  раскалывалась  от
постоянного удивления. Но главное  заключалось  даже  не  в  количестве  и
многообразии вопросов, а в том, что почти каждый шаг ставил  под  сомнение
мою безграничную  веру  в  спонсоров,  преклонение  перед  ними  -  черту,
свойственную всем без исключения домашним любимцам.
     Улицы Москвы были почти пусты, сквозь трещины асфальта росли трава  и
кусты, порой глубокая колея огибала дерево, выросшее на мостовой, порой  и
асфальта не было - впереди оказывалась яма, и ее приходилось  преодолевать
по непрочному деревянному мосту. Но мосты существовали - значит, кто-то по
городу ездил.
     Но как пешеходы, так и машины встречались очень редко. Сначала у арки
я увидел собранную из  частей  старых  машин  колымагу,  в  которой  сидел
курчавый голый человек и громко пел. Колымага  была  нагружена  досками  и
бревнами. Потом, уже в той части города, где лес был реже, а дома выше,  я
увидел патрульную машину спонсоров. Это зрелище мне было знакомо  -  точно
такие зеркальные машины обязательно ездили вечером и  ночью  и  по  нашему
городку.  Помню  в  детстве  они  меня  поражали  тем,  что  снаружи  были
отшлифованы до зеркального блеска. Когда такая машина едет  по  городу,  в
своих округлых боках она отражает все: и небо,  и  окружающие  деревья,  и
дома. Но все в ней кажется искаженным,  кривым;  только  поэтому  и  можно
рассмотреть машину и угадать ее форму. Когда-то  на  мой  детский  вопрос,
зачем они так делают, госпожа Яйблочко  ответила,  что,  когда  злые  люди
хотят стрелить в такую машину, они обязательно промахнутся.
     Навстречу нам, чуть приподнимаясь над ямами в асфальте  и  оттого  не
шатаясь и не трясясь, медленно и  даже  торжественно  пролетел  патрульный
мобиль спонсоров. Боковые окна были  опущены,  как  они  всегда  делают  в
местах, где не ожидают опасности, и за ними были видны равнодушные, но  не
страшные  на  расстоянии  морды  спонсоров.  Спонсор  увидел  наш  древний
автобус,  но  ничем  не  показал,  что  удивлен  или  заинтересован  нашим
появлением, - как будто один кот встретил на улице другого - и разошлись.
     И тут же в моем мозгу вспыхнуло очередное запрещение: людям, ради  их
блага, запрещается пользоваться любыми скоростными средствами  транспорта,
потому что они могут попасть в аварию и пострадать,  а  также  представить
опасность для других транспортных средств...
     - А они разрешают? - спросил я.
     - А почему не разрешать? - удивился раб.
     - Но мы едем!
     - Пешком мы бы до стадиона долго не дошли.
     Автобус наш свернул направо, и мы оказались на площади, очищенной  от
кустов и деревьев, кое-где даже асфальт был подновлен  -  в  ямы  засыпана
земля.
     За этой площадкой располагалось  здание,  которое  было  более  всего
похоже на Римский Колизей - так назывался  древний  театр  в  Италии,  где
к