был чист и свеж, моллюски, которых я заставил себя проглотить, не
причинили мне вреда, и я воспрянул духом.
   Едва я залез обратно на скалу - а я всегда взбирался на нее первым же
делом после еды, - как заметил, что по Саунду идет лодка - и,  насколько
я мог судить, прямо ко мне.
   Страх и надежда разом охватили меня: может быть, эти люди  раскаялись
в своем бессердечии и возвращаются мне на выручку? Но пережить еще  одно
разочарование, такое, как вчера, было бы свыше моих  сил.  Я  решительно
повернулся спиною к морю и не взглянул в ту сторону, прежде чем не  дос-
читал про себя до трехсот. Лодка по-прежнему держала курс  на  островок.
На этот раз я уже досчитал до тысячи,  причем  как  можно  медленней,  а
сердце у меня больно колотилось. Да, сомнений не было! Суденышко направ-
лялось прямо на Иррейд!
   Больше я сдерживаться не мог - сбежал к морю и кинулся дальше, прыгая
по торчащим из воды скалам, пока они не кончились. Просто чудо, как я не
сорвался и не утонул, потому что, когда наконец пришлось остановиться, у
меня тряслись колени, а во рту до того пересохло, что  пришлось  смочить
его морской водой, иначе я не мог бы крикнуть.
   Тем временем лодка все приближалась, и уж ясно было, что это  та  же,
давешняя, и в ней те же двое. Я их узнал по волосам: у одного  они  были
соломенножелтые, а у другого смоляные. Только теперь на борту был еще  и
третий, судя по виду - персона поважней тех двоих.
   Приблизившись настолько, чтобы переговариваться со мной,  не  повышая
голоса, они убрали парус и легли в дрейф. Невзирая на все  мои  заклина-
ния, ближе они не подходили, и, что самое страшное, этот третий, разгля-
дывая меня и что-то приговаривая, покатывался со смеху.
   Потом он встал в лодке и обратился ко мне с пространной речью,  сыпля
словами, как горохом, и то и дело взмахивая рукой. Я сказал, что не  по-
нимаю погэльски; на это он сильно рассердился, и  я  стал  догадываться,
что он воображает, будто говорит  по-английски.  Прислушавшись  со  всем
вниманием, я несколько раз уловил слово "зачем", но все остальное произ-
носилось по-гэльски, а для меня это было все равно что покитайски.
   - Зачем, - повторил я, чтобы показать ему, что хоть слово  да  разоб-
рал.
   - Да-да, - закивал он. - Да-да, - и, оглядев своих спутников с  таким
видом, словно хотел сказать: "Ну, говорил я вам, что знаю английский!" -
дробнее прежнего затрещал на своем гэльском наречии.
   На этот раз я выхватил еще одно слово: "отлив". И тут меня осенило. Я
сообразил, отчего он все машет рукой в сторону Росса.
   - Вы хотите сказать, что когда бывает отлив?.. - крикнул я и осекся.
   - Да-да, - сказал он. - Отлив.
   Больше я не слушал: позабыв про лодку, в которой мой  советчик  вновь
прыснул и зашелся хохотом, я заспешил к берегу тем же путем, каким  доб-
рался сюда, перепрыгивая с камня на камень, а там припустился бежать че-
рез весь островок, как никогда еще в жизни не бегал. Примерно через пол-
часа я примчался на берег своего заливчика, и точно: на его месте  стру-
ился чахлый ручеек, через который я пронесся, не замочив даже колен, и с
победным воплем вылетел на берег Росса.
   Мальчишка с побережья и дня  не  оставался  бы  на  Иррейде,  который
представляет собой всего-навсего так называемый "приливный островок"  и,
кроме как по четным четвертям луны, дважды в сутки доступен для прогулок
с Росса и обратно либо посуху, либо, в крайнем случае, вброд. Я  и  сам,
наблюдая у себя под носом в бухточке приливы и отливы и даже сторожа эти
отливы, чтобы удобней было собирать ракушки, - я и сам, повторяю,  неми-
нуемо разгадал бы тайну Иррейда и вырвался на свободу,  если  бы  вместо
того, чтоб клясть свою горькую долю, сел да пораскинул мозгами. Не диво,
что рыбаки не сразу поняли, в чем дело. Гораздо  удивительнее,  что  они
все-таки разгадали мое дурацкое заблуждение и не посчитали за труд возв-
ратиться. Почти сто часов голодал я и холодал на этом острове.  Если  бы
не рыбаки, я мог бы и вообще там сгинуть, и все по чистой глупости. Я  и
так за нее заплатил недешево - не только  муками,  перенесенными  в  эти
дни, но и нынешним своим положением: одет был хуже нищего, едва способен
таскать ноги, да и горло болело нестерпимо.
   Случалось мне видеть негодяев, случалось и глупцов; тех  и  других  -
предостаточно, и думаю, что в конце концов и те и эти получают по заслу-
гам, только глупцы все же первыми.


   ГЛАВА XV
   "ОТРОК С СЕРЕБРЯНОЙ ПУГОВКОЙ" ПО ОСТРОВУ МАЛЛУ

   На Россе, иными словами, той части Малла, куда  ты  теперь  выбрался,
меня встретило то же непроходимое бездорожье, что и на только  что  бро-
шенном островке: сплошь болота, да кустарник, да  огромные  валуны.  Для
тех, кому эта местность хорошо знакома, имелись, возможно, и  дороги;  у
меня же не было лучшего проводника, кроме как собственный  нюх,  и  иной
вехи, кроме вершины Бен-Мора.
   Я старался, сколько возможно, идти на дымок, который так часто  видел
с острова, и как ни велика была моя усталость, как ни труден путь,  часу
в шестом вечера вышел к домику, спрятанному на  дне  неглубокой  лощины.
Дом был приземистый, длинный, сложенный насухо из камня и крытый дерном;
перед ним на холмике сидел старик и курил на солнце трубку.
   Ломаным английским языком он с грехом пополам объяснил, что мои това-
рищи по несчастью благополучно добрались до берега и на другой  же  день
останавливались перекусить под этим самым кровом.
   - А был среди них один, одетый по-господски? - спросил я.
   Старичок ответил, что все были в грубых плащах, но на первом, который
пришел сначала, и вправду красовались короткие панталоны и  чулки,  хотя
на остальных были матросские штаны.
   - Ага, - сказал я, - и, уж конечно, шляпа с перьями?
   Нет, возразил старичок, путник шел, как и я, с непокрытой головой.
   Сначала я подумал, что Алан потерял свою шляпу;  потом  вспомнил  про
дождь и решил, что вероятней он все-таки для вящей сохранности держал ее
под плащом. При этой догадке я невольно заулыбался,  отчасти  тому,  что
мой друг невредим, отчасти же его тщеславной заботе о своей наружности.
   Но тут мой собеседник хлопнул себя по лбу и вскричал, что я, наверно,
и есть отрок с серебряной пуговкой.
   - Да, а что? - не без удивления сказал я.
   - А то, - отвечал старичок, - что в таком случае  тебе  велено  пере-
дать, чтобы ты пробирался вслед за своим другом в его края, через  Торо-
си.
   Он стал расспрашивать, что со мной приключилось, и я поведал ему свою
историю. На юге Шотландии такая быль, конечно, вызвала бы одни насмешки;
но старый джентльмен - я называю его так за благородство манер, одежонка
на нем была самая плохонькая - выслушал меня  до  последнего  слова  со-
чувственно и серьезно. Когда я договорил, он взял меня за руку,  ввел  в
свою лачугу (иначе как лачугой его жилище не назовешь) и представил сво-
ей жене с таким видом, как будто она королева, а я  -  по  меньшей  мере
герцог.
   Добрая женщина выставила мне овсяные лепешки и холодную куропатку,  и
все старалась потрепать меня по плечу и улыбнуться мне, потому что  анг-
лийского она не знала; старый джентльмен тоже не отставал от нее и  при-
готовил мне из деревенского виски крепкий пунш. А я, все время пока  уп-
летал еду и потом, когда запивал ее пуншем, никак  не  мог  уверовать  в
свою удачу; и эта хибарка, насквозь прокопченная торфяным дымом и вся  в
щелях, как решето, казалась мне дворцом.
   От пунша меня прошиб обильный пот и сморил неодолимый  сон;  радушные
хозяева уложили меня и больше не трогали; и назавтра, когда я выступил в
дорогу, было уже около полудня, горло у меня болело куда меньше,  хандру
после здоровой еды и добрых вестей как рукой сняло.  Старый  джентльмен,
сколько я его ни упрашивал, не пожелал брать денег и еще  сам  преподнес
мне ветхую шапчонку, чтобы было чем покрыть голову; каюсь,  правда,  что
едва домишко вновь скрылся из виду, я  старательно  выстирал  подарок  в
придорожном роднике.
   А про себя я думал: "Если они все такие, эти дикие горцы, недурно  бы
и моим землякам капельку одичать".
   Мало того, что я пустился в путь с опозданием; я еще сбился с  дороги
и, должно быть, добрую половину времени блуждал понапрасну. Правда,  мне
встречались люди, и немало: одни копались у себя на полях, скудных, кро-
хотных клочках земли, неспособных прокормить и кошку; другие пасли  низ-
корослых, не крупнее осла, коровенок. Горский костюм был со времен восс-
тания запрещен законом, местным уроженцам вменялось одеваться по  обычаю
жителей равнины, глубоко им чуждому, и странно было видеть  пестроту  их
нынешнего облачения. Кое-кто ходил нагишом, лишь набросив на плечи  плащ
или длинный кафтан, а  штаны  таскал  за  спиной  как  никчемную  обузу;
кое-кто смастерил себе подобие шотландского пледа из разноцветных  поло-
сок материи, сшитых вместе, как старушечье лоскутное одеяло;  попадались
и такие, кто по-прежнему не снимал горской  юбки,  только  прихватил  ее
двумятремя стежками посредине, чтобы преобразить в шаровары  вроде  гол-
ландских. Все подобные ухищрения порицались и преследовались: в  надежде
сломить клановый дух закон применяли круто; однако здесь, на этом  отда-
ленном острове, любителей осуждать находилось немного, а наушничать -  и
того меньше.
   Бедность вокруг, судя по всему,  царила  страшная,  и  неудивительно:
разбойничьи набеги были пресечены, а вожди теперь не жили  открытым  до-
мом; и дороги, даже глухие и извилистые деревенские проселки вроде того,
по которому пробирался я, наводнены были нищими. И тут опять  я  отметил
разницу сравнительно с нашими местами. У нас на равнине побирушка - хотя
бы и законный, у которого на то выправлена бумага, - держится  угодливо,
подобострастно; подашь ему серебряную монетку, он тебе честь-честью дает
сдачи медяк. Горец же, даже нищий, блюдет  свое  достоинство,  милостыню
просит, по его словам, всего лишь на нюхательный табак, и сдачи не дает.
   Такие подробности были, конечно, не моя забота, просто они развлекали
меня в пути. Куда существенней для меня было то, что здесь мало кто  ра-
зумел по-английски, притом и эти немногие (кроме тех, кто принадлежал  к
нищей братии) не очень-то стремились предоставить свои познания  к  моим
услугам. Я знал, что моя цель - Тороси; повторял им это слово и  показы-
вал: "туда? "; но вместо того, чтобы попросту указать мне в  ответ  нап-
равление, они принимались долго и нудно толковать что-то  по-гэльски,  а
мне оставалось только хлопать ушами - не диво, что я чаще сбивался с до-
роги, чем шел по верному пути.
   Наконец, часам к восьми вечера, уже не чуя под собою ног от  усталос-
ти, я наткнулся на одинокий дом, попросился туда, получил отказ, но вов-
ремя вспомнил о могуществе денег, особенно в таком нищем крае, и,  зажав
в пальцах одну из своих гиней, показал хозяину. При виде  золотого  тот,
хоть до сих пор и прикидывался, будто ни слова не  понимает,  и  знаками
гнал меня от порога, внезапно обрел дар речи и на довольно сносном  анг-
лийском языке выразил свое согласие пустить меня за пять шиллингов пере-
ночевать, а на другой день проводить в Тороси.
   Спал я в ту ночь неспокойно, боялся, как бы меня не ограбили;  однако
я тревожился понапрасну: хозяин мой был не вор, только беден,  как  цер-
ковная мышь, ну, и плут отменный. И не он один был здесь  такой  бедняк:
наутро нам пришлось отмахать пять миль к дому местного богача, как  наз-
вал его мой хозяин, чтобы разменять мою гинею. Что ж, на Малле,  возмож-
но, такой и мог слыть богачом, но у нас на юге - едва ли: чтобы наскрес-
ти двадцать шиллингов серебром, понадобилась вся  его  наличность,  весь
дом перерыли сверху донизу, да еще и  на  соседа  наложили  контрибуцию.
Двадцать первый шиллинг богач  оставил  себе,  заявив,  что  ему  не  по
средствам держать столь крупную сумму, как гинея,  "мертвым  капиталом".
При всем том он был весьма приветлив и учтив, усадил нас обедать со сво-
им семейством и смешал в прекрасной фарфоровой чаше пуншу, отведав кото-
рого мой мошенник-провожатый ударился в такое веселье,  что  не  пожелал
трогаться с места.
   Меня разбирала злость, и я попробовал было заручиться поддержкой  бо-
гача (его звали Гектор МакАйн) - он был, свидетелем нашей сделки  и  ви-
дел, как я платил пять шиллингов. Но Маклин тоже успел хлебнуть  и  стал
божиться, что ни один уважающий себя джентльмен не встанет  из-за  стола
после того, как
   подана чаша пунша; так что мне ничего другого не оставалось, как  си-
деть, слушая якобитские тосты и гэльские песни, пока  все  не  захмелели
вконец и не расползлись почивать - кто по кроватям, кто на сеновал.
   Назавтра, то есть на четвертый день моих странствий по Маллу, мы под-
нялись еще до пяти утра, но мой жулик-провожатый сразу же припал  к  бу-
тылке; мне понадобилось целых три часа, чтобы выманить его из дому, да и
то, как вы увидите, лишь для новой каверзы.
   Пока мы спускались в заросшую вереском долину  перед  домом  Маклина,
все шло хорошо; разве что провожатый мой все  что-то  оглядывался  через
плечо, а когда я спрашивал, зачем, только скалил зубы. Не успели мы, од-
нако, пересечь отрог холма, так что нас уже не видать было из окон дома,
как он стал объяснять, что на Тороси идти все прямо, а держать для  вер-
ности лучше вон на ту вершинку, - и он показал, какую.
   - Да мне-то что до того, раз со мною вы? - сказал я.
   Бесстыжий плут не замедлил объявить по-гэльски, что английского языка
не понимает.
   - Вот что, мил-человек, - сказал я на это, - знаю я, как у вас с анг-
лийским языком: то он есть, то вдруг нету. Не подскажете, как бы нам его
вернуть? Может, снова денежки надобны?
   - Еще пять шиллингов, - отозвался он, - и самолично  тебя  доведу  до
места.
   Я поразмыслил немного и предложил два, на что он алчно  согласился  и
тотчас потребовал деньги в руки - "на счастье", как он  выразился,  хотя
я-то думаю, что скорей на мою беду.
   Двух шиллингов ему не хватило и на две мили; после этого он уселся на
обочине дороги и стянул с ног свои грубые башмаки, словно устраиваясь на
долгий привал.
   Во мне уже все кипело.
   - Ха! - сказал я. - Опять английский позабыл?
   Он и бровью не повел:
   - Ага.
   Тут я взорвался окончательно и замахнулся, чтобы ударить  наглеца;  а
он выхватил откуда-то из-под своих лохмотьев нож, отскочил, чуть  присел
и ощерился на меня, словно дикий кот. Тогда, не помня себя от ярости,  я
бросился на него, отбил руку с ножом своей левой, а правой двинул ему  в
зубы. Малый я был сильный, да еще распалился до крайности, а он был так,
замухрышка, - и с одного удара он тяжело рухнул на  землю.  По  счастью,
падая, он выронил нож.
   Я подобрал нож, а заодно и его башмаки, учтиво откланялся  и  зашагал
своей дорогой, покинув его босым и безоружным. Я шел и усмехался про се-
бя, уверенный, что отделался от мошенника раз и навсегда -  причин  тому
было достаточно. Во-первых, он знал, что денег ему больше от меня не пе-
репадет; во-вторых, башмаки такие продавались в  округе  всего  за  нес-
колько пенсов, и, наконец, иметь при себе нож - а это, в  сущности,  был
кинжал - он по закону не имел права.
   Примерно через полчаса я нагнал высокого оборванца; он  двигался  до-
вольно ходко, но нащупывал перед собою дорогу посохом. Он  был  слеп  на
оба глаза и назвался законоучителем, что, казалось бы, должно было унять
во мне всякие страхи. Мне, однако, никак не внушало  доверия  его  лицо;
что-то было в нем недоброе, коварное, затаенное; а вскоре, когда мы  за-
шагали бок о бок, я заметил, что из-под карманного клапана у него торчит
стальная рукоятка пистолета. Таскать с собой такую штуку грозило штрафом
в пятнадцать фунтов стерлингов на первый случай, а на второй - ссылкой в
колонии. Да и неясно как-то было, чего ради учителю слова божия расхажи-
вать вооруженным, слепцу - держать при себе пистолет.
   Я рассказал ему про случай со своим горе-провожатым; я был  горд  со-
бой, и на сей раз мое тщеславие одержало  верх  над  благоразумием.  При
словах: "пять шиллингов" мой попутчик так громко ахнул, что  про  другие
два я предпочел умолчать и только порадовался, что ему не видно,  как  я
краснею.
   - Что, многовато дал? - с запинкой спросил я.
   - Многовато! - ужаснулся он. - Милый, за глоток виски я тебя сам про-
вожу в Тороси. Да еще в придачу сможешь наслаждаться  обществом  образо-
ванного человека, моим, стало быть.
   Я возразил, что не представляю себе, как слепой может идти поводырем;
на это он захохотал и объявил, что со своей палкой он зорче орла.
   - Во всяком случае, на острове Малл, - прибавил он, -  тут  мне  сыз-
мальства наперечет знаком всякий камушек и вересковый кусток. Вот гляди,
- молвил он, выстукивая для большей уверенности землю справа и слева,  -
вон там внизу бежит ручей; у его истока поднимается пригорочек, и на са-
мой вершине торчком стоит каменюга; у самого подножия пригорка как раз и
проходит дорога на Тороси, а по той дороге  гонят  скотину,  она  плотно
утоптана и среди вереска виднеется травяной полосой.
   Я вынужден был признать, что он не ошибся ни в одной  малости,  и  не
мог скрыть своего изумления.
   - Ха! Это что, - сказал он. - Ты не поверишь:  до  того,  как  издали
указ и в этой стране еще не повывелось оружие, я и стрелять мог! Да  еще
как! - вскричал он и с кривой усмешкой добавил: - Если бы, к примеру,  У
тебя нашелся пистолетик, я б тебе тут же и показал.
   Я ответил, что ничего такого у меня и в помине нет, а сам отступил от
него на почтительное расстояние. Знал бы он,  как  явственно  проступают
очертания пистолета в его кармане и как поблескивает на солнце сталь ру-
коятки! Только, на мое счастье, ничего этого он не знал, воображал,  что
все шито-крыто, и по неведению лгал себе дальше.
   Потом он начал очень хитро выпытывать у меня, откуда я  родом,  богат
ли, могу ли разменять ему пятишиллинговую монету - таковая, по  его  ут-
верждению, имелась в его кожаном шотландском кошеле, - сам же все  норо-
вил подобраться ко мне поближе, а я, в свой черед, уворачивался. К этому
времени мы уже вышли на зеленый скотопрогонный тракт, ведущий через хол-
мы на Тороси, и на ходу то и дело менялись местами, точь-вточь как  тан-
цоры в шотландском риле. Перевес был так явно на моей стороне,  что  мне
стало весело; я просто забавлялся этой игрою в жмурки;  зато  законоучи-
тель все больше выходил  из  себя  и  под  конец  принялся  клясть  меня
по-гэльски на чем свет стоит и так и метил угодить мне своим посохом  по
ногам.
   Тогда я сказал, что да, у меня в кармане имеется пистолет, как, впро-
чем, и у него, и ежели он сию минуту не повернет на юг через  тот  самый
пригорок, я не задумаюсь всадить ему пулю в лоб.
   Он сразу же сделался куда как учтив, попытался было  меня  задобрить,
но, увидав, что все напрасно, еще раз ругнул меня напоследок  по-гэльски
и убрался прочь. Я стоял и глядел,  как  он  крупным  шагом  уходит  все
дальше, сквозь топь и вересковую чащобу, выстукивая дорогу посохом;  на-
конец, он завернул за холм и скрылся в соседней ложбине. Тогда только  я
направился дальше, безмерно довольный, что остался один, без такого  по-
путчика, как сей ученый муж. Денек, что и говорить,  выдался  неудачный;
впрочем, таких проходимцев, как эти двое, мне в горах больше не встреча-
лось.
   В Тороси, на проливе Саунд-оф-Малл, обращенная окнами к Морвену, сто-
ит гостиница; хозяин ее, тоже из Маклинов, был, судя по  всему,  высокая
персона: ведь содержать гостиницу почитается в горной Шотландии занятием
еще более завидным, чем в наших краях - то ли оттого, что на  нем  лежит
отпечаток гостеприимства, то ли попросту как дело необременительное и  в
придачу хмельное. Трактирщик свободно изъяснялся по-английски и, обнару-
жив, что я не чужд учености, стал  испытывать  мои  познания  сперва  во
французском языке, на чем без труда меня посрамил, а потом и в латыни, и
тут уж не знаю, кто кого перещеголял. Такое с