ь закону, и в этом деле поддержка  вашей  свет-
лости неоценима. И, кроме того, я от души благодарен вам  и  вашему  се-
мейству за участие и снисходительность. Но тут есть серьезное  затрудне-
ние. В одном вопросе мы с вами расходимся. Вы хотите, чтобы Джемса  Стю-
арта повесили, а я хочу его спасти. Поскольку моя поездка с вами поможет
вашей светлости оправдаться, я весь в вашем распоряжении. Но,  поскольку
это будет способствовать казни Джемса Стюарта, я, право,  не  знаю,  как
поступить.
   Кажется, он выругался про себя.
   - Вы непременно должны подвизаться на поприще закона, лучшей  области
для применения ваших талантов не найти, - сказал он с досадой  и  замол-
чал. Потом заговорил снова: - Поверьте, речь идет не о спасении или  ги-
бели Джемса Стюарта. Его уже ничто не спасет, жизнь его отдана  и  взята
или, если угодно, куплена и продана. Никакое прошение ему не поможет,  и
никакое нарушение долга дружбы со стороны верного мистера Дэвида не при-
чинит ему вреда. Что бы ни случилось, помилования ему не  будет,  так  и
знайте! Речь теперь идет обо мне: удержусь я или паду? И не стану  скры-
вать от вас, что некоторая опасность мне грозит. Пожелает ли мистер  Дэ-
вид Бэлфур знать, почему? Не потому, что я незаконно предал Джемса суду.
К этому, я уверен, отнесутся снисходительно. И не потому,  что  я  силой
держал мистера Дэвида на скале Басе, хотя предлог будет именно таков,  а
потому, что не избрал легкий и простой путь, на который меня не раз тол-
кали, и не отправил мистера Дэвида в могилу или на виселицу. Отсюда  все
неприятности, отсюда это проклятое прошение. - Он хлопнул по бумаге, ле-
жавшей у него на коленях. - В  это  затруднительное  положение  я  попал
из-за того, что во мне жили добрые чувства к вам. Я хотел бы знать, жива
ли в вас совесть и поможете ли вы мне выпутаться?
   Несомненно, в его словах было много правды: если  Джемсу  помочь  уже
нельзя, то кому же, естественней всего, должен я помочь, как не  челове-
ку, сидящему передо мной, который столько раз помогал мне и даже  теперь
подал пример кротости? Кроме того, я не только  измучился,  но  и  начал
стыдиться своей вечной подозрительности и упорства.
   - Если вы назначите мне время и место, я буду готов сопровождать вашу
светлость, - сказал я.
   Он пожал мне руку.
   - Я полагаю, у моих дочерей найдутся для  вас  кое-какие  новости,  -
сказал он, отпуская меня.
   Я ушел, очень довольный, что помирился с ним, но все же на душе у ме-
ня скребли кошки; и, кроме того, оглядываясь  назад,  я  сомневался,  не
слишком ли я всетаки был покладист. Но, с другой стороны,  этот  человек
годился мне в отцы, был прозорлив, занимал высокий пост и  в  час  нужды
протянул мне руку помощи. Настроение у меня поднялось, и я неплохо  про-
вел остаток вечера среди служителей закона, - без сомнения, общество бы-
ло прекрасное, но, пожалуй, мы выпили слишком много пунша,  потому  что,
хотя я и лег спать рано, мне до сих пор непонятно, каким образом я  очу-
тился в постели.


   ГЛАВА XVIII
   МЯЧИК ДЛЯ ГОЛЬФА

   На следующее утро, сидя в судейской комнате, где меня  никто  не  мог
видеть, я выслушал решение присяжных и приговор по делу Джемса.  Я  уве-
рен, что запомнил каждое слово герцога Аргайлского; и поскольку это зна-
менитое место его речи стало предметом спора,  я  могу  предложить  свою
версию. Вспомнив сорок пятый  год,  вождь  клана  Кемпбеллов,  председа-
тельствовавший на суде, обратился к несчастному Стюарту:
   - Если бы ваш мятеж тогда не был подавлен,  вы  диктовали  бы  законы
здесь, где теперь по закону судят вас. Нам,  сегодняшним  вашим  судьям,
возможно, пришлось бы предстать перед вашим судом, на котором разыгрыва-
лась бы комедия правосудия, и тогда вы могли бы вволю напиться крови лю-
бой неугодной вам семьи или клана.
   "Да, вот уж действительно проболтался", - подумал я. И такое  впечат-
ление создалось у всех. Просто поразительно, как молодые стряпчие  обра-
довались случаю и высмеяли его речь, и стоило какой-нибудь компании соб-
раться за столом, как кто-нибудь старался ввернуть: "И тогда вы могли бы
вволю напиться..." В те времена сложили по этому поводу не одну  веселую
песенку, но теперь все они забылись. Помнится, одна начиналась так:
   Чьей крови, чьей крови жаждете вы?
   Крови семьи, или клана крови,
   Или шотландского горца злого
   Крови жаждете вы?
   Другая, сложенная на мотив моей любимой песни "Дом Эрли",  начиналась
словами:
   Суд и расправу Аргайл чинил,
   И Стюарт был подан к обеду...
   А в одном из ее куплетов говорилось:
   Тут герцог встал, поваров обругал:
   "Это очень обидно и странно,
   Как мне теперь быть, не могу же я пить
   Кровь столь недостойного клана!"
   Джемс был убит наповал, как будто герцог подкрался к нему с ружьем  и
выстрелил в упор. Я, конечно, уже знал это; но другие  не  знали,  и  их
больше моего поразили скандальные разоблачения, всплывшие в ходе суда, и
особенно слова председателя суда. Но его перещеголял один из  присяжных,
который прервал защитительную речь Колстоуна словами: "Прошу  вас,  сэр,
покороче, мы устали", - что было бесстыдной и откровенной наглостью.  Но
некоторые из моих новых друзей были еще более поражены неслыханным  пос-
тупком, который опозорил и лишил всякой убедительности этот процесс. Од-
ного из свидетелей вообще не вызвали. Его фамилию можно было прочесть на
четвертой странице списка: "Джемс Драммонд, он же Макгрегор, он же Джемс
Мор, в прошлом арендатор Инверонахиля"; предварительный допрос был  снят
с него, как полагается, в письменном виде. Он вспомнил или придумал (бог
ему судья) нечто такое, что придавило Джемса Стюарта тяжким бременем,  в
то время как ему самому принесло немало выгод.  Весьма  желательно  было
ознакомить с его показаниями присяжных, не  подвергая  самого  свидетеля
опасностям перекрестного допроса; и все ахнули,  увидев,  как  это  было
проделано. Бумагу пустили по залу суда из рук в руки, как какую-то дико-
вину; она побывала на скамьях присяжных, где сделала свое дело, и  снова
исчезла (как бы случайно) прежде, чем достигла защитника. Это сочли  са-
мой коварной из всех уловок; и то, что тут замешано имя Джемса Мора, на-
полнило меня стыдом за Катриону и опасениями за собственную судьбу.
   На другой день мы с Престонгрэнджем, в сопровождении множества  спут-
ников, отправились в Глазго, где (к моему нетерпению) несколько замешка-
лись из-за всяческих развлечений и дел. Милорд приблизил меня к себе,  я
жил под его кровом, участвовал в увеселениях,  бывал  представлен  самым
почетным гостям, словом, мне уделяли больше внимания, чем мои способнос-
ти или положение того заслуживали, так что в присутствии незнакомых  лю-
дей я часто краснел за Престонгрэнджа. Признаюсь, то представление,  ко-
торое я составил себе о светском обществе за эти последние месяцы, поне-
воле омрачило мою душу. Я встречался со многими людьми, которые по  рож-
дению и талантам достойны бы быть израильтянскими патриархами, но у кого
из них были чистые руки? Что же касается Браунов и Миллеров, я увидел их
своекорыстие и больше уже не мог их уважать. Все-таки Престонгрэндж ока-
зался лучше других; он спас и пощадил меня, когда другие  замышляли  со-
вершенно меня погубить; но кровь Джемса была на нем,  и  его  теперешнее
лицемерие со мной казалось мне непростительным.  Меня  удивляло  и  даже
сердило то, что он притворяется, будто мое общество доставляет ему  удо-
вольствие. Я смотрел на него, и во мне постепенно нарастала досада. "До-
рогой друг, - думал я, - а не вышвырнул бы ты меня вон,  если  б  только
тебе удалось отделаться от этого прошения?" И тут, как показали дальней-
шие события, я был к нему более всего несправедлив; теперь мне  кажется,
что он с самого начала был гораздо более искренним человеком и более ис-
кусным актером, чем я предполагал.
   Но у меня были некоторые основания не доверять ему, потому что я  ви-
дел, как вели себя молодые законники, вертевшиеся вокруг него в  надежде
снискать его покровительство. Неожиданная благосклонность к молодому че-
ловеку, прежде никому не известному, поначалу обеспокоила их сверх  вся-
кой меры; но не прошло и двух дней, как меня окружили лестью и вниманием
Я был тот же самый юнец, которого они отвергли месяц назад, я не стал за
это время ни лучше, ни красивее; но какими только любезностями  меня  не
осыпали Я, кажется, сказал "тот же самый"? Нет, это неверно и  подтверж-
дение тому - прозвище, которым меня называли за глаза. Видя, что  я  так
близок к прокурору они, уверенные, что я  взлечу  высоко,  назвали  меня
"Мячиком для гольфа". Мне дали понять, что теперь я "из их круга"; и ес-
ли они жестко стлали поначалу то теперь мне было мягко и уютно; один мо-
лодой человек, которого мне некогда представили в Хоуп-Парке был так са-
моуверен, что даже напомнил мне о той встрече. Я  сказал,  что  не  имею
удовольствия ее помнить.
   - Как же! - сказал он. - Ведь меня представил вам сама мисс Грант!  Я
такой-то...
   - Весьма возможно, сэр, - сказал я. - Но, простите, не припоминаю.
   Тогда он перестал настаивать; и сквозь отвращение, которое  постоянно
наполняло мою душу, блеснула радость.
   Но у меня не хватает терпения подробно описывать это время.  Когда  я
оказывался в обществе молодых за конников, меня охватывал стыд за  себя,
за свое просто обхождение, и в то же время я презирал их за двуличие. Из
двух зол, думал я, Престонгрэндж наименьшее и если с молодыми аристокра-
тами я бывал холоде, как лед, то перед прокурором я, пожалуй,  лицемерил
скрывал свою неприязнь и (как говорил старик Кемпбелл) "ластился к  гос-
подину". Он сам заметил это различие и, пожурив  меня,  велел  держаться
как подобает моему возрасту и подружиться с моими молодыми со  товарища-
ми.
   Я сказал ему, что не так легко выбираю друзей
   - Хорошо, я готов назвать это иначе, - сказал он. - Но ведь существу-
ет же простая учтивость, мистер Дэвид. С этими молодыми людьми вам  при-
дется проводить много времени, вся ваша жизнь пройдет в  обществе.  Ваша
отчужденность выглядит вызывающе и если вы не  усвоите  несколько  более
непринужденные манеры, боюсь, что на пути вашем встретится  немало  пре-
пон.
   - Черного кобеля не отмоешь добела, - сказал он, - Утром первого  ок-
тября меня разбудил стук подков, и, подбежав к окну, я увидел гонца, ко-
торый прискакал во весь опор и теперь спешивался. Через некоторое  время
Престонгрэндж позвал меня к себе; он сидел в халате  и  ночном  колпаке,
перед ним лежали письма.
   - Мистер Дэвид, - сказал он, - у меня есть для вас новость. Она каса-
ется кое-кого из ваших друзей, которых, думается мне, вы немного стесня-
етесь, поскольку никогда не упоминали об их существовании.
   Кажется, я покраснел.
   - По некоторым признакам я вижу, что вы меня поняли, - сказал он. - И
должен вас поздравить, вкус у вас превосходный. Но знаете, мистер Дэвид,
эта девица кажется мне слишком уж предприимчивой! Нигде без нее не обхо-
дится. Шотландское правительство едва ли в состоянии преследовать судеб-
ным порядком мисс Кэтрин Драммонд, как это было не столь давно  с  неким
мистером Дэвидом Бэлфуром. А прекрасная получилась бы  пара,  не  правда
ли? Первое вмешательство этой девицы в политику... Впрочем, не стану ни-
чего вам рассказывать, решено и подписано, что вы должны  выслушать  эту
историю при иных обстоятельствах и из более красноречивых уст. Но все же
на сей раз деле обстоит серьезнее. Должен сообщить вам печальное  извес-
тие: она в тюрьме.
   Я вскрикнул.
   - Да, - сказал он, - эта девица в тюрьме. Но, уверяю вас, отчаиваться
нет никаких причин. Если только вы со своими друзьями  и  прошениями  не
добьетесь моей отставки, ей ничего не грозит.
   - Но что же она сделала? В чем ее преступление? - воскликнул я.
   - При желании это можно рассматривать чуть ли не как  государственную
измену, - ответил он, - потому что она помогла преступнику бежать из ко-
ролевского замка в Эдинбурге.
   - Эта юная леди - мой большой друг, - сказал я. -  Я  уверен,  вы  не
стали бы шутить со мной, если дело было серьезным.
   - И все же в некотором смысле оно серьезно, - сказал он. - Проказница
Кэтрин выпустила на волк этого  подозрительного  господина,  своего  па-
пеньку.
   Итак, оправдалось одно из моих предчувствий Джемс Мор  снова  был  на
свободе. Он предоставив своих людей, чтобы держать  меня  в  неволе;  он
добровольно выступил свидетелем в эпинском деле, и его показания, хоть и
с помощью постыдной уловки, были использованы, чтобы повлиять на присяж-
ных. Теперь он вознагражден: его отпустили на свободу. Вполне  возможно,
что власти предпочли придать этому видимость побега; но я-то знал, что к
чему, знал, что это входило в условия сделки. Из тех  же  соображений  я
ничуть не тревожился за Катриону. Пускай себе думают, что это она откры-
ла своему отцу ворота тюрьмы; может быть, даже она и сама так думает. Но
все это - дело рук Престонгрэнджа, и я был уверен, что  он  не  допустит
даже суда над ней, не говоря уже о наказании. И тут у меня вырвался нес-
колько опрометчивый возглас:
   - А! Я так и знал!
   - Порой вы проявляете редкую скромность, - заметил Престонгрэндж.
   - Что угодно милорду этим сказать? - осведомился я.
   - Я просто выразил свое удивление, - отвечал он, -  поскольку  у  вас
хватило ума додуматься до этого, но не хватило ума промолчать. Но, пола-
гаю, вам будет небезынтересно узнать подробности. Я получил  два  извес-
тия, причем неофициальное полней и гораздо интересней, поскольку написа-
но бойким пером моей старшей дочери. "В городе сейчас только и  разгово-
ров, что об этой великолепной проделке, - пишет она, - а сколько было бы
шуму, если б стало известно, что преступнице  покровительствует  милорд,
мой папенька. Я уверена, что вы из верности долгу (а может  быть,  и  по
другим причинам) не забудете Сероглазку. Знаете, что она сделала? Раздо-
была широкополую шляпу с обвислыми полями, длинный, плотный мужской плащ
и большой шейный платок, задрала юбки бог знает до каких пор, сунула но-
ги в штаны, взяла в руки пару заплатанных башмаков и отправилась  в  за-
мок! Здесь она выдала себя за сапожника, которому Джемс Мор отдавал  чи-
нить башмаки, и ее пропустили к нему, причем лейтенант (видимо,  большой
весельчак) хохотал вместе со своими солдатами над плащом этого  сапожни-
ка. Вскоре они услышали крики и звуки ударов. Сапожник вылетел вон, плащ
его развевался, шляпа была нахлобучена чуть ли не до  подбородка,  и  он
пустился наутек, а лейтенант и солдаты проводили его насмешками.  Но  им
стало не до смеха, когда они потом заглянули в дверь  и  увидели  только
высокую сероглазую красотку в женском платье! Что же  до  сапожника,  он
уже давно был за тридевять земель, и, по-видимому, несчастной  Шотландии
придется примириться с этой утратой. Сегодня вечером я при  всех  выпила
за здоровье Катрионы. Право, наш город ею восхищен; я думаю, щеголи ста-
ли бы носить в петлицах кусочки ее подвязок, если б только могли их раз-
добыть. Я хотела поехать в тюрьму навестить ее,  но  вовремя  вспомнила,
что я дочь своего папеньки, и вместо этого написала ей записку,  которую
переслала с верным Дойгом, так что, надеюсь, вы признаете, что  я  умею,
когда хочу, быть осмотрительной. Этот же верный дурак доставит  вам  мое
письмо вместе с письмами мудрецов, чтобы вы  могли  выслушать  простачка
заодно с Соломоном. Кстати, о дураках: сообщите,  пожалуйста,  обо  всем
Дэвиду Бэлфуру. Хотела бы я видеть его лицо, когда он узнает, что  длин-
ноногая девица в столь затруднительном положении! Я уж не говорю о  лег-
комыслии вашей любящей дочери, питающей к нему уважение и дружбу". А за-
сим следует подпись моей негодницы! - продолжал Престонгрэндж. - И -  вы
видите, мистер Дэвид, я сказал истинную правду, утверждая, что мои доче-
ри шутят над вами любя.
   - Дурак весьма польщен, - сказал я.
   - А признайте, разве не великолепно разыграно? Разве эта девица с гор
не настоящая героиня?
   - Я всегда знал, что у нее благородное сердце, - сказал я. -  И  уве-
рен, что она даже не подозревала... Но прошу прощения, я  коснулся  зап-
ретного предмета.
   - Могу в этом поручиться, - сказал он напрямик.  -  Могу  поручиться,
она думала, что бросила вызов самому королю Георгу.
   Напоминание о Катрионе и мысль о том, что она в тюрьме, странно  меня
взволновали. Я видел, что даже Престонгрэндж восхищен и не  может  сдер-
жать улыбки, думая о ее поступке. Что же до мисс Грант, то, при всей  ее
неприятной манере шутить, она ясно выразила свое восхищение. Меня  вдруг
бросило в жар.
   - Я не дочь вашей светлости... - начал я.
   - Это мне известно! - ввернул он, улыбаясь.
   - Я сказал глупость, - поправился я. - Или, верней, я не  так  начал.
Без сомнения, было бы неразумно со стороны мисс Грант посетить тюрьму. А
вот я, мне кажется, буду плохим другом, если не поспешу туда сей же час.
   - Эге, мистер Дэвид, - сказал он. - Мы ведь, кажется, заключили с ва-
ми сделку?
   - Милорд, - сказал я, - соглашаясь на эту сделку, я, конечно, испыты-
вал благодарность за вашу доброту, но у меня язык  не  повернется  отри-
цать, что мной руководили и собственные интересы.  В  моем  сердце  было
своекорыстие, и теперь я этого  стыжусь.  В  интересах  вашей  светлости
рассказывать всем и каждому, что этот Дэвид, от которого столько  беспо-
койства, ваш друг и живет в вашем доме. Что ж,  рассказывайте,  отрицать
этого я не стану. Но покровительство ваше мне больше не нужно.  Я  прошу
только одного - отпустите меня и дайте мне пропуск, чтобы  я  мог  пови-
даться с нею в тюрьме.
   Он сурово посмотрел на меня.
   - Мне кажется, вы подходите к делу не с того конца, - сказал он. - Вы
получили от меня знак моего расположения, хотя, ослепленный  неблагодар-
ностью, видимо, не заметили этого. Но покровительства своего  я  вам  не
дарил и, скажем прямо, даже еще не предлагал. - Он помолчал. - И предуп-
реждаю вас, вы сами себя плохо знаете, - добавил он. - Молодости свойст-
венна поспешность. Не пройдет и года, как вы переменитесь.
   - А мне нравится быть таким! - воскликнул я. - Достаточно  я  насмот-
релся на этих молодых адвокатов, которые выслуживаются перед  вашей  ми-
лостью и стараются подольститься даже ко мне. Да и старики тоже не  луч-
ше. Все они имеют тайную цель, весь их клан! Именно поэтому вам и кажет-
ся, будто я сомневаюсь в расположении вашей светлости. Какие основания у
меня считать, что вы ко мне расположены? Но вы же сами  сказали,  что  я
вам нужен!
   Тут я смущенно замолчал, опасаясь, что зашел слишком далеко; он смот-
рел на меня с непроницаемым видом.
   - Милорд, простите меня, - заговорил я снова. - Я  из  деревни  и  не
обучен тонкостям обхождения. И все же мне кажется, само приличие  требу-
ет, чтобы я поехал повидать своего друга и тюрьме. Но я никогда не забу-
ду, что обязан вам жизнью, и, если это принесет пользу вашей  светлости,
я остаюсь. К этому обязывает меня простая благодарность.
   - Мы могли прийти к такому выводу, потратив гораздо  меньше  слов,  -
сказал Престонгрэндж сурово. - Нет ничего легче, а  подчас  и  вежливей,
чем просто сказать "да".
   - Но, милорд, вы меня не совсем поняли! - воскликнул я. -  Ради  вас,
ради моей собственной жизни, ради расположения, которое, как вы  говори-
те, вы ко мне питаете, ради всего этого я согласен, но не ради какой-ли-
бо корысти, которую я могу из этого извлечь. Если я останусь в  стороне,
когда будут судить эту девушку, то при теперешнем  положении  это  будет
для меня только выгодно. А я не хочу на этом ничего  выгадать.  Я  лучше
все разрушу, чем строить свое благополучие на такой основе.
   С минуту он сохранял серьезность, потом улыбнулся.
   - Помните сказочку о человеке с длинным носом? - сказал он. - Если бы
вы поглядели на луну в зрительную трубу, то и там увидели бы Дэвида Бэл-
фура! Но ладно уж, будь по-вашему. Я попрошу вас только об одной усл