и газеты), в которых  не  появились  бы
обширные публикации о Петербурге. И это  в  момент,  когда  город  переживал
тяжелейшее время - был на грани голода и холода.
   Распад Советского Союза в декабре 1991 года  особенно  больно  ударил  по
Петербургу - мы снова оказались  вмиг  отрезанными  от  основных  источников
снабжения  продовольствием:  Прибалтики,  Украины,   Белоруссии,   Молдавии.
Союзные фонды, по которым нам отпускались основные продукты питания, уже  не
действовали, никто не хотел посылать в Петербург ни тонны продовольствия.  В
эти катастрофически трудные  дни  мне  удалось  разбронировать  (под  личную
ответственность) государственные запасы продовольствия,  предусмотренные  на
случай  войны,  и  добиться  массированной  гуманитарной  помощи  Запада  (в
основном  из  Германии  и  американского  продовольствия  с  военных  баз  в
Германии). В последующие годы  невероятными  усилиями  удалось  сохранить  в
городе самые низкие в России цены на основные продукты питания (прежде всего
хлеб), самые низкие тарифы на городском транспорте, на коммунальные услуги и
т. д. Мы практически никогда не имели  задолженности  по  выплате  пенсий  и
пособий. И самое удивительное - уровень безработицы в городе  не  поднимался
выше 1-1,5%, то есть был всегда в два-три раза ниже общероссийского. И это в
городе,  основу  экономики  которого  составляли  крупные  военные   заводы,
потерявшие государственные заказы! Прекрасно помню, как  мне  приходилось  в
эти годы вызывать директоров крупных военных заводов и требовать, чтобы  они
организовали выпуск любых изделий, пользующихся спросом  (вплоть  до  лопат,
вилок или ложек), но ни при каких условиях не  сокращали  своих  работников.
Многократно мэрия оказывала этим предприятиям  и  финансовую  помощь,  давая
заказы, выделяя бюджетные деньги на организацию  новых  производств.  Другое
дело, что все эти меры могли лишь смягчить, но не снять проблемы,  возникшие
у военно-промышленного комплекса в связи с демилитаризацией страны.
   У Петербурга, как и у других  российских  городов,  существует  множество
труднейших проблем, но есть и свои, составляющие его специфику: изношенный и
не ремонтировавшийся по  сто  и  более  лет  жилой  фонд  в  центре  города,
устаревшие и  изношенные  до  предела  инженерные  коммуникации,  отсутствие
очистных сооружений, ужасающие дороги, острая  нехватка  средств  городского
транспорта и проч. Однако на первом месте стоят все же не они, а другие  три
проблемы, определяющие атмосферу и пульс жизни города:
   1) почти полтора миллиона пенсионеров, ветеранов, блокадников, инвалидов,
выплаты которым по социальным льготам съедают до 40% городского бюджета.  Но
именно  эта  категория  людей  более  всего  пострадала  от  политических  и
экономических изменений в стране. Все усилия городских властей,  которые  мы
предпринимали для облегчения их положения, к сожалению,  не  могли  изменить
его в  лучшую  сторону  существенно  -  слишком  неблагоприятны  были  общие
процессы, происходившие в России.
   Когда я встречался на приемах с этими людьми - а  именно  они  составляли
основную массу жалобщиков, - временами возникало впечатление, что  в  городе
живут  одни  несчастные,  загнанные  болезнями,  несчастьями  и   житейскими
неурядицами люди;
   2) почти миллион работающих на военных  заводах  и  в  связанных  с  ними
проектных, исследовательских и конструкторских организациях. Все они враз из
людей  с  привилегированным  положением  и  сравнительно  высокой  зарплатой
превратились  в  лишних,  ненужных,  подлежащих  увольнению  работников.   И
никакими словами убедить их в  неизбежности,  необходимости  и  исторической
справедливости перемен было невозможно.  Ведь  для  каждого  это  составляло
личную трагедию, было крушением привычной жизни;
   3)  и  наконец,  почти  половина  жителей,  проживающих  в   коммунальных
квартирах - этом страшном изобретении советской власти, которое более  всего
способствовало превращению городского (потенциально  наиболее  опасного  для
любой  власти)  населения  в  однородную   массу   -   одинаково   мыслящую,
сцементированную страхом, доносами, взаимной слежкой и унижающими  душу,  но
одинаковыми для всех: профессоров и дворников, врачей и кухарок, инженеров и
сантехников... и т. д. и т. п.  -  коммунальными  условиями  сосуществования
(общей  кухней,  общим  туалетом,  общей  ванной,  бесконечными  счетами   и
копеечными   расчетами   за   общие   коммунальные   услуги).   Весь    этот
коммунально-лагерный   мир,   который   достался   нам   в   наследство   от
коммунистического режима.
   К сожалению, события в стране  развивались  таким  образом  (ожесточенная
политическая борьба, один путч  за  другим,  шоковая  терапия  экономических
реформ), что ни одну из этих проблем кардинально  решить  не  удалось  -  не
хватило ни сил, ни  средств,  ни  времени.  И  я,  понимая,  что  это  будет
использовано моими соперниками на предстоящих выборах, просто  не  предвидел
того, какие грязные средства будут пущены в ход.
   Неважно складывались у меня и отношения с военными, особенно  из-за  моей
позиции по Чечне - мое категорическое осуждение этой безумной войны с самого
ее начала,  а  также  попытки  сыграть  роль  посредника  между  Дудаевым  и
российским руководством (напомню, что подобную роль мне удалось выполнить  в
процессе налаживания армяно-азербайджанских переговоров и погашения военного
конфликта в Нагорном Карабахе)  -  все  это  вызывало  изжогу  не  только  у
президента, но и прежде всего в генеральской среде. Учитывая высокую степень
милитаризованности города (более 40 военных  академий  и  училищ,  множество
специализированных организаций Минобороны и воинских частей, дислоцированных
в городе и  его  пригородах),  это  составляло  порядка  300  тысяч  голосов
избирателей,  которые,  в  отличие  от  неорганизованных   жителей   города,
практически все  приходят  на  избирательные  участки  (повзводно,  поротно,
побатальонно). В будущей избирательной кампании мне было трудно рассчитывать
на голоса этой категории избирателей.
   Об этом же предупреждал меня и известный наш социолог профессор Александр
Юрьев, который был не только моим советником, но и советником  Черномырдина,
и который дал согласие возглавить мою предвыборную кампанию. Еще  до  старта
избирательной кампании  (в  ноябре  1995  года)  он  со  всей  присущей  ему
конкретностью и откровенностью предсказал финал драмы:  "Ваше  превосходство
по авторитету и  популярности  в  сопоставлении  с  любым  из  потенциальных
конкурентов не вызывает никаких сомнений. Вы одержите победу,  но  только  в
случае, если к урнам для голосования выйдет "средний класс" - ваша  наиболее
верная социальная группа поддержки. Вы дали новую жизнь городу, а им создали
шанс добиться успеха в жизни, и они  отблагодарят  вас  за  это.  Но  именно
потому, что они имеют относительно обеспеченную и достойную жизнь - добиться
их серьезной явки и есть задача из задач. Рабочие, пенсионеры и  военные  по
ряду объективных причин (зависимых от вас лишь  в  малой  мере)  вряд  ли  в
большинстве своем поддержат вас. Сегодня уже мало кто вспоминает о том,  как
вы сумели предотвратить голод зимой 1991/92 года, как не  допустили  ввод  в
город армейских частей  при  путчах  в  1991  и  1993  годах,  как  пресекли
разжигание политического и националистического экстремизма в городе, а также
о том, что именно благодаря вашей и  Попова  (бывшего  тогда  мэром  Москвы)
позиции была проведена бесплатная приватизация государственного жилья -  все
эти  заслуги  имеют  несчастье  вымываться  из  памяти  людей.  Зато  тяготы
сегодняшней жизни свежи, и потому протестное голосование  может  привести  к
вашему поражению. Вам следует добиваться максимальной явки людей на  выборы,
если  к  урнам  придет  менее  50  процентов  избирателей,  ваше   поражение
практически неизбежно".
   Юрьев первый указал на подстерегающие меня опасности  и  на  мои  иллюзии
неоспоримого лидерства  в  городе.  Особенно  точным  оказался  его  прогноз
относительно явки: на второй тур голосования пришло менее 49% избирателей, и
как раз этих полутора процентов мне  не  хватило  для  победы.  Я  всегда  с
уважением относился к  его  профессионализму,  таланту  и  проницательности.
Таланту человека, распознавшего причины,  ход  и  последствия  ряда  крупных
кризисов последнего времени в нашей стране. Давний университетский  товарищ,
он без колебаний нарисовал реальную картину предстоящей борьбы,  предупредив
меня, что она будет предельно жестокой. Юрьев только не мог предугадать, что
сам станет жертвой этой борьбы. В начале  января  1996  года,  когда  пришло
время начинать предвыборную  кампанию,  я  вновь  встретился  с  ним.  Вновь
состоялось реалистичное обсуждение моих перспектив  на  переизбрание,  и  он
принял мое предложение возглавить всю идеологическую часть кампании и  стать
одним из руководителей моего предвыборного штаба.
   В свою очередь, я учел его рекомендации по ведению кампании: дать честный
и открытый отчет о  проделанной  по  годам  и  месяцам  работе  в  интересах
населения города, подготовить и обнародовать конкретный и общедоступный план
перспективного развития города и напомнить избирателям, что губернатор -  не
царь  и  не  Бог,  его  полномочия  ограничены   законом   и   деятельностью
Законодательного собрания города, он не может  обещать  всего,  но  то,  что
пообещал, обязан сделать вопреки всем  препятствиям.  Будучи  ученым,  Юрьев
особо просил не ввязывать его в финансовую жизнедеятельность штаба. На том и
договорились.
   Но не прошло и нескольких дней, как на профессора Юрьева  было  совершено
варварское покушение: его чуть не убили у дверей собственной квартиры. Как и
любой  настоящий  преподаватель,  Александр  Иванович  часто  шел  навстречу
просьбам студентов, которые по каким-то причинам не смогли прийти к нему  на
кафедру, но должны были сдать реферат или курсовую работу - в таких  случаях
он принимал их у себя дома. Об этом на факультете все знали, и кто-то  решил
воспользоваться профессорской добротой. В то злополучное  январское  утро  в
квартире  раздался  звонок;  взглянув  в  глазок,  Юрьев  увидел  миловидную
девушку. Добродушный хозяин смело открыл дверь, но  вместо  студентки  перед
ним оказался мужчина крепкого телосложения в маске, который плеснул  в  лицо
Юрьева серную кислоту из банки. Если бы дверь открывалась не  внутрь  (часть
кислоты попала на дверь), Александр Иванович вряд ли  остался  бы  в  живых.
Отлетев от двери, кислота  попала  в  лицо  и  самого  преступника,  который
отшатнулся и затем  выстрелил  в  упавшего  Юрьева.  После  чего  убежал.  К
счастью, он промахнулся, и профессор, бросившись в ванную, начал лихорадочно
обмывать лицо и шею - места основного поражения - холодной водой.  Кожа  тем
временем быстро краснела и  начала  отслаиваться,  а  боль  становилась  все
невыносимее. Вскоре приехали  "скорая"  и  милиция,  вызванные  по  телефону
женой.
   Только спустя  два  дня  мне  разрешили  навестить  профессора  Юрьева  в
Военно-медицинской академии. Войдя в палату, я едва не  закричал,  настолько
чудовищным было зрелище. Впервые в жизни я видел такое. Вся его голова и шея
были плотно забинтованы, на бинтах выступали пятна крови  и  мазей  -  одним
словом, это была какая-то кукла, выдающая живого человека  только  благодаря
незабинтованным рту и одному глазу. Он находился на искусственном питании  и
в окружении капельниц.  Когда  я  подошел  к  кровати,  у  меня  перехватило
дыхание. Мягко взяв его руку, я  переборол  волнение  и  сказал,  что  готов
сделать все необходимое для его излечения, а также пообещал, что преступники
будут обязательно найдены.
   Первое обещание я выполнил, а вот второе выполнить оказалось невозможно -
негодяи, покушавшиеся на жизнь Юрьева, не найдены до сих пор.
   "Я уже ожил и начинаю адаптироваться, - тихо сказал Юрьев, -  к  счастью,
глаза удалось спасти, хотя одним я пока не вижу совсем. Врачи  обещают,  что
со временем он восстановится. Хочу сказать, что они меня не  запугали,  и  я
обещаю вам свою помощь в предвыборных делах". Меня очень тронули его слова и
самоотверженное желание помочь мне, но со слов врачей я уже  знал,  что  ему
суждено лечиться долгие месяцы и ни о каком участии в выборах не может  быть
и речи.
   Наш разговор прервали врачи - пришло время очередной смены бинтов. Снятие
старых и накладывание новых бинтов вызывает из-за отслоения клетчатки  такую
нестерпимую боль, что больной начинает не просто стонать, а кричать. И так -
по нескольку раз в день в течение нескольких  месяцев.  Не  всякий  человек,
которому  уже  за  пятьдесят,  при  таком  массированном  поражении  кожного
покрова, по мнению специалистов, может  выжить.  Но  Юрьев  выжил  наперекор
всему. В этом я увидел еще одно проявление силы его воли и характера.
   Спустя три месяца я помог ему лечь на операцию  в  одну  из  американских
клиник, специализирующихся по ожогам и  восстановлению  кожи  после  них,  а
позднее - пройти курс лечения в Париже.  Сейчас  Александр  Иванович,  слава
богу, здоров и продолжает работу в  университете.  Но  не  пожелаю  и  врагу
своему пережить то, что выпало на его долю.
   В августе 1995 года Законодательное собрание  принимает  постановление  о
проведении  очередных  выборов  мэра  (теперь  уже  губернатора  в  связи  с
переименованием должности) 16 июня 1996  года,  то  есть  как  и  предыдущие
выборы, они должны были состояться в один день с  президентскими.  Однако  в
ноябре становится известно о нежелании президента санкционировать проведение
выборов  главы  Санкт-Петербурга  в  этот  день.  Хотя  по  Конституции   РФ
назначение даты выборов в местные и региональные органы власти  относится  к
исключительной  компетенции  субъектов  Федерации,  президент   вдруг,   без
согласования  с  нами,  издает  указ,  запрещающий  проведение   местных   и
региональных выборов в один день с президентскими -  дабы  не  путались  под
ногами.
   Впоследствии мне стала  доподлинно  известна  закулисная  сторона  такого
решения Ельцина - сыграли свою роль интриги Коржакова и  Барсукова,  которые
убедили шефа в необходимости моего поражения.  Они  же  по  команде  Ельцина
начали кампанию по моей дискредитации. Логика интриги состояла в  разведении
сроков проведения выборов губернатора Санкт-Петербурга и Президента  России,
дабы петербуржцы, которые будут голосовать против меня, не проголосовали  бы
и против Ельцина, политику которого многие отождествляли со  мной,  видя  во
мне верного его соратника.
   В Петербурге назревал серьезный политический  скандал,  поскольку  многие
депутаты  Законодательного  собрания  и  представители  политических  партий
протестовали   против   самоуправства   президента   и   грубого   нарушения
законодательства о выборах. Чтобы  снять  напряженность,  я  решил  добиться
аудиенции у Ельцина в Кремле. Еще год-два тому назад это не  составляло  для
меня особых трудностей.  Теперь  же  пришлось  обратиться  к  Коржакову,  от
которого зависел доступ к "телу"  -  и  тот  неожиданно  помог  мне.  Ельцин
встретил  меня  весьма  прохладно  и  настороженно.  От  былой  простоты   и
доверительности в наших отношениях не осталось и следа. Лишь  много  позднее
(уже после выборов) я узнал о причинах  столь  резкой  перемены.  Свою  роль
сыграла дезинформация Сосковца, который сопровождал канцлера ФРГ Г.  Коля  в
Петербург, после чего донес президенту, что в разговоре с канцлером я  якобы
высказался против поддержки Ельцина на выборах в  пользу  Черномырдина.  Для
придания правдоподобия этой информации Сосковец и  компания  организовали  в
Петербурге (через подставных лиц)  сбор  подписей  за  избрание  президентом
Черномырдина, выдав это за мою инициативу.
   Была и другая подобного же рода дезинформация, которая  легко  наложилась
на природную подозрительность  президента  и  дала  ход  всему  последующему
развитию событий.
   Я был  убежден  в  своей  правоте  и  привел  Ельцину  все  аргументы  за
восстановление законного срока выборов губернатора Петербурга. Рассеянно и с
раздражением выслушав меня, он царским тоном отрезал:  "Я  не  допущу  ваших
выборов в  один  день  с  выборами  президента,  они  будут  мешать  выборам
президента!" Я снова возразил:  "Но  ведь  Москве  вы  разрешили  совместить
выборы мэра с президентскими, а нам в нарушение закона  отказываете.  Вы  не
должны забывать, что  жители  Петербурга  очень  остро  реагируют  на  любые
ущемления  своих  прав,  особенно   в   сопоставлении   с   Москвой.   Такая
несправедливость  может   резко   снизить   число   ваших   сторонников   на
президентских выборах в нашем городе". Я добавил также, что со своей стороны
гарантирую полную поддержку кандидатуры Ельцина на президентских выборах.
   Он остался непреклонным, и в этот момент я отчетливо  понял,  что  нашему
сотрудничеству и добрым отношениям приходит конец: сиюминутные  политические
соображения и придворные интриги взяли верх над всем тем, что  было  сделано
мною  для  поддержки  президента  все  эти  годы,  начиная  с   первой   его
избирательной кампании в мае-июне 1991 года,  когда  я,  бросив  собственные
выборы, поехал на юг страны агитировать за  него,  и  кончая  моей  ролью  в
подготовке и принятии новой российской  Конституции.  Я  уже  не  говорю  об
августе 1991 года или сентябре-октябре 1993  года,  когда  вопрос  стоял  не
просто о том, сохранит Ельцин место президента или нет, а о самой жизни.
   Но, как для всяких авторитарных и не очень мудрых правителей, прошлое для
Ельцина не имеет принципиального значения,  так  же,  как  и  его  вчерашние
соратники и союзники. Сложившаяся  ситуация  была  благоприятной  для  того,
чтобы сыграть на местном патриотизме и,  заручившись  поддержкой  городского
Законодательного собрания, пойти на резкий конфликт с Кремлем. В этом случае
я  наверняка  выигрывал  свои  выборы,  но  Ельцин  мог  проиграть  свои   в
Петербурге, а возможно, и в России. К сожалению, при таком повороте  событий
больше всего выиграли  бы  коммунисты,  поэтому  я  сразу  же  отказался  от
подобного  сценария,  хотя  кое-кто  из  моего   окружения   предлагал   его
использовать, ссылаясь на успех Росселя, применившего эту схему на выборах в
Екатеринбурге.
   Руководствуясь высшими интересами,  мне  пришлось  агитировать  депутатов
Законодательного собрания за перенос  даты  выборов  на  19  мая  (эту  дату
предложил Черномырдин, и Ельцин ее принял). Многие депутаты восприняли  этот
перенос  как  закулисные  предвыборные  игры  и  настаивали  на   проведении
городских выборов одновременно  с  президентскими.  После  бурных  дискуссий
согласие депутатов на перенос даты выборов было все же получено.
   Однако не удалось избежать шумной кампании в прессе и обращений в  суд  с
требованием отмены этого постановления.  Тем  самым  предвыборная  борьба  в
Петербурге началась задолго до официального начала избирательной кампании.
   Но параллельно этому еще в декабре 1995  года  начинается  кампания  моей
травли и преследований, которая продолжается до сих пор. По делу о небольшой
строительной фирме "Ренессанс", которая вела капитальный  ремонт  одного  из
домов в центральной части города, специальным совместным распоряжением  трех
руководителей  силовых  ведомств:  Барсукова  (начальника   ФСБ),   Куликова
(министра  внутренних  дел)  и  Скуратова  (Генпрокурора  России)   -   была
сформирована объединенная оперативно-следственная бригада. Случай, насколько
мне известно, беспрецедентный. Поводом для создания специальной следственной
группы  послужило  то,  что  среди  лиц,   получивших   квартиры   в   доме,
отремонтированном этой фирмой, были мой  заместитель  и  главный  архитектор
города О. Харченко и моя племянница, М. Кутина, о чем я уже говорил.
   Поскольку же в действиях  владелицы  фирмы  "Рене