головник, организатор  банды
наемных убийц, пользующийся при этом доверием коммунистического  руководства
Госдумы,  для  которого  дискредитация  Собчака  -  еще   одна   возможность
дискредитировать идеи демократии в стране.
   Государственная Дума занялась реанимацией  практически  заглохшего  из-за
отсутствия  судебной  перспективы  дела,  создав  по  расследованию   фактов
коррупции в органах власти Санкт-Петербурга специальную депутатскую комиссию
под руководством Т. Гдляна. У Гдляна в этом деле  был  свой  интерес  -  ему
хотелось свести давние счеты с прокурором Петербурга В. Еременко, который  в
свое время был прокурором Самаркандской области и попортил ему немало крови,
борясь  со  злоупотреблениями  и  нарушениями  законности   в   деятельности
следственной группы Гдляна и  Иванова.  Активным  участником  этой  комиссии
становится все тот же Шутов (в качестве помощника  вице-спикера  Госдумы  С.
Бабурина).
   По инициативе думской  комиссии  был  в  очередной  раз  обновлен  состав
следственной  группы,  а  ее  костяк  составили  теперь  уже  не   работники
Генпрокуратуры, а оперативники и следователи МВД РФ. По времени это  совпало
с объявленной президентом очередной кампанией (которой по счету - уже  и  не
упомнить!)  по  борьбе  с  коррупцией.  По-видимому,   тогдашнему   министру
внутренних дел А. Куликову захотелось  придать  этому  "делу"  показательный
характер, продемонстрировав  президенту  и  общественности  достигнутые  его
ведомством успехи в борьбе с коррупцией. Любопытный штрих  расследованию  на
этом этапе придает то обстоятельство, что новый состав  следственной  группы
был  сформирован  из  работников  МВД  разных  регионов  России  (Ярославля,
Астрахани, Вологды и др.), которым при  удачном  исходе  дела  были  обещаны
квартиры в Москве и Петербурге, а двум руководителям  группы  -  Прошкину  в
1996  году  и  Михееву  в  1997  году  -   были   предоставлены   бесплатные
государственные трехкомнатные квартиры в престижных районах Москвы.
   В этом "деле", как ни в каком другом, зеркально отразились  все  болезни,
все беды современных  российских  правоохранительных  органов:  политическая
ангажированность;  продажность;  связь  следственных  органов  с  преступным
миром; бесчисленные нарушения  закона  даже  в  таком  простом  следственном
действии,  как  вызов   свидетеля;   сознание   безнаказанности   и   отсюда
пренебрежительное отношение  к  закону  и  конституционным  правам  граждан,
попадающих  в  поле  зрения  следователей,  слив  непроверенных   слухов   и
компромата в СМИ.
   Характерно, что за время следствия было разворовано имущество злополучной
фирмы "Ренессанс", а по заявлениям ряда арестованных и привлеченных по  делу
лиц, к ним применялись недозволенные методы следствия, проще говоря - угрозы
и избиения.
   В качестве примера приведу выдержку из записки Ларисы  Харченко,  которая
работала консультантом по жилищным вопросам в мэрии Петербурга. Записка  эта
была написана в Соединенных  Штатах,  куда  она  уехала  к  проживающей  там
дочери.
   Впрочем, ей слово:
 
   "Я,  Харченко  Лариса  Ивановна,   оставляю   эти   записи,   нотариально
заверенные, находясь в гостях у моей дочери, Харченко Инны Юрьевны,  в  июне
1997 года,  в  Ричмонде,  штате  Вирджиния,  США.  Я  подтверждаю,  что  все
изложенное здесь - истинная правда, никогда ранее не излагалось  мною  и  ни
при каких обстоятельствах не использовалось.
   Я пишу это исключительно в интересах  безопасности  моей  и  моей  семьи.
Чувство  опасности  не  покидало  меня  с  марта  1996   года   по   причине
продолжающегося  вот   уже   более   года   беспрецедентного   по   масштабу
политического процесса, целью которого является дискредитация  бывшего  мэра
города Санкт-Петербурга Собчака Анатолия Александровича...
   В ход была запущена вся мощь средств, обычно применяемых  государственной
машиной. На головы  обывателя  мощным  водопадом  обрушилась  доведенная  до
абсурда  и  преподнесенная  в  "лучших  традициях"  1937  года   информация.
Коммунистические журналисты не скупились на эпитеты и метафоры,  дабы  новой
"репрессивной эпохе" представить новых врагов народа.
   Для  усиления  эффекта  была  необходима  группа  чиновников,  окружающих
Собчака  А.  А.,  которая  под  его  руководством  якобы  и  "организовывала
преступления" в  Санкт-Петербурге.  Готовились  загодя.  За  два  месяца  до
выборов мэра в 1996 году начался главный акт так  называемого  "правосудия",
основным  исполнителем  которого  была  Генеральная  прокуратура  Российской
Федерации, как это ни  парадоксально  звучит.  Приказом  трех  руководителей
силовых  ведомств:  Генерального  прокурора,  министра  внутренних   дел   и
Федеральной службой безопасности (ФСБ) была создана специальная группа лиц с
неограниченными властными полномочиями и одним заданием - создать и оформить
любыми способами компромат на мэра города Санкт-Петербурга Собчака А. А.
   Постараюсь  по  возможности  точнее  описать,  как  фабрикуется  дело   о
коррупции в окружении Собчака А. А., в связи с расселением его  женой  и  им
четырехкомнатной коммунальной квартиры, расположенной рядом с его  квартирой
по адресу: Набережная реки Мойки, 31.
   В состав специальной группы, сформированной для  работы  против  Собчака,
был  включен  ряд  оперативных  работников  -   Управления   по   борьбе   с
экономическими   преступлениями   в   Санкт-Петербурге:   Данилов    Николай
Николаевич, Меньшиков Константин Николаевич,  Калиниченко  Олег  Николаевич,
Белов Иван Иванович, а также ряд других.
   Названные "специалисты"  оказались  поистине  "творческими"  работниками:
создали сценарий развития событий, придерживаться которого должны  были  все
участники этого "спектакля".
   Не мудрствуя лукаво обратились за помощью к  находящейся  в  следственном
изоляторе тюрьмы Санкт-Петербурга  руководительнице  одной  из  строительных
фирм - акционерного общества закрытого типа "Ренессанс"  -  Евглевской  Анне
Анатольевне и, угрожая  ей  большими  сложностями  в  ее  жизни,  предложили
сыграть главную роль - роль обвинителя. С этого  момента  начались  истинные
испытания моего здоровья - как физического, так и духовного.
   15  марта  1996  года  оперативные  работники  Управления  по  борьбе   с
экономическими  преступлениями  в  Санкт-Петербурге,  входившие   в   состав
следственной бригады, увезя меня в машине с работы, предложили  сотрудничать
с ними и, как они выражались, "сдать" Собчака А. А.
   Выбор пал на меня не случайно.  Я  профессионально  занималась  жилищными
вопросами в городских властных структурах с 1979 года, то есть еще за 12 лет
до выборов Собчака А. А. мэром Санкт-Петербурга на первый срок. С момента же
избрания Собчака А. А. мэром города в 1991 году я работала в секретариате  и
позднее - в аппарате мэра, в должности помощника и консультанта по  жилищным
вопросам.
   Все воздействия на меня в нарушение  моих  гражданских  прав  происходили
тайно,  в  автомашине  работников  Управления  по  борьбе  с  экономическими
преступлениями, без протоколов и свидетелей.
   Убеждали меня в скором аресте Собчака и препровождении его в Лефортовскую
тюрьму в Москве, назывались сроки ареста - через 5-10 дней.
   После моего категорического отказа  участвовать  в  этом  спектакле  меня
несколько раз предупредили об ужасной  участи  моей  в  случае  отказа  дать
показания против Собчака А. А. Предупредили  о  предстоящем  через  два  дня
допросе в качестве свидетеля руководителем  следственной  бригады  генералом
Прошкиным.
   Все угрозы оперативных работников в мой адрес подтверждались  действиями.
За отказ дать показания против Собчака А. А. я получила возможность испытать
весь ужас следствия на себе. Меня допрашивали в качестве свидетеля  по  8-12
часов подряд. Я теряла сознание прямо на допросах  и  попала  в  больницу  с
диагнозом "мозговой криз". Это состояние продолжалось до сентября 1996 года,
и казалось, что предела нарушениям моих человеческих прав нет.
   Меня допрашивали без  протокола  прямо  в  больнице  в  июле  1996  года.
Обманывали врачей, пугали медперсонал, доводя до абсурдности  ситуацию,  при
которой я не могла находиться в той или  иной  больнице.  Мне  не  позволяли
лечиться ни в больнице, ни дома, где я находилась после выписки из  больницы
и  могла  продолжать  лечиться  вне  стационара.  Психологический   прессинг
переходил все дозволенные рамки.
   Меня,  больную,  забрали  на  даче  в  конце  августа  1996  года   и   в
сопровождении оперативных работников  насильно  увезли  на  очную  ставку  с
Евглевской А. А. в Лефортовскую тюрьму в Москве, чтобы, учитывая мое  крайне
тяжелое  состояние  здоровья,   попытаться   все-таки   добиться   от   меня
подтверждения своих лживых, выстроенных на домыслах и  обмане  предположений
против Собчака А. А. И когда очередной  молниеносный  акт  оперативников  не
сработал,  группа  работников  Управления   по   борьбе   с   экономическими
преступлениями  Санкт-Петербурга,   руководимая   местной   коммунистической
организацией,  составила  мерзкий   и   ложный   по   содержанию   донос   в
Государственную Думу своим "духовным отцам" в лице Иванова и Гдляна, умеющим
фабриковать подобные дела еще с  коммунистического  прошлого,  когда  сажали
всех, на кого пальцем показал сосед. В  этом  обращении  к  Думе,  используя
абсолютную  ложь,  эти  оперативные  работники,  а  именно  Данилов  Николай
Николаевич и Меньшиков Константин Николаевич, добились продления  срока  для
издевательств и создали новую следственную бригаду  в  усиленном  депутатами
составе. Учитывая, что против Собчака  А.  А.  не  удалось  в  течение  года
доказать ничего - не получилось уговорить, запугать и устрашить привлеченных
к делу людей, - последовало продолжение. Были затрачены огромные  деньги  из
коммунистических источников, и, следовательно,  нужен  был  любой  результат
любой ценой.
   Новая группа  получила  новое  задание:  раскрыть  коррупцию  чиновников,
работавших с Собчаком А. А., а  точнее,  сфабриковать  дело  или  же  против
Собчака, или против его приближенных.
   И начиная с апреля 1997-го все следственные действия снова возобновились.
Компроматы как снежный ком собираются на меня, мою  семью  и  родственников.
Положение усугубляется еще и тем, что  в  России  продолжается  политическая
борьба и в методах этой борьбы  нет  предела  "совершенству".  Обвиняются  в
коррупции,  и  прокурор  города  Санкт-Петербурга,  и  руководители   многих
некоммунистических газет.
   В этой ситуации ни о каком правовом поле рассмотрения дела,  фабрикуемого
против меня или еще кого-нибудь, связанного с  громким  политическим  именем
Собчака А. А., не приходится говорить. Все вне закона.
   Не будучи уверенной ни в одном своем дне  после  возвращения  из  США,  я
оставляю  это  письмо  для  использования  и  огласки  через   международные
организации в защиту прав человека.
   Да поможет мне БОГ!
   Харченко Лариса Ивановна".
 
   К моменту, когда я пишу эти строки, многие участники следственной  группы
были уволены из органов прокуратуры и МВД. Почти все организаторы этого дела
потеряли свои посты. Коржаков, Сосковец, Барсуков, Куликов, Скуратов  -  все
они уже не у дел, в отставке, но их дело живет. Сказывается  инерция,  да  и
просто профессиональное нежелание признать, что "дело"  надуманное,  пустое,
провокационное.
   Сегодня руководители следствия утверждают,  что  для  его  завершения  им
необходимы мои показания. Хочу напомнить им о существовании статей 49  и  51
Конституции  РФ,  признающих  за  обвиняемым  право  не  давать   каких-либо
показаний по своему делу. Но весь фокус состоит в том, что  за  четыре  года
следствия по "делу" Собчака  я  фигурирую  в  нем  как  свидетель.  Нынешние
следователи Генпрокуратуры, верные принципу Вышинского - Ежова  о  признании
обвиняемого как главном доказательстве, хотели бы сначала выбить у свидетеля
нужные им показания, а потом уже решать вопрос о передаче дела в суд.
   Кстати сказать, я  сам  неоднократно  пытался  помочь  следствию  и  дать
показания. Свидетельство тому - два, увы, безответных письма, посланных мной
генеральному прокурору - одно еще будучи в Петербурге, другое -  из  Парижа.
Вот они.
   Генеральному прокурору РФ Скуратову Ю. И.
   от Собчака А. А., проживающего по адресу:
   Санкт-Петербург, Мойка, 31, кв. 8.
   Заявление
   Уважаемый Юрий Ильич!
   Как  Вам  известно,  3  октября  с.г.   работники   следственной   группы
Генпрокуратуры совершили  попытку  моего  фактического  задержания  с  целью
"допросить в качестве свидетеля",  как  они  объяснили  это  потом  в  своих
интервью СМИ.
   Я говорил Вашим сотрудникам о своем плохом самочувствии,  о  том,  что  у
меня была предварительная договоренность о встрече с врачом, о том, что я не
отказываюсь от допроса, но прошу перенести его  на  более  позднее  время  -
после посещения врача, но мне в этом было отказано.
   Дальнейшие события Вам известны - сейчас я нахожусь в кардиореанимации  с
диагнозом острый инфаркт миокарда. Сейчас, спустя три недели, мое  состояние
стабилизировалось. Поскольку сотрудники следственной группы продолжают в СМИ
распускать слухи о том, что я якобы "испугался допроса" или что моя  болезнь
- уловка, чтобы уйти от дачи показаний, я заявляю, что мне нечего скрывать и
я готов ответить на вопросы следователей.
   Учитывая, что, по-видимому, мне вскоре предстоит операция, я хотел бы, по
понятным  причинам,  чтобы  моя  встреча  со  следователями  состоялась   до
операции.
   Думаю, что состояние здоровья  и  разрешение  врачей  позволят  мне  это.
Надеюсь, что Вы  понимаете,  что  травля,  продолжающаяся  в  СМИ  с  подачи
"источников, близких к следственной группе", не прибавила мне  здоровья,  но
тем более я не хочу давать повод для новых инсинуаций.
   Прошу Вас выделить для моего допроса любого следователя, но  не  из  тех,
кто своими грубейшими процессуальными нарушениями и бесцеремонным обращением
с законом уже довел меня однажды до больничной койки.
   А. А. Собчак.
   23. X. 97 г.
 
   И второе:
 
   Генеральному прокурору РФ Скуратову Ю. И.
   от Собчака Анатолия Александровича,
   проживающего по адресу:
   Санкт-Петербург, Мойка, 31, кв. 8.
   Уважаемый господин Генеральный прокурор!
   Мне  стало  известно  о  заявлении   руководителя   следственной   группы
Генпрокуратуры  г-на  Лысейко  о  том,  что  группа   не   может   завершить
расследование по делу фирмы "Ренессанс"  из-за  невозможности  получить  мои
свидетельские показания по данному делу. Это очередная ложь, которой за  три
года ведения следствия накопилось более  чем  достаточно.  Напомню,  что  23
октября 1997 года я из больницы  написал  на  Ваше  имя  заявление  о  своей
готовности дать свидетельские показания следователям  и  о  том,  что  врачи
разрешили  сделать  это.  Однако  ответа  (реакции)  на  мое  заявление   не
последовало.
   2 февраля 1998 года в телефонном разговоре с Лысейко я  вновь  подтвердил
свою готовность дать свидетельские  показания  в  официальной  обстановке  в
Российском посольстве во  Франции.  Лысейко  обещал  в  течение  1-2  недель
сформулировать вопросы и направить их по официальным каналам в Париж.  Но  и
этого не произошло.
   Считаю,  что  попытка  сфабриковать  против   меня   уголовное   дело   и
расправиться со мной имеет явную  политическую  подоплеку  и  ничего,  кроме
вреда, ни Вашему ведомству, ни России не принесет.
   Я по-прежнему готов ответить на любые вопросы следователей, так  как  мне
нечего скрывать и бояться -  я  никогда  не  совершал  каких-либо  действий,
противоречащих  закону.  Опасаюсь  я  только  одного  -   недобросовестности
следствия и грубых нарушений законности со стороны  Ваших  подчиненных,  как
это уже имело место  3  октября  1997  года  при  незаконной  попытке  моего
задержания.
   С уважением и готовностью ответить
   на любые Ваши вопросы
   Анатолий Александрович Собчак.
   9 марта 1998 года.
 
   О подробностях самой этой истории с  моим  задержанием  я  расскажу  чуть
позже, а здесь хочу только напомнить, что суд и только  суд  может  признать
кого-либо  виновным  в  совершении  преступления.  Но  именно  суда   боятся
организаторы данного "дела" - ведь  суду  им  предъявить  нечего.  Газетными
статьями доказательств не заменишь! Поэтому они будут  затягивать  следствие
как можно дольше, на годы. По старому принципу Ходжи  Насреддина:  либо  шах
помрет, либо ишак сдохнет.
   И еще они надеются на то, что годы проходят и все в конце концов  забудут
и Собчака, и его злополучное "дело".
   Об этом "деле" лучше всего написал Е. Евтушенко, который навестил меня  в
Париже:
   У киллеров нет перекура.
   Счастливцы, кто недоубит,
   И бывший мэр Санкт-Петербурга
   В Париже вроде бы забыт.
 
   Но он, вдали от всех рогатин
   Здесь наблюдаемый врачом,
   Непоправимо элегантен,
   Неумолимо обречен.
 
   Есть обреченные на зависть.
   Порода эта такова,
   Что в ребра им всегда вгрызались
   И рвали в клочья рукава.
 
   И не пошел он с остальными
   Ни в паханы, ни в холуи.
   Глаза старались быть стальными,
   Не вышло. Теплые. Свои.
 
   Такие в них блестят грустинки,
   И в самой-самой глубине
   Лежат, как девочки-грузинки,
   Надежды мертвые на дне.
 
   Ни от кого не ждет поблажки,
   Ни на кого не держит зла.
   Подделать можно все бумажки,
   Но не подделаешь глаза.
 
   И не беглец - скорей изгнанник,
   Герой еще вчерашних битв,
   Он подозреньями изранен
   И обвиненьями обвит.
   Смакуя слухи-однодневки,
   Злорадствуют кому не лень,
   Но бродит где-нибудь у Невки
   Его оболганная тень.
 
   Есть перья на любые вкусы -
   Сейчас их просто взять внаем,
   Мы, как безропотные трусы,
   Героев собственных "сдаем".
 
   Нам пошлость изменила гены.
   Да на какого ей рожна
   Политики-интеллигенты?
   Россия-дура ей нужна.
 
   Залечь героям неуместно,
   Как уголовникам, на дно.
   Россия - это наше место,
   Хотя и проклято оно.
 
   Когда-нибудь, кто чист, кто урка,
   Мы разберемся навсегда,
   И бывший мэр Санкт-Петербурга
   Дождется правого суда.
   Глава 2
   ПАРИЖСКАЯ ЖИЗНЬ
   ОПАЛЬНОГО МЭРА
   В первую же ночь после прибытия в Париж в  изгнание  мне  в  Американском
госпитале, где я тогда находился, привиделся необычный сон. Его  необычность
была особенно остра, если учесть, в какой ситуации этот сон появился: начало
мучительной эмиграции, постельный режим, ожидание консилиума врачей и угроза
проведения рискованной операции шунтирования. В ту ночь я  заснул  поздно  -
около  часа  ночи.  В  предыдущую  ночь,   в   Военно-медицинской   академии
Петербурга, я  спал  не  более  четырех  часов,  тревожно  и  беспокойно,  -
одолевали мысли о предстоящем отъезде. Тогда я поднялся в  6  утра,  пережил
мучительный отлет с Родины, а вечером уже лежал в этом  чужом  госпитале  на
окраине Парижа.
   Мне снился сон о похоронах Ленина. 21 января 1999 года -  75-я  годовщина
со дня его смерти.  Москва.  Красная  площадь.  9.50  утра.  Рота  почетного
караула Кремлевского  полка  под  траурный  марш  величественно  выносит  из
мавзолея гроб из красного дерева  с  телом  вождя  мирового  пролетариата  и
устанавливает его на временный постамент. Метрах в пятидесяти от гроба стоят
высшие руководители государства -  президент  Ельцин,  Черномырдин,  Немцов,
Чубайс, Лужков и почему-то Хрущев. Чуть в стороне стоит Патриарх  Московский
и всея Руси Алексий II, заметна его некоторая отстраненность от церемонии  и
углубленность в свои сокровенные мысли. Раздается бой кремлевских  курантов.
Начинается митинг. Вся страна прильнула к телеэкранам: в связи с  церемонией
захоронения ленинских останков и учитывая его  историческую  роль  в  судьбе
нашего  государства,  этот  день  был  объявлен  президентом  общероссийским
выходным днем и назван "Днем проводо