едуют с  участниками
этого собрания.
   - Хорошая мысль, - согласился Райделл.
   - Собранный ими материал очень пригодится мистеру Персли - в том, конечно
же, маловероятном случае, если дело это дойдет до суда.
   - Хорошенькое "сумел избавиться", - продолжал кипеть  Райделл.  -  Да  он
уторчавшипся был как не знаю что. Занюхать столовую ложку этой дури - это  ж
вообще сумасшедший дом.
   - Так-то оно так, - пожала плечами Карен, -  только  тут  есть  еще  одно
обстоятельство. Терви  принадлежал  к  Дожившим  Сатанистам,  и  уже  прошел
слушок, что они заинтересовались этим делом. Исходя из чего мистер Персли  и
мистер Ма пришли к выводу, что нам, Берри, нужно линять отсюда  и  поскорее.
Нам - тебе и мне.
   - А как же судебные иски?
   - Ты всего лишь временно отстранен от работы. Тебе не предъявлено никаких
обвинений, а адвоката твоего звать Аарон - с двумя "а" - Персли. Ты уезжаешь
отсюда, Берри.
   - В Эл-Эй?
   - Видишь, какой ты догадливый.
   Райделл задумался о Лос-Анджелесе - Лос-Анджелесе, каким  его  показывали
по телевизору.
   - А он мне понравится? [36]
   - Вначале, - улыбнулась Карен. - Вначале ты понравишься ему.  Я  сужу  по
тому, что мне ты понравился.
   Так вот и вышло, что Райделл  оказался  в  одной  постели  с  юристкой  -
юристкой, верткой, как угорь, и не стеснявшейся никаких  самых  непристойных
слов, юристкой, от чьего запаха кружилась голова, чье белье было изготовлено
в Милане, это такой город в Италии.


   - "Смертельная доза". Сиринда Бурдетт, Гудрун Уивер, Дин Митчелл,  Синобу
Сакамаки. Тысяча девятьсот девяносто седьмой.
   Райделл допил последние капли охлажденного декофеинизированного  кофе  со
сливками, взглянул на грязновато-молочные кубики льда,  болтавшиеся  на  дне
пластиковой чашечки термоса, и помотал головой.
   - В жизни о таком не слышал.
   - А вот мама видела Сиринду Бурдетт живьем. В Уэйко,  в  молле  каком-то.
Даже автограф взяла. На самое почетное место положила на телевизоре,  вместе
с молельными платочками и голограммой преподобного Уэйна Фаллона. У  нее  же
для каждой хрени свой молельный платочек. Один для арендной платы, другой от
СПИДа, третий от туберкулеза...
   - Правда? И что же она с ними делает?
   - Да просто держит их на телевизоре, - объяснил Саблетт.
   Немного подумав, он достал хрустально-прозрачную бутылку  и  вытряхнул  в
рот  по[37]  следние   капли   четырехкратно   дистиллированной   воды.   До
единственного на Сансете магазина, торговавшего столь экзотическим напитком,
было довольно далеко, однако Райделла это ничуть не  волновало.  Ну  сделаем
лишний крюк, чего тут такого страшного? И парковочная площадка там  удобная,
прямо за углом, и кофейный бар совсем рядом, можно будет  термос  наполнить.
Отличный, кстати, мужик этот, который за  парковочной  площадкой  следит,  -
всегда вроде как радуется, когда нас видит.
   - Молельным платочком от СПИДа не убережешься, - сказал Райделл. - Сделал
бы  ты  лучше  прививку,  как  все  нормальные  люди.  И  мамаше  бы   своей
посоветовал.
   За прозрачным (после той  рыжей  Райделл  так  и  не  включил  зеркальный
фильтр) стеклом виднелся  уличный  алтарь  Джей-Ди  Шейпли,  пристроенный  к
полуобвалившейся  бетонной  стене  -  жалкому  остатку   вполне,   вероятно,
приличного  дома.  В  западном  Голливуде  такое  не  редкость.   На   стене
красовались  трехфутовые  буквы,  намалеванные  ядовито-розовой  аэрозольной
краской: "ШЕЙПЛИ В РОТ ДОЛБАНЫЙ  ПИДОР"  -  и  большое,  тоже  ярко-розовое,
сердце. Прямо под надписью  стена  была  облеплена  открытками  с  портретом
Шейпли и фотографиями людей, обреченных  когда-то  на  смерть.  Таких  людей
миллионы и миллионы. Еще ниже, на тротуаре, валялись увядшие  цветы,  огарки
свечей и прочая дребедень. Странное все-таки, подумал Райделл, у этого парня
лицо, страшновато [38] даже, прямо мурашки  по  коже.  Нечто  среднее  между
Элвисом и каким-нибудь католическим святым - костлявое, почти бесплотное,  и
глаза как блюдца.
   -  А  то,  -  повернулся  он  к  Саблетту,  -  что  ты  до  сих  пор   не
вакцинировался, так это все твоя деревенская тупость, упрямство ослиное.
   - Да это же, - виновато забубнил Саблетт, - даже хуже живой вакцины,  там
же одного вируса вышибают другим, и он в тебе остается..
   - Ну да, - кивнул Райделл, - а что тут  такого?  Он  же  ничего  тебе  не
сделает. А того, старого, СПИДа в мире еще ой-ё-ёй сколько. Будь моя воля, я
бы заставлял делать прививки.
   Саблетт зябко поежился.
   - Преподобный Фаллон всегда говорил...
   - А в рот я твоего преподобного и в ухо, -  разозлился  Райделл.  -  Этот
ублюдок попросту зашибает деньги, втюхивая молельные  платочки  людям  вроде
твоей мамочки. Да что я тебе объясняю, ты же и сам прекрасно понимаешь,  что
все это хрень собачья, иначе  сидел  бы  ты  сейчас  не  здесь,  а  в  своем
трейлерном лагере, сидел бы и молился на телевизор.
   Он шарахнул по кнопке зажигания, затем врубил скорость и бросил "Громилу"
в поток машин. Удобно все-таки ездить на "Лихом Гусаре"  -  прочие  водители
всегда пропускают тебя, дают вклиниться в ряд.
   Уныло свешенная голова, сутулая спина и  высокие  плечи  делали  Саблетта
удивительно [39] похожим... на кого?  На  орла,  наверное,  только  на  орла
обеспокоенного, затюканного какими-то своими орлиными невзгодами.
   - Не так это все просто, - вздохнул он. - Ведь это вера, в  которой  меня
воспитывали, которая сделала меня таким, как я есть. Ну не может  же  все  в
ней быть хренью собачьей, вот ты сам подумай, ведь не может?
   Райделл искоса взглянул на Саблетта и сжалился.
   - Нет, - согласился он, - конечно, не может. Я и не говорю, что все в ней
хрень, просто...
   - Слушай, Берри, а тебя-то в какой вере воспитывали?
   Райделл надолго задумался.
   - В республиканской.


   В  жизнь  Райделла  вошло  много   нового,   вроде   кредитной   карточки
Южнокалифорнийского отделения мексикано-американского  банка,  выданной  ему
"Влипшими копами", или возможности летать не туристским,  а  бизнес-классом,
но лучшей изо всех этих приятных новинок была, пожалуй, Карен Мендельсон.
   В тот первый раз, в служебном номере ноксвиллского аэропорта, он не  имел
при себе ничего предохранительного и пытался показать Карен свои  справки  о
прививках (без справок  этих  департамент  полиции  не  выписывал  страховой
полис). Карен только расхохоталась  и  сказала,  что  обо  всем  позаботится
немецкая нанотехника. Потом она показала [40]
   Райделлу нечто  вроде  портативной  скороварки,  и  там,  под  прозрачной
крышкой, лежала эта штука. Райделл слышал про такие, но никогда прежде их не
видел; еще он слышал, что они стоят жутко дорого, ну, примерно, как среднего
класса автомобиль. А хранить их нужно при  температуре  человеческого  тела.
Обязательно - это он прочитал в какой-то газете или журнале.
   Белесая такая штука, вроде небольшой медузы  и  вроде  как  шевелится,  а
может, и нет. Райделл спросил: а правда, что они живые? Карен  улыбнулась  и
сказала, что не то чтобы совсем, но почти, а в основном это  шарики  Баки  и
субклеточная автоматика. И что он совсем не почувствует, что эта штука  там,
и что она ни в коем случае не станет вставлять ее здесь, у него на глазах.
   Карен ушла в ванную и вернулась в этой самой рубашке, миланской, но тогда
он еще не знал, что рубашка миланская, это она позже сказала. Ну  и  правда,
он совсем не чувствовал эту штуку и никогда не догадался бы, что она там, но
он все равно про нее знал, но очень скоро забыл. Почти забыл.
   На другое утро они  наняли  маленький  конвертиплан  до  Мемфиса,  а  там
пересели   на   "эр-магеллановский"   лайнер,   направлявшийся   в   LAX(1).
Бизнес-класс отличался в первую очередь изобилием примочек, смонтированных в
спинке сиденья, которое перед тобой;  Райделл  сразу  же  увлекся  аппаратом
телепри-------------------(1) LAX -  главный  аэропорт  Лос-Анджелеса.  [41]
сутствия, который можно было подключить к  управляемым  камерам  на  обшивке
самолета. Кареп  такими  глупостями  не  занималась,  она  очень  не  любила
пользоваться  крошечным,  карманным  виртуфаксом,  а  потому  с  облегчением
вызвала  на  откидной  дисплей  свою  лос-анджелесскую  контору   и   начала
просматривать  свежепоступившую  почту.  Затем  она  говорила  по  телефону,
рассылала какие-то  факсы,  работала  ловко  и  сосредоточенно,  не  обращая
внимания на восхищенные охи и ахи крутого  ноксвиллского  копа,  увлекшегося
повой игрушкой.
   Нет, что ни говори, а на самолетах местной линии, которыми Райделл  летал
иногда во Флориду, к отцу,  все  выглядело  гораздо  скромнее,  здесь  же  и
сиденья просторнее, и кормежка лучше, и за выпивку денег не берут. Райделл и
сам не заметил, как высосал три  или  четыре  фужера,  а  потом  задремал  и
очнулся уже где-то над Аризоной.
   Аэропорт поразил его странным, незнакомым запахом, да и  свет  здесь  был
какой-то  не  такой.  Райделл  знал,  что  в  Калифорнии  большая  плотность
населения, и все же никак не ожидал такой  толчеи  и  гомона.  Представитель
"Влипших копов" держал над головой мятую картонку с  надписью  "Мендельсон",
криво накарябанной красным маркером, и растерянно озирался. Буква  "S"  была
написана задом наперед. Райделл улыбнулся, представился и пожал парню  руку.
Тот, похоже, очень  обрадовался  и  сказал,  что  его  звать  Сергей.  Карен
спросила: а где же твоя  долбаная  [42]  машина?  -  и  тогда  Сергей  густо
покраснел и сказал: подождите минутку, сейчас я ее подгоню. Нет уж,  сказала
Карен, большое спасибо, мы уж лучше сами дойдем до стоянки, вот только  вещи
с самолета выдадут. Ты что же, думаешь, я вот так вот и буду торчать в  этом
обезьяннике, и чтобы меня каждую секунду  толкали,  и  шум  тут  такой,  что
оглохнуть можно. Сергей покорно кивнул, он все пытался сложить свою картонку
и засунуть в карман, но картонка была очень большая и никак не помещалась. И
чего эхо, удивлялся Райделл, Карен на него так окрысилась? Устала, наверное,
после полета, а то с чего бы? Он подмигнул Сергею, надо же подбодрить парня,
но  тот,  похоже,  ничуть  не  успокоился,  а  стал,  наоборот,  еще  больше
нервничать.
   У Карен были две черные кожаные  сумки,  а  у  Райделла  -  мягкий  синий
"самсонит,", купленный по новой кредитной карточке. Они с  Сергеем  потащили
багаж сперва к выходу из аэропорта, а затем через большую  круглую  площадь,
опоясанную кольцевой дорогой. Наружный воздух ничем не  отличался  от  того,
что внутри аэропорта, вот только  жарко  было  тут  как  в  пекле.  Динамики
непрерывно орали, что площадки,  выкрашенные  в  белый  цвет,  предназначены
исключительно для погрузки и разгрузки. На площади был форменный сумасшедший
дом - сотни людей, груды багажа,  детский  рев,  автомобили  всех  на  свете
марок, слава еще богу, что Сергей точно знал, куда нужно идти - к гаражу  на
противоположной стороне. [43]
   Машина у Сергея была немецкая, черная и длинная,  и  выглядела  она  так,
словно всю ее минуту назад протерли носовым  платочком.  Давайте,  предложил
Райделл, я  сяду  впереди,  вроде  как  охранником,  и  тогда  Сергей  снова
задергался и засунул его на заднее сиденье, к Карен.  Глядя  на  эту  сцену,
Карен засмеялась, и Райделл почувствовал себя немного лучше.
   Когда машина выезжала из гаража на площадь, Райделл заметил под огромной,
составленной  из  отдельных  стальных  букв  вывеской  "МЕТРО"  двух  копов.
Здоровенные  мужики  в  сферических,  с  прозрачными  пластиковыми  визорами
шлемах-кондиционерах. Они лениво лупили дубинками какого-то старика.  Лупили
как простыми палками, не включая разрядников,  а  потому  старик,  одетый  в
грязные, продранные на коленях джинсы, реагировал довольно  вяло.  На  обеих
скулах дочерна загорелого - даже и не поймешь, белый он  или  какой  еще,  -
лица ярко выделялись большие нашлепки из лейкопластыря, верный признак  рака
кожи. Людской поток, стремившийся ко входу в метро, раздваивался, равнодушно
обтекал старика и копов, снова смыкался.
   - Добро пожаловать в Лос-Анджелес, - провозгласила  Карен.  -  Цени,  что
едешь на машине, а не подземкой.
   Ужинали они в обществе самого Аарона Персли, в Голливуде,  как  объяснила
Карен, а точнее - на Норт-Флорес-стрит. Ресторан был  техасско-мексиканский,
и кормили там просто здорово, все блюда вроде бы и знако[44] мые, но  как-то
особенно вкусно приготовленные. Месяц спустя у Саблетта был день рождения, и
Райделл повел его в этот же самый ресторан - пусть парень поест родной,  как
у себя дома, пищи, может, и взбодрится немного. Однако ничего не вышло.
   - Все столики заняты, - сказал швейцар.
   Райделл взглянул в окно и увидел,  что  ресторан  почти  пуст  -  потому,
наверное, что время было совсем раннее.
   - А как же эти? - спросил он, указывая на свободные столики.
   - Заказаны, - отрезал швейцар.
   - Пошли, - сказал Саблетт. - Да и вообще зря мы сюда сунулись, тут же все
будет переперченное, а у меня изжога.


   А лучше всего было объезжать на "Громиле" горы и каньоны,  особенно  если
лунной ночью.
   Там иногда видишь такие вещи, что даже и не понять, видел ли  ты  их  или
нет. Один раз - тогда было как раз полнолуние -  Райделл  вел  "Громилу"  по
ущелью и вдруг за поворотом увидел обнаженную женщину; она застыла  в  лучах
фар, ну точно как олень, выбежавший из леса на просеку, - дрожит, а с  места
сдвинуться не может. Словно примерзла. Так вот она и стояла добрую  секунду,
достаточно долго, чтобы Райделл увидел - а может, ему это просто почудилось,
- что у нее на голове то ли серебряные рога, то ли какая-то  такая  шляпа  в
виде полумесяца концами вверх, и она вроде бы японка. И вот  это-то  -  [45]
что японка - поразило его больше всего. Затем она увидела Райделла - то есть
это он отчетливо увидел, что она  его  видит,  -  и  улыбнулась.  И  тут  же
пропала.
   Саблетт же впал в священный ужас и  разразился  неудержимым,  как  понос,
потоком слов. Он извел недельный запас своей антиаллергийной  жвачки  и  все
говорил и говорил; фильмы ужасов - все, наверное, какие он видел в жизни,  -
дико мешались с бредовыми  россказнями  преподобного  Фаллона  о  ведьмах  и
колдуньях,  о  дьяволопоклонниках  и  могуществе  Князя  Тьмы,  и  так   оно
продолжалось,  пока  Райделл  не  озлился  вконец   и   не   сказал   своему
экстатическому компаньону: "Заткни хлебало".
   Теперь, когда женщина исчезла, ему хотелось не слушать всякую  хренотень,
а спокойно подумать. Подумать о том, как она выглядела, что она тут  делала,
да и о том, кстати, каким это образом она исчезла. Не  обращая  внимания  на
Саблетта, уныло поникшего на соседнем сиденье,  Райделл  пытался  вспомнить,
как же это было: вот она здесь, на шоссе, а потом вдруг ее нет. Забавно,  он
же вроде и помнил все, помнил отчетливо, но только в двух  разных  вариантах
одновременно, тоже заморочка, но совсем иная, чем с Кеннетом  Терви,  -  вот
тут в голове не осталось ровно ничего: ни как стрелял, ни что потом, хотя за
последующие  дни  он  столько  наслушался,  как  эту  историю   пережевывают
сценаристы и адвокаты, что иногда начинало казаться, что он  все-таки  видел
ее - в версии "Влипших [46] копов" (которая так и не пошла в эфир). Так вот,
Райделл помнил, что женщина вроде как спустилась вниз по склону налево, хотя
бежала она при этом или парила в воздухе - этого он сказать не мог. А еще он
помнил, как она прыгнула - плохое слово, слабое, тут бы надо было выразиться
как-то по-другому, но только как? - прыгнула вверх по склону, примыкавшему к
дороге  справа,  каким-то  образом  перебежала  через  посеребренные   луной
деревья, взметнулась вверх на сорок футов с такой же легкостью, как, скажем,
на пять, а затем невозможным образом исчезла, растворилась в воздухе.
   И разве бывают у японок такие вот длинные волнистые волосы?  А  курчавый,
еле различимый в  тени  кустик  -  он  действительно  был  подбрит  в  форме
восклицательного знака?
   Кончилось все тем,  что  Райделл  завернул  в  Уилшир,  в  круглосуточную
русскую аптеку, и купил Саблетту в утешение четыре пакета его хитрой  жвачки
- и страшно поразился, как дорого стоит эта отрава.
   Насмотрелся он в каньонах и  многого  другого,  особенно  когда  выпадала
смена от полуночи до шести утра, самая глухая. Чаще всего это были  огоньки,
совсем маленькие, ничего, вроде,  особенного,  только  горели  они  в  таких
местах, где никаких огоньков не могло быть. Иногда попадались  огни  поярче,
висевшие прямо в небе, но мозги Саблетта были настолько засраны этой  ихней,
из телевизионного лагеря, хренью про пришельцев и блюд[47] ца,  что  Райделл
прямо боялся указать техасскому красавчику  на  эти  огни  -  и  никогда  не
указывал.
   Патрулируя каньоны, он часто думал об этой женщине. Он  понимал,  что  не
знает, кто она такая или что такое, и никогда не узнает, но это  его  совсем
не волновало; странно сказать, но ему было наплевать даже, человек  она  или
кет. И ему ни разу не пришло в голову, что она  какая-нибудь  там  плохая  -
просто другая, не такая, как мы, вот и все.
   А сегодня, в  последнюю  ночь  своей  работы  на  "Интенсекьюр",  Райделл
попросту крутил баранку и трепался  с  Саблеттом.  Луны  не  было,  зато  на
поразительно ясном небе сверкали яркие, как лампочки, звезды. Еще пять минут
пути,  затем  первая  за  смену  проверка  дома  клиентов  и  -   назад,   в
Беверли-Хиллз.
   Трепались они об этой сети японских  гимнастических  залов,  чья  реклама
висела на каждом углу, о "Води Хаммере". "Води Хаммер" не шибко-то упирал на
традиционные физические упражнения, скорее уж, если  можно  так  выразиться,
наоборот - там делали  деньги  на  подростках,  желающих  получить  инъекцию
бразильской  зародышевой  ткани,  чтобы  укрепить  свои  скелеты   "стойким,
надежным материалом", так это называлось в рекламе.
   Саблетт сказал, что это - дело рук Сатаны.
   Райделл сказал, что это - франчайзинговая операция с  головной  фирмой  в
Токио.
   -  Тяжкое  убийство  нескольких  лиц,  -  сказал  "Громила".   -   Захват
заложников, среди [48] которых могут оказаться и  малолетние  дети  клиента.
Бенедикт-Каньон.  "Интенсекьюр"  санкционирует   неограниченное,   повторяю:
неограниченное применение силы.
   Приборная доска полыхнула россыпью разноцветных огней, не  хуже  древнего
игрального автомата.


   В результате Райделл  так  и  не  успел  толком  привыкнуть  ни  к  Карен
Мендельсон, ни к сиденьям бизнес-класса, ни ко всей остальной роскоши.
   Карен жила на хренадцатом этаже Сенчури-Сити-П, то бишь Пузыря,  третьего
по росту здания во всем Лос-Анджелесском  бассейне;  по  виду  Пузырь  очень
смахивал на сиську, только сиську  зеленоватую  и  полупрозрачную,  каких  в
природе не бывает  (и  слава  богу,  что  не  бывает).  Иногда,  при  нужном
освещении, эта  штука  просматривалась  почти  насквозь,  тогда  можно  было
различить  три  подпорки,  на  которых  она  держалась;  подпорки  настолько
огромные, что в каждую из них свободно влез бы обычный небоскреб. В  этой-то
треноге и располагались лифты, двигались они, естественно,  под  углом  -  к
чему Райделл тоже так и не успел привыкнуть.
   Сиська имела бронзовый, вроде  как  покрытый  патиной  сосок,  в  котором
поместилась бы пара  футбольных  стадионов;  именно  здесь  и  располагалась
квартира Карен - вместе с сотнями других, а также теннисным клубом,  барами,
ресторанами и небольшим моллом, куда пускали за покупками  только  тех,  кто
запла[49] тил вступительный взнос и получил билет, а жилье в этом соске было
страшно дорогое - и жизнь тоже. Квартира Карен находилась на самом  краю,  а
потому имела огромные, чуть искривленные окна, посаженные  в  зеленую  -  та
самая патина - стену.
   Все здесь было различных оттенков белого, кроме  одежды  -  Карен  носила
исключительно черное - и чемоданов, тоже черных. А длинные махровые халаты -
дома Карен ходила только в них - были цвета вроде как засохшей овсянк