лубочайшем  отчаянии.   И   катастрофу   мы   приветствовали.
Приветствовали, хотя ни за что не решились бы в  этом  себе  признаться.  Не
успев еще оплакать своих мертвых, мы  начали  осознавать  всю  неимоверность
выпавшей на нашу долю удачи.


   - Красивая штука, - сказал сосед слева, накрывая  записную  книжку  левой
ладонью. - Японская, не иначе, а то с чего бы она такая красивая. [183]
   Ямадзаки поднял голову и  неуверенно  улыбнулся.  Глаза  соседа  поражали
своей странной, необыкновенной пустотой. Живые, блестящие, настороженные - и
абсолютно пустые.
   - Да, это из Японии, - сказал Ямадзаки. Ладонь  неспешно  соскользнула  с
записной книжки.
   - Лавлесс, - сказал мужчина.
   - Простите?
   - Лавлесс. Моя фамилия - Лавлесс.
   - Ямадзаки.
   Белесые, широко посаженные глаза.  Глаза,  словно  глядящие  на  тебя  из
озера, сквозь зеркально-гладкую поверхность.
   - Ага. Так я и думал, что будет что-нибудь в этом роде.
   Непринужденная улыбка, акцентированная архаичным золотом.
   - Простите? В этом роде?
   - Что-нибудь этакое, японское. Какое-нибудь там "заки" или "зуки". Такая,
в общем, срань.
   Улыбка вроде бы не изменилась и в то же самое время стала угрожающей.
   - Допивайте свою "Корону", мистер.  -  Пальцы  незнакомца  сомкнулись  на
запястье Ямадзаки. - И пошли. А то жарковато тут.



          15
   ТЫСЯЧА ПЯТНАДЦАТЫЙ НОМЕР

   Среди всего прочего Райделла познакомили в Академии и с аэрозолем "Килз",
применявшимся для дезинфекции помещений,  загрязненных  большим  количеством
крови или лю[184] бой другой из жидкостей человеческого  тела.  Антивирусный
препарат с запахом, как у древнего цветочного одеколона,  выжигавший  почище
водородной бомбы все - от первой до пятой включительно - разновидности  ВИЧ,
а  также  лихорадку  Мокола,  Тарзана-Денге,  конго-крымскую   лихорадку   и
канзасскую инфлюэнцу - любую, в общем, высокозаразную гадость.
   Вот его-то прохладный запах  и  уловил  Райделл,  пока  интенсекьюровский
охранник открывал вороненым ключом дверь тысяча пятнадцатого номера.
   - Уходя, мы  все  запрем  как  надо,  -  сказал  Уорбэйби,  притронувшись
указательным пальцем к полям шляпы.
   - Да, сэр. - Охранник чуть помедлил. - Что-нибудь еще?
   - Нет.
   Уорбэйби повернулся и вошел в комнату. Фредди не отставал от него  ни  на
шаг,   как   разукрашенная   пистолетами   тень.   Помявшись    немного    в
нерешительности, Райделл последовал их примеру и притворил за  собой  дверь.
Темно. Шторы задернуты. Сильный запах "Килза". Под потолком  вспыхнул  свет.
Рука Фредди на выключателе.  Уорбэйби  смотрит  вниз,  на  кирпичного  цвета
ковер. На светлый прямоугольник - место,  где  скорее  всего  стояла  прежде
кровать.
   Райделл огляделся.  Обстановка  солидная,  старомодная.  Дорогая.  Как  в
хорошем клубе. Стены обиты блестящей в белую и зеленую полоску тканью, может
даже   -   шелком.   Ме[185]   бель   деревянная,   полированная.    Кожаные
болотно-зеленые кресла. Бронзовый торшер с темно-зеленым абажуром. Старинная
гравюра в широкой золотой  раме.  Райделл  подошел  поближе  и  вгляделся  в
потускневшее изображение. Лошадь, запряженная в двухколесную  повозку  очень
странного вида - крошечное сиденье и никакого кузова.  Бородатый  возница  в
шляпе, как у Эйба Линкольна. Внизу  надпись:  "Каррир  и  Айвз"(1);  Райделл
задумался на секунду, где здесь имя бородатого  мужчины,  а  где  -  лошади.
Потом   он   заметил    на    стекле,    прикрывающем    гравюру,    круглое
коричневато-красное пятно. Потек крови успел уже  растрескаться,  вроде  как
грязь, остающаяся от подсыхающей лужи, только  здесь  трещинки  были  совсем
крохотные. И никто его, похоже, не продезинфицировал, не  брызгал  "Килзом".
Райделл боязливо отступил.
   Фредди уже  расположился  в  одном  из  зеленых  кресел  и  раскрыл  свой
компьютер. Он размотал тонкий черный шнур и подсоединился к  розетке,  вроде
телефонной, но поменьше. Глядя на Фредди, Райделл не переставал  поражаться:
ноябрь, сыро, холодно, а он в шортах ходит, это ж насмерть замерзнуть можно.
Странные  они,  эти   негритянские   пижоны,   -   одеваются,   ориентируясь
исключительно на моду, а погоды для них вроде как и  вообще  не  существует.
-------------------(1) Натаниэль Каррир и Джеймс Мередит Айвз - американские
граверы конца XIX века, совладельцы фирмы, издававшей литографии со  сценами
из американской истории и быта. [186]
   - Ну так что? - спросил Уорбэйби, все так же смотревший на светлое пятно,
оставшееся после кровати; лицо его выражало все ту же неизбывную скорбь.
   - Сейчас. Сейчас все  будет.  -  Фредди  сосредоточенно  крутил  трэкболл
компьютера.
   Уорбэйби недовольно хмыкнул, стекла его очков на  мгновение  почернели  -
фокусы освещения, не иначе. Секунду спустя  у  Райделла  появилось  неуютное
ощущение, что Уорбэйби смотрит  сквозь  него,  что  взгляд  огромного  негра
внимательно следит  за  неким  далеким,  быстро  передвигающимся  предметом;
Райделл даже обернулся, но не увидел ничего, кроме бледной,  в  бело-зеленую
полоску стены.
   Он снова взглянул на Уорбэйби. Металлическая трость поднялась, указала на
место, где стояла прежде кровать,  и  снова  воткнулась  в  ковер.  Уорбэйби
печально вздохнул.
   - Хотите данные СФДП(1) по осмотру места преступления? - спросил Фредди.
   Уорбэйби пробурчал нечто неразборчивое, его глаза метались из  стороны  в
сторону. Райделлу  вспомнились  документальные  ТВ-фильмы  про  вуду,  глаза
жрецов, вошедших в контакт с богами, или дьяволами, или с  кем  уж  там  они
общаются.
   Фредди продолжал крутить свой шарик.
   - Отпечатки пальцев, волосы, чешуйки кожи... В  гостиничном  номере  чего
только  не  найдешь...   -------------------(1)   СФДП   -   Сан-Францисский
департамент полиции. [187]
   Райделл не выдержал, шагнул вперед и посмотрел Уорбэйби прямо в глаза.
   - Не понимаю, вы тут что, колдуете или что?
   Уорбэйби медленно, печально улыбнулся, снял  очки,  тщательно  протер  их
большим темно-синим платком,  извлеченным  из  кармана  пальто,  и  протянул
Райделлу.
   - Надень.
   Райделл посмотрел на очки. Их стекла были совершенно черными.
   - Надень, - повторил Уорбэйби.
   Очки оказались  непривычно  тяжелыми.  Кромешная  тьма.  Затем  появились
расплывчатые вспышки,  вроде  как  если  надавить  на  закрытые  глаза;  еще
мгновение, и он увидел Уорбэйби. За  спиной  Уорбэйби  повисло  нечто  вроде
прозрачной  стены,  исписанной  ярко-желтыми  словами  и  цифрами.   Райделл
присмотрелся к надписям (лицо Уорбэйби немного расплылось) и понял, что  это
- данные следственной экспертизы.
   - А если хочешь, - сказал Фредди, - можешь поприсутствоватъ...
   На пропитанной кровью кровати  лягушкой  разбросался  жирный,  громоздкий
человек. Мертвый человек. Труп. Голова далеко закинута,  подбородок  смотрит
вверх, в потолок. А там, где полагается быть кадыку, темнеет нечто страшное,
заставляющее отвести глаза. Вспухший, раздувшийся темно-лиловый нарост.
   Желудок  Райделла  завязался  в  тугой  болезненный  узел,  он  с  трудом
сдерживал подсту[188] пившую к горлу тошноту, но тут на  месте  этого  ужаса
появилась другая кровать, стоящая  в  другой  комнате,  и  нагая  женщина  с
волосами, как старое серебро, озаренная невероятным лунным светом.
   Райделл сдернул очки. Фредди закинул голову,  вздрагивая  от  беззвучного
хохота, длинные черные пальцы придерживали поставленный на колени компьютер.
   - Ты бы, - выдавил он наконец, - только поглядел сейчас на свою  рожу!  Я
вставил сюда кусок этой порнухи, о  которой  говорил  Аркадий,  из  кассеты,
приобщенной к протоколу.
   - Фредди, - вздохнул Уорбэйби, - тебе что, так уж  не  терпится  заняться
поисками работы?
   - Нет, сэр.
   - Иногда я бываю очень жестким. И ты это знаешь.
   - Да, сэр.
   В голосе Фредди звучало искреннее беспокойство.
   - В этой комнате умер  человек.  Некто  нагнулся  над  этой  кроватью,  -
Уорбэйби указал на отсутствующую кровать, - перерезал ему глотку и  протащил
через щель язык. Это не какое-нибудь там случайное убийство.  По  телевизору
таким анатомическим шуткам не научишься.
   Он взял у Райделла очки. Угольно-черные диски, которые и  стеклами-то  не
назовешь, оправленные в темно-серый графит.
   - Да, сэр.  -  Фредди  опустил  глаза  и  сглотнул.  -  Извините,  мистер
Уорбэйби. [189]
   - А как это получается? - спросил Райделл.
   Уорбэйби неспешно протер очки, неспешно  их  надел.  Стекла  снова  стали
хрустально-прозрачными.
   -  В  оправе  и  линзах  установлены  индукторы,  действующие  прямо   на
оптические нервы.
   - Виртуальный свет, - пояснил Фредди; новая тема разговора устраивала его
гораздо больше, чем прежняя. - На этот дисплей можно вывести абсолютно  все,
представимое в цифровой форме.
   - Телеприсутствие?
   - Нет, - мотнул головой Фредди, - там  работает  свет.  Вылетают  фотоны,
попадают тебе в глаз. Здесь все иначе. Мистер  Уорбэйби  ходит  по  комнате,
рассматривает ее - и может одновременно видеть данные из протокола, да  хоть
какие. Надень эти очки  на  человека,  потерявшего  глаза,  но  сохранившего
оптические нервы, и он увидит. Их так сначала и придумали, для слепых.
   Райделл подошел к окну, раздвинул шторы и посмотрел вниз, на ночную улицу
нового, незнакомого города. Редкие прохожие  спешили  по  своим  неизвестным
делам.
   - Фредди, - сказал Уорбэйби, - выведи-ка мне из интенсекьюровских  файлов
эту Вашингтон. Девушку, работающую в "Объединенной курьерской".
   Фредди кивнул и что-то сделал с компьютером.
   - Да, это возможно. - Уорбэйби  внимательно  изучал  нечто,  видимое  ему
одному. - [190]
   Вполне возможно. Райделл, - он снял очки,  -  я  бы  хотел,  чтобы  и  ты
взглянул.
   Райделл отпустил шторы, подошел к Уорбэйби, взял очки, тем  же  движением
их надел. У него было отчетливое  чувство,  что  сейчас  не  стоит  медлить,
мяться в нерешительности - хотя бы даже в результате пришлось снова смотреть
на того мужика, на жмурика.
   Чернота, цветные вспышки, а затем - лицо девушки, спереди  и  в  профиль.
Отпечатки пальцев.  Сетчатка  правого  глаза,  увеличенная  до  размеров  ее
головы. Цифровые  данные.  ВАШИНГТОН,  ШЕВЕТТА-МАРИ.  Большие  серые  глаза,
длинный прямой  нос,  легкая  улыбка,  предназначенная,  видимо,  фотографу.
Темные, коротко остриженные волосы собраны на макушке не то в метелку, не то
в хвост.
   - И что же ты думаешь? - спросил Уорбэйби.
   Райделл напрочь не понимал, о чем его спрашивают, не знал, что тут  можно
ответить.
   - Симпатичная.
   Похоже, я сморозил глупость, подумал он,  услышав  приглушенное  фырканье
Фредди.
   Однако Уорбэйби спокойно кивнул.
   - Прекрасно. Значит, ты ее не забудешь.



          16
   "САНФЛАУЭР"

   В бетонном лабиринте противотанковых заграждений Сэмми  Сэл  оторвался  и
пропал  из  виду,  при  всех  своих  внушительных  размерах  [191]  он   был
непревзойденным мастером езды по узким, петляющим проулкам. Он  умел  делать
абсолютно  невозможные  повороты,  при  необходимости  Сэмми  мог   вздыбить
велосипед и развернуться на триста шестьдесят  градусов.  Шеветта  пару  раз
видела, как он делал такое на спор.  А  что  оторвался,  так  она  прекрасно
знала, где его найти.
   Проскакивая  между  первой  парой  надолб,  Шеветта  взглянула  вверх   и
почувствовала, что мост тоже на  нее  смотрит,  смотрит  сотнями  освещенных
окон, фонарей и неоновых вывесок. Она видела картинки, на что был похож мост
раньше, в те времена, когда по нему днем и ночью мчались машины, видела,  но
как-то вроде и не верила этому. Мост для нее был то, что он есть, он не  мог
быть иным ни сейчас, ни прежде. Убежище, дикое, странное, но - убежище,  где
можно лечь и уснуть, единственный приют бесчисленных людей и их бесчисленных
снов.
   Она миновала тележку рыбника, проскочив юзом на мелких  осколках  льда  и
серых, тускло  поблескивающих  кишках.  Кишки  пролежат  тут  всю  ночь,  на
рассвете их расхватают чайки. Рыбник крикнул что-то  вслед,  но  Шеветта  не
разобрала ни слова.
   Она ехала  между  лотками  и  тележками  в  вечерней  сутолоке,  ехала  и
высматривала Сэмми Сэла.
   Сэмми оказался там, где и  должен  был  оказаться,  -  рядом  с  кофейной
тележкой. Он ничуть не запыхался и стоял теперь, лениво  оперевшись  о  свой
велосипед; смуглая девушка [192] с раскосыми глазами  и  острыми  азиатскими
скулами заваривала кофе. Шеветта притормозила рядом и соскользнула на землю.
   - Решил, - сказал он, - что успею выпить маленькую без сахара.
   Ноги Шеветты отчаянно ныли, гнать за Сэмом - это тоже тебе не сахар.
   - Успеешь,  если  поторопишься,  -  сказала  она,  взглянув  на  мост,  и
повернулась к девушке: - Мне тоже.
   Удар перевернутым ситечком по краю тележки, комок коричневой гущи полетел
на землю и рассыпался,  над  ним  поднялось  легкое  облачко  пара.  Девушка
засыпала в  ситечко  кофе,  чуть  утрамбовала  его  пальцем,  подняла  ручку
экспресски, вставила ситечко, снова опустила ручку.
   - Понимаешь... - сказал Сэмми Сэл  и  замолк,  осторожно  пробуя  горячий
кофе. - Ты не должна иметь таких проблем, ни к чему тебе это. Существуют две
и только две разновидности людей. Люди, останавливающиеся в гостиницах вроде
"Морриси", и мы с  тобой.  Существовал,  говорят,  и  средний  класс,  люди,
которые посередине, но это было давно и неправда.  Как  мы  и  подобные  нам
связаны с теми, другими? Мы развозим их конверты. Мы получаем за это деньги.
Мы стараемся не наследить на ковре. Если дело этим и ограничивается, то  все
о'кей. Но что произойдет  при  более  близком  контакте?  Что  случится  при
соприкосновении?
   Неосторожный глоток обжег Шеветте рот и горло. [193]
   - Преступление, - сказал Сэмми. - Секс. Возможно - наркотики. - Он  допил
кофе и поставил чашку на фанерную стойку. - Это практически исчерпывает  все
возможные варианты.
   - Но ты-то их дерешь, - заметила Шеветта. - Ты сам говорил.
   - Деру, - пожал плечами Сэмми, - ибо мне это  нравится.  Я  понимаю,  что
могу нарваться на неприятности, и знаю, на что иду.  А  ты  просто  взяла  и
сделала черт знает что, безо всякой  нужды  и  причины.  Нарушила  мембрану,
отделяющую нас от них. Ручки  у  нее,  видете  ли,  очень  шаловливые.  Дурь
собачья.
   Шеветта подула на кофе.
   - Понимаю.
   - Ну и как же ты намерена выпутываться из этой истории?
   - Пойду к Скиннеру, возьму очки, отнесу их на крышу и выкину в воду.
   - А что потом?
   - Потом буду делать все, как всегда, пока кто-нибудь  не  придет  по  мою
душу.
   - А придет - что ты ему скажешь?
   - Сделаю большие глаза. Скажу, что ни хрена не понимаю, о чем это он.  Не
было такого - и все тут.
   - У-гу. - Сэмми медленно кивнул, в его голосе  не  чувствовалось  особого
энтузиазма. - Может, и проскочит. А может, и нет. Если  каким-то  там  людям
эти очки нужны позарез, они  могут  нажать  на  тебя  так,  что  пискнешь  и
околеешь.  Другой  вариант:  мы  берем  эти  [194]  очки,   отвозим   их   в
"Объединенную" и ты рассказываешь все как на духу.
   - Мы?
   - У-гу. Я буду играть роль почетного караула.
   - Меня выкинут с работы.
   - Найдешь себе другую.
   Шеветта допила  кофе,  поставила  чашку,  вытерла  рот  тыльной  стороной
ладони.
   - Работа - это все, что у меня есть. И ты, Сэмми, ты сам это  знаешь.  Ты
сам ее мне нашел.
   - А еще у тебя есть место,  где  спать,  -  там,  на  верхотуре.  И  этот
придурочный старый раздолбай, который пустил тебя.
   - Я его кормлю...
   - И у тебя есть твоя собственная жопа, в целости и  сохранности.  А  если
некий  хорошо  обеспеченный  джентльмен  врежет  тебе  по  известному  месту
мешалкой за то, что ты без спросу взяла его  информационные  очки,  ситуация
может сильно измениться.
   Порывшись в карманах, Шеветта положила на стойку три никелевые пятерки за
две чашки кофе и два доллара чаевых. Затем она храбро  расправила  обтянутые
Скиннеровой курткой плечи. Негромко звякнули цепочки многочисленных молний.
   - Нет. Отправлю это говно на дно  залива,  и  никто  ничего  не  докажет.
Никогда.
   - Невинное дитя, - вздохнул Сэмми.
   Это  звучало  очень  странно.  Шеветта  никогда  не  думала,  что   слово
"невинность" можно использовать таким вот образом. [195]
   - Так ты идешь со мной?
   - Зачем?
   - Заговоришь Скиннеру зубы. Встанешь между ним и его журналами. Это там я
их спрятала, за журналами. Тогда он не увидит, как я  их  вынимаю.  Потом  я
поднимусь на крышу - и все, с концами.
   - О'кей, - кивнул Сэмми. - Только я думаю,  ты  ищешь  на  вышеупомянутую
жопу приключений. Доиграешься.
   - Ничего, рискну.
   Шеветта покатила велосипед к Скиннеровому подъемнику.
   - Тебя не переспоришь, - еще раз вздохнул Сэмми и пошел следом.


   В жизни Шеветты было всего три по-настоящему хороших, волшебных  момента.
Один  -  это  когда  Сэмми  Сэл  сказал,  что  попробует   устроить   ее   в
"Объединенную", и действительно устроил. Другой  -  когда  она  расплатилась
наличными за свой велосипед и тут же, у дверей  магазина,  села  на  него  и
поехала. И еще  вечер,  когда  она  встретила  в  "Когнитивных  диссидентах"
Лоуэлла, хотя это еще как сказать, хорошо это было или плохо.
   Не нужно только путать хорошие моменты с удачными;  самые  большие  удачи
неизменно приходили к Шеветте при обстоятельствах, которые никак не назовешь
хорошими, когда вся жизнь вроде как намазана ровным толстым слоем  говна,  и
нет этому говну ни конца ни края, и неизвестно даже, доживешь  [196]  ты  до
завтра или нет, а тут вдруг раз - и удача.
   Шеветте крупно повезло в памятную ночь, когда она сбежала из Бивертонской
колоний для малолетних, сумела, самой непонятно как, перелезть через колючую
проволоку, но все равно та ночь была хреновая, до предела  хреновая.  О  чем
свидетельствуют шрамы, так и сохранившиеся на обеих ладонях.
   А как она впервые забрела на мост? Ведь это ж была дикая удача.  Двигаясь
в  Сан-Франциско  по  побережью,  Шеветта  подхватила   лихорадку   и   едва
переставляла подламывающиеся ноги. Все, буквально все причиняло  ей  боль  -
свет,  звуки,  ветер,  обдувающий  кожу;  мозг  ее  точно  лишился  защитных
покровов,  превратился  в  огромный  ком  боли,  в  чудовищный  серый  гриб,
неудержимо рвущийся наружу. Она помнила, как  хлюпала  оторвавшаяся  подошва
правой кроссовки, какую нестерпимую муку причиняло ей это хлюпанье, как ноги
подкосились окончательно и она села на густо усыпанную мусором мостовую. Мир
стал светлым и прозрачным, плыл и вращался, и тут этот  кореец  выскочил  из
своей лавки и стал кричать: вставай, вставай, здесь  нельзя,  иди  в  другое
место.  Предложение  показалось  Шеветте  весьма  привлекательным,   и   она
направилась прямо в Другое Место - завалилась назад и потеряла сознание,  не
успев даже почувствовать, как ударилась затылком о бетон.
   Здесь-то, надо думать, и нашел  ее  Скиннер,  хотя  он  толком  этого  не
запомнил, а может - [197]
   Шеветта не была уверена, - просто не хотел об этом говорить. Вряд  ли  он
мог сам затащить ее наверх, в свою конуру - ведь и нога больная, и вообще, -
позвал, наверное, пару мужиков на помощь. А может, и  не  звал  никого,  сам
справился, со Скиннером ведь не угадаешь. Старый, больной, а иногда - словно
подключится к стокиловольтному  питанию  и  делает  вещи,  непосильные  даже
молодым крепким парням, хоть стой, хоть падай.  Вытащил  он  Шеветту  -  это
точно, а уж как вытащил и сколько провалялась она  потом  в  беспамятстве  -
дело темное.
   Открыв глаза, она увидела круглое окно  с  мелким  переплетом,  заткнутое
кое-где тряпками; солнце пробивалось сквозь  сохранившиеся  стекла  цветными
точками и пятнами, каких Шеветта никогда прежде не видела; эти точки и пятна
плыли в ее воспаленных глазах,  как  водяные  жуки  в  пруду.  Затем  прошло
огромное, мучительное время, вирус выжимал, выкручивал Шеветту так  же,  как
этот старик выкручивал серые полотенц