го
кармана черного дождевика еще одну такую  же  штуку  и  встряхнула  ее,  как
игрушечную змею.
   - Сиди, старик, на своей кровати и не рыпайся.
   Бандюга ткнул Скиннера пистолетом в висок, наклонился и опутал его  руки.
Скиннер молчал и не шевелился.
   Затем настала очередь Шеветты. [228]
   - Тебе мы сделаем спереди, а то по лестнице не сможешь спуститься.
   Веревка эта, или как ее, оказалась холодной, скользкой, и типу  этому  не
пришлось ее завязывать там или защелкивать, она сама склеилась на  запястьях
в кольцо, даже не склеилась, а срослась, безо всяких там  швов.  Веселенькие
такие пластиковые браслеты, ярко-красные, ну  прямо  тебе  детская  игрушка.
Теперь с молекулами каких только фокусов не делают.
   - Я буду за тобой следить, - сказал  он  и  снова  стрельнул  глазами  на
потолочный люк. - Так что спускайся медленно, безо всяких  штучек.  Если  ты
спрыгнешь или побежишь, когда будешь внизу, - я тебя убью.
   Шеветта ни секунды не сомневалась, что так он и сделает, если  сможет,  а
вот сможет ли? Оукли, помнится, говорил в тот раз, в  лесу,  что  это  очень
трудно - попасть в цель, когда стреляешь  прямо  вниз,  а  прямо  вверх  еще
труднее. Так что стоило, пожалуй,  рвануть,  как  только  под  ногами  будет
ровное место, всего-то и надо что отбежать от лестницы на шесть футов, а там
уже угол, и поминай как звали...  Шеветта  еще  раз  взглянула  в  черный  с
серебряной радужкой зрачок пистолета и решила, что эта, насчет рвануть, идея
не такая уж, в общем-то, и удачная.
   Она подошла к  люку  и  встала  на  колени.  Спускаться  по  чуть  ли  не
вертикальному  трапу  со  связанными   руками   -   номер   трудный,   почти
акробатический; мужик помог Шеветте, [229] ухватив ее за шкирку  Скиннеровой
кожанки. В конце концов она поставила ноги на третью от  верха  ступеньку  и
вцепилась пальцами в край люка, дальше уже было  попроще.  Она  переставляла
ноги на одну ступеньку  вниз,  отпускала  ступеньку,  за  которую  держалась
руками, и хваталась за следующую - тут-то, собственно  говоря,  и  был  весь
фокус: не успеешь перехватить  достаточно  быстро,  потеряешь  равновесие  и
сверзишься вниз, сделаешь чересчур резкое движение - тот же самый  плачевный
результат. А потом - все по новой.
   Шеветта опускалась почти механически, думая совсем о другом, и как-то так
вышло,  что  лестничная  эта  эквилибристика  помогла  ей  просмотреть   все
возможные варианты и выбрать из них самый вроде бы осуществимый. Она  думала
спокойно и  методично,  немного  даже  удивляясь  собственному  спокойствию,
знакомому спокойствию. Точно так же чувствовала себя Шеветта в Бивертоне,  в
ту ночь, когда она перебралась через колючую проволоку, взяла и перебралась,
ничего   не   планируя   заранее.   А   еще   в   тот   раз,    когда    эти
шоферюги-дальнобойщики решили затащить ее в свою спальную конуру; она  тогда
сделала вид, что не имеет, собственно, ничего  против,  а  затем  выплеснула
одному из них в морду целый термос горячего кофе, врезала другому  ногой  по
балде и выскочила наружу. Шоферюги искали ее битый час,  светили  повсюду  и
фарами, и фонариками, а она все лежала  и  лежала  в  болоте,  в  кустах,  и
боялась пошевелиться, [230] а комары жрали ее  заживо.  Так  и  стоят  перед
глазами ослепительно-яркие лучи, пляшущие на чахлых болотных кустиках.
   Все, площадка. Шеветта отступила от лестницы, стараясь держать  связанные
руки на виду, а то еще что подумает. Мужик спустился быстро, бесшумно и даже
красиво -  ни  одного  лишнего  движения.  Только  сейчас  Шеветта  обратила
внимание, из какой странной ткани сшит его дождевик - ни малейшего глянца, и
даже не матовая она, а словно вообще не  отражает  света,  нисколько.  А  на
ногах - ковбойские сапоги, тоже черные.  Бегать  в  таких  не  хуже,  чем  в
кроссовках, хотя мало кто об этом догадывается.
   - Где они?
   Короткая улыбка, мгновенная вспышка  золота.  Темно-русые  волосы  гладко
зачесаны  назад.  Демонстративное  движение  стволом  -  чтобы  Шеветта   не
забывалась, не  думала  ни  о  каких  глупостях.  Рука,  держащая  пистолет,
начинала потеть, под белой  резиновой  перчаткой  угадывались  темные  капли
влаги.
   - Дальше можно  спуститься  на...  -  Шеветта  осеклась.  Желтая  корзина
подъемника была наверху, точно на том месте, где ее  оставили  они  с  Сэмми
Сэлом. А как же этот-то поднялся, и японец тоже?
   Новый проблеск золота.
   - Мы воспользовались лестницей.
   Ну да, служебная  лестница,  для  маляров,  стальные,  чуть  не  насквозь
проржавевшие скобы. Мало удивительного, что у японца поджилки потом дрожали.
[231]
   - Так что, - спросила Шеветта, - ты идешь?
   По пути к подъемнику она старательно смотрела себе  под  ноги,  чтобы  не
забыться, не взглянуть назад и вверх - что там делает Сэмми.  Спуститься  он
не мог - если медленно, осторожно, то не хватило бы времени,  а  скатываться
по трапу быстро, так это какой бы грохот стоял.
   Шеветта перекинула ногу  через  высокий  пластиковый  борт  и  беспомощно
оглянулась.  Золотозубый  подсадил  ее,  затем  тоже  влез   в   корзину   и
выжидательно замер.
   - Этот вниз, - сказала она, указывая на один из рычагов.
   - Давай.
   Шеветта сдвинула рычаг на деление, на другое; снизу донесся  вой  мотора,
корзина поползла под  уклон.  Внизу,  под  лампочкой,  заключенной  в  мятую
алюминиевую сетку, виднелся пятачок света. Интересно,  подумала  Шеветта,  а
что бы было, если бы Фонтейн, или там кто еще, появился  бы  сейчас,  пришел
бы, скажем, электрическое хозяйство проверить? Пристрелил бы его этот хмырь,
точно пристрелил бы, а если двое или трое - всех бы  пристрелил.  Перещелкал
бы одного за другим, а потом скинул в воду, это ж  у  него  прямо  на  морде
написано, большими буквами.
   Он вылез из корзины боком, не спуская с Шеветты глаз, затем помог  и  ей.
Помост под ногами ощутимо вибрировал - снова поднялся ветер, и  мост  гудел,
как гигантская эолова арфа. Издалека доносились обрывки смеха. [232]
   - Где? - спросил бандюга.
   - Вон тот, розовый с черным. - Щеветта указала связанными руками  на  два
велосипеда.
   Бандюга даже не сказал "иди вперед", или там "достань",  а  только  молча
махнул пистолетом.
   - Держись подальше, - сказал Шеветтин велосипед, когда до него оставалось
футов пять.
   - В чем дело?
   Толчок стволом в спину, не то чтобы болезненный, но неприятный.
   - Второй велосипед выступает, у этой рухляди охранная система.
   Шеветта нагнулась, нажимом большого  пальца  освободила  велосипед  Сэмми
Сэла, однако не стала просовывать руку в распознающую петлю.
   - Ты что, засранец, английского языка не понимаешь? - угрожающе  процедил
велосипед. - Может, тебе по-другому объяснить?
   - Выключи его, - скомандовал бандюга.
   - О'кей.
   Шеветта знала, что нужно сделать это одним быстрым  движением  -  взяться
двумя пальцами за резиновую  изолирующую  покрышку  и  качнуть  велосипед  в
сторону.
   А вот что бандюга наклонился так низко, что  рама  влепила  прямо  в  его
пистолет,  -  это  уж  было  чистым  везением.  Конденсаторы  энергетических
тормозов выбросили весь свой заряд в охранную систему, замаскированную [233]
липовой ржавчиной и артистически замусоленной проводящей лентой;  рванувшись
наружу, заряд превратился в короткую ослепительную  молнию.  Бандюга  громко
ударился коленями о помост, глаза его помутнели, на губах раздулся и тут  же
лопнул серебристый пузырек слюны. Шеветте показалось даже, что над тупорылым
пистолетом поднимается струйка пара.
   - Беги, - скомандовала она себе и пригнулась,  но  тут  послышался  звук,
похожий на суматошное хлопанье  крыльев,  а  еще  через  мгновение  какой-то
длинный черный предмет ударил полуобморочного бандита по спине,  бросил  его
ничком на помост. Рулон толя; Шеветта подняла голову.  Сэмми  Сэл  стоит  на
одной из углепластовых стяжек, обхватив рукой вертикальную  опору.  Стоит  и
улыбается, хотя нет, не может она этого видеть,  слишком  уж  далеко,  да  и
темно тоже.
   - Ты забыла, - сказал Сэмми и бросил вниз что-то маленькое и  темное.  Ни
на что не надеясь, Шеветта подняла связанные руки  и  выхватила  из  воздуха
гладкий продолговатый футляр - очки словно сами стремились к ней  вернуться.
Она так и не поняла, зачем Сэмми это сделал.
   И никогда уже не поймет - тупорылый пистолет разразился долгим  кашляющим
звуком, засверкали, сливаясь воедино, голубые вспышки;  Сэмми  Сэл  качнулся
назад и исчез, словно его и не было никогда на этом месте.
   Шеветта бросилась бежать. [234]



          19
   СУПЕРБОЛ

   Красная  пластиковая  змейка,  пропущенная  сквозь   стальной   кронштейн
скиннеровского стола, цепко держала Ямадзаки за руки, не позволяя  подняться
с колен. Где-то вдалеке дробно  застучал  и  тут  же  смолк  автомат  -  или
какой-нибудь пневматический инструмент.
   Голова Ямадзаки кружилась от сильного, едкого запаха;  чуть  подумав,  он
решил, что это - запах его собственного страха.
   На столике прямо перед глазами стояла щербатая тарелка с пятном  засохшей
зеленоватой грязи на краю.
   - Все, что у меня есть, я ему так и сообщил, - сказал Скиннер, поднимаясь
на ноги; его руки были связаны за спиной.  -  А  ему  не  надо.  Никогда  не
угадаешь, что им надо, верно?
   Миниатюрный телевизор соскользнул с края  кровати  и  грохнулся  об  пол,
плоский экран вылетел и повис на радужной ленте кабеля.
   - Мать твою.
   Скиннер нагнулся и сморщился от боли; Ямадзаки  был  уверен,  что  старик
сейчас упадет, однако тот наклонился вперед, чтобы  удержать  равновесие,  и
шагнул раз, другой.
   Ямадзаки напряг  руки  -  и  вскрикнул,  почувствовав,  как  затягиваются
пластиковые узы. Словно живые.
   - Тянешь их, выкручиваешь, а они все туже  и  туже,  -  послышался  сзади
голос Скин[235] нера. - Стандартное снаряжение копов - не теперь,  когда-то.
Потом это говно запретили.
   Комната содрогнулась от тяжелого удара, лампочка под  потолком  испуганно
замигала. Ямадзаки оглянулся и увидел, что Скиннер сидит на  полу,  выставив
вверх костлявые колени и чуть наклонившись вперед.
   - Тут у меня двадцати дюймовые бокорезы. - Старик указал левой  ногой  на
ржавый, помятый ящик с инструментами. - Только бы их достать.
   Пальцы  левой  ноги  Скиннера  расширяли  дыру  в  сером  драном   носке,
выбирались наружу.
   - А и достану, так хрен я с ними управлюсь... - Он замер  и  взглянул  на
Ямадзаки. - Есть идея получше, не знаю точно, как тебе понравится.
   - Да, Скиннер-сан?
   - Посмотри на этот кронштейн.
   Сломать  кронштейн?  Нет,  не  получится.   Грубая,   небрежная   сварка,
незачищенные капли застывшего металла, и все же сооружение  выглядит  весьма
солидно. Девять головок разнокалиберных болтов. Подкос изготовлен  из  пачки
стальных пластин, стянутых внизу и вверху ржавой железной проволокой.
   - Я сам это сделал, - сказал Скиннер. - В подкосе три толстых  ножовочных
полотна. Зубья не сточены, как-то все недосуг было. Пощупай, они там кверху,
чтобы портки не цеплялись.
   Ямадзаки провел пальцем по мелким острым зазубринам. [236]
   - Давай, Скутер, работай. Отличный  металл,  перережет  все  что  угодно.
Почему я их и взял.
   - Я перепилю эту веревку?
   Ямадзаки поставил кисти на равном расстоянии от кронштейна и чуть натянул
пластиковую змею.
   - Постой. Этой долбаной штуке не понравится,  что  ты  ее  пилишь.  Нужно
сделать все очень быстро, иначе она врежется в  руки  до  самых  костей.  Да
подожди ты, кому говорят!
   Ямадзаки застыл.
   - Не нужно посередине. Перепилишь в  этом  месте  -  на  каждом  запястье
останется по браслету, и это говно будет затягиваться ничуть  не  хуже,  чем
раньше. Нужно работать прямо на стыке, перепилить один браслет  и  сразу  же
заняться вторым, пока он тобой не занялся. А я попробую открыть эту хрень...
- Скиннер стукнул ногой по ящику, там что-то забренчало.
   Ямадзаки приблизил лицо к пластиковой змейке и повел носом; пахло  чем-то
медицинским. Он глубоко вздохнул,  стиснул  зубы  и  начал  яростно  пилить.
Красные, словно игрушечные,  браслеты  стянулись,  превратились  в  стальные
тиски, запястья обожгло невыносимой болью. Ему вспомнилась хватка Лавлесса.
   - Терпи, - сказал Скиннер, - ты сможешь.
   Пластик распался  с  неожиданно  громким  щелчком,  это  было  похоже  на
звуковой  эффект  какого-нибудь  детского  мультфильма.  На   мгновение   он
почувствовал свободу - [237] левый браслет расслабился, вбирая в себя  массу
правого и перемычки.
   - Скутер!
   Расслабился - чтобы тут же стянуться с удвоенной силой. Не помня себя  от
боли, Ямадзаки бросился к инструментальному ящику, успел  смутно  удивиться,
что крышка уже откинута, и в  тот  же  момент  Скиннер  ударил  по  ржавому,
облупленному  боку  пяткой;  ящик  перевернулся,  на  пол  посыпались  сотни
замысловатых металлических предметов.
   - Синие ручки!
   В куче хлама мелькнули  длинные,  неуклюжие  рукоятки,  обмотанные  синей
изолентой. Времени было в обрез - красная  удавка  ушла  уже  в  тело  почти
наполовину и продолжала сжиматься. Правой, свободной, рукой Ямадзаки схватил
кусачки, безжалостно вонзил толстые короткие лезвия в тыльную сторону левого
запястья и навалился на верхнюю рукоятку. Взрыв боли. Звонкий щелчок. Все.
   Скиннер шумно, с облегчением выдохнул.
   - Как ты там? В порядке?
   Ямадзаки осмотрел свои руки.  На  левой  -  глубокая  синеватая  борозда.
Кровоточит, но не сильно, можно было ожидать и худшего. Он  окинул  взглядом
пол; остатки наручников куда-то запропастились.
   -  Теперь  меня,  -  сказал  Скиннер.  -  Только  подцепи  снизу,  ладно?
Постарайся не прихватить тело. А потом вторую руку - как можно быстрее.
   Ямадзаки пощелкал кусачками, встал на колени, подсунул одно из лезвий под
яркое, [238] совершенно безобидное пластиковое кольцо, свободно висевшее  на
правом запястье старика.  Полупрозрачная,  вся  в  коричневых  пятнах  кожа,
вздутые, перекрученные вены. Наручник лопнул на удивление легко - и  тут  же
захлопнул левое запястье Скиннера; он извивался, как самая  настоящая  змея,
только что не шипел. Не дожидаясь,  пока  злобная  тварь  сольет  два  своих
кольца  в  одно  и  начнет  сжиматься,  Ямадзаки  подцепил  ее  кусачками  и
перерезал. Новый, четвертый уже по счету щелчок, и наручники исчезли, только
что были - и нет их; Ямадзаки недоуменно моргнул.
   - Старуха, дверь закрой! - зычно заорал Скиннер.
   - Что?
   - Запри этот долбаный люк!
   Ямадзаки бросился в угол, захлопнул  крышку  люка,  запер  ее  на  засов.
Вполне возможно, что эта массивная бронзовая пластина была  когда-то  частью
корабля.
   - А девушка? - оглянулся он на Скиннера.
   - Постучит, если надо. Ты что, хочешь, чтобы сюда вернулся этот  хрен  со
своим пистолетиком?
   Ямадзаки не хотел. Его взгляд скользнул по потолочному люку. По открытому
потолочному люку.
   - Сбегай наверх, посмотри, как там Дон Педрила.
   - Простите, Скиннер-сан?
   - Ну тот - черный голубой, длинный. [239]
   Ямадзаки не понимал, о ком (или о чем) говорит Скиннер,  однако  послушно
полез по лестнице и высунул голову наружу. Сильный, порывистый ветер  бросил
ему в лицо пригоршню дождя, мост превратился на мгновение в древний корабль,
в проржавевшую железную шхуну, бесцельно дрейфующую в  безбрежности  ночного
океана: пластиковые  паруса  разорваны  ветром,  матросы  -  кто  умер,  кто
сбрендил, кто попросту напился, а Скиннер,  выживший  из  ума  капитан  этой
посудины, все еще пытается что-то сделать, все еще выкрикивает снизу  никому
не нужные, никому не понятные команды.
   - Тут нет никого, Скиннер-сан.
   Дождь хлынул как из ведра, городские огни исчезли.
   Ямадзаки нырнул в люк, захлопнул крышку,  запер  на  хлипкую  -  никакого
сравнения с тем бронзовым засовом - щеколду.
   Спустился вниз.
   Скиннер сумел каким-то образом встать и шел теперь, покачиваясь, к  своей
кровати.
   - Вот же мать твою, - пробормотал он, падая на матрас,  -  кто-то  сломал
телевизор.
   - Скиннер?
   Ямадзаки наклонился над кроватью.  Глаза  Скиннера  закрылись,  дышал  он
часто, неглубоко и неровно. Скрюченные пальцы левой руки  судорожно  скребли
спутанную поросль седых волос, вылезавшую из расстегнутого воротника до  дыр
заношенной фланелевой рубахи. Сквозь едкую вонь пороха, выбросившего пулю из
короткого, тупого ствола лавлессовского [240] пистолета,  пробивался  кислый
запашок мочи. Ямадзаки печально вздохнул - по  засаленным,  серым  от  грязи
джинсам Скиннера расползалось темное пятно.
   Ну и что же теперь? Несколько минут Ямадзаки не двигался, затем присел на
заляпанную  краской  табуретку,  стоявшую  у  того  самого,  на  кронштейне,
столика. Он благодарно провел рукой по зубьям ножовочных полотен,  посмотрел
вниз, увидел на полу, рядом со своей  левой  ногой,  нечто  вроде  мячика  и
нагнулся.
   Нет, не мячик.  Блестящий  шар  из  алого  пластика,  прохладный  и  чуть
податливый. Наручники, либо Скиннеровы, либо его собственные.
   Ямадзаки сидел, смотрел на Скиннера и слушал, как стонет на  ветру  мост.
Только безымянный, почти суеверный страх не позволил ему  прижаться  ухом  к
тянущемуся вдоль комнаты ванту - источнику этих тревожных звуков.
   В какой-то момент Скиннер очнулся, почти очнулся, и попытался  сесть.  Он
кого-то звал. Девушку?
   - Она ушла, - сказал Ямадзаки, придерживая Скиннера за плечо. - Разве  вы
не помните?
   - Давно, - пробормотал Скиннер, - давно ушла. Двадцать лет. Тридцать лет.
Блядство. Время.
   - Скиннер-сан?
   - Время. Вот оно-то и есть самое блядское блядство.
   - Посмотрите. - Ямадзаки показал старику красный шар. -  Видите,  во  что
они превратились? [241]
   - Супербол, - с неожиданной отчетливостью сказал Скиннер.
   - Простите?
   - Иди, Скутер, и выброси его на хрен. - Глаза Скиннера снова закрылись. -
Зашвырни это говно далеко-далеко...



          20
   ПОЛНАЯ ПУСТОТА

   - Ты не поверишь, - сказал Найджел. - Вот только что, секунду назад,  эта
хрень пошевелилась. Сама.
   Шеветта сидела, плотно  зажмурившись.  Найджел  пробормотал  что-то  еще,
затем тупая сторона керамического  ножа  плотно  прижалась  к  ее  запястью,
раздался резкий звук - вот  так  же  примерно  лопается  латаная-перелатаная
велосипедная камера, - и правая рука ощутила свободу.
   - В рот компот! Господи...
   Сильные пальцы бесцеремонно рванули  левую  руку  Шеветты,  она  услышала
второй щелчок и решилась наконец открыть  глаза.  По  монбланам  металлолома
плясало ярко-красное пятнышко. Голова Найджела - он следил за  этими  дикими
прыжками - качалась вверх-вниз, точно так же как голова гипсовой собачки  из
Скиннеровых запасов, которую Шеветта продала с неделю назад.
   Узкое помещение было загромождено металлом -  куски  старых  велосипедных
рам, пыльные банки, набитые ржавыми спицами, все что угодно. Мастерская, где
Найджел мастерил [242] свои тележки и ремонтировал  как  уж  мог  велосипеды
немногих своих клиентов. Поплавок, свисавший с левой его мочки, раскачивался
в  противофазе  движениям  головы  и  закрутился  на  месте,   когда   резко
выброшенная  рука  выхватила  из   воздуха   непонятный   предмет.   Красный
пластиковый шар.
   - Да-а, - уважительно протянул Найджел. - И кто же это  нацепил  на  тебя
такое?
   Шеветта дрожала с головы до  ног,  дрожь  пробегала  по  ней,  как  нечто
отдельное от тела, живое. Живое, как эти красные наручники.
   Вот так же чувствовала она себя, когда вернулась к трейлеру и обнаружила,
что мать ушла, ушла насовсем, собрала  вещи  и  ушла.  Ни  записки,  ничего,
только кастрюлька на плите да банка равиоли.  И  открывалка  для  консервов.
Шеветта даже не прикоснулась к банке; с того самого дня она ни разу  не  ела
равиоли и точно знала, что никогда не будет их есть.
   В тот день и пришло ощущение, проглотившее все прочие, проглотившее  весь
мир, ощущение настолько огромное, что убедиться в его присутствии можно было
только от