беспокоюсь я и мне страшно,
потому что так должно и иначе быть не может. Даже
самый здоровый человек не может не беспокоиться,
если у него, например, под окном ходит разбойник.
Меня часто лечат, - продолжала она, глядя себе в
колени, и улыбалась застенчиво, - я, конечно,
очень благодарна и не отрицаю пользы лечения, но
мне хотелось бы поговорить не с доктором, а с
близким человеком, с другом, который бы понял
меня, убедил бы меня, что я права или не права.
   - Разве у вас нет друзей? - спросил Королев.
   - Я одинока. У меня есть мать, я люблю ее, но все
же я одинока. Так жизнь сложилась... Одинокие
много читают, но мало говорят и мало слышат, жизнь
для них таинственна; они мистики и часто видят
дьявола там, где его нет. Тамара у Лермонтова была
одинока и видела дьявола.
   - А вы много читаете?
   - Много. Ведь у меня все время свободно, от утра
до вечера. Днем читаю, а по ночам - пустая голова,
вместо мыслей какие-то тени.
   - Вы что-нибудь видите по ночам? - спросил Королев.
   - Нет, но я чувствую...
   Она опять улыбнулась и подняла глаза на доктора и
смотрела так грустно, так умно; и ему казалось,
что она верит ему, хочет говорить с ним искренно и
что она думает так же, как он. Но она молчала и,
быть может, ждала, не заговорит ли он.
   И он знал, что сказать ей; для него было ясно, что
ей нужно поскорее оставить пять корпусов и
миллион, если он у нее есть, оставить этого
дьявола, который по ночам смотрит; для него было
ясно также, что так думала и она сама и только
ждала, чтобы кто-нибудь, кому она верит,
подтвердил это7
   Но он не знал, как это сказать. Как? У приговоренных
людей стесняются спрашивать, за что они
приговорены; так и у очень богатых людей неловко
бывает спрашивать, для чего им так много денег,
отчего они так дурно распоряжаются своим
богатством, отчего не бросают его, даже когда
видят в нем свое несчастье; и если начинают
разговор об этом, то выходит он обыкновенно
стыдливый, неловкий, длинный.
   "Как сказать? - раздумывал Королев. - Да и нужно
ли говорить?"
   И он сказал то, что хотел, не прямо, а окольным
путем:
   - Вы в положении владелицы фабрики и богатой
наследницы недовольны, не верите в свое право и
теперь вот не спите, это, конечно, лучше, чем если
бы вы были довольны, крепко спали и думали, что
все обстоит благополучно. У вас почтенная
бессонница; как бы ни было, она хороший признак. В
самом деле, у родителей наших был бы немыслим
такой разговор, как вот у нас теперь; по ночам они
не разговаривали, а крепко спали, мы же, наше
поколение, дурно спим, томимся, много говорим и
все решаем, правы мы или нет. А для наших детей
или внуков вопрос этот, - правы они или нет, -
будет уже решен. Им будет виднее, чем нам. Хорошая
будет жизнь лет через пятьдесят, жаль только, что
мы не дотянем. Интересно было бы взглянуть.
   - Что же будут делать дети и внуки? - спросила
Лиза.
   - Не знаю... Должно быть, побросают все и уйдут.
   - Куда уйдут?
   - Куда?.. Да куда угодно, - сказал Королев и
засмеялся. - Мало ли куда можно уйти хорошему,
умному человеку.
   Он взглянул на часы.
   - Уже солнце взошло, однако, - сказал он. - Вам
пора спать. Раздевайтесь и спите себе во здравие.
Очень рад, что познакомился с вами, - продолжал
он, пожимая ей руку. - Вы славный, интересный
человек. Спокойной ночи!
   Он пошел к себе и лег спать.
   На другой день утром, когда подали экипаж, все
вышли на крыльцо проводить его. Лиза была
по-праздничному в белом платье, с цветком в
волосах, бледная, томная; она смотрела на него,
как вчера, грустно и умно, улыбалась, говорила и
все с таким выражением, как
будто хотела сказать ему что-то особенное, важное,
- только ему одному. Было слышно, как пели
жаворонки, как звонили в церкви. Окна в фабричных
корпусах весело сияли, и, проезжая через двор и
потом по дороге к станции, Королев уж не помнил ни
о рабочих, ни о свайных постройках, ни о дьяволе,
а думал о том времени, быть может уже близком,
когда жизнь будет такою же светлою и радостной,
как это тихое, воскресное утро; и думал о том, как
это приятно в такое утро, весной, ехать на тройке,
в хорошей коляске и греться на солнышке.

СЛУЧАИ MANIA GRANDIOSA
   Что цивилизация, помимо пользы, принесла человечеству
и страшный вред, никто не станет сомневаться.
 Особенно настаивают на этом медики, не без основания
видящие в прогрессе причину нервных расстройств,
так часто наблюдаемых в последние десятки лет. В Америке
и Европе на каждом шагу вы встретите все виды
нервных страданий, начиная с простой невралгии и
кончая тяжелым психозом. Мне самому приходилось
наблюдать случаи тяжелого психоза, причины которого нужно
искать только в цивилизации.
   Я знаю одного отставного капитана , бывшего станового.
этот человек помешан на тему : "Сборища воспрещены".
И только потому, что сборища воспрещены,
он вырубил свой лес, не обедает с семьей, не пускает
на свою землю крестьянское стадо и т. п. Когда его
пригласили однажды на выборы, он воскликнул:
   - А вы разве не знаете, что сборища воспрещены?
   Один отставной урядник, изгнанный, кажется, за правду
или за лихоимство (не помню, за что именно),
помешан на тему: "А посиди-ка, братец!" Он сажает
в сундук кошек, собак, кур и деожит их взаперти
определнные сроки. В бутылках сидят у него тараканы,
клопы, пауки. А когда у него бывают деньги, он ходит
по селу и нанимает желающих сесть под арест.
   - Посиди, голубчик! - умоляет он.- Ну, что
тебе стоит? Ведь выпущу! Уважь характеру!
   Найдя охотника, он запирает его, сторожит день и
ночь и выпускает его на волю не ранее определнного
срока.
   Мой дядя, интендант, кушает гнилые сухари и носит
бумажные подметки. Он щедро награждает тех из домашних,
которые подражают ему.
   Мой зять, акцизный, помешан на идее: "Гласность -
фря!" Когда-то его отщелкали в газетах за вымогательство,
и это послужило поводом к его умопомешательству.
 Он выписывает почти все столичные газеты, но не
для того, чтобы читать их. В каждом полученном
номере он ищет "предосудительное"; найдя таковое, он
вооружается цветным карандашом и марает. Измарав
весь номер, он отдает его кучерам на папиросы и
чувствует себя здоровым впредь до получения нового
номера.

СМЕРТЬ ЧИНОВНИКА
   В один прекрасный вечер не менее прекрасный
экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором
ряду кресел и глядел в бинокль на "Корневильские
колокола". Он глядел и чувствовал себя на верху
блаженства. Но вдруг... В рассказах часто
встречается это "но вдруг". Авторы правы: жизнь
так полна внезапностей! Но вдруг лицо его
поморщилось, глаза подкатились, дыхание
остановилось... он отвел от глаз бинокль, нагнулся
и... апчхи!!! Чихнул, как видите. Чихать никому и
нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и
полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники.
Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился,
утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел
вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим
чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он
увидел, что старичок, сидевший впереди него, в
первом ряду кресел, старательно вытирал свою
лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В
старичке Червяков узнал статского генерала
Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.
   "Я его обрызгал! - подумал Червяков. - Не мой
начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться
надо".
   Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и
зашептал генералу на ухо:
   - Извините, ваше - ство, я вас обрызгал... я
нечаянно...
   - Ничего, ничего...
   - Ради бога, извините. Я ведь... я не желал!
   - Ах, сидите пожалуйста! Дайте слушать1
   Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал
глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства
больше не чувствовал. Его начало помучивать
беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову,
походил возле него и, поборовши робость,
пробормотал:
   - Я вас обрызгал, ваше - ство... Простите... Я
ведь... не то чтобы...
   - Ах, полноте... Я уж забыл, а вы все о том же! -
сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней
губой.
   "Забыл, а у самого ехидство в глазах, - подумал
Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. -
И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я
вовсе не желал... что это закон природы, а то
подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает,
так после подумает!.."
   Придя домой Червяков рассказал жене о своем
невежестве. Жена, как показалось ему, слишком
легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только
испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов
"чужой", успокоилась.
   - А все-таки ты сходи, извинись, - сказала она. -
Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь!
   - То-то вот и есть! Я извинялся, да он как-то
странно... Ни одного слова путного не сказал. Да и
некогда было разговаривать.
   На другой день Червяков надел вицмундир, постригся
и пошел к Бризжалову объяснить... Войдя в приемную
генерала, он увидел там много просителей, а между
просителями и самого генерала, который уже начал
прием прошений. Опросив несколько посетителей,
генерал поднял глаза и на Червякова.
   - Вчера в "Аркадии", ежели припомните, ваше -
ство, - начал докладывать экзекутор, - я чихнул-с
и... нечаянно обрызгал... Изв...
   - Какие пустяки... Бог знает что! Вам что угодно?
- обратился генерал к следующему просителю.
   "Говорить не хочет! - подумал Червяков, бледнея. -
Сердится, значит... Нет, этого нельзя так
оставить... Я ему объясню..."
   Когда генерал кончил беседу с последним просителем
направился во внутренние апартаменты, Червяков
шагнул за ним и забормотал:
   - Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше -
ство, то именно из чувства, могу сказать,
раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с!
   Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой.
   - Да вы просто смеетесь, милостисдарь! - сказал
он, скрываясь за дверью.
   "Какие же тут насмешки? - подумал Червяков. -
Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не
может понять! Когда так, не стану же я больше
извиняться перед этим фанфароном! Черт с ним!
Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не
стану!"
   Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он
не написал. Думал, думал, и никак не выдумал этого
письма. Пришлось на другой день идти самому
объяснять.
   - Я вчера приходил беспокоить ваше - ство, -
забормотал он, когда генерал поднял на него
вопрошающие глаза, - не для того, чтобы смеяться,
как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что,
чихая, брызнул-с... а смеяться я и не думал. Смею
ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так
никакого тогда, значит, и уважения к персонам...
не будет...
   - Пошел вон!! - гаркнул вдруг посиневший и
затрясшийся генерал.
   - Что-с? - спросил шепотом Червяков, млея от ужаса.
   - Пошел вон!! - повторил генерал, затопав ногами.
   В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не
видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел
на улицу и поплелся... Придя машинально домой, не
снимая вицмундира, он лег на диван и.. помер.

СОБЫТИЕ
   Утро. Сквозь льдяные кружева, покрывающие оконные
стекла, пробивается в детскую яркий солнечный
свет. Ваня, мальчик лет шести, стриженый, с носом,
походим на пуговицу, и его сестра Нина,
четырехлетняя девочка, кудрявая, пухленькая,
малорослая не по летам, просыпаются и через
решетки кроваток глядят сердито друг на друга.
   - У-у-у, бесстыдники!- ворчит нянька.- Добрые люди
уж чаю напившись, а вы никак глаз не продерете...
Солнечные лучи весело шалят на ковре, на стенах,
на подоле няньки и как бы приглашают поиграть с
ними, но дети не замечают их. Они проснулись не в
духе. Нина надувает губы, делает кислое лицо и
начинает тянуть:
   - Ча-аю! Нянька, ча-аю!
   Ваня морщит лоб и думает: к чему бы придраться,
чтоб зареветь? Он уж заморгал глазами и открыл
рот, но в это время из гостиной доносится голос
мамы:
   - Не забудьте дать кошке молока, у нее теперь
котята!
   Ваня и Нина вытягивают физиономии и с недоумением
глядят друг на друга, потом оба разом вскрикивают,
прыгают с кроваток и, оглашая воздух пронзительным
визгом, бегут босиком, в одних рубашонках в кухню.
   - Кошка ощенилась!- кричат они.- Кошка ощенилась!
   В кухне под скамьей стоит небольшой ящик, тот
самый, в котором Степан таскает кокс, когда топит
камин. Из ящика выглядывает кошка. Ее серая рожица
выражает крайнее утомление, зеленые глаза с узкими
черными зрачками глядят томно, сентиментально...
По роже видно, что для полноты ее счастья не
хватает только присутствия в ящике "его", отца ее
детей, которому она так беззаветно отдалась! Хочет
она промяукать, широко открывает рот, но из горла
ее выходит одно только сипенье... Слышится писк
котят.
   Дети садятся на корточки перед ящиком и, не
шевелясь, притаив дыхание, глядят на кошку... Они
удивлены, поражены и не слышат, как ворчит
погнавшаяся за ними нянька. В глаза обоих светится
самая искренняя радость.
   В воспитании и в жизни детей домашние животные
играют едва заметную, но несомненно благотворную
роль. Кто из нас не помнит сильных, но
великодушных псов, дармоедок-болонок, птиц,
умиравших в неволе, тупоумных, но надменных
индюков, кротких старух кошек, прощавших нам,
когда мы ради забавы наступали им на хвосты и
причиняли им мучительную боль? Мне даже иногда
кажется, что терпение, верность, всепрощение и
искренность, какие присущи нашим домашним тварям,
действуют на ум ребенка гораздо сильнее и
положительнее, чем длинные нотации сухого и
бледного Карла Карловича или же туманные
разглагольствования гувернантки, старающейся
доказать ребятам, что вода состоит из кислорода и
водорода.
   - Какие маленькие!- говорит Нина, делая большие
глаза и заливаясь смехом.- Похожи на мышов!
   - Раз, два, три...- считает Ваня.- Три котенка.
Значит, мне одного, тебе одного и еще кому-нибудь
одного.
   - Мурррм...  мурррм...- мурлычет роженица,
польщенная вниманием.- Мурррм.
Наглядевшись на котят, дети берут их из под кошки
и начинают мять в руках, потом, не удовлетворившись
этим, кладут их в подолы рубах и бегут в комнаты.
   - Мама, кошка ощенилась!- кричат они. Мать сидит в
гостиной с каким-то незнакомым господином. Увидев
детей неумытых, неодетых, с задранными вверх
подолами, она конфузится и делает строгие глаза.
   - Опустите рубахи, бесстыдники!- говорит она.-
Подите отсюда, а то я вас накажу.
   Но дети не замечают ни угроз матери, ни
присутствия чужого человека. Они кладут котят на
ковер и поднимают оглушительный визг. Около них
ходит роженица и умоляюще мяукает. Когда немного
погодя детей тащат в детскую, одевают их, ставят
на молитву и поят чаем, они полны страстного
желания поскорее отделаться от этих прозаических
повинностей и опять бежать в кухню.
   Обычные занятия и игры уходят на самый задний план.
   Котята своим появлением на свет затемняют все и
выступают как живая новость и злоба дня. Если бы
Ване или Нине за каждого котенка предложили по
пуду конфет или по тысяче гривенников, то они
отвергли бы такую мену без малейшего колебания. До
самого обеда, несмотря на горячие протесты няньки
и кухарки, они сидят в кухне около ящика и возятся
с котятами. Лица их серьезны, сосредоточенны и
выражают заботу. Их тревожит не только настоящее,
но и будущее котят. Они порешили, что один котенок
останется дома при старой кошке, чтобы утешать
свою мать, другой поедет на дачу, третий будет
жить в погребе, где очень много крыс.
   - Но отчего они не глядят?- недоумевает Нина.- У
них глаза слепые, как у нищих.
   И Ваню беспокоит этот вопрос. Он берется открыть
одному котенку глаза, долго пыхтит и сопит, но
операция его остается безуспешной. Немало также
беспокоит и то обстоятельство, что котята упорно
отказываются от предлагаемых им мяса и молока.
Все, что кладется перед их мордочками, съедается
серой мамашей.
- Давай построим котятам домики,- предлагает
Ваня.- Они будут жить в разных домах, а кошка
будет к ним в гости ходить...
   В разных углах кухни ставятся картонки из-под
шляп. В них поселяются котята. Но такой семейный
раздел оказывается преждевременным: кошка,
сохраняя на рожице умоляющее и сентиментальное
выражение, обходит все картонки и сносит своих
детей на прежнее место.
   - Кошка ихняя мать,- замечает Ваня,- а кто отец?
   - Да, кто отец?- повторяет Нина.
   - Без отца им нельзя. Ваня и Нина долго решают,
кому быть отцом котят, и в конце концов выбор их
падает на большую темно-красную лошадь с
оторванным хвостом, которая валяется в кладовой
под лестницей и вместе с другим игрушечным хламом
доживает свой век. Ее тащат из кладовой и ставят
около ящика.
   - Смотри же!- грозят ей.- Стой тут и гляди, чтобы
они вели себя прилично.
   Все это говорится и проделывается серьезнейшим
образом и с выражением заботы на лице. Кроме ящика
с котятами, Ваня и Нина не хотят знать никакого
другого мира. Радость их не имеет пределов. Но
приходится придерживать и тяжелые, мучительные
минуты.
   Перед самым обедом Ваня сидит в кабинете отца и
мечтательно глядит на стол. Около лампы на
гербовой бумаге ворочается котенок. Ваня следит за
его движениями и тычет ему в мордочку то
карандашом, то спичкой... Вдруг, точно из земли
выросши, около стола появляется отец.
   - Это что такое?- слышит Ваня сердитый голос.
   - Это... это котеночек, папа...
   - Вот я тебе покажу котеночка! Погляди, что ты
наделал, негодный мальчишка! Ты у меня всю бумагу
испачкал!
К великому удивлению Вани, папа не разделяет его
симпатии к котятам, и, вместо того чтоб прийти в
восхищение и обрадоваться, он дергает Ваню за ухо
и кричит:
   - Степан, убери эту гадость!
   За обедом тоже скандал... Во время второго блюда
обедающие вдруг слышат писк. Начинают доискиваться
причины и находят у Нины под фартучком котенка.
   - Нинка, вон из-за стола!- сердится отец.- Сию же
минуту выбрось котят в помойку! Чтоб этой гадости
не было в доме!..
   Ваня и Нина в ужасе. Смерть в помойке, помимо
своей жестокости, грозит еще отнять у кошки и
деревянной лошади их детей, опустошить ящик,
разрушить планы будущего, того прекрасного
будущего, когда один кот будет утешать свою
старуху мать, другой- жить на даче, третий -
ловить крыс в погребе... Дети начинают плакать и
умолять пощадить котят. Отец соглашается, но с
условием, чтобы дети не смели ходить в кухню и
трогать котят.
   После обеда Ваня и Нина слоняются по всем комнатам
и томятся. Запрещение ходить в кухню повергло их в
уныние. Они отказываются от сладостей,
капризничают и грубят матери. Когда вечером
приходит дядя Петруша, они отводят его в сторону и
жалуются ему на отца, который хотел бросить котят
в помойку.
   - Дядя Петруша,- просят они дядю,- скажи маме,
чтобы котят в детскую поставили. Ска-а-жи!
   - Ну, ну... хорошо!- отмахивается от них дядя.-
Ладно.
   Дядя Петруша приходит обыкновенно не один. С ним
является и Неро, большой черный пес датской
породы, с отвислыми ушами и с хвостом, твердым,
как палка. Этот пес молчалив, мрачен и полон
чувства собственного достоинства. На детей он не
обращает ни малейшего внимания и, шагая мимо них,
стучит по ним своим хвостом, как по стульям. Дети
ненавидят его всей душой, но на этот раз
практические соображения берут верх над чувством.
   - Знаешь что, Нина?- говорит Ваня, делая большие
глаза.- Вместо лошади пусть Неро будет отцом!
Лошадь дохлая, а ведь он живой.
   Весь вечер они ждут того времени, когда папа
усядется играть в винт и можно будет незаметно
провести Неро в кухню... Вот наконец папа садится
за карты, мама хлопочет за самоваром и не видит
детей... Наступает счастливый момент.
    - Пойдем!- шепчет Ваня сестре.
    Но в это  время  входит  Степан  и  со  смехом
объявляет:
    - Барыня, Нера котят съела!
   Нина и Ваня бледнеют и с ужасом глядят на Степана.
   - Ей-богу-с...- смеется лакей.- Подошла к ящику и
сожрала.
   Детям кажется, что все люди, сколько их есть в
доме, всполошатся и набросятся на злодея Неро. Но
люди сидят покой