Если даже сернобык вам не попадется -- это не важно. Рано или поздно
случай представится.
     -- Если даже и не представится -- наплевать.  Я согласен.  С сернобыком
можно подождать. А вот куду я очень хочу добыть.
     -- И добудете. Можете не сомневаться.
     -- Хоть  бы  одного,  только одного,  но  зато хорошего!  Плевал  я  на
носорогов, на них  только  охотиться удовольствие, а так на  что  они мне? И
все-таки хотелось бы убить такого, чтобы он был не хуже, чем у Карла.
     -- Ну, разумеется.
     Мы изложили свой план Карлу, он сказал:
     -- Ладно, будь по-вашему. Желаю вам убить носорога вдвое больше моего.
     Видно  было, что он говорит искренне. И  настроение у него  улучшилось,
как и у всех нас.


ГЛАВА ПЯТАЯ

     Когда  мы  после  долгой  езды  под палящим  солнцем среди  красноватых
холмов,  поросших чахлым кустарником,  к  вечеру достигли места,  указанного
Друпи,  оно показалось нам отвратительным.  Все деревья  по  соседству  были
окольцованы для уничтожения мухи цеце. Мы  разбили лагерь напротив пыльной и
грязной  деревушки.  Почва здесь  была красная  и  до  того  выветрелая, что
казалось, вот-вот вся она рассеется в  воздухе. Наши палатки стояли на самом
ветру, возле нескольких засохших деревьев над ручьем, неподалеку от глиняных
хижин  туземцев.  Еще  засветло мы  с  Друпи  и двумя местными  проводниками
сделали вылазку за деревню,  на высокий  каменистый кряж, за которым  лежала
глубокая  долина, почти  каньон. В  него  с противоположной стороны  крутыми
зигзагами сбегали боковые долины. Они были покрыты густыми рощами и отделены
друг  от друга зелеными  буграми, а выше, на горном кряже, раскинулся частый
бамбуковый лес.  Каньон  спускался к  Рифт-Велли, сужаясь  в  дальнем  своем
конце, где он  рассекал скалистую  стену этого  ущелья.  Дальше над отлогими
кряжами высились холмы, сплошь одетые лесом. На первый взгляд местность была
для охоты совсем не подходящая.
     --  Если мы заметим какого-нибудь  зверя  вон на том  склоне,  придется
лезть на самое дно каньона.  А потом  добираться до  леса через  эти чертовы
овраги. При этом мы потеряем из виду зверя и легко можем свернуть  себе шею.
Здесь  слишком круто. Эти лощины, такие  безобидные с  виду, похожи на ту, в
которую мы как-то угодили ночью по дороге в лагерь.
     -- Да, кажется, дело дрянь, -- согласился Старик.
     --  В совершенно такой же местности я охотился на оленей, -- это было к
югу  от Лесной  речки в Вайоминге. Склоны  слишком крутые и неровные. Просто
жуть! Завтра мы поплатимся за свое безрассудство.
     Мама не жаловалась: Старик привел нас сюда, он  нас отсюда и выведет. У
нее была одна забота  --  как бы  сапоги не  натерли  ноги. Уже  сейчас  она
ощущала легкую боль, и это было единственное, что ее беспокоило.
     Я продолжал распространяться о  предстоящих  трудностях, и мы вернулись
обратно в темноте, угрюмые, сердясь на Друпи. Костер ярко пылал, раздуваемый
ветром, а мы  сидели у огня, наблюдали восход луны и слушали вой гиен. После
нескольких стаканчиков виски  будущее представилось нам уже в менее  мрачном
свете.
     -- Друпи клянется, что это хорошее  место, -- сказал Старик. -- Правда,
вел  он нас не сюда, а куда-то дальше.  Но он уверяет, что и здесь ничуть не
хуже.
     -- Я люблю Друпи, -- сказала Мама. -- Я ему доверяю.
     Друпи  подошел к  костру в сопровождении двоих африканцев  с копьями  в
руках.
     -- Ну, в чем  там  дело?  -- спросил я. Африканцы что-то залопотали,  а
потом Старик сказал:
     -- Один из этих  молодцов уверяет,  что сегодня за ним гнался  огромный
носорог. Конечно, в такую минуту всякий носорог покажется огромным.
     -- Спросите у него, какой длины был рог. Африканец показал, что рог был
длиной с его руку. ДРУПИ ухмыльнулся.
     -- Ну ладно, ступайте, -- сказал Старик.
     -- Где это произошло?
     -- Ах, где-нибудь "в той стороне", -- ответил  Старик. -- Вы же знаете.
Там, где всегда происходят подобные вещи.
     -- Ну и чудесно. Мы ведь тоже собираемся куда-то "в ту сторону".
     --  Самое главное, что  Друпи не унывает,  --  сказал  Старик.  --  Он,
видимо, уверен в успехе. Это его затея, ему и отвечать за нее.
     -- Да, но лазить по горам придется нам с вами!
     -- Подбодрите же вашего супруга, -- обратился Старик к Маме. -- Он даже
меня способен привести в уныние.
     -- Может, поговорим о том, как метко он стреляет?
     -- Нет, еще рано. И я вовсе не расстроен. Просто я уже бывал в подобных
переделках.  Ну, да ничего, нам это  на пользу.  А вы, батенька, поменьше бы
хорохорились!
     На  другой  день я  убедился, что был  совершенно  неправ,  когда ругал
местность.
     Мы позавтракали спозаранку и двинулись в путь еще до восхода солнца. На
холм за  деревушкой мы поднялись гуськом -- впереди шел местный проводник  с
копьем, за ним Друпи с моим ружьем и флягой, за Друпи  -- я со спрингфилдом.
Старик с манлихером, Мама, довольная тем, что она, как всегда, идет налегке,
М'Кола с двустволкой Старика  и  второй  флягой,  а в  самом  хвосте --  два
местных жителя с копьями несли брезентовые мешки с водой и ящик с провизией.
Мы решили переждать полуденную жару где-нибудь в тени, а в  лагерь вернуться
только  поздно вечером.  Приятно  было взбираться на этот холм  по утреннему
холодку --  совсем не то,  что вчера  на закате, когда  раскаленные  камни и
земля  еще  дышали  дневным зноем. Тропинка,  по  которой, видимо, постоянно
ходил  скот, прежде  очень  пыльная,  сейчас была  влажной от  росы.  Вокруг
виднелось  много  гиеньих  следов,  а когда  тропинка  вывела  нас на  серую
каменистую  гряду, с  которой открывался вид  на  глубокое ущелье,  и дальше
пошла по его  краю,  мы  заметили  на  одной из  пыльных площадок под скалой
свежий след носорога.
     -- Он только что  прошел, -- сказал  Старик. -- Должно быть, они бродят
здесь по ночам.
     Внизу  виднелись  макушки высоких деревьев, росших на дне ущелья,  а  в
просвете  между ними  блестела вода.  Впереди был крутой холм  и лощины, уже
обследованные  нами  накануне.  Друпи и  местный  проводник,  тот  самый, за
которым  гнался  носорог,  о чем-то пошептались, потом начали  спускаться по
крутой тропе на дно ущелья.
     Мы  остановились.  До тех пор я  не замечал,  что  моя жена  хромает, а
теперь вдруг вспыхнула супружеская ссора,  и  оба мы, переругиваясь шепотом,
пришли в праведное  негодование,  под которым таилась  давняя  досада  из-за
всяких башмаков  и  прочей обуви, которую невозможно было  носить, а  теперь
причиной были ее тесные сапоги. Правда, они жали уже  меньше,  потому что мы
обрезали спереди толстые и  короткие шерстяные  носки, которые  она надевала
поверх  обычных, а потом и  вовсе сняли их, после  чего  сапоги стало  можно
носить. Но при спуске с крутого склона эти испанские охотничьи сапоги  опять
надавили ей в пальцах, и теперь снова  начался старый спор о размере сапог и
о том,  правильно ли поступил сапожник, на сторону  которого я  в свое время
встал, сперва чисто случайно, потому  что был за переводчика,  а  потом стал
горячим  приверженцем его  теории,  и мне казалось,  что  он поступил повеем
законам логики, сделав за счет носка припуск в пятке. Но теперь сапоги жали,
и это  было сильнее всякой логики, и  тут был  бесполезен довод,  что  новые
сапоги всегда жмут первые несколько недель, покуда не разносятся хорошенько.
Теперь,  когда  толстые носки  были  сняты, она осторожно  сделала несколько
шагов, пробуя, не давит ли грубая кожа на пальцы,  и спор наш прекратился, и
ей вовсе  не хотелось выглядеть страдалицей, а напротив,  хотелось держаться
бодро,  чтобы  понравиться  мистеру Дж. Ф., а я  стыдился, что вел себя  как
последний подлец из-за этих сапог и сунулся со своим праведным негодованием,
когда  ей было  больно, и  вообще  стыдился  праведного  негодования,  какое
когда-либо  испытывал,  и,  остановившись,  шепнул ей  об  этом,  и  оба  мы
растянули лица в  улыбке,  и все  было опять в  порядке, и  сапоги тоже, без
толстых  носков  они  стали  гораздо  удобнее,  и  я теперь  ненавидел  всех
праведных идиотов и в особенности одного отсутствующего американского друга,
чувствуя,  что только сию  минуту  сам перестал быть  таким  и, уж  конечно,
никогда больше не  буду, и  поглядывал на Друпи, который шел впереди, а  тем
временем мы спустились с  длинного склона по тропе  на дно ущелья, где росли
толстые  и  высокие  деревья,  и  дно  его,  которое сверху  казалось  узкой
бороздой, раздалось вширь, а внизу, меж деревьев, текла река.
     Мы остановились в тени деревьев с мощными гладкими стволами, от которых
понизу, точно артерии, расходились круглые, толстые корни: желтоватая зелень
этих  деревьев напоминала  омытый дождем  лес в  зимний день  где-нибудь  во
Франции. Но здесь деревья были развесистые, одетые пышной листвой, а подними
со дна ручья, подобно папирусу, тянулся тростник высотой футов в двенадцать,
густой,  как  пшеница  в  поле.  Вдоль ручья  шел  звериный след,  и  Друпи,
нагнувшись, стал его разглядывать. К нему подошел М'Кола, тоже всмотрелся, и
оба они прошли немного вперед, низко склонившись к земле, затем возвратились
к нам.
     -- Ниати, -- тихо сказал  М'Кола.  -- Буйвол. --  А Друпи шепнул что-то
Старику, и тот своим негромким, хрипловатым от виски голосом сказал нам:
     -- Стадо  буйволов прошло вниз по  реке.  Друпи говорит, что  среди них
есть несколько крупных. Обратно они не возвращались.
     --  Выследим их,  -- сказал я. --  Убить второго  буйвола  мне  хочется
больше, чем носорога.
     --  С таким же успехом мы можем наткнуться и  на  носорога,  -- заметил
Старик.
     -- Что за дивные места! -- воскликнул я.
     -- Превосходные, -- подтвердил Старик. -- Кто бы мог подумать!
     --  Деревья как  на  картинах  Андре (1),  --  сказала Мама.  --  Какая
красота!  Взгляните  на  эту лужайку. Чем не Массон? (2) Жаль, что здесь нет
хорошего художника.
     -- Как твои сапоги, не жмут?
     -- Ничуть.
     Мы шли по следу буйволов очень медленно  и бесшумно. Ветра  не было, но
мы знали, что когда он поднимется, то будет дуть с востока, вверх по ущелью,
нам  в лицо. Мы двигались по звериной тропе  вдоль ручья, и  чем дальше, тем
трава становилась выше. Дважды приходилось ложиться и ползти, а тростник рос
так густо, что уже в двух футах ничего не было видно.
     Друпи  обнаружил в иле свежий след  носорога.  Я уже гадал,  что будет,
если огромный и  неуклюжий  носорог  появится в этом  узком проходе,  и  что
сделает тогда  каждый из нас. Волнующая встреча, но мне она была не по душе!
Слишком уж это место похоже на западню, а ведь со мной жена.
     Вскоре мы достигли излучины реки, вышли из высокой травы на берег,  и я
отчетливо уловил звериный запах. Я не курю,  и во  время охоты на родине мне
несколько раз случалось учуять лосей  в брачную пору, еще не видя их. Я могу
также без труда найти в  лесу по запаху лежбище какого-нибудь старого самца:
лось-самец распространяет  резкий,  но приятный аромат  мускуса,  хорошо мне
знакомый. Но здесь я учуял какой-то совсем новый для меня запах.
     -- Я чую их, -- шепнул я Старику. Он сразу поверил мне.
     ----------------------------------------
     (1) Жюль  Андре --  французский  художник XIX  века,  известный  своими
пейзажами.
     (2) Антуан Массон -- французский художник и гравер XVII века.



     -- А кого?
     -- He знаю, но запах очень сильный. Вы его не чувствуете?
     -- Нет.
     -- Спросите у Друпи. Друпи кивнул, и усмехнулся.
     -- Местные жители нюхают  табак, -- сказал  Старик. -- Так что не знаю,
могут ли они слышать звериные запахи.
     Тут  тростник  был  выше  человеческого  роста,  и  мы шли с величайшей
осторожностью, бесшумно, точно во  сне.  Теперь я уже  все время чуял  запах
каких-то неизвестных животных  совершенно  явственно,  но  он становился  то
сильнее, то  слабее. Мне это очень не нравилось: мы  шли  у самого берега, а
след уводил  прямехонько  в  длинное  болото,  поросшее  еще  более  высоким
тростником, чем тот, сквозь который мы продирались.
     -- Я чувствую, что они совсем рядом, -- шепнул я  Старику. -- Серьезно!
Можете мне поверить.
     -- Да я верю! -- ответил Старик. -- Может, нам лучше подняться на берег
и поверху обойти это место?
     -- Пожалуй.
     Когда мы взобрались наверх, я сказал:
     -- Этот высокий  тростник меня в  ужас  приводит.  Не  хотелось  бы мне
охотиться там!
     -- А что, если бы вам пришлось охотиться в таком тростнике на слона?
     -- Нет, на это я бы не решился.
     --  Неужели на слонов  охотятся в таких  высоких  зарослях? -- спросила
Мама.
     -- Бывает, -- ответил Старик. -- И тогда,  чтобы стрелять,  залезаешь к
кому-нибудь на плечи.
     "Есть же такие молодцы! -- подумал я. -- Но это не по мне".
     Мы двинулись по  правому  берегу, через открытое место, огибая болото с
высоким сухим тростником. На другом берегу росли могучие деревья, а над ними
высилась крутая  стена ущелья. Ручей был  скрыт от нас.  Справа громоздились
холмы,  местами  поросшие  кустарником.  Впереди,  за  болотом,  русло ручья
суживалось и ветви деревьев почти смыкались над ним.
     Вдруг Друпи схватил меня за плечо,  и мы оба  присели.  Он сунул  мне в
руки двустволку, а сам взял спрингфилд, потом  указал вперед, и за излучиной
я увидел голову носорога с великолепным длинным рогом. Голова поворачивалась
из стороны в сторону, и мне удалось разглядеть настороженно шевелившиеся уши
и маленькие, как у кабана, глазки. Я отвел предохранитель и  знаком приказал
Друпи  лечь. Но тут  М'Кола сказал: "Того! Того!" --  и вцепился мне в руку.
Друпи тоже быстрым шепотом твердил: "Манамуки!  Манамуки!  Манамуки!" -- оба
они  умоляли  меня не стрелять, так как  это была самка с детенышем. Когда я
опустил  ружье, она фыркнула и побежала прочь через тростник. Детеныша я так
и не  увидел.  Заметно  было,  как  колышется  тростник там,  где оба  зверя
продирались сквозь него, потом все стихло.
     -- Экая досада! -- пробормотал Старик. -- А какой рог!
     -- Я  чуть ее не ухлопал,  --  отозвался  я. --  Не  разглядел, что это
самка.
     -- М'Кола видел детеныша.
     М'Кола что-то шептал Старику и выразительно кивал головой.
     -- Он говорит, что там есть еще один носорог, -- объяснил Старик. -- Он
слышал фырканье.
     --  Поднимемся выше, оттуда будет видно, если  они  вылезут,  и швырнем
что-нибудь в тростник.
     -- Неплохо придумано, -- согласился Старик. -- Быть может, там и самец.
     Мы прошли  берегом чуть  повыше,  откуда можно  было  оглядеть  заросли
тростника. Старик  держал  ружье наготове, я тоже  взвел  курок,  после чего
М'Кола швырнул палку туда, где  услышал шум. Ответом было  звучное фырканье,
но тростник не дрогнул, не шелохнулся. Затем вдали раздался треск и тростник
заколыхался, -- наверное, какой-то зверь бежал к противоположному берегу, но
какой именно, мы не видели. Через минуту мне удалось разглядеть черную спину
и  широко  раскинутые,  остроконечные  рога  буйвола, взбегавшего  на крутой
берег. Он двигался быстро,  вытянув шею и подняв  увенчанную рогами  голову,
холка его напряглась,  как  у разъяренного быка.  Я  прицелился,  но  Старик
неожиданно остановил меня.
     -- Это мелкий буйвол, -- сказал он тихо. -- На вашем месте я не стал бы
его убивать -- разве только на мясо.
     Но мне казалось,  что  буйвол  очень большой. Он  стоял боком, повернув
голову в нашу сторону.
     --  У  меня  лицензия  еще  на  трех буйволов,  а там,  куда  мы  скоро
переберемся, они не водятся, -- возразил я.
     --  Мясо-то  у него  превкусное,  --  буркнул  Старик.  --  Ну  что  ж,
стреляйте. Но  будьте начеку, после  выстрела  из  тростника может выскочить
носорог.
     Я присел,  ощущая  в руках  непривычную тяжесть двустволки,  прицелился
буйволу  под  лопатку,  нажал  на  спуск,  но  выстрела  не  последовало.  У
спрингфилда спуск  легкий,  безотказный, а  тут мне показалось,  будто курок
заклинился. Это было  похоже на кошмарный  сон, когда пытаешься выстрелить и
не можешь.  Мне не  удалось выжать  спуск,  но  я справился с  собой, затаил
дыхание  и  снова  потянул  спуск.  Внезапный рывок  --  и ружье выпалило  с
оглушительным  грохотом. Однако буйвол и  не думал падать, он кинулся влево,
вверх по склону. Тогда я выстрелил из второго ствола, и у задних ног буйвола
брызнули каменные осколки. Прежде чем я успел перезарядить ружье, он был уже
вне выстрела. И  тут-то мы услышали фырканье и треск -- это еще один носорог
выскочил  из  дальнего  конца тростниковых  зарослей  и  кинулся  к  высоким
деревьям на нашем берегу, лишь на секунду мелькнув у нас перед глазами.
     -- Это самец, -- сказал Старик. -- Он ушел вниз по ручью.
     -- Ндио. Думи! Думи! -- настойчиво твердил Друпи,  подтверждая, что это
самец.
     -- А  ведь я ранил проклятущего буйвола, -- сказал я. -- Не знаю только
куда. Ох, уж эти мне двустволки! Слишком тугой спуск.
     -- Из спрингфилда вы убили бы его, -- заметил Старик.
     -- Или, по крайней мере, знал бы точно, куда  попала  пуля. Я-то думал,
что из двустволки либо  уложу его наповал, либо промахнусь. А оказывается, я
его только ранил.
     -- Далеко ему не уйти, -- сказал Старик. -- Выждем.
     -- Боюсь, что я прострелил ему брюхо.
     -- Как знать! Хоть  он  и  мчался что есть духу, но мог свалиться через
какую-нибудь сотню шагов.
     -- Проклятое ружье! Не умею я стрелять из него.  Спуск  действует,  как
консервный ключ, когда открываешь коробку сардин.
     -- Пойдемте, -- сказал Старик. -- Здесь бродит уйма носорогов.
     -- А как же буйвол?
     -- Никуда не денется. Пусть потеряет силы и свалится где-нибудь.
     --  Вообразите,  вдруг мы  оказались  бы  внизу,  когда все  эти  звери
выскакивали из тростника!
     -- М-да, -- хмыкнул Старик.
     Все  это говорилось шепотом. Я взглянул на  жену. У нее был такой  вид,
словно она наслаждалась интересным спектаклем.
     -- Ты не заметила, куда он ранен?
     -- Не заметила. Как ты думаешь, в тростнике прячется еще кто-нибудь?
     -- Их там тысячи. Ну так как же, Старик?
     -- Может, ваш буйвол лежит где-нибудь за излучиной. Пойдем, поищем его.
     Мы зашагали берегом, взвинченные до крайности, и когда подошли к узкому
краю тростниковых зарослей, услышали, что какой-то грузный зверь продирается
среди высоких стеблей.  Я  вскинул  ружье  и  ждал его появления. Но  он  не
показывался,  только  тростник  все  колыхался.  М'Кола  сделал мне знак  не
стрелять.
     -- Это детеныш, --  сказал Старик. -- Должно быть, их было два. Но куда
же запропастился чертов буйвол?
     -- Откуда вы знаете, что это детеныш? Ведь его не видно.
     -- Сужу по треску в зарослях.
     Мы  стояли,  оглядывая  воду, тенистый  берег  с  высокими  деревьями и
уходящее вдаль русло ручья, как вдруг М'Кола указал на холм справа от нас.
     -- Фаро, -- пробормотал он и протянул мне бинокль.
     Там,  на скате холма, подняв голову, глядя  в нашу  сторону, насторожив
уши и  поводя мордой, стоял  носорог. В бинокль  он  показался мне огромным.
Старик тоже разглядывал его в свой бинокль.
     -- Он не лучше того, которого вы убили раньше, -- сказал он тихо.
     -- Сейчас я могу всадить ему пулю прямо в шею!
     --  Вы имеете право убить еще только одного,  --  возразил Старик. -- И
вам нужен хороший экземпляр. Я протянул Маме бинокль, но она не взяла его.
     -- Мне и так хорошо видно. Экая громадина!
     -- Как бы  он  на нас  не  бросился, --  сказал Старик. -- Тогда уж вам
волей-неволей придется стрелять.
     Тем  временем из-за большого дерева с кудрявой верхушкой показался  еще
один носорог. Этот был чуточку поменьше.
     -- Ей-богу, детеныш, -- сказал  Старик. -- А вон  то самка. Хорошо, что
вы не выстрелили. Она наверняка бросилась бы на нас.
     -- Неужели опять та же самка?
     -- Нет. У той был здоровенный рог.
     Нами овладело нервное возбуждени