лось, и  стало прохладно.  Я  протянул бутылку Деду,  а  он  поднял ее
наверх, под крышу, и нежно прижал к груди.
     Уже в  темноте мы остановились  на  дороге возле  деревни, и я  уплатил
гонцу, сколько  было  сказано в записке.  Деду я тоже  дал столько,  сколько
наказал  Старик, с небольшой надбавкой. Потом между  африканцами  разгорелся
спор. Гаррик должен  был  поехать с  нами в  главный лагерь  и  там получить
деньги. Аб-дулла тоже непременно хотел ехать с нами: он не  доверял Гаррику.
Вандеробо-масай жалобно  просил взять  и его. Он  боялся, что  они  оба  его
надуют  и не отдадут его доли, и я был уверен, что с них это станется. А тут
еще  бензин, который нам оставили  для того, чтобы мы  воспользовались им  в
случае необходимости или привезли  с собой. Словом, машина была перегружена,
а я к тому же не знал, какая впереди дорога. Однако я решил, что можно взять
Абдуллу  и  Гаррика  и втиснуть как-нибудь вандеробо.  Но о том, чтобы взять
Деда, не могло быть и речи. Он получил  деньги, остался доволен, но не желал
выходить из машины. Он залез  под  крышу и ухватился за веревки,  твердя: "Я
поеду с бваной".
     М'Кола и Камау вынуждены были силой стащить его, чтобы переложить груз,
а он все кричал: "Хочу ехать с бваной!"
     Пока они возились в темноте, он взял меня за руку и  стал тихо говорить
что-то.
     -- Ты получил свои шиллинги, -- сказал я.
     -- Да,  бвана, -- ответил он. Но совсем не в деньгах было дело.  Платой
он был доволен.
     Когда мы садились в машину, он снова стал  карабкаться наверх. Гаррик и
Абдулла стащили его.
     -- Нельзя. Нет места.
     Он снова стал что-то говорить мне жалобно, умоляюще.
     -- Нет места.
     Я вспомнил про свой перочинный ножик, достал  его из кармана и протянул
Деду. Но он сунул мне нож обратно.
     -- Нет, -- сказал он. -- Нет.
     Потом он умолк и смирно стоял в стороне. Но когда  машина тронулась, он
побежал следом, и я услышал в темноте его крик:
     -- Бвана! Хочу с бваной!
     Мы ехали по  дороге, которая после  всех мытарств казалась нам  в свете
фар настоящей аллеей бульвара. Несмотря на темноту, мы благополучно проехали
пятьдесят пять миль. Я бодрствовал, пока  мы не одолели самую  трудную часть
пути, где приходилось при свете фар отыскивать дорогу в зарослях, -- а потом
уснул  и,  просыпаясь  время  от  времени, видел  то освещенную фарами стену
высоких деревьев, то обнаженный бугор, то -- когда машина на первой скорости
одолевала  крутой подъем --  почти вертикальные столбы  электрического света
впереди.
     Наконец, когда спидометр показывал уже. пятьдесят миль, мы остановились
у какой-то хижины, и М'Кола,  разбудив  хозяина,  спросил,  как  проехать  к
лагерю. Я снова  заснул,  а когда проснулся, мы уже сворачивали с дороги,  и
впереди  между деревьями виднелись костры лагеря.  Как  только фары осветили
зеленый брезент палаток, я закричал, мой крик подхватили остальные,  взревел
клаксон, я  с грохотом разрядил ружье в воздух, и вспышка прорезала темноту.
Машина остановилась, и я увидел Старика -- он выскочил из палатки, грузный и
нескладный  в  своем  халате,  обхватил  меня  за  плечи  и сказал:  "Ах  вы
проклятущий истребитель быков", -- а я хлопал его по спине.
     Потом я сказал:
     -- Взгляните, какие рога, Старик.
     --  Видел! Они занимают  полмашины.  Через минуту  я уже крепко обнимал
жену, такую маленькую,  совсем затерявшуюся в стеганом просторном халате,  и
мы говорили друг другу всякие нежные слова. Потом вышел Карл, и я крикнул:
     -- Здорово, Карл!
     -- Я так рад, -- сказал он. -- Чудесные рога. М'Кола  уже  вытащил рога
из машины, он и Камау держали их на виду в свете костра.
     -- Ну, а у вас как дела? -- спросил я Карла.
     -- Убил еще одного из этих... как они называются? Тендалла.
     -- Вот хорошо! -- Я  был спокоен, зная, что  лучших  рогов, чем  у моей
антилопы, не бывает,  и  охотно допускал, что  у Карла  неплохая добыча.  --
Сколько дюймов?
     -- Э, пятьдесят семь, -- ответил Карл.
     -- Покажите. -- Я почувствовал, что внутри у меня вое похолодело.
     -- Они  вон там,  -- сказал Старик, и  мы подошли ближе. То были  самые
большие,  самые  раскидистые   и  красиво  изогнутые,  самые  темные,  самые
массивные и  прекрасные рога  в мире! Внезапно, ужаленный острой завистью, я
почувствовал,  что и смотреть  не  смогу теперь на  свою  добычу. Нет,  нет,
никогда.
     -- Чудесно! -- Я хотел сказать это весело, но у меня вырвалось какое-то
хриплое карканье. Я попытался исправить неловкость. -- Ох, и здорово же! Как
это вам удалось?
     -- Их там было три, -- сказал Карл. -- Все такие же  крупные, как этот.
Я  не мог решить, какой самый  крупный. Туго нам пришлось! Я стрелял по нему
четыре или пять раз.
     -- Какой дивный куду! -- сказал я. Это прозвучало уже чуточку лучше, но
я знал, что обмануть никого не удастся.
     --  Очень рад, что и вы вернулись не с  пустыми руками, -- сказал Карл.
--  Какие  красавцы! Утром  вы  мне непременно все  расскажете.  Сейчас  вы,
наверно, слишком устали. Спокойной ночи.
     Деликатный,  как  всегда,  он  отошел,   чтобы   дать  нам  возможность
поговорить на свободе.
     -- Пойдемте выпьем, -- крикнул я ему.
     -- Нет, благодарю, я, пожалуй, лягу. У меня что-то голова болит.
     -- Спокойной ночи. Карл.
     -- Спокойной ночи. Спокойной ночи и вам, милая Мама.
     --  Спокойной  ночи,  -- отозвались мы все  хором. У костра за  виски с
содовой я рассказал им все наши приключения.
     -- Быть  может, они еще  найдут этого самца, -- сказал Старик. -- Мы им
предложим  деньги  за  его рога.  Пусть пришлют  их  в  охотничью инспекцию.
Сколько дюймов в тех рогах, что подлиннее?
     -- Пятьдесят два.
     -- Над изгибом?
     -- Да. Может быть, даже чуть больше.
     -- Несколько дюймов ничего не значат. У вас замечательные куду.
     -- Конечно. Но почему Карлу всегда удается так посрамить меня?
     -- Ему везет, -- ответил Старик. -- Боже, какой ку-ду! Я  только  раз в
жизни видел рога длиннее пятидесяти дюймов. Это было в Калале.
     -- Мы еще до  отъезда из прежнего лагеря  узнали, что  Карл  убил куду,
привез эту новость  шофер его грузовика, -- сказала  Мама. -- А я все  время
молилась за тебя. Спроси у мистера Джексона.
     --  Вы  себе  не  представляете, что  мы  почувствовали, когда  увидели
торчавшие из вашей  машины здоровенные  рога,  --  сказал Старик. --  Ах  вы
старый плут!
     -- Просто  чудо, какие рога, -- сказала моя жена. -- Пойдемте, поглядим
на них еще раз.
     --  Теперь  вам будет что вспомнить, а  это самое  главное, --  заметил
Старик. -- Ей-богу, отличные куду.
     Но мне было  досадно, я не  мог успокоиться всю ночь.  Только утром все
прошло. Прошло и никогда больше не возвращалось.
     Мы со  Стариком встали еще до  завтрака и пошли взглянуть на рога. Было
серое, хмурое, холодное утро. Приближался дождливый сезон.
     -- Три чудесных трофея, -- сказал Старик.
     --  Ну,  сегодня даже рядом с добычей Карла  мои куду очень недурны, --
отозвался я.
     Да, как  ни странно,  это  было  так.  Я  примирился с  удачей Карла  и
радовался за  него.  Право  же,  все  три пары  рогов  были хороши, и  такие
длинные!
     -- Я рад, что вам полегчало, -- сказал Старик. -- Мне тоже.
     --  Ей-богу, я очень рад за Карла,  -- сказал я от всей души. -- С меня
хватит того, что я добыл.
     -- Как  все-таки  сильны  в нас  первобытные  инстинкты,  --  отозвался
Старик. -- Дух соперничества побороть невозможно. А он все портит.
     --  Я  от него  избавился. Теперь  все в порядке. Очень интересная была
поездка.
     -- Ну еще бы!
     --  Скажите, Старик, что это  за  обычай у  туземцев, когда жмут руку и
тянут за большой палец?
     -- Это значит, что  они как бы признают вас кровным братом. А кто тянул
вас за палец?
     -- Все, кроме Камау.
     -- Вот это здорово! Вы становитесь в Африке своим человеком, -- заметил
Старик. -- Ну  и молодчина!  А скажите, вы в самом деле  такой  превосходный
следопыт и стрелок?
     -- Идите к черту!
     -- А М'Кола тоже тянул вас за палец?
     -- Да.
     -- Так, так.  Ну, идемте, позовем маленькую Мемсаиб и будем завтракать.
Хотя, по правде сказать, я не очень проголодался.
     -- А я -- очень. Почти два дня ничего не ел.
     -- Но пиво пили, конечно?
     -- Разумеется.
     -- А пиво та же еда.
     Мы позвали Мемсаиб и Карла и весело позавтракали всей компанией.
     Месяц спустя Мама, Карл  и его жена -- она присоединилась к нам в Хайфе
--  сидели  на солнышке  у  каменной стены  на  берегу  Тивериадского озера,
закусывали, пили вино и смотрели на гагар. Холмы отбрасывали  тень на озеро,
такое  тихое и  недвижное,  что  вода казалась  стоячей. Стая гагар, плавая,
оставляли круги на поверхности. Я пробовал сосчитать  этих птиц и размышлял,
почему о  них не упомянуто  в Библии. В  конце концов я  решил, что те,  кто
писал Библию, не были натуралистами.
     --  Нет, меня не тянет ходить по воде, --  сказал Карл, глядя на унылое
озеро. -- Один раз это было проделано, и хватит!
     -- Знаете, -- сказала Мама, -- я уже многого не помню.  Не  помню  даже
лица мистера Джексона. А оно так прекрасно! Я  все думаю, думаю о нем, но не
могу себе  его представить. Это  ужасно. На фотографии он совсем не тот. Еще
немного, и я совсем забуду его лицо. Уже и сейчас я его помню смутно.
     -- Вам не следует его забывать, -- сказал Карл моей жене.
     -- А я его отлично помню, -- вмешался я. -- Вот погоди, напишу для тебя
когда-нибудь повесть и расскажу в ней о старике Джексоне.