(2) Старик путает имя, цитируя строки из стихотворения  Байрона "Томасу
Муру".



     -- Он самый.
     -- Ну так что же с ним случилось?
     -- Он умер.
     -- Мрачноватый анекдот. Нельзя ли чего-нибудь повеселее?
     -- Я его как-то встретил в книжном магазине.
     -- Вот это уже лучше. Видите, он умеет интересно рассказывать.
     -- Я однажды зашла к нему в Дублине, -- сказала Мама. -- С Кларой Дунн.
     -- Ну и что было?
     -- Не застали дома.
     -- Ах,  черт побери! Вот она, литературная жизнь! --  сказал Старик. --
Ни с чем ее не сравнишь.
     -- Терпеть не могу Клару Дунн, -- сказал я.
     -- Я тоже, -- сказал Старик. -- А что она писала?
     -- Письма, -- сказал я. -- Знаете такого -- Дос-Пассоса?
     -- Первый раз слышу.
     -- Мы с ним пили горячий кирш в зимние холода.
     -- А что было дальше?
     -- В конце концов на нас все ополчились.
     --  Единственный  писатель, с которым  я был знаком,  это Стюарт Эдвард
Уайт,  --  сказал Старик. -- Раньше зачитывался его  книжками. Замечательные
книжки. А потом познакомился с ним. Не понравился.
     --  Вы делаете успехи, --  сказал я. -- Видите?  Литературные  анекдоты
вещь нехитрая.
     -- А почему он вам не понравился? -- спросила Мама.
     -- Зачем рассусоливать?  Разве анекдот не получился?  Ваш муж  тоже так
рассказывает.
     -- Все-таки расскажите.
     --  Уж очень он строил  из  себя  эдакого бывалого. Глаза, привыкшие  к
необозримым пространствам, и прочее тому подобное. Львов будто бы перебил до
черта. Нечего  этим  хвалиться.  Гонялся за  ними, это еще так-сяк. Стольких
нипочем  не убьешь.  Они  сами  кого хочешь убьют. Пишет  шикарные статьи  в
"Сатердей ивнинг пост" про этого -- как его? Энди Бернетта. Здорово пишет! А
сам  мне  ужасно не понравился. Видел его в Найроби -- так и вперял глаза  в
необозримые  пространства. Когда в  городе, так одевался во что похуже.  Там
говорили, будто стрелок он отличный.
     -- Да вы  сами, оказывается, тоже  из литературной братии, -- сказал я.
-- Ишь каким анекдотом блеснули!
     -- Он прелесть, -- .сказала Мама. -- А мы будем когда-нибудь есть?
     -- Господи,  я  думал, мы уже поели, -- сказал  Старик. -- Эти анекдоты
только начни. Конца им не будет.
     После обеда  мы немного посидели  у костра,  а потом пошли  спать. Одна
мысль, видимо,  не  покидала  Старика, и  прежде  чем я залез в палатку,  он
сказал:
     --  Вы уж столько ждали, не  торопитесь завтра стрелять.  Реакция у вас
быстрая, так что спешить вам некуда. Запомните -- торопиться не надо.
     -- Хорошо.
     -- Я велю пораньше вас разбудить.
     -- Хорошо. Признаться, ко сну здорово клонит.
     -- Спокойной ночи, -- крикнула из палатки Мама.
     --  Спокойной  ночи, -- сказал  Старик. Он зашагал к  своей  палатке  с
комической  чопорностью, осторожно неся себя  в темноте, точно  откупоренную
бутылку.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     Утром Моло разбудил меня, потянув за одеяло.  Я  долго  одевался, потом
вышел из  палатки, промыл слипавшиеся глаза  и только  после этого проснулся
окончательно. Еще не  рассвело, а у костра уже маячила темная спина Старика.
Я  подошел  к  нему, держа  в  руке  обычную утреннюю чашку  горячего  чая с
молоком, в ожидании, пока чай немного остынет.
     -- Доброе утро!
     -- Доброе утро, -- откликнулся он хриплым шепотом.
     -- Хорошо спали?
     -- Прекрасно. Как самочувствие?
     -- Ничего, только все еще спать хочется.
     Я пил чай и выплевывал чаинки прямо в огонь.
     -- Вы бы погадали на них, -- сказал Старик.
     -- Ни к чему это.
     Мы  позавтракали  при  свете  фонаря  холодными  скользкими абрикосами,
подогретым рубленым мясом с острым томатным соусом, яичницей  из  двух яиц и
живительным кофе. После третьей чашки Старик, задумчиво глядя перед  собой и
покуривая трубку, сказал:
     -- Помните: хладнокровие -- это все.
     -- Разве вы за меня беспокоитесь?
     -- Самую малость.
     -- Полноте. А я так совершенно спокоен. Честное слово.
     -- Вот и хорошо. Поезжайте.
     -- Сперва надо сходить кой-куда.
     Стоя около  нашей  походной уборной,  я глядел, как  и каждое  утро, на
лучистую   звездную   россыпь,  которую  романтики-астрономы  назвали  Южным
Крестом. Каждое утро в это самое время я созерцал Южный  Крест -- это  стало
для меня своего рода ритуалом.
     Старик  был уже  возле машины.  М'Кола протянул мне ружье, и  я влез на
переднее сиденье. Трагик и его следопыт сели сзади. М'Кола примостился рядом
с ними.
     -- Ну, счастливой охоты! -- сказал Старик. От палаток кто-то шел к нам.
Это была моя жена в голубом халате.
     -- В добрый час, -- сказала и она. -- От всей души желаю удачи.
     Я помахал рукой, и машина с зажженными фарами выехала на дорогу.
     Милях в  трех  от солонца мы  оставили машину  и осторожно подкрались к
нему,  но он  был  пуст.  Все  утро  мы караулили  напрасно. Сидели в шалаше
скорчившись, каждый наблюдал сквозь ветви  за своим участком, и я  все ждал,
что  вот-вот появится  сказочный  самец куду,  величественный  и прекрасный,
выйдет  из-за  кустов  на  черную  пыльную  поляну,  к  солонцу,   изрытому,
истоптанному сотнями копыт. Сюда сбегалось  множество лесных  тропинок, и по
любой из них каждую секунду мог бесшумно подойти куду. Но он не показывался.
Когда взошло солнце и мы согрелись после холодного и туманного утра, я сполз
пониже  в  яму  и привалился спиной  к  стенке, --  в  таком положении я мог
по-прежнему глядеть в  щель между сучьями. Спрингфилд я  положил на колени и
тут вдруг  заметил на стволе  ржавчину.  Я  тихонько подтянул ружье к себе и
осмотрел его.  Да, ствол был покрыт свежей ржавчиной. "Мошенник М'Кола  и не
подумал вчера  вычистить  ружье после дождя". С этой мыслью я, разозлившись,
вынул  затвор.  М'Кола исподлобья  следил  за  мной. Двое других  следопытов
продолжали смотреть в щели. Я одной рукой поднял ружье так, чтобы М'Кола мог
заглянуть  в ствол, потом  снова  вставил затвор,  осторожно  протолкнул его
вперед, прижимая спуск указательным пальцем, и взвел курок.
     М'Кола  видел  ржавый ствол.  Выражение  его  лица не изменилось,  и  я
промолчал,  хотя  был глубоко возмущен;  таким  образом,  обвинительный акт,
предъявление  вещественных доказательств, и осуждение -- все последовало без
единого  слова. Долго  сидели мы, он -- опустив голову,  так что видна  была
лишь лысая макушка, я -- откинувшись назад и глядя в  щель. Теперь мы уже не
были товарищами и добрыми друзьями. А солонец по-прежнему пустовал.
     В десять часов восточный ветер  изменил направление,  и  мы поняли, что
дольше ждать бесполезно. Ветер разнес во все стороны наш запах, который, без
сомнения, распугал животных, как распугал  бы  их мощный прожектор в  ночном
мраке. Мы вылезли из укрытия и пошли на солонец искать следов. Земля, мокрая
после дождя, все же не  была размыта, и мы  увидели несколько  мелких следов
куду, оставленных, по-видимому, еще вечером, и один узкий, сердцевидный след
крупного самца, очень отчетливый и глубокий.
     По этому следу на сырой красноватой земле мы шли часа  два через густые
заросли кустарника, напомнившие мне американский подлесок. В конце концов мы
очутились в совершенно  непроходимой чащобе и прекратили поиски. Я все время
злился  на М'Кола  за невычищенное  ружье,  но это не мешало мне в радостном
нетерпении ждать, что  вот-вот мы поднимем куду и подстрелим его в зарослях.
Однако антилоп не было, а день выдался жаркий, и мы, обогнув трижды какие-то
холмы,  вышли на  луг,  где  паслось большое  стадо  низкорослого масайского
скота;  дальше  тени нигде  не  было,  и  мы под палящим  полуденным солнцем
зашагали к машине.
     Оказалось, что  Камау,  сидевший  в кабине, видел  куду в  какой-нибудь
сотне  шагов от себя. Зверь шел к солончаку около  девяти часов --  как  раз
тогда,  когда ветер  коварно переменился.  Он,  должно  быть,  почуял  нас и
повернул  обратно,  в  холмы.  Усталый,  потный  и  скорее  угнетенный,  чем
рассерженный,  я  сел  рядом с Камау, и мы поехали к лагерю. Оставался всего
один вечер, и не было  никакой надежды,  что нам повезет. Когда мы  достигли
лагеря и  окунулись в прохладную  тень  деревьев, я вынул затвор и  протянул
ружье М'Кола,  не говоря ни  слова и  даже  не  взглянув  на  него. Затвор я
швырнул в палатку на свою койку.
     Старик и Мама сидели под тентом.
     -- Не повезло? -- мягко спросил Старик.
     -- Да,  сплошные  неудачи. Самец прошел мимо машины в  сторону солонца.
Должно быть, его спугнули. Мы обшарили всю округу.
     -- И неужели все попусту?  -- спросила  моя жена. --  А нам показалось,
что мы слышали треск выстрела.
     -- Это Гаррик трещал языком. Дозорные что-нибудь заметили?
     -- Ничего. Хотя мы держали под наблюдением оба холма.
     -- От Карла есть вести?
     -- Ни слуху ни духу.
     -- Хоть бы что-нибудь  попалось!  --  сказал я. Я был измучен  и во мне
росло чувство горечи. -- Пропади все пропадом!  На кой черт ему понадобилось
испортить охоту  на солонце  в первое  же утро,  прострелив  брюхо паршивому
куду, и гоняться за ним повсюду, распугивая дичь!
     -- Свиньи! -- поддакнула Мама. Она всегда на моей стороне, даже когда я
не прав. -- Канальи!
     -- Добрая  ты  душа,  --  отозвался  я. -- Не  огорчайся, я  совершенно
спокоен. Или скоро буду спокоен.
     -- Мне так обидно за тебя, -- промолвила она. -- Бедный Папа.
     --  Выпейте  чего-нибудь,  --  предложил  Старик.  --  Вам  это  сейчас
необходимо.
     -- Ей-богу, Старик, я просто из кожи лез, наслаждался охотой и ни капли
не волновался  до сегодняшнего  дня.  Я  был уверен  в  успехе: ведь столько
следов! А  что,  если  мне  так  и не попадется ни  единый  куду? Кто знает,
вернемся ли мы сюда еще когда-нибудь?
     -- Вернетесь, -- утешил он меня. -- Нечего унывать. Вот вам, выпейте-ка
лучше!
     --  Я  просто старый  ворчун и  нытик, но, клянусь,  это  в первый  раз
сегодня у меня так расходились нервы.
     --  Да,  ворчать и ныть -- скверная привычка, -- ответил Старик.  -- От
нее надо избавиться.
     --  Как насчет  завтрака?  -- спросила  Мама.  --  Неужели  вы  еще  не
проголодались?
     --  К черту  завтрак.  Понимаете, Старик,  мы ни разу не видели антилоп
вечером на солонце и не видели самца  в холмах.  У меня остается только один
вечер. Значит, можно считать, что все пропало.  Три раза они уже были у меня
в руках, и все же Карл, и этот австриец, и вандеробо нас посрамили!
     -- Ну, ну, мы еще не посрамлены, -- сказал Старик. -- Пейте!
     Мы хорошо позавтракали,  а  затем явился Кэйти и доложил, что к Старику
пришли какие-то  люди. Сначала  на стене  палатки появились  две тени, потом
люди подошли к нам. Один из них был тот самый старый африканец, что встретил
нас в день приезда, но  теперь  он явился  уже в роли  охотника, вооруженный
длинным луком и колчаном со стрелами.
     Он казался еще более дряхлым, изможденным и внушал еще  меньше доверия,
чем прежде. Вырядился он, по-видимому, только для  того, чтобы произвести на
нас  впечатление. С ним был тощий  вандеробо с  разрезанными  и закрученными
кверху  мочками  ушей; склонив  голову набок,  он  стоял  на одной  ноге,  а
пальцами другой  почесывал  у себя под коленом. Лицо  у  него было глупое  и
отталкивающее.
     Первый,  глядя прямо в  глаза  Старику,  что-то говорил ему  серьезно и
медленно, без всякой мимики.
     --  Что это  он  выдумал?  К чему  такое  снаряжение? Хочет  за  деньги
наняться к нам соглядатаем? -- спросил я.
     -- Погодите, -- отмахнулся Старик.
     -- Нет,  вы только  взгляните на  них,  на этого вандеробо и на старого
плута! -- не унимался я. -- Что он говорит. Старик?
     -- Он еще не кончил.
     Наконец Дед умолк и стоял в ожидании, опираясь на свой бутафорский лук.
Лица у обоих  были очень усталые, но, помнится,  я  тогда видел в них только
негодных обманщиков.
     -- Говорит, что  они нашли место, где есть куду  и черные антилопы,  --
сказал Старик. --  Он провел там  три  дня. Они  знают, где прячется крупный
самец куду, и оставили там человека следить за ним.
     --  И  вы  верите  этому?  --  Я  почувствовал, что хмель  и  усталость
мгновенно испаряются и волнение захлестывает меня.
     -- Кто их знает! -- ответил Старик.
     -- Далеко ли до места?
     -- День пути. На машине, думаю, можно добраться часа за три или четыре,
если она там пройдет.
     -- А он как думает -- пройдет машина?
     -- Места неезженые, но он говорит -- добраться можно.
     -- Когда они оставили человека следить за куду?
     -- Сегодня утром.
     -- А черные антилопы где?
     -- Там же, в холмах.
     -- Как туда попасть?
     -- Ума не приложу. Разве только пересечь равнину, обогнуть вон ту гору,
а оттуда ехать к югу.  Он говорит,  что  в тех местах  еще никто никогда  не
охотился. Только он охотился там в молодости.
     -- Вы верите этому?
     --  Конечно,  все они  --  врали  отчаянные,  но этот  говорит  с таким
искренним убеждением.
     -- Тогда я еду!
     -- Да, не теряйте времени. Поезжайте на  машине, пока будет возможно, а
затем пользуйтесь ею как базой и начинайте охоту. Мемсаиб и я  с утра снимем
лагерь и вместе с  проводниками поедем к Дэну и  мистеру Т. За теми  черными
землями дождь нам уже не страшен. А вы догоните  нас  позже. Если застрянете
-- на  худой конец  всегда  можно отослать легковую машину  через Кондоа,  а
грузовики -- в Ганга и дальше кружным путем.
     -- А вы не хотите меня сопровождать?
     --  Нет. Вам выгоднее ехать одному. Чем больше людей, тем  меньше дичи.
На куду нужно охотиться в одиночку.  Я  перевезу снаряжение  и присмотрю  за
маленькой Мемсаиб.
     -- Ладно, -- согласился я. -- А Гаррика или Аб-дуллу тоже не брать?
     --  Конечно, нет. Возьмите М'Кола, Камау  и этих  двоих.  Я  велю  Моло
упаковать ваши вещи. Поедете налегке.
     -- Послушайте, Старик, как вам кажется, они правду говорят?
     -- Не знаю, -- ответил Старик. -- Надо рискнуть.
     -- Как по-ихнему черная антилопа?
     -- Тарагалла.
     -- Похоже на "Валгаллу", -- я запомню. А у самок тоже есть рога?
     -- Конечно, но  их  легко  отличить: самцы черные, а самки  коричневые.
Ошибиться невозможно.
     -- М'Кола видел когда-нибудь эту антилопу?
     -- Не думаю. У вас лицензия на четырех. Как только попадется что-нибудь
подходящее, действуйте.
     -- А трудно их убить?
     --  Да, они  живучи, не  то  что куду.  Если  подраните такую антилопу,
подходите с опаской.
     -- А сколько времени в моем распоряжении?
     --  Нам ведь  пора  уезжать  отсюда.  Постарайтесь вернуться  завтра  к
вечеру.  А  в  общем --  смотрите  сами.  Мне кажется, наступает решительная
минута. Вы убьете куду.
     -- Знаете, что мне  это  напоминает?  Когда я  был еще  мальчишкой,  мы
прослышали, что в черничных зарослях за Пидженом и Стердженом течет река,  в
которой никто еще никогда не удил рыбу.
     -- И что же оказалось?
     -- Вот слушайте.  Мы добрались туда с  большим трудом, пришли  вечером,
уже  в  сумерки,  и увидели  глубокую заводь, а дальше река  текла длинной и
ровной полосой.  Вода  была нестерпимо холодная, просто ледяная,  и когда  я
бросил в нее окурок, на поверхность выскочила большая форель, за ней другая,
третья, они хватали и снова  выплевывали окурок до  тех пор, пока от него не
осталась одна труха.
     -- И крупные были форели?
     -- Крупнее я в жизни не видывал.
     -- Господи помилуй! -- сказал Старик. -- И что же дальше?
     -- Я  размотал  удочку, закинул ее, а было  уже совсем темно,  над нами
летал  козодой, стоял жуткий  холод, и я поймал трех рыб  одну за другой, --
они клевали, едва наживка касалась воды.
     -- И вы их вытащили?
     -- Всех трех.
     -- Бессовестный лгун!
     -- Клянусь богом, это правда.
     -- Ну, хорошо, верю. Остальное доскажете, когда вернетесь. Так это были
крупные форели?
     -- Я же сказал -- крупнее не бывает.
     --  Господи твоя воля! -- пробормотал Старик. -- Как же такому  молодцу
не подстрелить куду! Ну, в путь!
     В палатке я рассказал обо всем жене.
     -- Ты в самом деле решил ехать?
     -- Да.
     --  Тогда  живей!  -- сказала  она. -- Не  теряй времени на  разговоры.
Собирайся!
     Я  взял  плащ, запасные башмаки и  носки, купальный  халат, коробочку с
хинином, цитронелловое масло от москитов, записную книжку,  карандаш, обоймы
с  патронами, кинокамеру, аварийный набор инструментов, нож, спички,  чистую
рубашку, книгу, две свечи, деньги, флягу...
     -- Что еще?
     -- Мыло взял? Захвати гребень и полотенце. А носовые платки?
     -- Возьму.
     Моло уложил все в рюкзак, я  тем временем разыскал свой бинокль, М'Кола
взял полевой  бинокль  Старика  и  флягу  с водой,  а  Кэйти  вынес  ящик  с
провизией.
     --  Захватите  побольше пива,  --  посоветовал  Старик.  --  Вы  можете
оставлять его в машине. Виски осталось немного, но одну бутылку, так и быть,
возьмите.
     -- А вы как же?
     -- Не  беспокойтесь. В том лагере есть еще. Мы послали туда две бутылки
с мистером К.
     -- Мне  довольно  одной фляжки,  -- сказал я. --  Давайте  разольем эту
бутылку.
     -- Тогда возьмите побольше пива. У нас его вдоволь.
     --  Это еще что  такое? --  спросил я,  указывая  на  Гаррика,  который
садился в машину.
     --  Он  говорит, что вы  и М'Кола  не сможете  объясняться  с  местными
жителями. Вам понадобится переводчик.
     -- Он мне как бельмо на глазу!
     --  Но вам  и впрямь понадобится человек для  того, чтобы переводить на
суахили то, что будут говорить тамошние жители, которых вы встретите.
     -- Ну, ладно.  Но скажите ему, чтобы он не вздумал командовать и держал
свой проклятый язык на привязи.
     --  Мы  проводим  вас  до  вершины холма,  -- сказал  Старик. Вандеробо
вскочил на подножку, и машина тронулась. -- За Дедом заедем в деревню.
     Все обитатели лагеря вышли из палаток.
     -- Соли взяли достаточно?
     -- Да.
     В деревне нам пришлось ждать, пока Дед  и Гаррик выйдут из своих хижин.
Только что перевалило  за полдень, но  небо  заволокли тучи. Я глядел  то на
жену, такую  милую,  спокойную, изящную в своем защитном  костюме, сапогах и
надетой набекрень широкополой шляпе,  то  на Старика,  рослого, грузного,  в
выцветшей вельветовой безрукавке, побелевшей от стирки и солнца.
     -- Ну, до свиданья! Будь умницей.
     -- Не беспокойся. Как жаль, что я не могу поехать с тобой.
     -- Это охота  в одиночку, -- сказал Старик. --  Нужно налететь  быстро,
сделать  свое  грязное дело  и так же быстро убраться, а  у  них и  без того
слишком большой груз.
     Вышел Дед и забрался на заднее сиденье рядом  с М'Кола,  напялившим мою
старую защитную куртку, в которой я когда-то охотился на перепелов.
     -- М'Кола надел вашу куртку, -- сказал Старик.
     -- Он любит таскать  в карманах всякую всячину, потому и  надел  ее, --
объяснил я.
     М'Кола  понял,  что  мы  говорим  о  нем.  Я  уже  успел  позабыть  про
невычищенное ружье. Теперь я вспомнил об этом и сказал Старику: .
     -- Спросите, откуда у него куртка. М'Кола, ухмыляясь, ответил что-то.
     -- Говорит, что она его собственная.
     Я тоже улыбнулся, а М'Кола потряс лысой головой,  и так, по молчаливому
уговору, история с ружьем была забыта окончательно.
     -- Куда  же  запропастился  Гаррик? --  спросил я. Наконец  он  вышел с
одеялом в  руках  и примостился на  заднем  сиденье  рядом с М'Кола и Дедом.
Вандеробо сел впереди, между мной и Камау.
     -- Какой у тебя интересный сосед,  -- сказала Мама. --  Смотри же, будь
молодцом.
     Я  поцеловал  ее  на  прощанье,  и  мы  шепотом обменялись  несколькими
словами.
     -- Все нежничают да воркуют, -- буркнул Старик. -- Смотреть противно!
     -- До свиданья, старый ворчун.
     -- До свиданья, истребитель быков.
     -- До свиданья, родная.
     -- Счастливого пути и удачной охоты!
     -- У вас дос