Притом вы ведь и  сами  отличный  следопыт. Дед  уверяет,  что два других --
хорошие проводники.
     --  Покорно  благодарю.  Ну,  жребий так жребий,  черт  с вами. Держите
соломины.
     Старик зажал в кулаке две соломинки.
     --  Кто  вытащит  длинную -- берет  Давида Гаррика  и его приятеля,  --
объяснил он. -- А кто короткую -- двух голых молодцов.
     -- Хотите тянуть первым?
     -- Валяйте вы, -- ответил Карл.
     Я вытащил Давида Гаррика и Абдуллу.
     -- Эх, мне таки достался этот проклятый трагик.
     -- Ну, быть может, вы об этом не пожалеете, -- утешил меня Карл.
     -- Хотите меняться?
     -- Нет. Но он может оказаться чистейшим золотом.
     --  Теперь  разыграем места охоты.  Тот,  кто вытянет длинную соломину,
получает право первого выбора, -- сказал Старик.
     -- Ладно, тяните.
     Карл вытащил короткую соломину.
     -- Что  же  мы  выберем?  --  спросил  я  у  Старика.  Начались  долгие
переговоры, во время  которых Актер  врал,  будто он убил полдюжины куду  из
всевозможных засад  или подкрадываясь по открытому  месту,  устраивая облавы
или выпугивая зверей из кустов.
     Наконец Старик сказал:
     --  Говорят,  неподалеку  есть  что-то  вроде  солонца,  куда  антилопы
приходят лизать соль, и там  их убивают  тысячами. Кроме  того, бродя вокруг
холма, можно  чуть ли не  в упор стрелять бедняжек на открытом месте. Если у
вас железное  здоровье, можно карабкаться на скалы, -- оттуда их бьют, когда
они выходят пастись.
     -- Я выбираю солонец.
     -- Но помните -- стрелять только самых крупных, -- сказал Старик.
     -- Когда же в путь? -- осведомился Карл.
     -- На солонец  нужно идти  ранним  утром, --  сказал Старик. -- Но  вы,
старина Хем, если хотите, можете осмотреть его еще сегодня вечером.  До него
миль  пять  по дороге, а  дальше  -- пешком. Берите машину  и  отправляйтесь
первым.  А вы.  Карл, можете снова отправиться в холмы  когда  угодно, пусть
только немного спадет жара.
     -- А как же Мемсаиб? -- спросил я. -- Ехать ей со мной?
     -- Не  советовал бы, --  серьезно ответил Старик. --  Чем меньше с вами
будет людей, тем лучше.
     В тот вечер М'Кола, Актер, Абдулла и я вернулись в сумерки, когда стало
уже прохладно, и  подошли к  костру  очень  взволнованные: почва на  солонце
оказалась взрытой и была усеяна глубокими и свежими вмятинами, среди которых
мы  обнаружили  следы нескольких крупных  самцов  куду. Шалаш там  был очень
удобный для засады, и я испытывал такую уверенность, что убью куду на другое
же  утро,  словно  мне  предстояло  стрелять  уток  из хорошего укрытия  при
множестве подсадных  и в прохладную  погоду,  когда стая  непременно  должна
прилететь.
     --  Дело верное. Нет ничего  проще. Даже  совестно! Этот актеришка, как
бишь его? Бут, Бэррэт, Мак-Кэллоф -- ну, вы знаете, о .ком я говорю...
     -- Чарльз Лафтон, -- подсказал Старик, попыхивая трубкой.
     -- Вот, вот! Фред Астэр, местная и мировая знаменитость.  Так знаете ли
-- он  просто виртуоз.  Сразу  отыскал  шалаш и все  прочее.  Привел  нас  к
солонцу. В  два  счета  определил  направление  ветра,  подбросив  в  воздух
пригоршню пыли. Настоящее сокровище.
     Видно,  их  обучал этот  Бвана Симба. Старик, считайте, что  куду уже в
нашей палатке.  Важно  только  суметь  сохранить  мясо  и  выбрать  наиболее
крупных. Завтра я  убью на этом солонце двух самцов сразу. Да" друзья мои, я
вполне удовлетворен!
     -- Чего это вы успели хлебнуть?
     -- Ни капли в рот не брал, ей-богу!..
     -- Ну,  тогда вольем ему стаканчик в глотку и посмотрим, не замолчит ли
он, -- предложил Старик Маме.
     -- Уже молчу! Но, честное слово, я полон радостных предчувствий.
     Как  вы  думаете, кто появился  в это  мгновение  в лагере? Разумеется,
старина  Карл  с  двумя голыми проводниками  и  своим коротышкой-ружьеносцем
Чаро. В свете костра лицо Карла  имело какой-то землистый  оттенок. Он молча
снял свою широкополую шляпу.
     -- Ну, как, подстрелили что-нибудь? -- осведомился он.
     -- Нет. Но зверье там есть. А вы что делали?
     -- Бродил  вдоль этой  несносной дороги. Откуда взяться куду  у дороги,
когда там полно скота, везде хижины и люди?
     Карл был на себя не похож,  и я решил, что он заболел. Он появился, как
череп на пиру, в ту минуту, когда нам  было  весело и мы дурачились вовсю. Я
снова не выдержал и сказал:
     -- Мы ведь тянули жребий.
     -- Конечно,  --  подтвердил  Карл с  горечью. -- И,  значит,  я  должен
охотиться у дороги. Чего ж тут ожидать? Разве так охотятся на куду?
     -- Завтра  утром вы убьете  куду на солонце, -- с нарочитой  веселостью
заверила его Мама.
     Я выпил стакан виски с содовой и услышал свой собственный бодрый голос:
     -- Да, да, утром вы наверняка убьете куду на солонце.
     -- Утром туда поедете вы.
     -- Нет,  вы. Я уже побывал там сегодня вечером.  Мы будем чередоваться.
Так было условлено. Верно, Старик?
     -- Разумеется, --  отозвался Старик. Мы избегали смотреть друг  другу в
глаза.
     -- Выпейте виски. Карл, -- предложила Мама.
     -- Спасибо.
     Мы ужинали молча. Уже в постели, в палатке, я упрекнул жену:
     -- Дернуло же тебя ляпнуть, что он будет охотиться утром на солонце!
     -- Кажется,  я не то  хотела сказать... Напутала. Не будем  говорить об
этом.
     -- Мне  так повезло, когда  тянули жребий. Нельзя идти  против  жребия.
Ведь это единственный способ уравнять шансы.
     -- Ладно, оставим это.
     -- Мне кажется. Карл  нездоров, он просто  на себя не похож. Он в таком
бешенстве от неудач, что способен распугать все зверье на нашем солонце.
     -- Прошу тебя, не надо больше об этом.
     -- Не буду.
     -- Вот и хорошо.
     -- Что ж, во всяком случае, мы его успокоили.
     -- Не думаю. Ну, довольно, перестань, пожалуйста.
     -- Молчу.
     -- Вот и хорошо.
     -- Спокойной ночи, -- помолчав, сказала она.
     -- Спи спокойно. К черту всю эту ерунду!
     -- Спокойной ночи.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     Наутро  Карл со своими людьми отправился на солонец, а Гаррик, Абдулла,
М'Кола  и я, перейдя  дорогу, двинулись  вверх по сухому  руслу наискосок от
деревни  и стали подниматься в гору. Мы лезли в тумане по усыпанному галькой
сухому дну, так густо поросшему кустарником, что приходилось идти согнувшись
как бы по крутому туннелю, образованному ветвями и лианами. Я потел так, что
намокли фуфайка и  верхняя рубаха; когда же мы взобрались на высокий  горный
уступ и остановились, глядя вниз, на облака, нависшие над долиной, я озяб от
утреннего ветерка  и накинул плащ. Я не мог усидеть на месте и подал Гаррику
знак идти  дальше. Мы одолели склон  горы и, поднявшись  выше, пошли  назад,
потом  перевалили  на  противоположный,  теневой  склон, останавливаясь  над
каждой долиной, чтобы внимательно  осмотреть  ее в полевой бинокль. Наконец,
мы  достигли чашеобразной долины, напоминавшей амфитеатр;  по  дну  ее среди
ярко-зеленой травы бежал ручеек, а дальний склон  и весь нижний край поросли
лесом. Мы сели в тени скал, защищавших  нас  от ветра, и,  глядя  в бинокли,
увидели  на  противоположных  склонах,  освещенных восходящим  солнцем, двух
самок  куду с  детенышем -- они паслись на  опушке леса, торопливо  ощипывая
листья  и  молодые  побеги,  потом  внезапно  подняли  головы,  настороженно
вглядываясь в даль, как делают все  животные, когда пасутся среди  деревьев.
На  равнине они  видят  так  далеко, что  чувствуют себя  уверенно и пасутся
спокойно, --  не то что в лесу. Мы могли разглядеть даже белые  вертикальные
полосы  на  серых  боках, и, сидя на высоком склоне этим  ранним  утром, я с
удовольствием  наблюдал  за  антилопами.  Но вдруг мы  услышали  гул, как от
обвала. Я подумал сначала, что это рухнула скала, но М'Кола сказал тихо:
     -- Ввана Кабор! Пита!
     Мы прислушивались, ожидая  второго выстрела, но  кругом было тихо, и  я
решил,  что Карл  убил  наконец  куду. Самки, за которыми  мы наблюдали, при
звуке выстрела замерли было, насторожившись, потом снова стали щипать траву.
Однако  они все  время  держались  леса.  Мне  вспомнилась старая  пословица
индийских охотников:  "Один выстрел  --  есть  мясо. Два выстрела --  ничего
нельзя знать. Три выстрела -- на-ка  выкуси",  -- и я достал словарь,  чтобы
перевести эту пословицу М'Кола. Она показалась ему  забавной, он засмеялся и
покачал головой. Мы осматривали долину в бинокль до тех пор, пока солнце  не
настигло нас,  а потом бродили  по  противоположному склону горы и в  другой
красивой долине видели то место, где какой-то бвана, которого туземцы упорно
именовали "Бвана  Доктор",  подстрелил  замечательного самца куду;  пока  мы
смотрели  сверху на  долину, там показался какой-то  масай, и я сделал  вид,
будто хочу выстрелить в него. Гаррик заволновался и с
трагическими жестами стал твердить, что там человек, человек, человек!
     -- А в человека разве стрелять нельзя? -- спросил я.
     --  Нет! Нет!  Нет!  --  воскликнул он, прикладывая руку  ко  лбу.  Я с
притворной неохотой опустил  ружье, разыграв  эту  комедию  для того,  чтобы
позабавить ухмылявшегося М'Кола.
     Так  как стало очень жарко, мы  двинулись через луг, где трава была  до
колен  и  буквально  кишела  крупной  красноватой прозрачнокрылой  саранчой,
которая тучами поднималась вокруг  нас,  жужжа, как косилка, потом  вверх по
невысоким холмам,  вниз по  длинному крутому склону и, наконец,  долиной,  в
которой тоже густо роилась саранча, в лагерь, где мы уже застали Карла с его
добычей.
     Когда я проходил мимо палатки свежевальщика, он  показал мне отрезанную
голову антилопы,  с которой  капюшоном  свисала шкура, а там,  где череп был
отделен  от позвоночника, сочилась еще не запекшаяся кровь. Это был какой-то
странный и  жалкий  куду.  Лишь морда от  глаз до  ноздрей, гладко-серая,  с
белыми отметинами,  да  длинные  изящные  уши были  хороши.  На глазах,  уже
затянутых пленкой, сидели мухи, а рога, тяжелые, шершавые, вместо того чтобы
завиваться  вверх, круто изгибались в стороны. Это была удивительная голова,
массивная и уродливая.
     Старик сидел под тентом с книгой и курил трубку.
     -- Где Карл? -- спросил я.
     -- Наверно, в своей палатке. Ну, что вы сегодня поделывали?
     -- Бродили вокруг холма. Видели двух куду.
     -- Ужасно рад за вас,  -- сказал я Карлу,  останавливаясь у входа в его
палатку. -- Расскажите, как это вам удалось?
     -- Мы караулили  в засаде, и  проводники подали мне  знак пригнуться, а
когда  я  поднял голову, куду  стоял уже совсем  близко.  Он  показался  мне
огромным.
     -- Мы слышали ваш выстрел. Куда попала пуля?
     -- Кажется, сначала в ногу. Потом мы погнались за ним, и  я стрелял еще
несколько раз, пока не свалил его.
     -- А я слышал только один выстрел.
     -- Нет, их было три или четыре.
     -- Наверное, горы заглушали выстрелы, раз вы ушли в сторону... А рога у
него массивные и раскидистые.
     --  Спасибо,  -- сказал Карл.  -- Надеюсь,  вам  достанется еще  лучшая
добыча. Проводники уверяют, что там был и второй самец, но я его не видел.
     Я  вернулся к нашему тенту, где сидели Старик и Мама.  Оба, видно, были
не в восторге от этого куду.
     -- Что это вы такие невеселые? -- удивился я.
     -- Ты видел голову? -- спросила моя жена.
     -- Конечно.
     -- Какое уродство!
     -- Ну, что ж, это куду. На солонце был еще один, надо туда съездить.
     --  Да, да,  Чаро  и  следопыты уверяют,  что  там  был еще один самец,
крупный, с замечательными рогами.
     -- Вот и прекрасно. Этого убью я.
     -- Если только он придет опять.
     -- Как хорошо, что Карлу наконец посчастливилось, -- сказала Мама.
     --  Бьюсь об  заклад, он  еще  убьет самого крупного куду на  свете, --
отозвался я.
     -- Я пошлю его с Дэном за черными  антилопами, -- сказал Старик. -- Так
мы условились: первый, кто убьет куду, идет добывать черных антилоп.
     -- Что ж, это правильно.
     -- А потом, как только и вы добудете себе куду, мы отправимся следом за
ними.
     -- Чудесно!


 * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НЕУДАЧНАЯ ОХОТА

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     Все  это было раньше,  -- казалось, целый год прошел с  тех  пор. И вот
теперь, в  жаркий солнечный день, после того как  я  подстрелил цесарку,  мы
едем в машине на солонец, за двадцать восемь миль от лагеря, потеряв попусту
пять дней сначала на том солонце, где повезло Карлу, потом в холмах, высоких
и низких,  потом на равнине, и  в довершение всего нам сорвал охоту грузовик
этого австрийца. А я все время помнил,  что до  отъезда остается  только два
дня! М'Кола тоже помнил это, -- мы теперь охотились вместе, как равные, и не
смотрели  больше  друг  на  друга  с чувством превосходства. Нас мучила одна
мысль -- что время не  ждет, и  досада,  что мы не знаем местности и всецело
зависим от проводников, которые навязались нам на шею.
     Наш  шофер, Камау,  был  из племени  кикуйу;  этот  тихий  человек  лет
тридцати пяти, в  старой суконной куртке, брошенной  за негодностью каким-то
охотником, в штанах с  огромными,  уже прохудившимися заплатами на коленях и
сильно  заношенной рубахе,  каким-то чудом  ухитрялся  всегда выглядеть даже
щеголеватым. Скромный  и  молчаливый Камау отлично  знал свое дело; сегодня,
когда мы выехали из зарослей  на  голую  пустынную равнину, я  посмотрел  на
него,  такого  опрятного в старой  куртке, заколотой  английской булавкой, и
вспомнил,  как этот  человек,  чья  неизменная приветливость,  скромность  и
мастерство так восхищали  меня, едва  не умер от лихорадки во  время  нашего
первого  путешествия, а я тогда  боялся только одного: остаться без  шофера.
Теперь  смерть нашего Камау  при любых обстоятельствах  глубоко  огорчила бы
меня...
     Отогнав  эти сентиментальные мысли  о  далекой  и маловероятной кончине
Камау, я стал  размышлять о  том, с каким удовольствием всадил  бы я хороший
заряд дроби в зад Давиду Гаррику, когда он разыгрывает великого следопыта, и
поглядел  бы, какую он скорчит  рожу. И вдруг  в эту самую минуту мы подняли
вторую  стаю  цесарок. М'Кола  протянул мне ружье, но я отрицательно покачал
головой. Он энергично закивал в ответ, сказал: "Правильно! Очень правильно!"
-- а я  велел Камау ехать дальше. Гаррик взволновался и произнес целую речь:
"Разве нам не нужны цесарки? Так вот же они. И какие замечательные!" Но я не
слушал  его.  Если верить спидометру,  до солонца  оставалось не более  трех
миль,  а в  мои  планы вовсе не входило  распугать  антилоп  стрельбой,  как
спугнул куду грузовик австрийца в тот раз, когда мы притаились в засаде.
     Мы  вылезли  из  машины  возле группы чахлых деревьев, милях в  двух от
места,  и по песку  зашагали к ближайшему  солонцу, расположенному на поляне
слева от тропы.
     Около  мили мы прошли совершенно бесшумно, гуськом  -- впереди Абдулла,
за ним я,  за мной М'Кола и Гаррик. Дальше началась слякоть. Там, где  песок
покрывал глину лишь тонким слоем, стояли лужи, и было ясно, что здесь прошел
сильный  дождь  и впереди  такая  же  грязь. Я не сразу понял,  чем это  нам
грозит, но Гаррик развел руками, глянул на небо и яростно оскалил зубы.
     -- Плохо, -- прошептал М'Кола. Гаррик заговорил во весь голос.
     -- Заткнись, бездельник! -- прошипел я  и приложил палец к губам. Но он
продолжал что-то говорить,  не понижая голоса, и указывал то на  небо, то на
размытую дождем дорогу, а я тем временем искал в словаре слово "молчать". Не
найдя его, я решительно зажал Гаррику рот ладонью, и тут только он замолчал,
опешив от удивления.
     -- М'Кола! -- позвал я.
     -- Да?
     -- Что он говорит?
     -- На солонце плохо.
     -- Ara!
     Вот оно что. А я-то думал, дождь только облегчает работу следопыта.
     -- Когда был дождь? -- спросил я.
     -- Этой ночью.
     Гаррик опять что-то залопотал, и я снова зажал ему рот.
     -- Кола.
     -- Да?
     -- Есть другой солонец, -- я указал в сторону большого лесного солонца,
который, как я знал, был расположен значительно выше, -- ведь мы поднялись в
гору очень немного. -- Другой хорош?
     -- Может быть.
     М'Кола что-то тихо сказал Гаррику, который, видимо, был глубоко обижен,
но  больше не  открывал рта,  и  мы пошли, обходя  лужи, к глубокой впадине,
которая, наверное, была почти затоплена. Гаррик шепотом начал новый монолог,
но М'Кола заставил его замолчать.
     -- Вперед, -- скомандовал  я, и мы во главе с М'Кола зашагали в сторону
верхнего солонца по сырому песку старого речного русла.
     Вдруг М'Кола застыл на месте, потом наклонился и шепнул мне: "Человек".
Мы увидели след.
     --  Шенци, -- произнес он. Это  означало "местный".  Мы пошли по следу,
медленно пробираясь  между  деревьями,  осторожно  подкрались  к  солонцу  и
укрылись в шалаше, М'Кола покачал головой.
     -- Нехорошо, -- сказал он.  -- Пойдем.  Мы пошли  на  солонец. Все, что
здесь  произошло, можно  было без труда  прочесть на сырой почве. Мы увидели
следы трех крупных антилоп на  пригорке -- там,  где животные спускались  на
солонец. Рядом другие, глубокие,  словно вырезанные ножом  следы -- тут куду
бросились бежать,  когда  запела тетива лука,  -- и  расплывчатые  отпечатки
копыт там, где  они взбирались наверх, а еще дальше следы  вели в  чащу.  Мы
осмотрели  землю  на  всем пути антилоп,  но следов  человека не обнаружили:
охотник с луком упустил добычу.
     М'Кола  со  злостью  повторил:  "Шенци!"  Мы  прошли  немного  по следу
человека, который  вел обратно, к  дороге. Потом засели  в  шалаше и вылезли
оттуда,  лишь когда смерклось и стал накрапывать  дождь. Антилопы  так и  не
пришли. Мы под дождем побрели к машине. Какой-то африканец охотился на наших
куду, спугнул их, и теперь на этот солонец нечего было рассчитывать.
     Камау соорудил тент из большой  брезентовой подстилки, повесил- под ним
мою москитную сетку и  расставил складную койку. М'Кола  внес под навес наши
продукты,  а  Гаррик и  Абдулла развели  костер и  вместе  с  Камау и М'Кола
занялись  стряпней.  Они собирались спать  в грузовике.  Моросил  дождь,  и,
укрывшись от него под навесом, я разделся, надел  теплую пижаму,  потом, сев
на койку,  съел кусок  жареной цесарки  и выпил две кружки  виски  пополам с
водой.
     Вошел  М'Кола,  серьезный,  озабоченный,  неуклюже  двигаясь  в  тесной
палатке,  взял  мою  одежду, которую  я положил в  изголовье вместо подушки,
развернул, снова сложил ее очень небрежно и сунул  под одеяло. Он принес три
жестянки и спросил, не нужно ли открыть их.
     -- Нет, не надо.
     -- Чай? -- спросил он.
     -- К черту чай.
     -- Не хочешь чаю?
     -- Виски лучше.
     -- Да, -- отозвался он с чувством. -- Лучше.
     -- А чай будем пить утром, пораньше.
     -- Хорошо, бвана М'Кумба.
     --  Ночуй здесь, дождь  на  дворе.  -- Я указал на брезент,  за которым
шумел дождь.  Я люблю этот шелест дождевых капель --  из всех звуков,  какие
мы, часто живущие под открытым небом, слышим вокруг, это самый приятный. Да,
то был приятный шум, хотя он не предвещал нам ничего доброго.
     -- Хорошо.
     -- Ступай поешь.
     -- Хорошо. Не хочешь чаю?
     -- Я ж тебе сказал -- к черту чай!
     -- А виски? -- спросил он с надеждой.
     -- Виски все вышло.
     -- Виски, -- повторил он с непоколебимой уверенностью.
     -- Ладно. Ступай поешь, -- сказал я  и, налив в  кружку виски пополам с
водой, забрался под  москитную сетку, нашарил  свою одежду,  снова аккуратно
уложил  ее в изголовье, а потом  повернулся на  бок и,  опираясь на  локоть,
медленно  выпил  виски,  поставил  кружку  на  землю,  ощупал   под   койкой
спрингфилд, положил фонарь рядом с  собой и скоро уснул, убаюканный шелестом
дождя. Проснулся  я только на минуту, когда  пришел М'Кола и стал  возиться,
устраивая себе постель около меня.  Второй раз я проснулся уже  среди ночи и
услышал его сонное  дыхание.  Утром он встал  и  вскипятил чай, когда я  еще
спал.
     -- Чай, -- сказал он, с