Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Фолкнер Уильям. Солдатская награда -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  -
ь на отца. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 1 Любовь и Смерть -- входные и выходные врата мира. Как нерасторжимо опаяны они в нас! В юности они уводят нас из бренной плоти, в старости снова возвращают к бренному телу; одна раскармливает нас, другая убивает, в добычу червям. Но когда на зов плоти шли с большей готовностью, чем во время войн или голода, потопа или пожара? Джонс, притаившись на другой стороне улицы, наконец увидел, что путь открыт. (Впереди маршировал почетный караул добровольцев в военной форме, его вел младший лейтенант с тремя серебряными нашивками на рукаве, и трубач из бойскаутов, которого привел молодой баптистский священник, восторженный дервиш, служивший во время войны в Христианской Ассоциации Молодежи.) И тут, важный и жирный, как кот, Джонс прошел в чугунную калитку. (Последняя машина медленно проползла по улице, разошлись случайные участники, которых привело сюда любопытство, -- город должен был бы поставить памятник Дональду Мэгону со статуями Маргарет Пауэрс-Мэгон и Джо Гиллигена вместо кариатид, -- разбежались шалуны-мальчишки, и черные и белые, среди которых был и маленький Роберт Сондерс, с завистью смотревший на мальчика-трубача.) По-кошачьи Джонс поднялся по ступенькам, вошел в обезлюдевший дом. Его желтые козлиные глаза опустели, когда он остановился, прислушиваясь. Потом неслышно стал пробираться на кухню. (Процессия медленно проходила по площади. Сельские жители, приехавшие в город по торговым делам, равнодушно оборачивались вслед; купец, врач и нотариус подошли к своим окнам; отцы города дремлющие во дворе суда, успешно преодолевшие зовы плоти и дошедшие до той точки, когда Смерть начинает приглядываться к ним, а не они -- к Смерти, просыпались, глазели и снова засыпали. Процессии свернула меж конями и мулами, привязанными к фургонам, двинулась по улице среди облезлых негритянских лавчонок и мастерских; у одной из них стоял Люш, вытянувшись и отдавая честь, когда они проходили. "Кого это, Люш?" -- "Мист Дональд Мэгон". -- "Ох, господи Исусе, все там будем когда-нибудь. Все дороги ведут на кладбище".) Эмми сидела у кухонного стола, вжав голову в жесткие локти, запустив пальцы в волосы. Она сама не знала, долго ли она так сидела, но слышала, как они неловко выносили его из дома, и заткнула уши, чтобы не слышать. Но, даже несмотря на закрытые уши, ей казалось, что слышны все эти страшные, нелепые, неуклюжие, совершенно ненужные звуки: приглушенное шарканье робких шагов, глухой стук дерева о дерево, за ними -- улетучивающийся, невыносимо циничный запах вянущих цветов, словно сами цветы, прослышав про смерть, потеряли свою непорочность. И ей казалось, что она слышит всю мучительную церемонию выноса человеческих останков. Поэтому она не слыхала, как подошла миссис Мэгон, пока та не коснулась ее плеча. ("Я бы его вылечила! Дали бы мне только обвенчаться с ним вместо нее!") От прикосновения Эмми подняла искаженное, опухшее лицо, опухшее оттого, что она не могла плакать. ("Хоть бы заплакать. Ты красивей меня, волосы черные, губы накрашены. Оттого так и вышло".) -- Пойдем, Эмми! -- сказала миссис Мэгон. -- Оставьте меня! Уходите! -- крикнула она сердито. -- Вы его убили, теперь сами и хороните! -- Он, наверно, хотел бы, чтобы ты пришла, -- мягко сказала та. -- Уходите! Оставьте меня, слышите! -- Она уронила голову на стол, стукнувшись лбом. В кухне настала тишина, только часы стучали. Жизнь. Смерть. Жизнь. Смерть. Жизнь. Смерть. На веки веков. ("Хоть бы заплакать".) Она слышала пыльную возню воробьев; ей казалось, что она видит, как тени, удлиняясь, ложатся на траву. "Скоро ночь", -- подумала она, вспоминая ту ночь, давным-давно, в тот последний раз, когда она видела Дональда, своего Дональда, -- не этого! -- и он сказал: "Иди ко мне, Эмми", -- и она пошла к нему. Ее Дональд умер давно, давным-давно... Часы стучали. Жизнь. Смерть. Жизнь. Смерть. В груди у нее что-то смерзлось, как посудная мочалка зимой. (Процессия прошла под аркой с выгнутыми железными буквами. "Покойся с миром" -- повторяли отлитые из металла слова: на всех кладбищах у нас -- одинаковые надписи. И дальше -- туда, где солнечные лучи полосами проходят сквозь кедры и спокойные голуби глухо и равнодушно воркуют над могилами.) -- Уходите! -- повторила Эмми, когда кто-то снова дотронулся до ее плеча, думая, что ей все это приснилось. "Да, это сон!" -- подумала она, и что-то в груди, смерзшееся, как мочалка, вдруг растопилось, превращаясь в слезы, к невероятному ее облегчению. Над ней стоял Джонс, но ей было все равно, кто тут, и, захлебываясь от слез, она повернулась, прижалась к нему. ("Я есмь воскресение и жизнь, глаголет господь). Желтые глаза Джонса обволокли ее, как янтарь; он смотрел на выгоревшую копну волос, на выпуклость бедра, отчетливо обрисованную поворотом тела. ("Верующий в меня если и умрет, оживет..." " - От Иоанна, гл. 11) "О черт, да когда же она перестанет плакать? Сначала проплакала мне все коленки, теперь весь пиджак мокрый. Нет, теперь-то она мне все высушит-выгладит, будьте спокойны!" ("...Оживет. И всякий, живущий и верующий в меня, не умрет вовеки".) Рыдания Эмми стихли; она ничего не чувствовала, кроме тепла, томной слабости и пустоты, даже когда Джонс поднял ее лицо и поцеловал ее. -- Пойдем, Эмми! -- сказал он, приподымая ее. Она послушно встала, опираясь на него, в тепле, в пустоте, и он повел ее через дом, вверх по лестнице, в ее комнату. За окном день вдруг затуманился дождем -- он начался без предупреждения, без трепета знамен и трубных звуков. (Солнце скрылось, его убрали торопливо, как расписку ростовщика, и голуби замолчали или разлетелись. Маленький бойскаут, присланный баптистским дервишем, поднял горн к губам, трубя отбой.) 2 -- Эй, Боб! -- позвал знакомый голос. Это был мальчик из его компании. -- Пошли к Миллерам. Там в мяч играют. Роберт посмотрел на приятеля, не отвечая, и выражение лица у него было такое странное, что тот сказал: -- Чего это ты такой чудной? Заболел, что ли? -- А чего я буду играть в мяч, раз мне неохота?! -- вдруг крикнул Роберт с неожиданной горячностью и прошел мимо. Мальчишка посмотрел ему вслед, разинув рот, потом тоже повернулся и пошел, но раза два останавливался и смотрел вслед своему дружку, который вдруг повел себя так странно и непонятно. Потом побежал, на ходу весело крича, и забыл о его существовании. Каким странным казалось все вокруг! Улица, знакомые деревья... Неужто это его дом, где живут его родители, где жила сестра, дом, где он ест и спит, тепло укутанный, в безопасности, в спокойствии, где темнота такая добрая, такая ласковая для сна? Он поднялся по ступенькам, вошел -- ему так хотелось увидеть маму. Ну, конечно, мамы нет, она еще не вернулась оттуда... Вдруг он опрометью бросился через прихожую на голос, тихонько мурлыкавший мирную песенку. Вот его друг, она надежная, как гора, в синеющем ситце, под которым плавно, как волна за плотом, колыхались слоновьи бедра, когда она переходила от стола к плите. Нянька оборвала мягкую мелодичную песню: -- Господи помилуй, крошечка, да что с тобой? Но он и сам не знал, что с ним. В приступе безудержного горя он прижался к широким надежным складкам ее платья, пока она вытирала полотенцем сладкое тесто с рук. Подняв мальчика, она села на стул с высокой прямой спинкой и стала укачивать его, как маленького, прижав к огромной, словно воздушный шар, груди, пока не утихли судорожные всхлипывания. За окном день вдруг затуманился дождем -- он начался без предупреждения, без трепета знамен и трубных звуков. 3 Но в этом дожде не было резкости. Он был серый и спокойный, как благословение. Даже птицы не смолкали, а сквозь редеющий запал уже влажно и настойчиво проступало золото заката. Ректор, с обнаженной головой, не замечая дождя и капели с деревьев, медленно шагал рядом с невесткой через лужайку к дому, и они вместе поднялись по ступенькам, прошли под тусклым, непромытым фонарем над дверью. В прихожей он остановился, капли воды, бежавшие по лицу, с легким шумом стекали по его платью. Она взяла его под руку, повела в кабинет, к его креслу. Он послушно сел, и она, вынув платок из его нагрудного кармана, вытерла капли дождя с висков и щек. Он покорно терпел, ища свою трубку. Она смотрела, как он просыпает табак по всему столу, пытаясь набить трубку, потом спокойно отняла ее. -- Попробуйте лучше мою! -- сказала она и, вынув сигарету из кармашка жакета, сунула ему в рот. -- Вы их никогда не курили? -- спросила она. -- Спасибо, спасибо! Но научиться никогда не поздно, а? Она зажгла ему сигарету, потом быстро принесла стакан из буфета. Стаз на колени у шкафа, она выдвигала ящик за ящиком, пока не нашла бутылку виски. А он, казалось, забыл о ее присутствии, пока она не подала ему в руки стакан. Он поднял на нее глаза в бездонной, благодарной тоске, и она вдруг присела на ручку кресла и притянула его голову к себе. Нетронутый стакан так и остался в его руке, от медленно тлеющей сигареты подымалась ровная, тонкая струйка дыма; а вскоре и дождь прошел и капель с крыши как бы дополняла освеженную тишину, отмеряя, отсчитывая ее; солнце, прорвавшись на западе перед закатом, в последний раз взглянуло на землю. -- Значит, не останетесь? -- сказал он наконец, повторяя ее невысказанное решение. -- Нет, -- сказала она, не отнимая рук. 4 Эмми спускалась по холму, где метались светляки. Внизу, по деревьями, незримо темнела вода, и Эмми шла медленно, чувствуя, как высокая влажная трава хлещет ее по коленям, по промокшей юбке. Не останавливаясь, она дошла до деревьев, и они поплыли над ней, как темные корабли, разрезая полный звезд небесный поток, смыкавшийся над ними без единой волны. Затон темнел гуще, чем сама темнота: небо и деревья -- над ним, деревья и небо -- внизу. Эмми опустилась на сырую землю, видя сквозь деревья, как луна постепенно светлеет в темнеющем небе. Какой-то пес тоже увидел луну и завыл: мягкий, долгий звук без запинки скользнул по холмам в тишину и вес же как будто окутал ее, словно отзвук далекой тоски. Стволы деревьев в отсветах луны, полосы лунного света на воде... Ей почти что мерещился он, там, у пруда, и она сама-с ним рядом; глядя в воду, она почти что видела, как они вдвоем -- ловкие, быстрые, нагие -- плывут, сверкая под луной. Она почувствовала, как земля ударила ее сквозь платье, по ногам, по животу, по локтям... Снова завыла собака, безнадежно, горестно, все затихая, затихая... Потом Эмми медленно встала, чувствуя, как промокла ее одежда, думая, как далеко идти домой. А завтра стирка. 5 -- Вот проклятье! -- оказала миссис Мэгон, глядя доску с расписанием поездов. Гиллиген, поставив ее элегантные кожаные чемоданы у стенки вокзала, коротко спросил: --Опоздали? -- На полчаса. Вот уж не везет! -- Что ж, ничего не поделаешь. Вернемся, что ли, подождем дома? -- Нет, не надо. Не люблю затянутых отъездов. Возьмите мне, пожалуйста, билет. Она подала ему кошелек и, встав на цыпочки, чтобы лучше видеть свое отражение в оконном стекле, ловко и умело поправила шляпку. Потом прошлась по платформе, к восхищению тех случайных зевак, которые всегда скопляются на любом полустанке во всех Соединенных Штатах. А европейцы до сих пор находятся под ложным впечатлением, будто мы всю жизнь только и делаем, что работаем! Принятое решение само по себе уже дает свободу: даже не надо ждать, пока оно будет выполнено. За долгие месяцы она впервые почувствовала себя свободнее, спокойнее внутренне, чем до сих пор. "Нет, не буду ни о чем думать, -- решила она. -- Лучше всего просто быть свободной, не пытаться осознать, что это значит. Все осознанное вызывает какие-то сравнения, связывает тебя противопоставлениями. Надо жить мечтой, не достигая ее, иначе приходит пресыщение. Или тоска. Не знаю: что хуже? Вот доктор Мэгон. Его мечта погибла, воскресла и снова погибла. Наверно, многим это покажется странным. А Дональд, с его шрамом, с парализованной рукой, лежит спокойно в теплой земле, в тепле, в темноте, и шрам у него не болит, и рука ему не нужна. И никаких снов! А тем, с кем он опит рядом, все равно, какое у него лицо. Per ardua ad astrus... А Джонс? Что видит он во сне?" -- Надеюсь, что кошмары, -- сказала она сердито, и какой-то тип, без воротничка, сплюнул табачную жвачку и с интересом опросил: -- Мэм? Пришел Гиллиген с билетом. -- Славный вы человек, Джо! -- оказала она, беря кошелек. Он не ответил на ее благодарность: -- Пойдем, прогуляемся малость. -- А можно тут оставить чемоданы, как, по-вашему? -- Конечно. -- Он огляделся, потом кивнул мальчику негру, который каким-то чудом ухитрился опереться спиной о стальной трос, идущий под углом от телеграфного столба. -- Эй, сынок! Негр сказал: "Сэр?", но не двинулся с места. -- Встань, малый! С тобой белый человек разговаривает! -- сказал его спутник, присевший на корточки у стены. Мальчик встал, и монетка дугой полетела к нему из руки Гиллигена. -- Пригляди за теми чемоданами, пока я вернусь. Ладно? -- Ладно, капитан! -- Мальчик вразвалку подошел к чемоданам и спокойно застыл около них. И сразу заснул стоя, как засыпает лошадь. -- Фу, черт, делают, что им велишь, а сам чувствуешь себя каким-то... каким-то... -- Невзрослым, да? -- подсказала она. -- Вот именно. Будто ты мальчишка, щенок, а они за тобой должны присматривать, даже если точно не знаешь, что тебе от них нужно. -- Смешной вы, Джо. И ужасно славный. Просто жаль, что зря пропадаете! Ее профиль был отчетливо виден, бледный на фоне какой-то темной открытой двери. -- Могу дать вам возможность сделать так, чтоб я зря не пропадал! -- Пойдем погуляем. -- Она взяла его под руку и медленно пошла вдоль путей, чувствуя, как все смотрят на ее ноги. Стальные рельсы убегали, сужаясь, и заворачивали за деревья. Если бы видеть их как можно дальше, даже еще дальше, чем можно видеть... -- Ну, что? -- спросил Гиллиген, хмуро шагая рядом с ней. -- Посмотрите, какая весна, Джо. Взгляните на деревья: уже лето подходит, Джо. -- Да, уже лето подходит. Занятно, правда? Меня всегда как-то удивляет: посмотришь -- все идет своим чередом, помимо нас. Наверно, старушка-природа все делает оптом, ее ничем не удивишь, уж не говоря о том, что ей дела нет -- такие мы, как хотим быть, или не такие. Держась за его руку, она шла по рельсу. -- А какими мы, по-вашему, должны быть, Джо? -- Не знаю каким... какой вы себя считаете, и не знаю, каким я себе кажусь, но одно мне известно: мы с вами хотели помочь природе исправить злое дело, и нам не повезло. В плоских чашечках листьев лежала капля солнца, и деревья словно горели прохладным пламенем заката. Деревянный мостик шел через ручей, тропинка подымалась в гору. -- Давайте посидим на перилах, -- предложила она, подводя его к мостику. И, прежде чем он успел подсадить ее, она повернулась спиной к перилам и легко поднялась на мускулах рук. Она зацепилась носками за нижнюю перекладину перил, и он сел рядом с ней. Давайте покурим. Она вытащила пачку из сумочки, и он взял сигарету, чиркнул, спичкой. -- А кому повезло во всей этой истории? -- спросила она. -- Лейтенанту. -- Неправда. Это в браке ты можешь быть счастливым или несчастным. А в смерти ты ни то, ни другое: ты ничто, -- Это верно. Ему теперь не надо думать, счастлив он или нет... А вот падре повезло. -- В чем? -- Ну, если у человека несчастье, а потом это несчастье проходит -- значит, повезло. Разве не так? -- Не знаю. Что-то вы слишком сложно думаете, Джо. -- А та девушка? Говорят, у ее теперешнего парня денег куча, а мозгов чуть. Значит, ей тоже повезло. -- Думаете, она довольна? -- (Гиллиген внимательно посмотрел на нее и ничего не ответил.) -- Подумайте, сколько удовольствия она получила бы сейчас: овдоветь такой молодой --- как романтично! Уверена, что она сейчас клянет свою судьбу. Он с восхищением посмотрел на нее. -- Мне всегда хотелось быть ястребом, -- сказал он, -- но теперь, пожалуй, мне хочется стать женщиной. -- Господи Боже, Джо! Что за фантазия! -- Ну, а теперь, раз вы уже записались в эти самые сивиллы, расскажите мне про этого франта, про Джонса. Ему-то определенно повезло. -- В чем повезло? -- Ну, как же! Добился чего хотел. -- Но не тех женщин, которых добивался. -- Да, не совсем. Ну, конечно, ему всех не добиться, мало ли чего он хочет. По-моему, он два раза обжегся. Но ему это ничуть не мешает. Выходит, он -- счастливчик. -- (Их сигареты двойной дугой упали в ручей, зашипели.) -- Должно быть, нахальством тоже можно многого добиться от женщин. -- Вы хотите сказать -- как и тупостью? -- Вовсе нет. Какая там тупость. Вот я действительно не могу добиться той, кого хочу, по своей тупости. Она положила руку ему на плечо. -- Вы совсем не тупой, Джо. Но и смелости в вас нет. -- Нет есть. Разве вы можете себе представить, что я стану с кем-то считаться, если захочу чего-нибудь? -- Но я и не представляю себе, что вы можете как-то поступить, не считаясь с другими людьми, Джо. Он обиделся и равнодушно сказал: -- Конечно, воля ваша, думайте как хотите. Знаю, я не такой смелый, как тот малый, из анекдота. Помните? Пристал к женщине на улице, а ее муж заступился, сшиб его с ног. Он встает, очищает грязь, а тут какой-то посторонний и говорит: "Господи помилуй, и часто вас так колотят?" А этот тип отвечает: "А как же, конечно, бывает, но уж зато, когда дело выгорит!.." Видно, он считал, что ему судьба быть битым, -- прибавил он с прежней насмешливой улыбкой. Она рассмеялась. Потом сказала: -- А почему бы и вам не попробовать, Джо? Он смотрел на нее долго, спокойно. Она смело встретила его взгляд, и, соскочив с перил, он повернулся к ней, обнял ее одной рукой. -- Что это значит, Маргарет? Она не ответила, и он, приподняв ее, снял с перил. Она положила руки ему на плечи. -- Нет, для вас это ничего не значит, -- сказал он ей тихо и чуть коснулся губами ее губ. Рука его опустилась. -- Не так, Джо. -- Как -- не так? -- недоуменно спросил он. В ответ она притянула его к себе и поцеловала, медленно и жарко. Но они уже поняли, что, несмотря на все, они друг другу чужие. Он поторопился прервать неловкое молчание: -- Значит ли это, что вы согласны? -- Нет, Джо, не могу! -- ответила она спокойно, не отводя его рук. -- Но почему, Маргарет? Вы никогда не говорили мне -- почему? Он видел ее молчаливый профиль на прошитой закатом листве. -- Если бы я так хорошо к вам не относилась, я бы не стала объяснять. Но у вас такая фамилия, Джо. Не могу я выйти замуж за человека по фамилии Гиллиген. Он обиделся всерьез. -- Извините, -- тупо сказал он. Она прижалась щекой к его щеке. На вершине холма стволы деревьев стояли, как решетка у камина, за ними медленно дотлевали угли заката. --

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору