Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Фальков Борис. Горацио (Письма О.Д. Исаева) -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  -
Борис Фальков Горацио (Письма О.Д. Исаева) 1986 ЗДОЙМЫ АВГУСТ - СЕНТЯБРЬ 1. ОТЦУ В ПОЛТАВУ. Здравствуй, папа! Зачем ты раздуваешь мелочи? Ну, не заш„л я к тебе, будучи в Полтаве. Но меня ждали на вокзале с машиной, чтобы везти дальше. Не мог же я наплевать на людей, сделавших мне такую услугу? Ну, не сразу позвонил. Так ведь нет у меня тут телефона. Чтобы позвонить, что я и сделал в конце концов, надо ездить в Гадяч. Потому как у меня с сельсоветом, где единственный поблизости телефон, пока ещ„ напряж„нные отношения... Но мне кажется, что причина твоего раздражения вовсе не мой проезд инкогнито через Полтаву. А покупка мною недвижимости. То есть, раздражение вызывает тот факт, что я, по твоему мнению, разбогател. А по твоему выражению - "устроился". Разбер„мся. Я купил этот дом, и даже - усадьбу, в Здоймах за 400 рублей. Так что она обошлась мне впятеро дешевле, чем моей сестре е„ дача. Но к ней ты претензий, разумеется, не имеешь. Ты гордишься е„ достижениями, потому что она, по твоему же выражению, "в поте лица трудится". Из этой реплики следует, что мою работу ты работой вовсе не считаешь. Мой образ жизни ты считаешь богемным, то есть - образом жизни приживальщика, тунеядца, мелкого мошенника. А некоторые мои практические успехи расцениваешь как незаслуженные, как свалившиеся мне с чужого стола, из несомненно нечистого источника. А сам я, конечно, просто бездельник и шалопай. И это в лучшем случае. Ибо за этими мягкими выражениями стоит обвинение в преступными действиями добытых благах. Вспоминая, как ты отбирал у меня пишущую машинку, когда я только начинал пописывать свои глупости, а сестра ещ„ пешком под стол ходила, не потея, я понимаю теперь: говоря о сестре - "трудящийся в поте лица инженер", ты имел в виду себя. Отсюда и тво„ раздражение. Может быть, ты вообще и прав, не спорю. И даже признаюсь: в глубине души у меня имеется чувство вины перед тобой и обществом. Но в теперешнем частном случае, когда причина твоего раздражения - собственность стоимостью в 400 рублей, полторы твоей месячной зарплаты!.. Что за мелочность? Или ты полагаешь, что я вообще не имею права на собственность? Тогда ты полностью совпадаешь во мнении с властями, как местными, так и высшими. При вс„м тво„м либеральном оппортунизме, хотел сказать - оппозиционерстве, конечно... Вот, суди сам. Прежде всего, я не имею законного права оформить собственность на себя, поскольку последнее слово - за хозяином всей территории, за колхозом. А его слово - "нет". И закон высший на его стороне. В колхоз я вступать не собираюсь, понятно. Пришлось просить приятеля, которому вступить - раз плюнуть, тем более, что он давно собирался "сесть" на землю. На этого приятеля и оформили мою покупку. Приложив небольшую мзду, разумеется. Приятель, это Володя Бурлюк. У него передо мной преимущества в глазах закона и общества такие: постоянной прописки нет, моральный облик - разведен, бывшая жена его, кстати, моя аспирантка Катя Северцева, через не„ я и познакомился с Бурлюком... Плюс он художник, каково? И обещал малевать сельсовету плакаты. Жить он будет в мо„м доме постоянно, на лето привозить сынишку, которого он успел-таки Северцевой заделать. Но это к лучшему, как раз. Нашей Фуфке будет с кем играть. Да и я нуждаюсь в мажордоме, так сказать. Зимой дом следует протапливать, а я не могу там сидеть круглый год. Дальше. Не успел я тут объявиться сам, как селяне стали ходить на меня смотреть, будто я - бегемот. И целый день кто-нибудь из них торчит у моей ограды. Интересно, что на Володьку, пока он был один, ноль внимания, как он рассказывает. Подноготную покупки селяне, конечно, знают. 400 рублей их не смущают, но они никак не могут понять, почему я купил дом на склоне холма, на "плывунах", то есть, дом, по существу, обреч„нный на гибель. Сложить оба сведения вместе и понять, что иного дома за 400 рублей не купить, они не могут. Предположить, что у меня попросту больше денег нет, тоже. Мои ответы на анкетные вопросы, а все вопросы, конечно, имеют смыслом лишь один вопрос: зачем я это сделал, они всерь„з не принимают. Именно потому, что не могут из них вывести желаемого. Потому стоят у ограды и смотрят: а вдруг они вс„ поймут. То есть, поймают меня на ч„м-то горячем. Подобно тому, как ты меня поймал, по твоему убеждению. Только я приехал - сельсоветчики нанесли кряду три визита. И я трижды был обязан регистрироваться как гость, заполняя помянутую анкету. Как три гостя! Никогда и ни с кем такое не проделывалось, и нигде. Бурлюк объясняет это Чернобылем, что, мол, разыскивают беглых... Ха-ха. Не смешите меня. За сельсоветом грянула уголовка из Гадяча. Значит, сельсоветчики туда доложили. Опять же интересно, что на Володьку - снова ноль внимания, хотя на вопрос о его месте службы он отвечает странным словом: МОСХ. И делает при том ручкой. Удивительно, но это всех удовлетворяет! Наверное, они понимают МОСХ как секретное военное заведение. Вот тебе и ну: а по моим расч„там его должны бы зачислить в деревенские сумасшедшие, как минимум. И с его МОСХОМ, и с этими его играми в толстовца... Они должны были его забросать камнями, по моим расч„там, после чего - у дурдом, у дурдом. А вот же нет! Зато мои вполне нормальные ответы на вопрос о месте работы трижды переспрашиваются. После чего - недоверчивый блеск глаз. Необъяснимо, невероятно, но факт. И очень напоминает другой факт: тебя и тво„ ко мне отношение. И тот же блеск глаз. И, так как ты на их стороне, то вс„ должен знать: объясни мне, почему это вс„ происходит и зачем? Ладно, когда чужие люди, это уже представляется неизбежным, тут возражать поздно и глупо. Ладно, ты: к тебе я привык, значит, опять же нервничать глупо. Но взять того же Бурлюка - он-то чего? Похоже, он заразился от вас всех: дуется, молчит, вроде его чем-то обидели. А мне работать надо, для того и... Хотя, тут я вспомнил, что ты такую работу работой не считаешь. Извини. Если хочешь, прошу прощения и за то, что не заехал к тебе. В знак же примирения приглашаю тебя ко мне. Тут куда лучше, чем на тво„м любимом море. Тут есть: леса сосновые и дубовые, холмы низкие и высокие, долины узкие и широкие. В мо„м дворе живут дикие птицы: дятлы, сойки, над двором летают коршуны и орлы, и ещ„ какие-то без названия, но попугайных расцветок. Река Пс„л описывает петлю, огибая дом, и в ней водятся щуки и сомы. И миллионы мидий. Тут есть также: лодка, заросшие затоки, пересохшие старые русла, парное молоко, ягнята, гуси, помидоры, груши, смородина, цветы и небо. А влажность воздуха - как раз посередине между воздухом пустынь и морским. В мо„м доме: печи, лавка, диван, стулья, прохлада, книги. А с веранды - превосходный вид на всю равнину. Возможно, до самого Китая. Если он, разумеется, есть. Подумай, может, тебе стоит бросить вс„ тво„ и приехать. Езды-то - три часа всего. 4 августа Здоймы. Олег. 2. Е. А. СЕВЕРЦЕВОЙ В МОСКВУ. Потный, похудевший Одиссей поднял измученное житейскими бурями лицо сво„ горе и обв„л очами окрест: вкруг него простирался Рай Божий! С возвышения мостика, с этой удобной веранды, было видно далеко-далеко, вс„-вс„... но не будем оскорблять Рай перечислением его содержимого. Названный и классифицированный он перестанет быть Раем. Итак, при взгляде окрест на щеку Одиссея, впалую и грязную после долгого утомительного путешествия, выкатилась слеза умиления. Гребцы, по его приказанию заткнувшие уши и закрывшие глаза, гребли. Вер„вки, которыми Одиссей был привязан к мачте, впивались в тело. Сам он всеми органами чувств впивался в пейзаж. От волнения он мелко дрожал, и прямая кишка охотно детонировала. Этого он не предусмотрел... Вот тут-то и послышалось то пение! Те звуки! Те самые, ради которых он вс„ это и устраивал. Звуки были невыразимо прекрасны - и ужасны, отталкивающи и притягательны, ненавидимы и уже любимы, мощны и нежны. Короче, это было счастье. Туда, к ним, к их источнику! Такое значение имела попытка тела Одиссея рвануться в ту сторону, откуда то происходило. Попытка всех сил и его души. Но вервие, которым он был привязан к мачте, не отпустило его. Развязать, сволота! Так крикнул он. И ещ„ раз крикнул. Однако, гребцы продолжали уверенно грести: уши их были заткнуты самим Одиссеем. От бессилия и горя Одиссей тоже, как и они, зажмурил глаза. Отчего ущемилась его сл„зная косточка и он заплакал, бессильный в сво„м счастьи. А когда он их открыл - перед ним стояли двое в цивильном, предъявляли удостоверения гадячского уголовного розыска и требовали его паспорт. Сирены состояли на государственной службе. 8 августа Здоймы. Твой Одис. Забыл: гребцы - по-прежнему гребли. 3. ДЖ. Т. РЕВЕРСУ В МАДРИД. Дорогой Джон! Должен тебя огорчить, но легко. Ты, конечно, удивляешься молчанию московского издательства. Не надо: дело с твоим романом несколько затягивается. Но не отменяется! А это - уже очень хорошо. Пока мы с тобой гусарили в Европах, тут, дома, стали происходить перемены. И быстро. Перемены ещ„ только начались, а верхи уже в стремнине. Мы с тобой, хотя и не принадлежим самым верхам, однако примыкаем. Короче, сегодня стиль моей подачи твоей книги вышел из моды. И нужно подавать заново, по-новой. Не беспокойся, однако. Вс„ равно наша рукопись уже зафиксирована как присланная из-за границы. А в этом - никакой ошибки мы не сделали. Смысла в том, что я посылал наше предложение из-за границы, даже прибавилось сегодня. Присланное из-за границы с каждым дн„м вызывает вс„ больший интерес. Может быть, мы чуть поторопились, может быть. Но это не принципиальная ошибка. Да и не ошибка вовсе. Сейчас именно это важно: быть первым, пионером. Ведь не исключено, что уже завтра предложения из-за границы посыпятся вагонами, целыми поездами... А мы, мы с тобой будем на гребне волны. Даже впереди гребня. Поэтому нам не тормозить, а поспешать следует. И я уже на днях высылаю в издательство вс„ необходимое, поскольку почти вс„ уже сделал. Проделанное раньше вовсе не выкидывается, оно лишь дополняется. Таково соглашение с издателем Клюненко. Который, кстати, поговаривает о - не падай в обморок! - возможном переходе издательства на самоокупаемость. Ты знаешь, что это означает на нашем жаргоне: он собирается стать капиталистом. На наш лад, разумеется. Что ещ„? Здесь, в деревне, работается легче, чем в Мадриде. И наши кельты - то есть туземцы - не столь экспансивны, но главное: спят, как нормальные люди, по ночам. А не как ваши там, когда и как попало. Так что ночи в мо„м полном распоряжении. 8 августа Здоймы. Твой друг Исаев. 4. Ф. В. КЛЮНЕНКО В МОСКВУ. Дорогой Ф„дор Васильевич! Постарался как можно быстрее исполнить Ваши пожелания. Дов„л до конца описание книги Реверса, а также переделал в новом духе рецензию на не„ и портрет автора. Бумаги прилагаю в указанном порядке. Ещ„ раз: Вы не должны думать, что я поначалу пытался обмануть лично Вас. Я просто следовал правилам игры, существовавшим до тех пор, и не знал о введении новых. Что ж, теперь я переиграл вс„ согласно этим новым правилам. Вы говорите - потребуется стать и новым человеком? Что ж, и это выполнимо. Если очень надо. Кажется только, что нам с Вами не прид„тся меняться во многом... Не так ли? Если я, по Вашему мнению, набрался в последнее время цинизма и неверия, в том числе и в благотворность перемен, и в конечном итоге - в разумные цели истории, в прогресс... то я пригляжу за собой. Но, по моему мнению, это не цинизм, а реакция на переходный период, когда старые правила уже не работают, а новые ещ„ не работают. На разреженность атмосферы, на непредсказуемость и ненад„жность ветров в такой атмосфере, на трудности лавирования при внезапных "дуновениях чумы". Извините, по-новому: дуновениях свободы. *** ТАБЛИЧКА ЧЕТВ‚РТАЯ. Второй том хроники дал„к от простого - линейного - изложения событий. Намерения автора явно меняются. Теперь он занят тем, что выводит на первый план иные, но отнюдь не новые фигуры: Одре и Гувернала. Эти персонажи не могут обойтись друг без друга, но и противостоят друг другу, словом и делом. Один из персонажей различает эти понятия, слово и дело, другой - напротив, сливает. Второй, например, полагает, что сказать или написать достаточно, чтобы превратить, пресуществить сказанное и писаное в дело. Но первый, Одре, постоянно нарушает предписания хроники Гувернала, разрушает его дело. А сам Гувернал продолжает предписывать, то есть, строить, перестраивать, отстраивать разрушающееся заново. Таким образом, Гувернал пытается создать повествование нового типа, и вместе с ним - нового типа историю, государство, личность, эти вечно новые общечеловеческие ценности. А Одре сопротивляется этому, пытаясь оставить вс„ как есть. То есть, становясь противником самого прогресса. Он даже утверждает, что прогресса нет вовсе, ибо не существует ни будущего, ни прошлого. А есть лишь настоящий, протекающий лишь сейчас сквозь нас неделимый миг. Cтало быть, Гувернал подвижен, а Одре статичен. Гувернал в стремнине цивилизаторского шествия, а Одре стоит на его пути, подобно неподвижному камню. Короче, Гувернал пишет историю впер„д, а Одре назад. Точнее - рв„т его манускрипт на мелкие клочья, а клочья перемешивает, чтобы ни один исследователь не смог их уложить в прежний линейный порядок. Парадокс в том, что именно Одре вед„т активное расследование фактов, изложенных в манускрипте. А значит, как никто другой способствует движению его фабулы. В основном, второй том состоит из рассуждений Гувернала, вошедших и не вошедших в хронику. Прич„м оста„тся неясным, где там эта хроника есть, а где нет. И каковы вообще отношения между хроникой и существованием. Похоже, они скачут рука в руку, иногда меняясь местами. Под копыта скачущих попадаются и препятствия: анахронизмы, метафоры, юмор, бл„стки поэзии... но вс„ это успешно перемалывается в прах копытами летописца. И самой хроники, разумеется. И существования, конечно. Находясь по ту сторону существования хроники, Одре и вед„т сво„ расследование, как теоретическое, так и экспериментальное. Вот почему в этом томе рядом уживаются вещи, обычно друг к другу не приближающиеся, взаимно отталкивающиеся. Здесь же они вполне мирно сосуществуют в симбиозе, взаимно помогая себе развиваться. Так, на страницах, посвящ„нных собственно Гуверналу, могут рядышком стоять: проект Государства-Бегемота и описание нового облика современного Христа как не воскресавшего Бога, поскольку никогда не умиравшего, вечного. Прич„м государство понимается как рыцарская демократическая республика, что означает демократию только для рыцарей, то есть, республику только для приверженцев и реформаторов демократического Бегемота, рыцарей-республиканцев. Страницы, посвящ„нные отношениям Тристана и Изольды на Корабле Любви, весьма изощр„нным, смешиваются с позднейшими ч„рными парусами на смертном корабле Тристана. Исследуются все возможные источники происхождения этих парусов: от греческого мифа о Тесее - до журнала "Вокруг света", московского ежемесячника. Благодаря интенсивности расследования, Тесей также приобретает черты Тристана, а заодно и Гамлета, который, впрочем, встречается в книге вс„ реже и реже. Кстати, и Тесея жд„т та же участь. Зато в книге нередко встречается описание болезненного состояния Гувернала перед ночным свиданием с Бранжьеной. Состояние вызвано внезапно поднявшимся давлением крови в сосудах, и воздуха в черепной коробке, от которого сначала сминаются, а потом разбухают его мышцы, мозг и все периферийные части тела, железы вздуваются, гипофиз буквально сорван с места пришедшими в движение костями! Короче: это состояние накануне катастрофы, взрыва. Что и приводит хрониста к изобретению пороха. "Ведь если части тела моего," так рассуждает он, "могут взорваться, чему порукой мои чувства, то почему бы любому иному веществу не иметь тех же свойств, чему порукой мой ум?" Описание разбухшего от любовного чувства Гора удивительно сходно с описанием Морхольта перед боем. Тут и глаз, выкатившийся на щеку за секунду до взрыва, и другой глаз, спрятавшийся глубоко в глазницу, откуда его никакой аист своим длинным клювом не достанет, и вообще - в поэтическом приступе Гор превращает себя всего в кратер!.. В вулкан, разорванный вырвавшейся изнутри мощью и покрывшийся радиальными трещинами. На соседних страницах смешивается рецепт изготовления домашних животных в колбах и средство от импотенции, и это следует особо отметить, то и другое. Далее же излагается оригинальный взгляд на существование в целом как на полуавтоматическую попытку присвоения каждым, то есть - личностью, аттрибутов общепринятых: женщин, богов, еды, оружия, музыки и машин. И прочего. То есть, чтобы быть уверенным в собственном личном существовании - необходимо быть как все. Из этого выводятся довольно простые правила искусства жить, потому что - раз таковые правила в принципе возможны, то их легко распределить, как и все прочие семь наук, по тривиуму и квадривиуму. А поскольку существует список и семи искусств, то легко соединить искусство жить с жизнью самого искусства. В предисловии Гора к основам этого нового искусства эгоизм рассматривается как любовь к самой любви, к размножению себя, а альтруизм - как любовь к смерти, к самоуничтожению. Прич„м предвкушения любви и смерти становятся их же послевкусиями. Наконец, затрагивается центральный предмет хроники, мощнейшее средство превращения и, он же, совершеннейшее превращение сам по себе: любовный напиток, выпитый Тристаном и Изольдой на корабле, и давший жизнь столь значительным последствиям. Описываются составные части напитка и возможности его промышленного изготовления. Нет никаких причин сомневаться в доходности такого предприятия, пишет Гувернал, ибо "если б он был просто надувательством, прокисшим вином или пивом, то не случилось бы ничего такого. Но ведь Тристан, выпив его, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО изверг семя! Как минимум, это достойно удивления. Правда, он сделал это в воздух, но суть дела от того не меняется." Именно последнее обстоятельство породило диалог хроники, столь эффектно раcположенный в части третьей тома первого, перелистаем книгу назад: - А что, если у нас будет маленький? (Изольда, восхищ„нно.) - Большенький. (Тристан, со скрытой иронией.) Никаких разъяснений к диалогу не прилагается. Но внимательный глаз и не нуждается в них. Снова перелистаем книгу впер„д. Извержение семени "достойно удивления", говорит Гор, а что в том, собственно, удивительного? "Тристану пятнадцать лет", записано в хронике ещ„ совсем недавно. Прибавим к этому возрасту полгода, чтобы не расходиться во времени со страницей, описывающей актуальный, протекающий в нас нынешний миг. Ну, и что из этого? Само по себе извержение семени в этом возрасте удивления не заслуживает, как бы впечатлителен ни был наблюдатель. Настояния же на этом - на возрасте и извержении - хрониста просто подозрительны. Слишком юн его герой? Не смешите. Приходится предположить, что юность героя, надо

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору