азу
командующего КБФ перешли в энергичную контратаку по всему периметру  обороны
и даже оттеснили противника на несколько  километров.  Под  прикрытием  этой
контратаки в 16 часов  началась  посадка  войск  на  транспорты.  Весь  день
фашисты вели сильный артиллерийский и минометный огонь по пунктам посадки  и
по Таллиннскому рейду, но флот не понес никаких потерь, да и в  войсках  они
были незначительны.
     Нельзя не отметить,  что  этот  успех  был  обеспечен  также  благодаря
умелому использованию корабельной и береговой артиллерии. Командование 10-го
стрелкового корпуса отмечало после окончания операции:
     "Исключительная   настойчивость   командиров   штаба   КБФ   и   личное
руководство, помощь Военного совета КБФ помогли бесперебойно грузить  войска
и раненых; фактически в течение 6 часов была пропущена главная масса  войск,
без суматохи, организованно"{15}.
     Утром 28 августа корабли и суда вышли  на  рейд;  началось  заграждение
гаваней Таллинна и уничтожение наиболее важных объектов.
     По плану конвои и отряды боевых кораблей должны были выйти в  море  еще
ранее, в ночь на 28 августа. Но накануне вечером начался шторм. Семибалльный
норд-ост задержал начало операции более чем на 12 часов: катера, тральщики и
другие малые суда  не  могли  идти  в  такую  погоду.  В  результате  минные
заграждения пришлось форсировать ночью.
     В 14 часов 28 августа начал движение  первый  конвой,  через  пятьдесят
минут - второй, а за ним последовали и остальные.  Около  16  часов  покинул
рейд отряд главных сил. К 22 часам боевые корабли и конвои вытянулись в одну
линию длиной около 15 миль.  Впереди  шел  отряд  главных  сил  во  главе  с
крейсером "Киров". На нем находился Военный совет флота.
     С момента выхода из Таллиннского залива и вплоть до наступления темноты
корабли и транспорты подвергались непрерывным атакам с воздуха.  Затем  были
замечены плавающие мины.
     Первые потери  имели  место  вскоре  после  18  часов,  когда  на  мине
подорвался  и  затонул  транспорт  "Элла".  Через  25  минут  от   попадания
нескольких авиационных бомб затонул ледокол "Вальдемарс".  В  это  же  время
самолеты атаковали транспорт "Вирония".
     Быстро  надвигались  сумерки.  Силуэты  концевых  \85\  кораблей  четко
вырисовывались на фоне зарева пожаров, полыхавших  в  оставленном  Таллинне.
Огромные столбы пламени и черного дыма, то тут, то там поднимавшиеся из воды
к небу, возвещали о гибели транспортов и кораблей.
     Но вот наступила  темнота.  Смолк  злобный  вой  фашистских  самолетов.
Однако на кораблях  и  после  этого  не  могли  вздохнуть  спокойно.  Теперь
усилилась опасность, грозившая из воды:  всплывшие  на  поверхность  якорные
мины трудно было различить в темноте среди  множества  обломков  и  разбитых
шлюпок. Ночь на 29 августа, первая ночь перехода, оказалась для флота  самой
тяжелой.
     Иногда корабли проходили  вплотную  между  двумя  минами.  Краснофлотцы
шестами, а то и руками отталкивали страшные шары от борта. Тральщикам  из-за
частых взрывов мин приходилось  то  и  дело  восстанавливать  тралы,  и  это
задерживало движение отрядов боевых кораблей, шедших следом.
     Вскоре  в  дополнение  к  минной  опасности  прибавились  и  другие   -
артиллерийский обстрел с мыса  Юминда-нина  и  удары  торпедных  катеров  из
финских шхер. Катера атаковали  крейсер  "Киров"  и  другие  корабли.  Лидер
"Минск", шедший под флагом  начальника  штаба  флота  контр-адмирала  Ю.  А.
Пантелеева, отразил артиллерийским огнем две атаки торпедных катеров.  Пушки
крейсера "Киров" заставили замолчать вражескую батарею на мысе  Юминда-нина.
Но дальше идти в темноте было невозможно - боевые корабли  и  транспорты,  с
борта которых уже нельзя  было  рассмотреть  плавающие  мины,  в  том  числе
подсеченные впереди идущими  тральщиками,  то  и  дело  подрывались.  Потеря
нескольких кораблей и судов заставила  командующего  флотом  приказать  всем
встать на якорь до рассвета, несмотря на сильное  желание  использовать  для
движения ночь, когда нет опасности с воздуха.
     С рассветом корабли и суда продолжили  путь  на  восток.  На  последнем
участке перехода флот отразил множество ударов с  воздуха.  Атаки  вражеских
самолетов следовали одна за другой.
     Днем 29 августа отряд главных сил прибыл в  Кронштадт.  Этот  день  был
особенно тяжелым для транспортов и вспомогательных судов, которые  не  имели
сильной зенитной артиллерии и не могли идти со скоростью боевых кораблей.  К
тому же они не были прикрыты  нашими  истребителями.  Пользуясь  этим,  \86\
немецко-фашистская авиация преследовала их с утра до ночи.
     Западный Гогландский плес был свидетелем героической  борьбы  советских
людей  за  спасение  своих  судов.  Так,  учебный  корабль  "Ленинградсовет"
выдержал  более  ста   налетов   бомбардировщиков.   Транспорт   "Казахстан"
подвергался ожесточенным атакам самолетов в течение всего дня. На его  борту
находилось до 5 тысяч человек, в том числе 356 раненых. Утром вблизи острова
Вайндло при очередном вражеском налете одна из бомб попала в мостик,  вывела
из  строя  рулевое  управление  и  машину.  На  "Казахстане"  возник  пожар.
Несколько часов все, кто находился на судне, боролись с огнем. В  это  время
вражеские самолеты  продолжали  атаки,  сбрасывая  бомбы  и  обстреливая  из
пулеметов транспорт и плававших в воде людей. Подошедшие тральщики подбирали
тонущих. Транспорт тем временем сносило к острову Вайндло.  Из  высадившихся
затем  на  берег  2300  бойцов  и  командиров  был  сформирован   полк   под
командованием полковника Потемина. Он немедленно начал готовиться к  обороне
острова. Через несколько дней  транспорт  "Казахстан"  пришел  в  Кронштадт.
Полк, сформированный Потеминым, был доставлен различными мелкими кораблями и
катерами сначала  на  остров  Гогланд,  а  затем  в  Кронштадт  и  принял  в
дальнейшем активное участие в обороне Ленинграда.
     Так завершился редкий по трудности и опасности прорыв  Краснознаменного
Балтийского флота из Таллинна. Личный  состав  флота  и  эвакуируемых  войск
проявил в этом переходе беспредельное мужество и храбрость. Героями были  не
одиночки, а сотни, тысячи красноармейцев, краснофлотцев и командиров.
     Задача,  поставленная   перед   Краснознаменным   Балтийским   флотом,-
прорваться в район Ленинграда -  была  решена.  Боевое  ядро  флота  удалось
сохранить, оно сыграло затем важную роль в обороне  города  Ленина.  Попытка
врага уничтожить силами авиации  основной  костяк  кораблей  КБФ,  связанных
обороной конвоев в тесном и пересеченном островами  районе  моря,  оказалась
безуспешной. Из  195  кораблей,  транспортных  и  вспомогательных  судов  53
погибли на переходе. При  этом  ни  один  боевой  корабль  не  был  потоплен
пикирующими бомбардировщиками, несмотря на их многочисленные атаки.
     Самой трагической потерей в таллиннском  переходе  была  гибель  людей.
Транспорты и корабли приняли \87\ на борт 23 тысячи человек. Погибло более 4
тысяч.
     Впоследствии некоторые товарищи высказывали мнение, что  Военный  совет
КБФ допустил ошибку, отказавшись использовать  для  прорыва  южный  фарватер
из-за  опасной  близости  побережья,  занятого  противником,   имевшим   там
артиллерию. Сейчас можно  только  гадать,  легче  ли  был  бы  прорыв  южным
фарватером.
     Высказывалось немало и иных мнений.
     Для меня бесспорно одно - то, что эвакуацию Таллинна  в  целом  следует
признать успешной, хотя  тогда  и  были  допущены  определенные  промахи.  И
правильно  поступил  Главный  морской  штаб,  который  стремился  не  только
проанализировать события, но и найти ошибки, чтобы их не повторили на других
флотах. Не случайно в  конце  сентября,  когда  Ставка  приняла  решение  об
эвакуации Одессы, на Черноморский флот были даны подробные указания  о  том,
чего следует избегать, памятуя опыт эвакуации Таллинна.
     Наши потери при прорыве  флота  из  Таллинна  в  Кронштадт  могли  быть
значительно меньшими, имей мы не  три  с  половиной  десятка  тральщиков,  а
минимум сотню. Но где их было взять?
     Беда состояла не только в том, что до войны мы мало строили тральщиков.
Одна из причин  больших  потерь  заключалась  в  недостаточной  сплаванности
боевых  кораблей  с  тральщиками  и  особенно  в   отсутствии   сплаванности
транспортов и вспомогательных кораблей. При переходе тесными,  пересеченными
районами в условиях большой минной опасности нам дорого обошлось то,  что  в
мирное время мы мало отрабатывали сплаванность. Боевые корабли, сведенные  в
специальные отряды, имели задачу прикрыть  транспорты  от  ударов  торпедных
катеров и подводных лодок. После того как  был  пройден  Гогланд,  они  ушли
вперед, а транспорты, не имевшие достаточных зенитных средств, оказались, по
существу, без  защиты  от  настойчивых  и  массированных  налетов  вражеской
авиации. Тех же  боевых  кораблей,  которые  оставались  в  непосредственном
охранении транспортов, оказалось слишком мало для отражения атак с воздуха.
     Результат был бы, возможно, другой, если бы большая  часть  эскадренных
миноносцев и сторожевых  кораблей  охраняла  транспорты  по  всему  маршруту
перехода. Но об этом легко рассуждать теперь.
     И все же Краснознаменному Балтийскому флоту \88\ удалось в  чрезвычайно
трудных условиях вывести из  осажденного  Таллинна  в  тыловые  базы  девять
десятых боевых кораблей. Огромной заслугой команд  кораблей,  особенно  тех,
что составляли отряд прикрытия, является спасение людей с  гибнувших  судов.
Благодаря  их  беспримерному  героизму  из  17  с  лишним   тысяч   человек,
находившихся на тонущих судах или уже в воде, более 12 тысяч человек удалось
спасти и доставить в Кронштадт.
     Переход кораблей Балтийского флота в Кронштадт  в  конце  августа  1941
года трудно назвать эвакуацией гарнизона. Это  был,  по  сути  дела,  прорыв
Балтийского  флота  в  Кронштадт  Финским  заливом,  оба   берега   которого
находились в руках противника. Корабли действительно  "прорывались"  -  ведь
минные поля, немецкая авиация и катера противодействовали на каждом шагу.

ВСТРЕЧИ С СОЮЗНИКАМИ
     В первых числах июля  1941  года  в  Москву  прибыли  члены  английской
военной миссии. Чаще всего мне приходилось встречаться с контр-адмиралом Дж.
Майлсом, но первым меня посетил генерал М. Макфарлан. Его  посещение  хорошо
запомнилось еще и потому, что  в  тот  жаркий  июльский  день  он  явился  с
официальным визитом... в  шортах...  Хотя  я  знал,  что  шорты  допускаются
английской летней формой, однако был все же несколько обескуражен и  шутливо
намекнул Макфарлану на слишком короткие брюки.
     12 июля меня вызвали в Кремль  и  передали,  что  предстоит  подписание
англо-советского  соглашения.  Как  стало  известно  позднее,  в   эти   дни
английский посол Стаффорд Криппс имел две беседы с И. В. Сталиным.
     На церемонии подписания соглашения{16} присутствовал генерал Макфарлан.
После подписания соглашения Сталин долго беседовал с Макфарланом  -  старшим
военным  представителем  нашего  союзника  Англии.  Обсуждались   конкретные
проблемы   совместного   ведения   войны   против    Германии.    Соглашение
предусматривало взаимную  помощь  и  содержало  обязательства  не  заключать
сепаратного мира. \89\
     С подписанием соглашения рассеялись,  между  прочим,  и  наши  сомнения
относительно  миссии  сидевшего  в  Англии  гитлеровского  посланца   Гесса:
англичане не пошли на  сговор  с  фюрером.  Московское  соглашение  нарушило
замыслы Гитлера воевать поочередно  на  Западе  и  на  Востоке.  Теперь  ему
предстояло вести войну одновременно на два фронта.
     Выступая по радио вечером 22 июня, Черчилль заявил,  что  за  последние
двадцать  пять  лет  никто  не  был   более   последовательным   противником
коммунизма, чем он. Но теперь у англичан одна  неизменная  цель:  они  полны
решимости уничтожить Гитлера и нацистский режим. Поэтому любое  государство,
которое борется против нацизма, получит их помощь.
     - Такова наша политика,- заключил премьер.- Мы окажем России и русскому
народу всю помощь, какую только сможем.
     Макфарлана я видел еще один-два раза, а позднее узнал, что он  назначен
военным губернатором Гибралтара. С Майлсом же виделся часто.  Этот  строевой
адмирал держался без лишней чопорности и дипломатии.
     Уже при первой встрече у нас зашел разговор  о  совместном  обеспечении
намечавшихся морских коммуникаций, и  Майлс  обещал  немедленно  доложить  в
адмиралтейство свои соображения, возникшие в результате нашей беседы.  Затем
говорили о взаимной технической информации. В двух областях опыт  и  техника
английского флота могли быть нам полезны: у англичан  был  большой,  хотя  и
печальный, опыт борьбы с электромагнитными минами, а, кроме того, их  боевые
корабли имели более  совершенные  радиолокаторы.  Майлс  любезно  согласился
немедленно запросить свое начальство о возможности передачи  нам  информации
по этим вопросам и выразил уверенность, что ответ придет  быстро.  Затем  он
сообщил об успехах своих соотечественников в области  гидролокации.  Испытав
на себе силу подводного оружия в первую мировую  войну,  англичане  долго  и
упорно искали средства борьбы с подводными лодками. И вот появился "асдик" -
прибор, который позволял  на  ходу  и  на  сравнительно  большом  расстоянии
обнаруживать подводные лодки.
     Забегая вперед, хочу подчеркнуть, что  особой  помощи  от  англичан  по
минному делу мы не получили. Они предоставили нам лишь  несекретные  образцы
мин, не имевшие большой ценности. \90\
     Мы же, со своей стороны, всячески стремились помочь союзникам, когда  в
наших руках оказывались образцы немецких мин и торпед.
     Когда со  временем  возросли  перевозки  военных  грузов  из  Англии  в
Архангельск и Мурманск,  на  Севере  была  организована  специальная  группа
конвоев из английских моряков; руководил ею глава миссии адмирал Дж.  Майлс.
После тяжелого и опасного перехода, который нередко  сопровождался  большими
потерями, командиры конвоев приезжали из Архангельска в Москву, и я принимал
их,  выражая  благодарность.   Майлс,   как   правило,   сопровождал   своих
соотечественников. Мы усаживались за  стол  в  комнате  отдыха  и  воздавали
должное мужеству тех, кто вел конвой. Возглавлять конвой назначались опытные
моряки, призванные на службу в военное  время.  Им  присваивалось  временное
звание "коммодор" - нечто среднее между капитаном 1 ранга и контр-адмиралом.
Эти пожилые офицеры, несшие  тяжелую  службу,  были  достойны  большего,  но
консерватизм в английском флоте, видимо, не позволял нарушать установившиеся
традиции.
     Распрощались мы с контр-адмиралом Майлсом в 1943 году. Пожимая ему руку
в последний раз, я не думал, что он  когда-нибудь  напомнит  о  себе.  А  он
напомнил. Когда Германия капитулировала и на Потсдамской конференции  решили
разделить трофейный немецкий флот, три адмирала -  советский,  английский  и
американский - осуществляли выполнение этих решений. После моего отъезда  из
Потсдама наш флот представлял в комиссии адмирал Гордей  Иванович  Левченко.
Он и передал однажды привет от вице-адмирала Майлса.
     - А, старый знакомый! - заметил  я  и,  зная,  что  англичане  неохотно
пошли-на дележ немецкого флота и всячески тормозили его, не без  любопытства
спросил, как ведет себя Майлс.
     Левченко рассказал, что, когда все трофейные корабли были  распределены
на три приблизительно равные группы и по каждому классу  кораблей  составили
три списка, а затем  начали  тянуть  жребий,  Майлс  охотно  предложил  свою
фуражку, куда сложили бумажные трубочки,  и  с  удовольствием  вытащил  свое
"счастье". Но я забежал далеко вперед.
     Летом 1941 года нас очень интересовало отношение США к войне в  Европе.
Америка в то время еще не выступала открыто на стороне Англии  и  Советского
Союза, \91\ но ее помощь Великобритании, возраставшая с каждым днем,  должна
была рано или поздно привести к открытому конфликту со странами "оси",  хотя
обострившиеся отношения с Японией до поры до времени еще  связывали  Америке
руки.
     В Москве ждали прибытия представителя Соединенных Штатов.  Им  оказался
ставший  известным  в  годы  войны  влиятельный   советник   и   специальный
представитель президента Ф. Рузвельта Гарри Гопкинс. Он приехал в  Москву  в
конце июля 1941 года. Посещение Гопкинса запомнилось  мне  особенно  потому,
что он прибыл в Советский Союз, а затем улетел от нас на Британские  острова
через Архангельск, и мне довелось  заниматься  обеспечением  его  встречи  и
проводов.
     Однажды вечером, когда я в числе других товарищей был у И. В. Сталина в
особняке близ станции  метро  "Кировская",  где  обосновалась  Ставка,  была
объявлена воздушная тревога. Все отправились  в  убежище.  Чтобы  попасть  в
него, нужно было выйти во двор, перебраться  по  узким  мосткам  к  лифту  в
большом соседнем здании и спуститься в метро.
     По дороге Сталин продолжал начатый незадолго рассказ  о  беседе  в  тот
день с Гопкинсом. "Да, видимо, нам придется вступить в войну",-  запомнились
мне слова Гопкинса, которые повторил в разговоре с нами И. В. Сталин.  Думал
ли Гопкинс, говоря  это,  о  войне  с  Германией,  ибо  американо-германские
отношения к  тому  времени  находились  на  грани  военного  конфликта,  или
предвидел провал шедших в  Вашингтоне  переговоров  с  Японией?  Вступит  ли
Америка в войну? Решение этого вопроса имело тогда большое значение.
     Как мне стало известно  позднее,  в  переговорах  Сталина  с  Гопкинсом
важное место занимал вопрос о номенклатуре и количестве грузов, намечавшихся
к отправке в Советский Союз, и о проводке караванов судов к нашим берегам.
     1 августа Гопкинс был  в  Архангельске  и  разговаривал  с  командующим
Беломорской военной флотилией контр-адмиралом М. М. Долининым, от которого я
вскоре получил телеграмму:
     "...Гопкинс снова предупредил меня о  большом  потоке  грузов,  которые
пойдут  морем  в  Архангельск.  Интересовался,  можем   ли   мы   обеспечить
одновременную проводку двадцати транспортов в Белое море  в  зимнее  время".
\92\
     Вечером 1  августа  Гопкинс  улетел  на  Британские  острова.  При  его
значительном содействии в сентябре - октябре 1941 года состоялась Московская
конференция представителей СССР,  Англии  и  США.  На  конференции{17}  были
решены важные вопросы объединения усилий трех великих держав для  достижения
победы  над  фашистской  Германией  и  вопросы   помощи   Советскому   Союзу
снабжением.
     В то время, не без влияния Гопкинса, президент США Ф. Рузвельт  занимал
положительную позицию относительно того, чтобы британские вооруженные силы в
Европе действовали активнее.  Черчилль,  как  известно,  придерживался  иной
точки зрения: второй фронт был открыт только летом 1944 года.
     Ближе познакомиться с Гопкинсом мне довелось  значительно  позднее,  на
Крымской конференции в 1945 году. В мае 1945 года он с женой снова прибыл  в
Москву и присутствовал на дипломатическом приеме Наркоминдела в особняке  на
Спиридоновке. Рядом с молодой,  пышущей  здоровьем  женой  Гопкинс  выглядел
плохо. Приветливое лицо его было очень бледно. В  то  время  он  был  тяжело
болен и скончался в 1946 году.
     Теперь нам известно, кто из политических деятелей  США  и  Англии  и  в
какой  степени  искренне,  доброжелательно   относился   к   нашей   стране.
Дальновидный политический деятель Ф. Рузвельт был прогрессивнее многих, и  в
частности - прогрессивнее своего преемника Г. Трумэна. За это его до сих пор
осуждают реакционеры-соотечественники. Его коллега по тройственной  коалиции
У. Черчилль, как известно, не скрывал своей неприязни к советскому строю. Но
он вынужден был, учитывая мощь Красной Армии, отдавать ей должное, хотя  ряд
бесед между ним и Сталиным, на которых я присутствовал, свидетельствовал  не
только об имевшихся противоречиях, но порою да