мелем на хвосте  и  тот  наделает  меньше
шуму  и  добьется  большего  успеха.  Давайте-ка  обсудим  положение.  -  Он
выразительно уставился в землю, словно обдумывая  некую  глубокую  мысль.  -
Первое: пропало небывало огромное число кошек. Второе: у нас нет ни  единого
соображения, что или кто  этому  причиной.  Третье:  на  сегодняшнем  Обнюхе
собрались  лучшие  и  мудрейшие  коты  наших  лесов  и  не  могут  разрешить
головоломку. Следовательно... - Фуфырр умолк, смакуя ожидаемое  впечатление.
- Следовательно, хоть я и согласен, что охрану и все прочее нужно  обсудить,
важно, по-моему, чтобы более высокие умы - да, даже повыше наших - узнали об
этом положении. Мы сейчас расстроены и  перепуганы,  и  у  нас  нет  другого
выбора, кроме как уведомить об этих событиях  Посвященных.  Я  полагаю,  нам
следует послать делегацию ко Двору Харара. Наш долг  -  оповестить  королеву
Кошачества!  -  Совершенно  довольный  собой,  Фуфырр  сел  среди  ужаса   и
удивления, забурливших вокруг.
   - Ко Двору Харара? - задохнулся Грязепыт. - Никто из Заопушечного Племени
вот уже двадцать поколений не бывал возле Трона Первородных!
   Пронесся еще более взволнованный ропот.
   - И никто из Племени с этой стороны  Опушки!  -  сказал  Жесткоус.  -  Но
по-моему, Фуфырр прав. Мы всю ночь напролет слушали эти истории, и ни у кого
не появилось ни малейшей мысли, что надо делать.  Может  быть,  такая  мысль
найдется где-нибудь далеко от нас... Надо послать делегацию.
   Толпа на миг  притихла;  двое,  не  сговариваясь,  хором  выпалили:  "Кто
пойдет?" Это вызвало новый  шум.  Остроух  выпустил  когти  и  со  значением
помахал ими в воздухе, утихомиривая всех. Фуфырр заговорил:
   - Что ж, это будет долгое и опасное путешествие. Полагаю, понадобятся мои
познания и мудрость Верховного Старейшины. Я иду.
   Прежде чем кто-нибудь успел на это отозваться, за  спиной  у  собравшихся
раздалось внезапное рычание и вперед выступила Носопырка. Она была  подругой
Фуфырра, родившей ему бесчисленные выводки, и не  терпела  никакого  вздора.
Пошла прямо на Фуфырра и впилась в него взглядом.
   - Никуда ты не пойдешь, старый мышегуб. Собираешься отвалить в  чащобу  и
всю ночь распевать там свои мерзкие охотничьи песни, пока я тут сижу  словно
дикобраз? - прошипела она. - Собираешься подыскать  при  Дворе  какую-нибудь
стройненькую ф е л у, а?  Да  пока  ты,  с  твоими-то  изношенными  костями,
приступишь к делу, она успеет состариться,  как  я,  -  так  какая  разница?
Старый негодник!
   Пытаясь выручить Фуфырра, Жесткоус быстро проговорил:
   - Это верно, Фуфырр! Я считаю, ты не должен  идти.  Твоя  мудрость  нужна
Племени здесь. Нет, долгое путешествие такого рода  для  молодых  котов:  им
нипочем путешествовать зимой.
   Он огляделся, и когда его взгляд скользнул по Фритти,  юный  кот  на  миг
невыразимо взволновался. Но взгляд Жесткоуса передвинулся и  остановился  на
Остроухе. Видавший виды старый кот встал под взглядом миннезингера, ожидая.
   - Остроух, ты уже далеко не молод, - сказал Жесткоус, - но еще достаточно
силен и умудрен знаниями о Наружном Лесе. Ты готов возглавить делегацию?
   Остроух склонил голову в знак согласия. Жесткоус повернулся к Верхопрыгу,
который, вскочив на ноги, стоял, казалось, сдерживая дыхание.
   - Ты тоже пойдешь, молодой охотник,  -  продолжал  Певец  Премудрости.  -
Знай: то, что ты выбран, - честь для тебя, и  веди  себя  соответственно.  -
Верхопрыг чуть заметно кивнул и сел.
   Жесткоус повернулся к Фуфырру, увлеченному почти бессловесной  потасовкой
с Носопыркой.
   - Дружище, не подберешь ли еще одного посланца? - спросил он.
   Фуфырр  снова  вспомнил  про  Обнюх  и  медленно  обвел   круг   глазами.
Собравшиеся затаили дыхание, пока он медлил, обдумывая.  Наконец  он  сделал
знак  молодому   трехлетнему   охотнику   по   имени   Перескок-Через-Поток.
Хвосттрубой ощутил острую боль  разочарования,  хотя  и  знал,  что  слишком
молод, чтобы надеяться на удачу. Пока Фуфырр и Жесткоус  внушали  Перескоку,
как велика его ответственность, Фритти чувствовал странную, грызущую  сердце
тоску.
   Когда все  три  делегата  встали  перед  собравшимися,  Остроух  выступил
вперед, чтобы принять весть, которую они отнесут к  древнему  Двору  Харара.
Фуфырр снова поднялся.
   - Никто не путешествовал туда, куда вы пойдете, - начал он. -  У  нас  не
хватает знаний, чтобы  вас  наставить,  но  песни,  что  звучат  при  Дворе,
известны и здесь. Если вы  сумеете  выполнить  свой  долг  и  доберетесь  до
королевы Кошачества, скажите ей,  что  Старейшины  Стены  Сборищ  -  по  эту
сторону Опушки на краю ее владений -  заверяют  ее  в  своей  преданности  и
просят ее  помощи  и  руководства  в  этом  деле.  Скажите  ей,  что  зараза
исчезновений - Харар ее дери! - коснулась не только котячества и  любопытной
молодежи, но и всего Племени. Скажите, что мы сбиты с толку и у нас  слишком
мало мудрости, чтобы справиться с этой напастью. Если королева пошлет весть,
вы обязаны доставить ее нам. - Он умолк.  -  Ах  да.  И  еще  -  вы  обязаны
помогать и содействовать своим товарищам до конца, даже если  вас  постигнет
неудача.
   Здесь Фуфырр опять остановился и на миг вновь стал старейшим котом  клана
Стены Сборищ. Опустил глаза и поскреб лапой землю.
   - Мы все надеемся, что Муркла не оставит вас своими милостями и  сохранит
вас живыми-здоровыми, - добавил он. Вверх не взглянул. - Можете  попрощаться
со своими семьями, но мы хотим, чтобы вы отбыли как можно скорее.
   - А может, у вас и вытанцуется, - сказал Жесткоус, и, спустя мгновение: -
Обнюх окончен.
   Почти все встали и двинулись вперед, кто возбужденно переговариваясь, кто
стараясь  напоследок  обнюхаться  или   перекинуться   словечком   с   тремя
делегатами.
   Фритти Хвосттрубой был единственным котом, который не задержался хоть  на
миг возле делегации смельчаков.  С  незнакомыми  чувствами  он  закарабкался
прочь от гудящей Стены Сборищ.
   На  краю  ложбины  он  остановился,  точа  когти  о  грубую  кору   вяза,
прислушиваясь к бормотанию толпившихся внизу котов.
   "Никто на Обнюхе не позаботился о Мягколапке, -  думал  он.  -  Никто  не
припомнит ее имени, когда делегаты доберутся до Двора". Потягуш даже  сейчас
не мог его вспомнить! Мягколапка значила для них не больше, чем какой-нибудь
замызганный старый кот, - как  же,  будет  он  терпеливо  дожидаться,  когда
Верхопрыг и остальные торжественно отбудут ко Двору королевы в надежде,  что
она найдет выход из положения! Виро Небесный, какая чушь!
   Фритти зарычал - звук, которого никогда прежде не издавал - и отодрал еще
одну  полосу  коры.  Обернулся,  поглядел  в  небо.  Где-то,  он  четко  это
чувствовал, Мягколапка глядела на это же самое Око, и никто не  беспокоился,
в опасности она или нет. Хорошо же!
   Стоя на  склоне  холма,  выгнув  спину,  Хвосттрубой  чувствовал  горячую
решимость. Око Мурклы висело над ним, словно родительски  укоряя,  когда  он
дал страстный обет:
   - Клянусь Хвостами Первородных, я найду Мягколапку или дух мой отлетит от
мертвого моего тела! Или - или!
   Через миг, когда Фритти понял, в чем поклялся, его пробрала дрожь.
   ГЛАВА
   ЧЕТВЕРТАЯ
   И поет одинокую песню,
   Свистящую на ветру.
   Уильям Вордсворт
   Фритти обнаружил, что покинуть крыльцо с ящиком для спанья и  миской  для
еды - намного труднее, чем он ожидал. Гнев и тоска минувшей ночи уменьшились
в тонком солнечном сиянии Раскидывающегося Света, - в конце  концов,  Фритти
был еще очень молодой кот, не вошедший в полный охотничий возраст. К тому же
у него не  было  четкого  представления,  с  чего  начать  поиски  пропавшей
подруги.
   Обнюхивая изодранную подстилку своего спального ящика, подстилку,  полную
таких знакомых запахов, он спрашивал себя, не лучше ли дождаться завтрашнего
дня,  прежде  чем  отправиться  в  путь.  Несомненно,  небольшая  охота  или
шалость-другая  с  остальными  юнцами  прояснят  ему  разум.  Конечно.  Это,
пожалуй, куда благоразумнее.
   - Хвосттрубой! До меня дошли слухи, что ты  уходишь!  Вот  не  ожидал  от
тебя! Совершенно ошеломлен!  -  Спотыкаясь  и  бумкая,  на  крыльцо  вскочил
запыхавшийся Маркиз. В комическом недоумении оглядел Фритти: - Ты и в  самом
деле собираешься уйти?
   В тот же  миг  -  хотя  весь  его  дух  противился  этому  -  он  услышал
собственный ответ:
   - Конечно, Тонкая Кость. Я должен.
   Сказав эти странные слова, он почувствовал себя так, словно  покатился  с
холма.  Как  он  мог  теперь  остановиться?  Как  мог  не   пойти?   Могучий
Хвосттрубой, важничающий прямо  перед  Стеной  Сборищ,  рассказывающий  всем
встречным-поперечным о своих поисках... "О, быть бы постарше,  -  подумалось
ему, - и чуточку поумнее!"
   Сам себе удивляясь, он наклонился и лизнул  лапу  со  спокойным  расчетом
произвести на друга впечатление. Где-то глубоко внутри он  горячо  надеялся,
что Маркиз уговорит его не ходить, может  быть,  даже  подыщет  уважительную
причину. Но Тонкая Кость лишь усмехнулся и сказал:
   - О Харар! Быстролап и я очень привязчивые. Нам будет недоставать тебя.
   - Мне  тоже  будет  недоставать  всех  вас,  -  ответил  Фритти  и  вдруг
отвернулся, словно выкусывая блох.
   После краткого молчания он оглянулся. Друг наблюдал за  ним  со  странным
выражением морды.
   Еще миг молчания - и Тонкая Кость продолжал:
   - Что ж, тогда, пожалуй, остается проститься. Быстролап,  Жукобой  и  все
прочие велели пожелать тебе самого большого везенья. Они должны были  зайти,
если не заварится большая игра в  Прыг-Шмыг  и  они  не  пойдут  искать  еще
кое-кого из наших.
   - А? - жалобно отозвался Хвосттрубой. - Прыг-Шмыг? Ну, я не считаю, что у
меня будет теперь время для таких игр.  Мне  они  и  в  самом  деле  никогда
очень-то не нравились, ты же знаешь.
   Маркиз снова усмехнулся:
   - А вот я считаю, что времени у тебя  просто  не  будет,  верно?  Что  за
приключения тебя ждут! - Оглядевшись,  Тонкая  Кость  понюхал  воздух:  -  А
Шустрик заходил?
   - Нет, - ответил Хвосттрубой. - Да зачем?
   - Ах, он расспрашивал, когда и куда ты уходишь и  откуда.  Казался  очень
озабоченным, так что, я думаю, собирается поймать тебя  и  пожелать  доброго
пути. По-моему, он весьма и весьма почитает тебя. Что  ж,  боюсь,  он  может
тебя и упустить.
   - Упустить меня?
   - Да. Раскидывающийся Свет почти уже на исходе, а ты ведь хотел  уйти  до
Коротких Теней.
   -  О  да.  Конечно.  -  Ноги  у  Фритти  были  точно  каменные.  Чего  он
действительно сейчас хотел - так это уползти в свой  ящик.  -  Полагаю,  мне
пора уже быть в пути, - сказал он с наигранной бодростью.
   - Я провожу тебя до края поля, - ответил ему друг.
   Пока они шли, Маркиз - прыгая и болтая, Фритти - тяжело ступая  и  волоча
ноги, Хвосттрубой  старался  запомнить  и  сберечь  каждый  запашок  родимых
земель. Он молчаливо и как-то замедленно прощался с мерцающей травой луга, с
тоненьким, почти пересохшим ручейком и со своей любимой  колючей  изгородью.
"Наверное, я никогда больше не увижу этих полей, - думал он, -  и  все  они,
наверное, забудут меня за один сезон, а то и раньше".
   Минутами он очень гордился своею смелостью и жертвенностью, но когда  они
добрались до конца моря колышущейся травы  и  он  обернулся  и  увидел  едва
различимые очертания М у р ч е л о в а крыльца, где стояли его ящик и миска,
то ощутил в носу и глазах такое жжение, что на  миг  присел  и  потер  лапой
морду.
   - Ну... - Маркиз стал вдруг немножко неуклюж. - Славной охоты и?п р и я т
н о й?п л я с к и, друг Хвосттрубой. Я  буду  думать  о  тебе,  пока  ты  не
вернешься.
   - Ты настоящий друг, Маркиз.?М я г к о г о?м я с а!
   - М я г к о г о?м я с а. - И Тонкая Кость вприпрыжку понесся прочь.

   Через полсотни шагов в глубь  Стародавней  Дубравы,  еще  в  относительно
солнечной и воздушной наружной полосе леса, Фритти уже чувствовал себя самым
одиноким котом на свете.
   Он не знал, что за ним следовали.

   Когда солнце подошло к полудню, Фритти продолжал путь в  лесные  глубины.
Он никогда не хаживал сквозь  них  на  ту  сторону,  но  ему  казалось,  что
сбежавшая Мягколапка должна была пройти  этим  путем,  а  не  поблизости  от
владений М у р ч е л о в.
   Хотя солнце стояло высоко, ему очень пригодилось  острое  ночное  зрение:
деревья в этих местах  росли  густо-густо,  почти  вплотную  друг  к  другу.
Пробираясь сквозь заросли и подлесок, он  с  удивлением  вглядывался  в  эти
деревья внутреннего леса - с  искривленными,  изогнутыми  стволами,  которые
замерли в форме извивающихся змей, с к о л ь з  е  й,  чьи  тела  продолжают
извиваться даже после того, как их убьют. Он то и дело останавливался, чтобы
попробовать когти о кору незнакомых деревьев: у одних она была тверже М у  р
ч е л о в о й земли, у других - сырая и губчатая. Некоторые, что  покрупнее,
он спрыскивал своей  охотничьей  меткой  -  больше  из  желания  подтвердить
собственное присутствие среди этих перепутанных  ветвей  и  глубоких  теней,
нежели из напускной храбрости.
   Сверху до него доносились песни разных к р ы л я н о к, которые  жили  на
высочайших вершинах Стародавней Дубравы. Других звуков жизни,  кроме  мягкой
поступи его почти беззвучных лап, не было.
   Внезапно даже птицы умолкли. Раздался одинокий, резкий стучащий  звук,  и
Хвосттрубой замер. Звук пробудил короткое эхо и исчез,  мигом  впитавшись  в
хаос лесного подстила. Потом с высоты послышалась быстрая пугающая стукотня:
ток! ток-ток!  ток-ток!  ток-т-ток!  Постукивание,  нарастая,  пробегало  от
дерева к дереву, возникая где-то у него над головой и разбегаясь  далеко  по
лесу.
   Опасливо понюхав воздух, подняв усы  торчком,  Фритти  медленно  двинулся
вперед, мельком поглядывая вверх, в просветы среди плотной листвы.
   Он осторожно переступал  через  гниющее  бревно,  когда  снова  прозвучал
резкий "ток!", и он в тот же миг ощутил колющий удар в затылок.  Завертелся,
выпустив когти, но сзади ничего не обнаружил.
   Еще один острый удар в правую переднюю лапу снова закружил его волчком, а
повернувшись, он в третий раз почувствовал жестокую боль - в  боку.  Вертясь
туда-сюда, не в силах найти источник болезненных ударов, он угодил под  град
мелких твердых предметов, которые поражали его сверху. Повернул назад - рыча
от страха и тревоги - и получил еще очередь, на сей раз сзади.
   В панике Фритти сдался, побежал, и тотчас снова началась громкая стукотня
- теперь, казалось, со всех сторон сразу. Густо и  быстро  залетали  колючие
снаряды. Пытаясь спрятать голову  и  защитить  глаза,  он  побежал  прямо  к
сучковатому подножию дуба и рухнул на суглинок, где на него тотчас обрушился
новый свирепый дождь снарядов. Съежившись, он  наконец  разглядел,  чем  его
бомбардировали -  камешками  и  твердыми  орешками.  Попаданий  сразу  стало
чересчур много. Словно обложенный стаей кусачей мошкары, он метнулся назад в
подлесок. Едва он пытался  выбрать  какой-нибудь  путь,  ливень  каштанов  и
мелких камешков непременно гнал его  вспять  -  всегда  в  одном  и  том  же
направлении.
   Стараясь угнездиться под кустом ежевики, он ощутил, что лапы его нежданно
повисли  в  пустом  пространстве.  Потеряв  равновесие,  он  повалился  вниз
головой.
   Скользнув над обрывом и уловив внизу,  на  страшном  расстоянии,  быстрый
проблеск пересыхающей речной старицы, он резко скрючился,  сумел  ухватиться
за ежевичный куст и замедлить безудержное падение. Вцепился в колючие  ветки
уже всеми четырьмя лапами, зубами, хвостом  -  и  обнаружил,  что  ненадежно
висит, качаясь над пропастью, и только ежевика между ним  и  долгим,  долгим
падением.
   Какой-то  миг  он  висел,  обезумев  от  неожиданности  и   ужаса.   Ток!
Ток-тока-ток! - и его  приветствовал  следующий  залп  орешков  и  камешков.
Фритти жалобно взвыл.
   - За что вы - мяу! - обижаете меня-яу?! - закричал  он  и  был  награжден
лесным орехом по чувствительному розовому носу. - Я никому здесь  не  сделал
вреда! За что вы оби... яу! - обижаете меня?
   Ответом была еще одна быстрая очередь стука, после чего наступила тишина.
И сверху, с деревьев, донесся пронзительный прерывистый голос:
   - Нет-вред он-бред?!  -  Голосок  был  высокий,  тоненький,  сердитый.  -
Ложь-врешь-кош!  Ты-ты!  Ты  у-бий-ца!  При-шел  здесь  на   охоту,   убить!
Ложь-кош-врешь!
   Хотя он говорил быстро и возбужденно, Фритти неплохо понимал  его  Единый
Язык. И изо всех сил старался получше ухватиться за корни.
   - Скажите, что я такого сделал?! - взмолился  он,  надеясь  тем  временем
вновь обрести безопасность: край обрыва был рядом, лапой подать. На деревьях
сразу возобновился  непонятный  стрекот;  стучащий  шум  снова  был  прерван
голосом:
   - Мы не  просто  орехо-брос,  нет-нет.  Нехорош,  ох-нехорош  кош,  народ
Рикчикчик не для тебя, ведь ты-ты дур-дур и надоед, о нет-нет!
   Рикчикчики! Беличий народ! Даже свисая на кончиках  когтей  с  ежевичного
куста, Фритти на миг удивился. Известно, что они всегда тарахтят, надоедливо
бранятся и  даже  яростно  сражаются,  когда  их  загоняют  в  угол,  -  они
храбрейшие и сильнейшие из Писклей. Но целой оравой  напасть  на  одного  из
Племени, на того, кто к ним даже не подкрадывался? Неслыханно!
   - Послушайте, м у р д р ы е Рикчикчики! - крикнул Фритти. У  него  устали
когти. - Послушайте меня! Я знаю, ваш и мой род - враги, но это законно! Все
мы такие, какими созданы. Но  я  обещаю,  что  не  буду  досаждать  вам  или
разорять ваши гнезда. Я ищу друга и не стану здесь ни  есть,  ни  охотиться!
Клянусь  Первородными!   -   Он   напряженно   ждал   ответа,   но   деревья
безмолвствовали.
   Чуть погодя  большая  коричневая  белка  спустилась  по  стволу  осины  -
неторопливо, вниз головой - и остановилась  менее  чем  в  двух  прыжках  от
рискованно подвешенного Фритти. Рикчикчик  казался  разгневанным,  его  губа
вздернулась, обнажив длинные передние зубы, но весь он был  вчетверо  меньше
Фритти, который восхитился его храбростью.
   - Хвост, зуб, ложь, вот что есть кош! - Рикчикчик говорил еще сердито, но
уже медленнее, и его легче было понять. -  Кош  веры  нет.  Кош  хвать-хвать
миссис Чикли. Ох-нехорош-кош!
   - Клянусь, я никого не трогал! - жалобно крикнул Хвосттрубой.
   - Много зуб-коготь-хвост нападают на гнезд! Как-раз-сей-час у-бий-ца  кош
хвать-хвать мою ч и к у, мою подругу. Она схвач-схвачена! Порченые семечки -
краденые орешки! Ужас, ужас!
   Боль пронизывала лапы Фритти и  казалась  ему  немыслимой.  Он  осторожно
протянул лапу к краю обрыва, чтобы  уменьшить  напряжение  в  задних  ногах.
Камешек с дерева  ударил  по  ищущей  лапе  -  он  чуть  не  разжал  хватку,
отдергивая ушибленную ногу. Пронзительный хор  беличьих  голосов  из  листвы
требовал крови.
   Он попытался сосредоточиться на том, что говорила коричневая белка.
   - Ты имеешь в виду, что какой-то  кот  схватил  твою  подругу  прямо  сию
минуту? И поблизости?
   -  Птичьи  косточки!  Ужас,  горе-горе  мне!  Бедная  миссис  Чикли!  Она
пой-пой-мана!
   Фритти воспользовался случаем:
   - Послушай меня! Пожалуйста, не кидайся  камешками!  Я  в  твоей  власти.
Попытаюсь спасти твою подругу, если только ты дашь мне выбраться отсюда.  Ты
мне не веришь... Ступай к себе на деревья, и  если  я  попробую  удрать  или
навредить тебе - можешь швырять в меня валунами, тыквами,  чем  угодно!  Это
твоя единственная возможность спасти ее.
   Выпрямив хвост и трепеща, большая  коричневая  белка  остановила  на  нем
блестящий взгляд. На миг все замерло, как в живой картине: оцепеневшая белка
и небольшой рыжий кот, гримасничающий от боли и повисший на кусте  на  грани
падения. Рикчикчик заговорил:
   - Ты иди. Спаси ч и к у и  гуляй-гуляй.  Слово  мастера  Трескла.  Клятва
Святого Дуба. Иди-иди. Мы поведем тебя.
   Прыгая и карабкаясь, мастер Трескл скрылся вверху в  листве.  Хвосттрубой
осторожно подтянулся туда, где мог лучше уцепиться, коснулся задними