сему его пути, так что  он  преспокойно  переправился.  Когда
добрались до другого берега, Вспорх слетел к нему и,  промолвив:  "Мой  долг
уплачен, Ваша Светлость Кот", улетел.
   Так вот, м и л я г и, лорд Огнелап в несколько дней изучил всю ту дальнюю
страну. Она была и впрямь прекрасна, но ему показалось, что  Племя  тамошнее
какое-то странное и глуповатое - оно много говорило и мало делало.  И  решил
он перебраться обратно в свои земли, и пошел он к краю воды.
   Большая Вода была все еще твердая и замерзшая и он ступил на  нее,  чтобы
идти домой. Но путь-то  это  был  долгий,  -  ведь  не  по  котеночной  игре
прозывается она Большой-то Водой! - и как раз когда дошел он до середки, лед
стал таять. Огнелап побежал, но и это оказалось чересчур долго, и?М у р р  я
н а растаяла под ним, и упал он в ледяную воду.
   Долго плыл он  в  страшном  холоде,  но  храброе  сердце  его  не  хотело
сдаваться. Он упорно плыл к земле. И вдруг углядел он преогромную  рыбину  -
на спине плавник, а зубов побольше, чем у  Клыкостражей,  -  и  плавает  она
возле него кругами.
   - Ну-ну, - сказала рыбина, - а что это еще за нежненький кусочек  плавает
тут у меня дома? Интересно, так ли он хорош на вкус, как на вид?
   Огнелап пришел было в отчаяние, разглядевши размеры рыбины, но, когда она
заговорила, ужас как обрадовался, потому увидел он выход из беды.
   - Конечно же, я очень вкусный! - сказал лорд Тенглор. - Все плавучие коты
очень вкусны перед погибелью. Правда, ежели ты съешь меня - это будет стыд и
срам.
   - А почему бы это? - спросила необъятная рыбина и подплыла ближе.
   - Потому что если ты вот этак меня уважишь, некому  будет  показать  тебе
солнечную бухточку, где живет мой народ и поминутно резвится в  воде  и  где
такая огромная рыбина, как ты, может есть, есть и вовек не наесться.
   - Хммм... - задумалась рыбина. - А ежели я пощажу тебя, ты покажешь  мне,
где живут плавучие коты?
   - А то как же, - ответил Огнелап. - Только дай-ка я заберусь  к  тебе  на
спину, чтоб лучше видеть дорогу! - И, сказав так, взобрался он на  огромную,
украшенную плавником спину рыбины, и они поплыли.
   Когда подплыли они к дальнему берегу М у р р я н ы, спросила рыбина,  где
же бухта плавучих котов.
   - Да еще чуть-чуть подальше, - сказал  Огнелап,  и  поплыли  они  дальше,
покуда не оказались совсем близко от берега. Снова спросила рыбина,  где  же
то место.
   - Да еще чуть-чуть поближе, - сказал лорд Тенглор.
   Они подплыли еще ближе к берегу, и вот  внезапно  стало  так  мелко,  что
великанская рыбина вперед больше и двинуться не может. А потом увидела  она,
что забралась слишком далеко на сушу, чтобы и назад-то двинуться,  и  только
сердито заревела, когда Огнелап спрыгнул у нее со спины и выбрался на песок.
   - Спасибо, что довезла, Миссис Рыбина, - сказал он. -  Дело  в  том,  что
здесь, куда я прибыл, мы все-таки очень мало плаваем,  зато  очень  и  очень
любим поесть. Я сейчас пойду и поищу еще кое-кого из моего Племени, а  потом
мы вернемся и пообедаем тобой - точь-в-точь так же, как ты хотела  пообедать
нами!
   Так они и сделали. И вот почему - с тех пор и до этих - нет кота, который
добровольно войдет в воду...  и  мы  едим  только  ту  рыбу,  которую  можем
поймать, не замочив лап".

   Драноух закончил свою легенду; узники посмеялись. На миг все  стало  так,
словно камни и  земля  меж  заключенными  и  небом  растаяли  и  они  вместе
распевали под Оком Мурклы.

   Холм никогда не спал. Лабиринт туннелей и  пещер,  подобно  рою  безумных
насекомых, оживляли странные формы и неуслышанные  крики.  Бледные  отблески
светящейся земли превращали главные коридоры и пещеры в театр  теней,  театр
кишащих, мерцающих  призраков.  Были  где-то  там  и  неосвещенные  проходы,
темные, как прогалы между мирами,  но  даже  и  в  этих  необитаемых  местах
двигались невидимые силуэты, дули беспричинные ветры.
   Холм недолго пробыл под глазом солнца. Едва полдюжины  сезонов  прошло  с
тех пор, как бугристая земля долины впервые стала подниматься,  вспухая  как
древесная ветка, усеянная осиными яйцами. Подобный ране, Холм все  глубже  и
основательнее скрывал от земной поверхности свой внутренний зуд: лиги и лиги
туннелей вытягивались, как избыточные капилляры, пронизывали почву,  проходя
под взгорьем, лесом и потоком во  всех  направлениях,  как  огромная  пустая
паучья сеть.
   И в центре паутины, под грубым куполом Закота, жестокий и загадочный паук
с тучным и неподвижным телом, с  пытливым  рассудком,  далеко  превосходящим
обычный, испытывал свои настороженные  нити.  Грызли  Живоглот,  порожденный
Златоглазом и Плясуньей Небесной, гноивший себя под землей со времен  юности
земной, чувствовал, что его время приближается. Он  был  силой,  и  в  мире,
оголенном из-за исчезновения и отсутствия Первородных, стал  силой,  которой
не находилось равных.
   В центре Холма  возлежал  он,  и  создания  его  множились  вокруг  него,
устремляясь наружу. Распространялись и туннели  его,  подтачивая  снизу  мир
наземный. Вскоре не должно было остаться ни одного, даже отдаленного, места,
куда не дотянулась бы державная его хватка. И  ночь  принадлежала  ему:  его
творения, созданные во тьме земли,  распоряжались  и  тьмой  наверху.  Когда
будут протянуты последние нити, он воцарится и над Часами  света.  Все,  что
ему нужно, - это время, незначительный миг в сравнении с вечностью, когда он
выжидал, замышлял... и пылал. Что могло теперь помешать ему, столь  близкому
к концу, к завершению? Семья его и все равные ему без следа исчезли  с  лица
земли, оставшись разве что в мифах и обрядах. Он был властью, и где  власть,
способная противустать ему?
   Холодный, непреклонный рассудок его  взвешивал  эти  доводы,  находил  их
убедительными - и все же он еще не освободился от крохотного,  ничтожнейшего
беспокойства.  И  Живоглот  вновь  высылал  свой  разум  вовне:  разыскивая,
разыскивая...

   С самого рассвета Мимолетка непрерывно расхаживала взад  и  вперед  вдоль
редких деревьев на краю Леса Крысолистья. На  западе,  за  широкой  долиной,
чувствовалось соседство дремлющего холма.
   Мимолетка озабоченно кружила - взад и вперед, изящно ставя  след  в  след
мягкие серые лапки. Голова  ее  была  низко  опущена;  ее  хождение  как  бы
означало глубокое раздумье или принятие важных решений, но на самом деле она
уже сделала свой выбор.
   Солнце, искрясь в холодном воздухе, выбивая из заснеженной земли алмазные
вспышки, прошло зенит и начинало по-зимнему быстро садиться, когда серая ф е
л а прекратила озабоченное топтание и приставила ухо к земле. Долгие секунды
она оставалась неподвижной, будто ветер с гор приморозил ее всю - с мехом  и
костями - к месту, где  стояла.  Потом,  мягко  тряхнув  головой,  опустила,
принюхиваясь, нос, чуть-чуть вдохнула и вдруг снова  наклонила  ухо.  Словно
удовлетворившись, протянула лапу, легонько постучала  по  твердому  снегу  и
принялась сдирать холодную белую шкуру спящей земли.
   Вся разом осыпанная мелкой снежной шелухой, она  перенесла  свой  вес  на
задние лапы и принялась копать  всерьез.  Почва  почти  замерзла,  и  у  нее
заболели лапы, но она продолжала быстрые движения выбрасывая  из-под  хвоста
вихри земли и камней.
   Миновал Час, и Мимолетка стала  побаиваться,  что  неточно  почувствовала
место. Земля была слежавшаяся и твердая; большая часть ее  стройной  фигурки
была уже ниже края ямы, когда роющая лапа нежданно  провалилась  сквозь  дно
дыры в пустоту.
   Теплый зловонный воздух хлынул из скважины, и она в удивлении  встала  на
дыбы. Впрочем, это было то, что она искала. Упрямо возобновила  работу.  Еще
краткий залп рытья - и Мимолетка сумела просунуть в отверстие  голову,  усы.
Протолкнув и передние лапы - она вдруг замерла от ужаса: на  миг  беспомощно
повисла,  качаясь  над  ничем.  Неизвестная  тьма  внизу   стала   бездонной
пропастью. Вес перетянул ее задние лапы  через  искрошенный  край  ямы.  Она
падала только миг - и легко приземлилась на суглинок туннеля.
   Быстро оглянулась на отверстие, которое мерцало над  нею  цветом  заката.
Теперь оно казалось небольшой дыркой, хоть и было пока еще совсем  недалеко.
Совсем недалеко, но позади нее.
   Опустив голову, расширив зеленые глаза, чтобы  вобрать  весь  тот  слабый
свет, что был в этом мрачном, недружелюбном мире, Мимолетка шагнула в  глубь
земли.
   ГЛАВА
   ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
   Страх смерти? - Как туман в гортани,
   Как сырость на лице.
   Роберт Браунинг
   Ковыляя по одному из необъятных сводчатых помещений,  группа  потрепанных
котов медленно тащилась на рытье туннелей.  Хвосттрубой  искал  Лапохвата  в
качающемся море потерявших надежду животных.  Он  заметил  этого  небольшого
жилистого кота в задних рядах бригады и замедлял  свой  уже  свинцовый  шаг,
пока Лапохват не догнал его.
   -  Привет,  Хвосттрубой!  -  сказал  Лапохват  со  слабой  тенью  прежней
оживленности. - Ты выглядишь чуточку покрепче. Как плечо?
   -  Вроде  получше,  -  откликнулся  Фритти.  -  Но  сомневаюсь,  что  оно
когда-нибудь совсем заживет. - Он, испытывая, приподнял и встряхнул переднюю
лапу.
   - Вот что, - сказал Лапохват тоном заговорщика, - я передал весточку тому
малому в Верхние Катакомбы. Он прислал сказать, что не видел  твоих  друзей,
но смотрит во все глаза.
   Лапохват чуть заметно улыбнулся, что означало  ободрение.  Они  проходили
под одними из громадных внутренних ворот и понизили голоса до шепота.
   Стены туннеля сблизились, разговор стал гулким  и  вот-вот  мог  привлечь
нежелательное внимание.
   - Спасибо тебе за попытку, Лапохват, - сказал Фритти. - Как  нынче  утром
Верхопрыг?
   Делегат от Стены Сборищ уже два раза  отказался  подняться  на  работу  и
вследствие этого к тому же и не ел.
   - Боюсь, что плохо. Лежит там и твердит, что если двинется,  то  потеряет
свое имя хвоста.
   Минуту-другую они молча шли среди истощенных котов  с  широко  раскрытыми
глазами. Неповоротливый Когтестраж  шагал  по  периметру  унылой  процессии,
время от времени дергаясь вперед, чтобы пригрозить или дать тычка.
   - Верхопрыг  скоро  умрет,  -  сказал  Хвосттрубой.  В  Верхнем  Мире  он
поразился бы, скажи кто-нибудь такое столь спокойным голосом.
   - У него не хватает силы жить, - согласился Лапохват. - Все, что  у  него
есть, - это имя хвоста.

   Мимолетка наблюдала мрачную жизнь Холма из каменной пещерки в  стене  над
Большими Воротами.
   Отупевшая от напряжения из-за противоречивых  велений  своих  инстинктов,
усталая и напуганная,  она  непреклонно  искала  на  ощупь  дорогу  вниз,  к
сотрясающемуся центру Холма.
   Когда туннель круто оборвался, упершись в стену пещеры Больших Ворот, она
вдруг во всей полноте увидела неестественность,  б  р  р  я  д.  Безобразные
стражи, больные и умирающие внизу узники, зловещие отсветы и пагубно  жаркий
воздух - все это поразило ее, как осязаемый удар, когда  она  оказалась  над
пещерой.
   На миг задохнувшись, заковыляла назад от порога пещерки и дрожащей массой
тяжело повалилась на потемневший пол.

   Далеко за нею, ближе к поверхности, бледный подергивающийся нос одного из
слепых Клыкостражей учуял нарушение:  неучтенный  туннель,  открывавшийся  в
Верхний Мир, - почва была свежевзрыта.
   Попытки бегства, конечно, бывали, и часто,  но  неизменно  проваливались.
Впрочем,  здесь,  видимо,  было  что-то  иное.  Чуткие  ноздри  бесшерстного
существа,  обнаружившего  дыру,  ощутили  небывалое  обстоятельство:  кто-то
прорылся не наружу, а внутрь.

   Где-то глубоко в Закоте какая-то фигура вышла  из  одной  темной  дыры  и
вошла в другую, еще более темную. Жаркие струйки воздуха  привели  фигуру  к
тому, кого она искала.
   - Масстер Кровососс! - позвала она. После паузы послышалось:
   - Гнуссняк, я же давно запретил тебе эти ззанудные посещщения. Думаю, что
ужж теперь-то наконец разделаюсь ее тобой.
   Тревога вошедшего ощущалась даже в темноте.
   - Пожжалуйста, лорд, не сделайте чего-нибудь неразумного.  Я  принес  вам
важные новоссти!
   Снова последовало  долгое  молчание,  и  Гнусняк  почуял  и  почувствовал
приближение Кровососа не хуже, чем наземное Племя могло бы его  увидеть  при
самом ярком дневном свете. Он подавил желание удрать.
   - Да разве ты ссможешь ссказать такое, что покажжется мне  хоть  ччуточку
ценным, старый сслюнтяй?
   Тон Кровососа предвещал неминучую мучительную гибель, но Гнусняк уловил в
нем благоприятную нотку и решился:
   - Единственно следующщее, превосходнейшший лорд, единственно  следующщее:
кто-то прорылся внутрь Закота! Что-то  изз  солнечного  мира!  Я  обнаружжил
место, где вошшло это существо, над Большими Воротами!
   Кровосос  придвинулся  -   его   жаркое   дыхание   охватило   сжавшегося
подчиненного.
   - А мне-то что зза дело? - фыркнул глава Клыкостражей, но  теперь  уже  с
искусно скрытым интересом в голосе. - Небось ты уже разболтал об этом  всем,
кто ходит, полззает и роется межжду этим местом и Нижними Катакомбами?
   - Нет,  Великий  Масстер!  -  проскулил  Гнусняк,  довольный,  что  верно
рассчитал. - Я отправился прямо к вам!
   - Позови ко мне Чернорыла. Ты уверен, ччто в туннель прорылись?  Если  ты
сбиваешшь меня ее толку...
   - Ох, нет! - заторопился Гнусняк, задыхаясь от страха. -  Я  точно  знаю,
лорд. Абссолютно уверен.
   - Тогда я сообщу Баст-Имрету, - сказал Кровосос холодным  удовлетворенным
тоном.
   - Вы впутаете ссюда Костестражжей? - струсил Гнусняк.
   Кровосос щелкнул зубами; на бесшерстной коже показалась кровь.
   - Слабоумный! Да как ты смеешшь даже дышать-то в моем присутствии!  Сгинь
изз моего нюха, слюнолиз! Сыщи Чернорыла, а  потом  забейся  где-нибудь  под
камень, пока я не ззабуду о твоем существовании!
   Задыхаясь, Гнусняк вылетел  назад,  туда,  где  было  чуть-чуть  светлее.
Кровосос облизал оскаленные челюсти.

   Тащась обратно с землекопных работ в обществе  других  туннельных  рабов,
усталый до мозга костей Хвосттрубой поднял глаза  и  увидел  мрачную  фигуру
Растерзяка, который шел рядом с ним,  -  жестокая  ухмылка  растягивала  его
черные губы.
   - М я г к о г о?м я с а, звездномордыш, - насмешливо сказал Когтестраж. -
Каково живется на новом месте?
   Хвосттрубой  не  ответил,  продолжал  шагать.  Растерзяк,  казалось,   не
обиделся.
   - Все еще сохраняешь гордость, а? Ладно, это тоже тебе зачтется - я  ведь
не забываю о тебе. Вовсе нет.
   Растерзяк на миг  остановился,  чтобы  потянуться:  его  пятнистое  брюхо
быстро коснулось пола пещеры. Окончив, легким скачком снова нагнал Фритти.
   - Попозже у нас будет вдоволь времени, чтоб наболтаться, - прорычал он. -
Я  просто  подумал:  зайду-ка  я  убедиться,  что  ты  еще  совершаешь  свою
ежедневную прогулку. Не захочешь же ты стать  толстым  и  самодовольным,  не
захотим же мы такого, мой лентяйчик?  -  Растерзяк  обвел  тяжелым  взглядом
стоически замеревшую фигуру Фритти и продолжал, понизив  голос:  -  Как  раз
теперь что-то затевается. Все слепые саламандрочки Кровососа так  и  мечутся
вокруг, словно им подпалили мерзкие хвостики. Я просто  хотел  предупредить,
что не спускаю с тебя глаз, - неважно, что там ни происходи.  У  меня  такое
чувство, что ты тут замешан. Не старайся, не строй невинные  глазки,  просто
помни: я собираюсь разузнать о тебе все. Я намерен вычислить твой секрет.  -
Растерзяк повернулся: - П р и я т н о й?п л я с к и, солнечный червяк.
   Фритти глядел в землю, слушая удаляющиеся тяжелые  шаги  Растерзяка.  Его
занимало лишь одно: что он такого натворил, чтобы снова страдать.

   В своей пещере, в обществе одного лишь бесчувственного,  недвижного  тела
Грозы Тараканов, Шустрик мучился сном наяву. Хотя глаза его были закрыты, он
чувствовал, что они видят не менее ясно чем в Верхнем Мире.
   Ему казалось, что он снова стоит над Перепрыжным Бродом и под ним ревет и
мечется Мява. Со своей выгодной позиции наверху скалы он  различал  Холм  во
всей его гнетущей приземистости. В  боку  Холма  появилась  дыра,  и  оттуда
выдвинулась вереница темных фигур. Они двигались в странном  танце,  как  бы
закоченев от злобы и какой-то непостижимой целеустремленности.
   Шуст услышал громкий трубный звук -  словно  обрело  голос  само  солнце.
Темные фигуры отступили в сторону, в смятении засуетились, потом  повалились
на землю и ушли в нее. Мява заклокотала громче, и из ее вод  вышла  огромная
белая фигура, чьи очертания были изменчивы и неясны. Она  пересекла  долину.
Там, где упали и провалились темные танцоры,  в  полный  рост  поднялись  из
земли деревья и цветы. Белая фигура двинулась к Холму, и от ее прикосновения
каменная  пирамида  отворилась,  раскрывшись,  как  большая  черная  роза  -
лепестки ее сплошь переливались багрянцем заката.  В  этом  мерцающем  свете
белая фигура уменьшилась - нет, не уменьшилась, а  превратилась  в  туман  и
вознеслась вверх.
   Охваченный чувством покоя, воодушевленный туманным сном, Шусти  некоторое
время не понимал, что  его  встряхивают.  Неохотно  открыл  глаза  и  увидел
костлявую угрюмую морду и рычащую пасть Разорвяка.
   - О нет, ты еще ничего. Вот этому, другому, довольно круто, -  проскрипел
Коготь, указывая на Грозу Тараканов. - Вставай, дай-ка я на тебя посмотрю.
   Разорвяк бегло осмотрел Шустрика от носа до хвоста. Оглянулся через плечо
и повернулся к малышу с кислой мордой:
   - Растерзяк приказывает следить за тобой в оба глаза.  Весь  Холм  так  и
гудит, потому что вошел кто-то, кого совсем не ждали. Круто сожалею об  этой
глупой м р р я з и, когда они наложат на нее когти.
   С видом тупого удовольствия от возможной судьбы незваного гостя  Разорвяк
устроился на полу пещеры. Шуст, хоть и закрыл глаза снова, уже потерял  свое
ободряющее сновидение. Он смутно расслышал, как по туннелям мимо его  тюрьмы
прошло множество существ.

   Хвосттрубой непонимающе смотрел на Лапохвата.
   - Что? - чуть слышно спросил он.
   - Один новичок из наших хочет с тобой поговорить. Не расспрашивай меня, -
сказал Лапохват, качая головой. - Сразу за входом в туннель.
   Лапохват пробрался к своему спальному месту. Фритти, потягиваясь,  ощутил
боль  в  плече  и  слабое  голодное  покалывание  в  брюхе.  Шагая  со  всей
осторожностью, на какую только были способны его усталые лапы, он  пробрался
сквозь хаос спящих, постанывающих тел. Почти прямо  перед  большой  тюремной
пещерой, прижавшись к стене возле входа в туннель, свернулся небольшой серый
кот. Подходя к нему, Фритти слышал, какая  суматоха  происходила  в  верхних
ярусах. Небольшой кот, казалось, дрожал.
   - М я г к о г о?м я с а, - с чуть  заметным  дружелюбием  сказал  новичку
Фритти. - Я Хвосттрубой. Я слышал, что ты...
   Он прервал себя на полуслове, дергая усами. Даже во тьме этот  новый  кот
выглядел очень знакомо.
   - Мимолетка! - выдохнул  он.  Голова  у  него  закружилась.  Неужели  она
пробыла тут все время, работая в Холме? Да вправду ли это она?
   - Тише! - раздалось шипение ф е л ы. Все еще потрясенный, он  обнюхал  ее
нос, бока. Мимолетка! Пока он, как во сне, принюхивался,  она  шлепнула  его
лапой по носу. Словно смущенный котенок, он встал на дыбы,  дико  поглядывая
по сторонам. Никто из заключенных не обратил на них ни  малейшего  внимания.
Несмотря на это, он пригнулся к Мимолетке так близко, что усы их  смешались,
и принялся рьяно умывать ее. С языком, полным шерсти, он тихонько спросил:
   - Как ты пробралась сюда?
   - Я прорылась в один из туннелей, - ответила  она.  Хоть  и  хладнокровно
ответила - бока у нее тяжело ходили.
   "Это наверняка было для нее ужасно, - подумал он.  -  Затеряться  в  этом
месте, отыскивая одного кота среди бесчисленного множества других..."
   - Но как, во имя Мурклы, ты нашла меня? - спросил он, все еще умывая ее.
   - Как я... что? Нашла тебя? Я и сама не знаю, Хвосттрубой,  знаю  только,
что нашла. Не могу я прямо сейчас  все  объяснить...  Я  даже  и  думать  не
могу... Да прекратишь ты это ко