горизонтом. Она пришла и  на
другой день... и на третий тоже. Всю середину лета они бегали,  танцевали  и
играли вместе. Друзья, понаблюдав за  ними,  сказали,  что  это  всего  лишь
влечение, обычно сходящее на нет и кончающееся, чуть молодая фела  достигает
зрелости. Но Фритти и Мягколапка, казалось, находили все больше общего  друг
с другом, что позже могло  вызреть  в  Брачное  Соединение  -  случай  почти
невиданный, особенно среди молодежи Племени.

   В уже разреженной тьме Прощального Танца Хвосттрубой осторожно пробирался
по  свалке  во  владениях  Верзил.  Он  провел  ночь,  блуждая  по  рощам  с
Мягколапкой, и его мысли, как обычно, остались близ юной ф е л ы.
   Он боролся с чем-то, сам не зная с  чем.  Он  заботился  о  Мягколапке  -
больше, чем о любом своем друге или даже о кровных родичах, -  но  дружба  с
нею как-то отличалась от других его привязанностей:  самый  вид  ее  хвоста,
изысканно замкнутого, когда она сидела, или изящно  вскинутого,  когда  шла,
будоражил в нем туманные представления, которых он не мог бы назвать.
   Захваченный этими  мыслями,  он  долго  не  обращал  внимания  на  весть,
принесенную ветром. Когда запах страха достиг наконец его сознания,  помутив
рассудок, он вдруг тревожно вздрогнул и резко помотал головой. В усах у него
покалывало.
   Он рванулся вперед и помчался к дому - к родному гнезду. Ему  казалось  -
все Племя вопит от ужаса, но воздух был тих и спокоен.
   Он перелез конек последней крыши, перевалился через забор, оцарапавшись и
набив шишку, - и в изумлении, в страхе остановился как вкопанный.
   На месте груды щебня, где обосновалось логово его семейства... ничего  не
было. Выметенное дочиста место было голо, как скала,  отшлифованная  ветром.
Когда нынче утром он уходил из дому, мать стояла на  кровле  логова,  умывая
младшую сестрицу Шелкоуску. Теперь все они исчезли.
   Он метнулся вперед и упал, когтя немую землю, словно  пытаясь  выцарапать
из нее тайну того, что случилось, но это была земля М у р ч е л а, а  ее  не
пробьешь когтем или зубом. Противоречивые страсти  туманили  ему  разум.  Он
захныкал и принюхался.
   Все вокруг было полно остывших следов ужаса. Запахи его семьи и гнездовья
все еще висели в воздухе, но их перекрывал устрашающий дух сражения и гнева.
Хотя эти впечатления были сильно перепутаны временем  и  ветрами,  он  сумел
даже учуять, кто все это сделал.
   Здесь побывал М у р ч е л. Верзилы были тут  долго,  но  сами-то  они  не
оставили меток страха или гнева. Их отвратительный дух, как всегда, почти не
поддавался истолкованию,  больше  похожий  на  запах  рабочих  муравьев  или
червей-точильщиков, чем на запах Племени. Здесь его мать насмерть  сразилась
с ними, защищая выводок, но Верзилы не испытали ни гнева, ни страха.  И  вот
теперь его семьи больше нет.
   В последующие дни он, как и боялся,  не  нашел  и  следа  своих  родичей.
Убежал в Стародавнюю Дубраву и жил там один-одинешенек. Питаясь только  тем,
что мог поймать еще неуклюжими своими лапами, он худел и слабел, но запретил
себе идти к другим гнездам Племени. Маркиз и  другие  его  друзья  время  от
времени приносили ему еду, но не смогли уговорить его вернуться.  Старейшины
умудренно сопели и сохраняли спокойствие. Они знали: раны такого рода  лучше
залечиваются в одиночестве, когда можно совершенно свободно  решить  -  жить
или умереть, чтобы не раскаяться впоследствии.
   Фритти совсем не виделся с Мягколапкой, она ни разу не  пришла  навестить
его в тяжкие эти дни: то ли слишком опечаленная его положением, то ли просто
равнодушная - он не знал. Когда ему не  спалось,  он  мучился  воображаемыми
предположениями.
   Однажды - Око уже один раз открылось  и  закрылось  с  тех  пор,  как  он
потерял семью  -  Хвосттрубой  обнаружил,  что  неведомо  как  притащился  к
задворкам владений М у р ч е л  а.  Больной  и  ослабевший,  он  в  каком-то
отупелом изумлении выполз из-под защиты леса.
   Лежа в приветливом солнечном  пятне  и  неровно  дыша,  он  услышал  звук
тяжелой поступи. Притупившиеся чувства возвестили ему о приходе М у р ч е  л
о в.
   Верзилы приближались,  и  он  слышал,  как  они  перекрикивались  низкими
гудящими голосами. Он закрыл глаза. Если  ему  было  суждено  соединиться  с
семьей в погибели, то казалось совершенно естественным, чтобы  эти  чудовища
доделали работу, которую начал их род. Едва он ощутил,  как  громадные  руки
схватили его, а запах М у р ч е  л  а  заполонил  все  вокруг,  его  куда-то
понесло - то ли в мир снов, то ли еще дальше, он не знал. А потом  и  вообще
перестал что-либо сознавать.
   Потом дух Фритти медленно, осторожно вновь приземлился на знакомых полях.
Когда к нему вернулось сознание, он ощутил, что под  ним  что-то  мягкое,  а
вокруг все еще стоит запах М у р ч е л а. Испуганный, он открыл глаза и дико
огляделся.
   Он лежал на куске мягкой ткани, на дне  какого-то  сосуда.  От  этого  он
испытал  ужасающее  чувство  ловушки.  Поднявшись  на  неустойчивых   лапах,
попытался выбраться наружу. Он был слишком слаб, чтобы  прыгнуть,  но  после
нескольких попыток ухитрился дотянуться передними лапами до  края  сосуда  и
выкарабкаться.
   Внизу, на полу, он осмотрелся и обнаружил,  что  стоит  под  навесом,  на
открытой площадке, примыкавшей к жилью Верзил. Хотя повсюду висел запах М  у
р ч е л а, никого не было видно.
   Он готов  был  уже  заковылять  прочь,  на  свободу,  когда  почувствовал
властный толчок: голод. Он почуял еду. Оглядев крыльцо, увидел другой сосуд,
поменьше. От запаха еды у  него  просто  слюнки  потекли,  но  к  сосуду  он
приблизился  с  опаской.  Подозрительно   обнюхав   содержимое,   попробовал
малюсенький кусочек - и нашел его очень вкусным.
   Сперва он держал ухо востро - вдруг вернется М у р ч е л,  -  но  немного
спустя все затмило наслаждение едой. Он глотал не жуя, очистил сосуд до дна;
потом нашел другой сосуд, с чистой водой, и попил.  И  набитый  живот  после
стольких дней голода сразу дал себя знать -  Фритти  чуть  не  стошнило,  но
Верзилы, которые принесли еду, должно быть предвидя это, выдали  ему  только
скромную порцию.
   Попив, он дотащился до солнечного пятна  и  немножко  отдохнул,  а  потом
встал, чтобы добраться до леса. Вдруг один из его  похитителей  вышел  из-за
угла огромного гнезда М у р ч е л о в. Фритти хотел было удрать, но хрупкое,
ослабевшее тело еще не было  на  это  способно.  Однако,  к  его  изумлению,
Верзила не схватил его и не убил на месте. Мурчел попросту прошел мимо, лишь
наклонившись, чтобы погладить Фритти по макушке, и скрылся.
   Так между Фритти и Верзилами началось непрочное перемирие. Эти М у р ч  е
л ы, на чьем  крыльце  он  очнулся,  не  мешали  ему  приходить  и  уходить.
Выставляли ему еду, чтобы ел, если захочет, и оставляли ящик, чтобы  спал  в
нем, если пожелает.
   После многих тяжких раздумий  Фритти  решил,  что  Верзилы,  может  быть,
немножко похожи на Племя: некоторые  были  добры  и  не  собирались  попусту
вредить, а некоторые - наоборот; именно вторые погубили его семью и  гнездо,
где он родился. В этом равновесии он обрел некоторый покой; мысли об  утрате
стали отступать от него в Часы бодрствования - если не в Часы сна.
   Когда Фритти выздоровел, ему снова сделалось приятно общаться с Племенем.
Отыскал он и Мягколапку, все  такую  же  от  усов  до  кончика  хвоста.  Она
попросила у него прощения за то, что не приходила к нему в его тяжкие лесные
дни. Сказала, что ей было невыносимо видеть друга детства в таком горе.
   Он с радостью простил ее. После того как к нему вернулись силы, они вновь
стали бегать вдвоем по округе. Все было как прежде, вот  только  Хвосттрубой
больше предавался молчанию и меньше - счастливой болтовне.
   И все же время, которое он  проводил  с  Мягколапкой,  стало  теперь  для
Фритти даже драгоценнее. Они порой стали  заговаривать  о  Ритуале,  который
совершат,  когда  Мягколапка  достигнет  зрелости,  а   Хвосттрубой   станет
охотником.
   И так миновала средина их лета, и  ветер  принялся  насвистывать  осенние
напевы в кронах деревьев.

   В ночь  перед  Ночью  Сборища  оба  они  -  Хвосттрубой  и  Мягколапка  -
взобрались на склон холма, созерцая сверху владения М у р ч е  л  о  в.  Они
молча сидели во тьме Глубочайшего Покоя до тех пор, пока один за  другим  не
погасли огоньки внизу. И вот Хвосттрубой высоким молодым голосом запел:
   С высот -
   Над колыханием вершин,
   Над всем, что небо нам дает,
   Мы произносим Слово.
   Вдали,
   Из-за морей и облаков,
   Из-за крутой спины Земли -
   Его мы слышим снова.
   Мы вольны - и ходим вместе,
   Распушив по ветру хвост!
   Мы теплы - и бродим вместе:
   Солнце выкупило нас!
   Сейчас
   Плясали долго мы в лесу,
   Глядели прямо пред собой,
   Нуждаясь только в Слове.
   Поймем
   Мы скоро смысл своих костей,
   Своих усов и странных Слов,
   Что нынче были внове...
   Когда Хвосттрубой окончил свою песню, они снова сели  и  молча  просидели
вдвоем все оставшиеся Часы ночи. Поднялось утреннее солнце, разгоняя тени, и
прервало молчание, но когда Фритти, прощаясь, повернулся,  чтобы  потереться
носом о нос Мягколапки,  меж  его  спутанными  усами  повисло  невысказанное
обещание.
   ГЛАВА
   ТРЕТЬЯ
   Те, кто спит днем, ведают о многом, ускользающем от тех,  кто  видит  сны
только ночью.
   Эдгар Аллан По
   Наутро после Сборища Фритти пробудился от странного сна, в котором  принц
Многовержец из Жесткоусова сказания похитил Мягколапку и бежал, унося  ее  в
огромной своей пасти. Фритти в этом сне пытался выхватить ее  у  похитителя,
но Многовержец сграбастал и его - и свирепо  рванул.  Он  почувствовал,  как
тело его стало во  сне  растягиваться,  растягиваться...  становясь  тонким,
будто рассеивающийся дымок...
   Весь встряхнувшись,  словно  отгоняя  устрашающую  фантазию,  Хвосттрубой
встал и совершил утреннее омовение - пригладив сверху донизу взъерошенный со
сна мех, ласково вернув на  место  сбившиеся  усы  и  завершив  дело  легким
щелчком, который привел в полный порядок хвост.
   Пробираясь сквозь высокую траву за крыльцом, на котором  ночевал,  он  не
мог  избавиться  от  ощущения  какого-то   предзнаменования,   которое   сон
набрасывал на предстоящий день. Это казалось важным по какой-то причине - он
не мог ее припомнить. И никак не мог забыть этот сон, никак, и все  тут.  Но
почему?
   Он сообразил, в чем дело, только упражняя силу удара лапы  на  одуванчике
надлежащей упругости.  Мягколапка!  Ее  не  было  на  Сборище.  Нужно  пойти
поискать ее, выяснить, что же случилось.
   Правда, ему стало не так страшно, как ночью. В конце  концов,  решил  он,
для ее отсутствия найдется множество причин. Она жила во владениях М у р ч е
л о в; они могли запереть  ее,  помешать  ей  уйти.  На  этот  счет  Верзилы
непредсказуемы.
   Хвосттрубой перешел  луг,  пробрался  сквозь  низкий  кустарник,  обогнув
Стародавнюю Дубраву. Мягколапка жила далековато, и поход отнял у него добрую
часть утра. Наконец он пришел к  гнездовью  М  у  р  ч  е  л  о  в,  одиноко
высившемуся  среди  окрестных  полей.  Оно  казалось  странно   пустым,   и,
приближаясь, он не уловил и привкуса знакомых запахов.
   Взывая: "Мягколапка! Хвосттрубой здесь! М  я  -  м  я,  дружочек!"  -  он
подбежал прыжками, но его встретило лишь молчание. Входная дверь  болталась,
незакрытая, а это было необычно для М у р ч е л о в ы х гнезд.  Подобравшись
к жилью, он осторожно просунул туда голову, потом вошел.
   Фритти показалось, что признаков жизни лишилось не одно только жилье М  у
р ч е л о в - опустело и все кругом. Пол и стены были голы, и, когда он  шел
из комнаты в комнату, даже  его  мягкая  поступь  будила  эхо.  На  какой-то
ужасающий миг эта пустота напомнила ему исчезновение его семьи  -  но  здесь
все-таки  было  по-другому.  Не  было  запахов  ужаса,  волнения,  ни  следа
какого-нибудь несчастья. По какой бы причине ни съехали М у р ч е  л  ы,  то
была естественная причина. Но куда делась Мягколапка?
   Повсеместные  поиски  не  дали  ничего,  кроме   новых   пустых   комнат.
Недоумевающий  и  обескураженный,  Фритти  убрался   восвояси.   Он   решил:
Мягколапка, должно быть, сбежала, когда М у р ч е л  оставлял  свое  жилище.
Может, как раз сейчас она прячется в лесу и ей нужны его общество и дружба?
   После полудня он бродил по лесам, зовя и призывая, но не  нашел  и  следа
подруги. Когда настал вечер, пошел за помощью к Тонкой Кости, но  вдвоем  им
повезло не больше. Они рыскали  там  и  сям,  расспрашивали  всех  встречных
соплеменников, нет ли каких известий,  но  никто  им  ничем  не  помог.  Так
окончился первый день поисков исчезнувшей Мягколапки.
   Три солнечных восхода миновало без какой-либо весточки о юной ф  е  л  е.
Фритти считал маловероятным, чтобы она попросту покинула округу, но ведь  не
было найдено ни малейшего признака насилия, да и соплеменники не видели и не
слышали ничего необычного.
   Изо дня в  день  он  продолжал  искать  ее,  измученный,  гонимый  своими
неодолимыми, неотступными бедами. Сперва его семья и логово, потом это.
   После третьего дня поисков отчаялся даже Маркиз.
   - Это, конечно, ужасно, Хвосттрубой, -  сказал  ему  друг,  -  но  иногда
Муркла призывает нас, и мы уходим. Ты знаешь  это.  Мягколапки  больше  нет.
Боюсь, это так.
   Фритти утвердительно кивнул, и Маркиз ушел к Племени. Однако  Хвосттрубой
не собирался бросать поиски. Он знал: сказанное Маркизом - правда, но  четко
чувствовал - хоть и не очень понимал, каким образом,  -  что  Мягколапка  не
ушла к Муркле, а живет где-то на земных полях и ждет его помощи.
   Через несколько дней Фритти разнюхивал лазейку в колючей изгороди,  возле
которой они с Мягколапкой столько раз играли в Круть-Верть,  ему  встретился
Ленни Потягуш.
   Старый охотник приблизился, производя не больше шума, чем осенние листья,
шевелимые ветром, - с такой уверенной бережливостью  движений  нес  он  свое
рыжевато-коричневое тело. Когда он  подошел  вплотную  к  Фритти  -  страшно
смущенному присутствием матерого кота, - то остановился,  уселся  на  задние
лапы и устремил на юнца оценивающий  взгляд.  Пытаясь  почтительно  склонить
голову, Хвосттрубой ткнулся носом в колючку  и  от  боли  невольно  испустил
стыдливое  мяуканье.  Холодный  созерцательный   взор   Потягуша   смягчился
усмешкой.
   - М я г к о г о?м я  с  а,  Потягуш,  -  сказал  Фритти.  -  Вы  нынче...
мрррмм... греетесь на солнышке? - Он с неуклюжим движением умолк, а так  как
день был  совсем  серым  и  небо  затянуто  тучами,  Фритти  внезапно  вовсе
потерялся - лучше  бы  ему  вообще  ничего  не  говорить,  а  того  лучше  -
провалиться сквозь землю, под колючий куст.
   Увидев, что юный кот так растерян, Потягуш фыркнул от смеха  и  опустился
на землю. Лениво разлегся, держа  голову  высоко,  а  всем  телом  выказывая
притворную расслабленность.
   - П р и я т н о й?п л я с к и, малыш,  -  отозвался  он  и  умолк,  чтобы
величественно  зевнуть.  -  Вижу,  ты  все   еще   охотишься   за   своей...
как-ее-там... Мясохапкой, верно?
   - Мя... Мягколапкой. Да, я все еще ее ищу.
   - Ну-ну... - Старый кот слегка  огляделся,  словно  отыскивая  крошечную,
пустяковую вещь, которую обронил, и наконец сказал: - О да. Так оно и  есть.
Вот именно. Ты хочешь прийти сегодня вечером на Обнюх.
   - Что?! -  Фритти  был  поражен.  Обнюхи  устраивались  для  Старейшин  и
охотников - для обсуждения важнейших дел. - Мне - на Обнюх? - выдохнул он.

   - Ну... - Потягуш снова зевнул. - Насколько я понимаю -  хотя  Всемогущий
Харар знает, что у меня есть занятия посущественней,  чем  следить  за  всей
этой вашей приходящей и уходящей мелюзгой, -  насколько  я  могу  заключить,
после минувшего Сборища произошло множество исчезновений. Шесть или семь,  в
том числе твоя подружка Хряпомяска.
   - Мягколапка, - тихонько поправил Фритти, но Потягуш уже исчез.

   Над Стеной висело и светилось Око Мурклы, державно мерцая в черноте ночи.
   - У нас есть и  еще  одно  затруднение,  и  некоторых  матерей  одолевает
беспокойство. Им очень неприятно то, что творится в последнее время.  Матери
ведь подозрительны, сами знаете.
   Говорившим был Грязепыт, который проживал в дальнем поселении Племени, по
другую сторону Опушки Дубравы. У них были свои собственные  Сборища,  и  они
редко тесно соприкасались с кланом Фритти.
   - Вот что я разумею, - продолжал Грязепыт, -  ну,  это  неестественно.  Я
разумею, что мы, конечно, каждый сезон теряем  двух-трех  котят...  а  то  и
взрослых,  которые  решаются  рыскать,  никому  не  сказавшись.  Ф  е  л   е
свойственно тревожиться, если  вы  унюхиваете  смысл.  Но  у  нас  уже  трое
пропавших - за несколько дней. Это неестественно.
   Гость с дальней стороны Дубравы сел, и  среди  собравшихся  вождей  клана
раздалось приглушенное шипение и перешептывание.
   У Фритти  стало  спадать  волнение,  вызванное  присутствием  на  Обнюхе.
Услышав и от других рассказы о таинственных исчезновениях и поняв, что  дело
это нешуточное - мудрые коты вокруг него трясли головами и в  замешательстве
поскребывали морды, - он вдруг заинтересовался,  а  не  смогут  ли  они  все
вместе как-нибудь помочь найти Мягколапку. Ему казалось - едва  старые  коты
узнают о его беде, выход будет найден, - но подумать только!  Брови  и  носы
блюстителей обычаев клана морщились от  тревоги.  Хвосттрубой  почувствовал,
что его покидает надежда.
   Верхопрыг, один из самых младших присутствующих - хоть и был  несколькими
сезонами старше Фритти, - встал, чтобы говорить.
   - У моей сестры... у моей сестры по выводку, Трепетуньи,  только  что,  в
минувшее Око, пропали два котенка. Она  внимательная  мать.  Они  играли  на
опушке под деревом, и она на миг  отвернулась,  потому  что  у  ее  младшего
сбилась в колтун шерстка. А когда обернулась, они уже исчезли. И  ни  лисой,
ни совой не пахло - она все обыскала, сами понимаете. Она очень  расстроена.
- Тут Верхопрыг неловко оборвал свою речь и сел.
   Остроух встал и оглядел собравшихся:
   - Что ж, если ни у кого больше нет таких историй?..
   Потягуш неохотно поднял лапу:
   - Прости, Остроух, я все же полагаю... где же он?.. ах да,  вот  он.  Вот
юный Хвосттрубой, у которого есть что сообщить. Я  разумею  -  если  это  не
слишком вас обеспокоит. - Потягуш зевнул, приоткрыв острые клыки.
   - Хвостпробой? - раздраженно переспросил Остроух. - Что еще за имя?
   Жесткоус улыбнулся Фритти:
   - Нет, Хвосттрубой. Не так ли? Говори, с чем пришел, малец.
   Хвосттрубой встал, и все взоры обратились на него.
   - Ммя... то есть я... -  У  него,  как  у  хворого,  обвисли  усы.  -  Ну
знаете... Мягколапка, она моя подруга... она... она... Мягколапка... ну  так
она пропала...
   Старый Фуфырр выдвинулся вперед и проницательно взглянул на него:
   - Ты что-нибудь узнал о том, что с ней стряслось?
   - Нет... нет, сэр, но, по-моему...
   - Правильно! - Остроух  потянулся  и  без  церемоний  хлопнул  Фритти  по
макушке, чуть  его  не  опрокинув.  -  Правильно,  -  продолжал  Остроух,  -
необычайно точно, спасибо. Хвост... Хвост... Что  ж,  это  было  полезнейшее
сообщение, юнец. Так этим мы и удовлетворимся?
   Фритти поспешно сел и сделал вид, что выкусывает блоху. Нос у него горел.
   Волнохвост, еще один  Старейшина,  прочистил  горло  -  добиваясь  полной
тишины - и спросил:
   - Но что же нам делать?
   Еще миг молчания - и собравшиеся соплеменники разразились:
   - Поднять кланы по тревоге!
   - Поставить часовых!
   - Уходить отсюда!
   - Больше не заводить котят!
   Последнее исходило от Верхопрыга, на которого - чуть он увидел,  что  все
вперились в него - внезапно перепрыгнула Хвосттрубоева блоха.
   Старый  Фуфырр  задумчиво  поднялся.  Строго  зыркнул  на  Верхопрыга   и
внимательно оглядел собравшихся.
   - Сперррва, - прорычал он, - лучше сговоримся не вопить и не скакать  вот
так -вокруг да около. Бурундук со ш