квозьзабор. - Обвалилось, и  обжигающий
пар и воды хлынули сквозь пол... какой крах для Первородного, а? Кто о таком
и подумать-то посмел бы?
   Хвосттрубой  сомневался  во  всем,  что  услышал.  Много   было   о   чем
поразмыслить. Должен ли он пытаться объяснить, что с ним произошло?  И  даже
уверен ли он в том, что оно в самом деле произошло?
   - Почему? - спросил он наконец. - Чего же хотел Живоглот?
   - Скорее всего нам этого не узнать, - сказал  тан,  нахмурив  черный  как
смоль лоб. - Лорд Живоглот, как можно предположить, хотел отомстить потомкам
Харара. Он долго пробыл под землей  и  все  это  время  вынашивал  потаенные
замыслы - покорить себе Племя. Должно быть, он уставал  от  своих  созданий,
жалких подобий детей  Мурклы,  от  их  поддакивания  и  юления.  Но  он  был
Первородным, и я все же не считаю, что его замыслы  -  или  безумства  -  мы
полностью постигнем. Он прибег к  тому,  что  вне  танца  земного;  кажется,
равновесие нарушилось. А танец сложен, и нарушение на  одном  конце  рождает
нарушение на другом. - Тан засмеялся:  -  Я  замечаю  -  Сквозьзабор  так  и
пялится на меня, будто я заболел и у меня пена изо  рта  идет.  И  он  прав,
знаешь ли Хвосттрубой. Какой смысл петь  песню,  если  о  словах  приходится
только догадываться...
   Чутколапа снова перебили - на сей раз то была пронзительная трескотня  на
вершинах деревьев. Сквозьзабор и Чутколап переглянулись.
   - Клеща мне на хвост! - покаянно простонал Чутколап. - Я и забыл...
   - Орут так, будто знают об этом, -  сказал  Сквозьзабор,  когда  сердитый
гомон возобновился. - Пожалуйте, лорд Хлоп! - позвал он. - Простите  нас  за
невежливость и спуститесь. Мы и думать забыли о времени.
   Процессия Рикчикчиков - впереди лорд Хлоп с презрительным  выражением  на
круглой зубастой морде - гуськом соскользнула по  стволу  тополя.  Хотя  сам
Хлоп и являл собою вид оскорбленного достоинства,  свита  его  приблизилась,
тараща глаза и нервничая в присутствии трех котов.
   Лорд Хлоп остановил толпу. Собственный его нос, однако, оставался заметно
задранным ввысь, покуда принц Сквозьзабор смущенно покашливал.
   - Очень извиняюсь, Хлоп. Очень даже. Никак не хотел обидеть  Рикчикчиков.
Мы попросту забыли, знаете ли.
   Фритти задался вопросом, было ли замешательство принца признанием  ошибки
или подчеркнутым извинением перед белками.
   Вождь Рикчикчиков какой-то миг глядел на смущенного принца.
   - Пришел только толк-толк со  столь-храбр  кош  Хвост-трубом,  -  немного
раздраженно сказал он. Потом беличий лорд повернулся  к  Фритти:  -  Обещань
сдерж, ты видеть-видеть. Рикчикчики делают хор-хор. Теперь  должен  привести
побольш Рикчикчиков домой-домой. Зло весьма уползло. - Хлоп коротко  кивнул,
и Фритти ответил ему тем же.
   - Ваш народ очень смел, лорд Хлоп, - сказал он. - Это  мастер  Плинк?  Ты
хорошо сделал, доблестный Плинк.
   Юный Рикчикчик оживленно распушил  хвост;  другие  Рикчикчики  восхищенно
затрещали. Одобрительно затарахтел и лорд Хлоп.
   - Белки...  -  пробормотал  принц  Сквозьзабор.  Хлоп  остановил  на  нем
блестящий глаз.
   - Скажите  Хвосттрубою  о  том,  что  мы  провозгласили,  Сквозьзабор,  -
подсказал Чутколап.
   - Ну... - снова смутившись, промямлил  принц,  -  ну...  О,  мешочки  для
запасных когтей! Скажи уж это сам, Чутколап. Это была твоя мысль.
   - Что ж, - согласился тан. - Принцем Сквозьзабором, сыном  Ее  Мохнатости
королевы Мурмурсы Солнечной Спинки,  было  объявлено,  что  в  ознаменование
заслуг своих Рикчикчики  могут  проживать,  не  являясь  охотничьей  добычей
Племени, в пределах Крысолистья и что воители будут всеми  силами  проводить
этот запрет в жизнь. - Из свиты лорда Хлопа донесся тоненький  одобрительный
свист. - Конечно, за пределами Крысолистья вам следует получше присматривать
за своими хвостовыми султанами, - не слишком дружелюбно добавил Чутколап.
   Лорд  Хлоп  оценивающе  оглядел   Чутколапа   и   издал   удовлетворенное
стрекотание.
   - Так, - протрещал беличий лорд. - Теперь все готов-готов. - Он обернулся
к Фритти: - Везенья тебе-тебе при орехо-сбор, столь-странный кош.
   Лорд Хлоп повернулся спиной и повел процессию своих прихвостней назад,  в
гущу ветвей. В какой-нибудь миг они скрылись из виду.
   - Извиняюсь, но только оно не кажется  правильным,  -  сердито  проворчал
Сквозьзабор. - Белки...

   Когда настали Короткие  Тени,  пришла  Мимолетка  чтобы  взять  Фритти  к
Шустрику. Она повела его из Сквозьзаборова лагеря в рощу  подоблачно-высоких
деревьев. Увидев слабенькую пушистую фигурку  Шустрика  в  пятне  солнечного
света среди лужайки, Фритти отпрыгнул от Мимолетки и рванулся вперед.
   - Шуст! - крикнул он. - Маленький мой м и л я к!
   Шустрик  поднял  глаза  на  его  голос  и  встал  с  присущим  котячеству
изяществом. Хвосттрубой мигом очутился на нем, обнюхивая  и  тычась  в  него
головой, и Шустрикова отчужденность тут же сменилась радостным извиванием.
   - Я так счастлив наконец-то тебя  увидеть!  -  провозгласил  Хвосттрубой,
обвиваясь вокруг друга, впитывая знакомые запахи Шустрика. - Я и не  мечтал,
что нам всем когда-нибудь удастся быть вместе...
   Фритти  оборвал  сам  себя,  потрясенно  уставившись  на  него  с  широко
разинутой пастью.
   У Шустрика не было хвоста! Там, где когда-то развевался  меховой  султан,
был теперь только заживший обрубок, тесно прижатый к ляжкам малыша.
   - Ох, Шуст! - выдохнул Фритти. - Ох, Шусти, твой бедный хвостик! О Харар!
   Мимолетка шагнула вперед:
   - Не сердись, что я не сказала тебе,  Хвосттрубой.  Я  хотела,  чтобы  ты
сперва узнал, что Шустрик жив-здоров, иначе ты заболел бы  от  беспокойства,
как раз когда тебе самому нужно было выздороветь.
   Шустрик выдавил тихую улыбку:
   - Пожалуйста, не расстраивайся так, Хвосттрубой. Все мы что-то потеряли и
что-то приобрели в том месте. Когда ты напал на Растерзяка в Пещере  Потока,
то спас меня от худшего.
   Фритти не мог успокоиться.
   - Приди я только поскорее...
   Шустрик встретил его взгляд со знающим видом.
   - Ты не смог бы, - сказал бесхвостый котишка. - Ты и сам знаешь,  что  не
смог бы. Все мы играли свои роли. Небольшая печаль - потерять  хвост,  чтобы
кто-то мог найти имя хвоста.
   Шустрикова мордочка приняла отстраненное выражение, и Мимолетка  тревожно
взглянула на Фритти.
   - Что ты имеешь в виду, Шусти? - спросил Фритти.
   - Мы освободили Белого Кота, - мечтательно сказал Шустрик. - Я его видел.
Видел его в печали, видел и в радости  -  когда  пал  Холм.  Он  вернулся  к
темному лону Праматери. - Котенок тряхнул головой, словно поясняя это. -  Мы
все что-то потеряли,  но  приобрели  куда  большее,  -  он  многозначительно
взглянул на Мимолетку, - даже если мы еще вовсе об этом не знаем.
   Фритти уставился на младшего друга, державшего таинственную речь, подобно
провидцу. Шустрик  перехватил  этот  взгляд,  и  его  мордочка  растроганно,
умиленно сморщилась.
   - Ох, Хвосттрубой, - хихикнул он, - ты так смешно глядишь!  Пошли,  давай
поищем чего-нибудь поесть!

   Покуда шли, Шустрик увлеченно говорил о Вьюге.
   - В конце концов, в том, что сказал Воспарилл,  что-то  есть.  Ф  е  л  а
жертвует собой за котят, ты пожелал отдать себя за нас.
   - Это было не совсем так, Шусти, - смущенно сказал Хвосттрубой.
   - По-моему, Виро хочет, чтобы мы  были  целы  и  невредимы,  -  продолжал
котенок. - Но Воспарилл ну, принц Воспарилл видит многое,  но,  по  мне,  он
чересчур мрачен. Виро всегда любил бегать, чувствовать ветер, треплющий мех,
- он не желает, чтобы дети его становились угрюмыми и суеверными,  а  только
чтобы помнили, что если у них нет сил вернуть тот дар, которым он их наделил
- вернуть в любое время, - то дар этот не принесет им ничего доброго.
   - Боюсь,  что  все  эти  твои  грезы  и  раздумья  сделали  тебя,  Шусти,
недоступным  для  моего   понимания,   -   сказал   Хвосттрубой.   Мимолетка
поморщилась.
   -  Но  ты  сам  меня  больше  всех  этому  и   научил,   Хвосттрубой,   -
развеселившись, возразил Шустрик.
   Он перестал переворачивать упавшую ветку, предоставив перепуганному жучку
спасаться  бегством.  Прыгнув  и  цапнув,  котишка  взял  в  плен  удирающее
насекомое; через миг он его схрупал.
   - Так или иначе, - заговорил Шустрик с полным ртом, - я решил  вернуться,
чтобы  остаться  в  Перводомье.  Там  немало  мудрецов   -   в   том   числе
принц-консорт, - и у меня будет чему поучиться.
   Мимолетка и Хвосттрубой, точно заботливые родители, молча  шагали  позади
резвящегося Шустрика.
   ГЛАВА
   ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   Высшая добродетель подобна воде.
   Вода приносит пользу всем существам и не борется с ними.
   Она существует и там, где люди не хотели бы жить; она подобна Дао.
   Лао-цзы(
   Покуда тело его спало, уютно зажатое меж Шустриком и Мимолеткой, во  тьме
сонных полей Хвосттрубой встретил лорда Тенглора. Лапы Первородного лучились
розовым светом, а голос его был музыкой.
   - Привет тебе, братец, - сказал Огнелап. - Вижу, настроение у тебя лучше,
чем когда мы беседовали в последний раз.
   - Пожалуй, милорд.
   - Отчего же ты тогда не завершаешь свои поиски? Я говорил  тебе,  где  ты
сможешь найти то, что ищешь. Заплутавшаяся твоя к а говорит  мне,  что  тебе
надобно обрести решение.
   В таинственных пространствах сна Фритти услышал правду Огнелаповых слов.
   - Думаю, это только из-за моих друзей, - сказал он. - Боюсь,  я  буду  им
нужен.
   Низкий приятный смех изошел от Первородного.
   - Мои братцы и сестрицы сильны, Хвосттрубой. Уж наше  Племя  не  дозволит
любви так вот себя оковать. В преодолении сильный удваивает силу свою.
   Призрачные очертания Тенглора стали удаляться и Фритти закричал:
   - Подождите! Простите меня, лорд, но я хотел бы узнать о другом!
   - Клянусь моею матерью! - засмеялся  Первородный.  -  Смелость  твоя  все
возрастает, юный Хвосттрубой. О чем же хотел бы ты узнать?
   - О Холме. Что там произошло? Пришел ли конец Живоглоту?
   - Мощь его сломлена, братец. От него и  так  уже  не  оставалось  ничего,
кроме ненависти. Он слишком долго гноился во тьме; иной цели у него не было.
Слепой и недвижный, он никогда не смог бы подняться из-под  земли  -  солнце
испепелило бы его.
   - Значит, опасности и не было  -  для  наших  полей?  -  спросил  Фритти,
сконфузившись.
   Поющий голос Огнелапа сделался серьезнее.
   - Вовсе нет, малыш. Опасность была велика. Все его создания были  слишком
реальны. Сам Я р р о с был созданием чистой ненависти -  порожденный,  чтобы
идти туда, куда не смог бы  пойти  Живоглот,  на  поверхность  земли,  чтобы
обманом пройти под солнцем... О да, он был поистине свиреп и сделал бы  поля
света дневного таким ужасом, по которому безнаказанно могли бы ступать  одни
дети Живоглотовы. А если даже и они не смогли  бы  -  что  за  печаль  брату
моему: лишь бы ни единое создание Мурклы не  могло  вкушать  сладость  танца
земного?
   Голос Огнелапа стал теперь ослабевать; Фритти напрягал во сне слух, чтобы
разобрать слова.
   - Подобно всем бессмысленным злым силам древности, Я р р о с был безумен,
всеразрушающ...  если  бы  я  не  перенесся  обратно  из  внешних  пределов,
храбрейшие наши соплеменники не в силах были бы остановить его...
   - Лорд Огнелап! - крикнул Фритти вслед  исчезающему  видению.  -  Шустрик
сказал, что вашего брата освободили!
   - Лорд Виро страдал многие века...  -  пробормотал  быстро  уменьшающийся
красный отблеск. -  Теперь  равновесие  восстановлено.  Взгляни  на  небеса,
братец... Доброго пути!
   Фритти сел, резко  выпрямившись.  С  обеих  сторон  сонно  заворчали  его
спутники. Вытянув шею, он пристально вгляделся в  угрюмое  небо  Прощального
Танца. "Взгляни на небеса", - сказал Огнелап.  От  всего  этого  дух  Фритти
изумленно пел.
   Над М е р з л я н н ы м горизонтом, покоясь точно капля росы на  лепестке
черной розы, мерцала звезда, которой Хвосттрубой никогда прежде не  видывал.
Он пылал и сиял - этот белый огонь возле брюха Мурклы.

   Мимолетка возвращалась в Перводомье с Шустриком.
   - По крайней мере хочу убедиться, что он  там  будет  в  безопасности,  -
сказала она Фритти, когда они вышли на последнюю совместную  прогулку.  -  К
тому же если кто-нибудь из моего клана спасся во время краха Закота, то  они
вернутся на наши земли в Северный Коренной Лес. Хочу убедиться,  остался  ли
кто-нибудь из них в живых.
   Сквозьзаборов отряд выступал к Трону Солнечной Спинки на следующее  утро.
Возобновились холодные зимние ветры; снег снова принялся  устилать  остывшие
окрестности Холма.
   - Если бы я не знала уже, что ты желаешь окончить свои поиски, -  сказала
Мимолетка, перестав смотреть Фритти в глаза, - ну тогда я попросила бы  тебя
пойти со мной. Но я знаю - ты не сможешь.
   Покуда она говорила, Хвосттрубой созерцал ее гордую красивую мордочку. На
усах у нее светились утренние отблески.
   - Я знаю, что Шустрику, может быть, наше внимание нужно  меньше,  чем  мы
полагаем, - добродушно сказал Фритти. - Хотел  бы  я  пойти  с  тобой.  Ведь
просто странно, что наши приключения должны будут вот так и окончиться.
   Мимолетка продолжала удерживать взгляд Хвосттрубоя. Он испытывал глубокую
привязанность к этой охотнице, которая не щадила и собственных чувств.
   - Мое имя - Фрези Мимолетка, - тихо сказала она.
   Удивленный, Фритти ощутил, как сердце его несколько  раз  стукнуло  среди
молчания. Она сказала ему свое имя сердца!
   - А мое... мое - Фритти Хвосттрубой, - наконец произнес он.
   - Храни тебя Праматерь, Фритти. Я буду часто о тебе думать.
   - Надеюсь, когда-нибудь я снова увижу тебя... Фрези.
   Ее имя сердца! Он не знал даже Мягколапкиного!
   Весь  долгий  обратный  путь  Хвосттрубоевы  мысли  кружились   смятенным
водоворотом.

   Принц Сквозьзабор, в раздражении ступая почти точно по  отпечаткам  своих
же лап, расхаживал взад-вперед, выкрикивая указания и наставления:
   - Эй, вы! Хватит намываться, ребята! Кончай с этим, и -  шагу,  Нежнолап!
Пора в поход!
   Множество  соплеменников  крутилось  возле  принца.  Вот-вот  должен  был
начаться долгий переход назад, в Коренной Лес.
   Фритти уже попрощался со  Сквозьзабором  и  другими.  Принц  дружественно
боднул его головой, сказав:
   "Снова ушлендрываешь, а? Самый что ни на есть шлендрающий  усонамыватель,
какого я когда-нибудь знавал! Ну, само  собой,  приходи  ко  Двору  повидать
меня. Уж мы тогда потешим ушки тем, кто там посиживает на хвостах!"
   Чутколап,  который  отправлялся  на  встречу  танов,  где  будут  названы
преемники погибших в Холме,  тоже  остановился,  чтобы  нежно  пожелать  ему
доброго пути.
   Теперь же Фритти, внезапно устав  от  прощаний,  сидел  со  своими  двумя
ближайшими друзьями. Обнюхав щеку Мимолетки, он потерся мордой об ее  теплый
мягкий мех и ничего не сказал.
   - Я не скажу, что надеюсь с тобой увидеться, потому что знаю - увижусь, -
сказал Шустрик.
   При всей своей новоявленной  проницательности  котишка  все  же  выглядел
несчастным. Хвосттрубой тотчас пожалел и приласкал его.
   Сквозьзабор орал  собравшемуся  Племени  последние  указания;  раздавался
великий ропот.
   Хвосттрубой повернул прочь и пошел обратно, к Лесу Крысолистья,  -  и  то
было возобновление собственного его путешествия. Холодный ветер  шелестел  в
ветвях.

   За пределами кончавшейся теперь оттепели  в  Крысолистье  все  еще  стоял
по-зимнему резкий холод. Одинокая фигура  среди  бесконечной  белизны  леса,
Хвосттрубой ломал голову над переменой, происшедшей  с  младшим  его  другом
Шустриком.  Лишь  мягкие  шлепки  Хвосттрубоевых  лап,  приминавших  снежный
покров, сопровождали эти раздумья.
   Шустрик и в самом деле переменился. Хотя он все еще мог шалить и  играть,
как подобало малышу, и безусловно не потерял котеночного аппетита, в нем уже
не было  простодушия  невинности.  Понаблюдав  несколько  раз,  как  Шустрик
разговаривает словно поседелый Старейшина, а его крохотное тельце  укорочено
на длину хвоста, Фритти чувствовал прилив глубокой необъяснимой грусти.
   Потерянный хвост, казалось, беспокоил самого Шустрика меньше, чем Фритти.
Мысль о том, что маленький его друг был изуродован и  покалечен  Растерзяком
неотступно  преследовала  Фритти;  мысль  эта  донимала  его,  как  медленно
заживающая рана.
   "Это очень странно, Хвосттрубой, - сказал ему как-то Шустрик, - но я  его
чувствую, словно он все еще там. Я по нему не скучаю.  Я  вот  прямо  сейчас
могу ощутить, как он вьется позади меня,  даже  как  его  треплет  ветер!  -
Хвосттрубой не нашел что сказать, и малыш продолжал: -  В  некотором  смысле
теперь даже лучше. Я разумею, что... ну с тех пор, как я не могу его видеть,
с ним ничего и не происходит, он безупречный, чистый. И  так  будет  всегда.
Можешь понять, что я имею в виду?"
   В тот день Фритти не был на  это  способен.  Но  теперь,  неслышно  шагая
великим лесом, стал понимать.

   Проходили  дни,  схожие  друг  с  другом,  как  деревья,  покуда   Фритти
продвигался сквозь Крысолистье к З а р р  я  н  е.  Его  вели  вперед  слова
Первородного.
   "Пусть нос твой следует сердечному желанию твоему, - сказал ему Огнелап в
последний их миг в Холме,  -  через  великий  лес,  держа  на  новорожденное
солнце. Путь твой в конечном счете выведет тебя, и через  Лапоходные  Болота
ты придешь наконец к берегам М у р р я н ы, Большой Воды. Пойдешь по берегу,
покуда не увидишь странного холма, что сияет  в  ночи...  он  вздымается  из
самых вод м у р р я н с к и х. Это место, которое М  у  р  ч  е  л  называет
Вилла-он-Мар, и там обретешь ты то, что ищешь".

   Чередование дня и ночи, ходьбы и отдыха, все прочие приметы Верхнего Мира
вернулись теперь к Хвосттрубою. Он охотился только для себя и только за себя
отвечал. Подобно серебряным рыбкам, что подпрыгивали и всплескивались против
течения в верховьях Мявы, все солнца Хвосттрубоева похода скакали  по  небу,
следуя впритык друг за другом. Вот так и держал он путь сквозь Крысолистье.
   Старый лес медленно возвращался к жизни. Ворча, восстал от сна спавший  в
пещере Мишка. Изящные л я н ы, самцы, самки и несколько напыжившихся л я н я
т, грациозно бегали по сугробам.  Хвосттрубой  чувствовал  свою  близость  к
этому миру, возвращающемуся в свое русло; ужасы Холма начали  отступать.  Он
был одним из детей земли, и даже долгий сезон, проведенный  под  землей,  не
смог разрушить его познаний о земном танце.  Он  упивался  каждым  признаком
убывания зимы  и  возвращения  жизни  в  некогда  богатые  охотничьи  угодья
Крысолистья.

   Двадцать солнц взошло и закатилось с тех  пор,  как  Хвосттрубой  покинул
друзей, когда он обнаружил, что добрался до дальнего  края  леса.  Последние
два дня похода привели его к месту, где земля стала плавно клониться  книзу,
а воздух под большими деревьями приобрел странный привкус. Каждое  дуновение
было насыщено влагой - не горячей, как возле великого Потока, но прохладной,
как камень, солоноватой, как кровь. Он никогда не обонял  ничего  подобного.
Каждый вдох ускорял биение сердца.
   Спускаясь  как-то  утром  с  последних  высот  Крысолистья,  Фритти  стал
осознавать, что слышит мощный медленный звук. Подобный довольному мурлыканию
Праматери,  он  поднимался  к  Фритти  сквозь  растительность,   широкий   и
величавый. Когда Фритти на миг  остановился  возле  чахлых  деревьев  опушки
Крысолистья, то различил впереди что-то мерцающее.  Второе  солнце,  двойник
вестника Коротких Теней, которое низко висело среди неба, казалось, светя на
Фритти сквозь щель в неровных зубцах лесной опушки.
   Забыв об умывании, Фритти поднялся на ноги и спустился  ниже;  хвост  его
колыхался на легком ветру, как ивовая ветка. Вглядевшись, он увидел, что  то
было не другое солнце, а отражение -  невозможно  громадное.  Он  стоял  меж
двумя стволами красного дерева и глядел поверх  резко  снижающегося  склона,
поверх начала болот. У него занялось дыхание.
   Большая Вода, блестев