тала ругать меня, провела рукой по волосам и по шее. - Песок, - выяснила
она. - Везде песок.
   Пойд„м со мной.
   Она притащила меня к большой оросительной бочке в саду, содрала с меня
одежду и сунула меня в холодную воду. - Помокни здесь, - скомандовала она
и стала вытряхивать мою одежду. Развесив е„ на ветке дерева, она сбегала в
дом, и вернувшись со щ„ткой и мылом, стала мыть и скрести меня, ворча тем
временем по поводу мальчиков, пони и собак, эгоизма, бездумности,
неудобств и собак. - К тому же и собаки, - восклицала она. Но она вс„-таки
вымыла меня, помогла мне облачиться в одежду своего мужа с закатанными
рукавами и штанинами, и мне показалось, что вс„-таки ей нравились
мальчики, пони, неудобства и собаки. Я чувствовал, что негодованиеу не„
напускное, но не был уверен в этом, так как она была очень сурова. Она вс„
время д„ргала меня, не давала мне одеваться самому, ей хотелось одеть
самой вс„, рубашку, штаны, ботинки и носки. А когда я был полностью одет,
она причесала мне волосы и отвела меня за руку на кухню, где мне пришлось
сидеть у огня, пока она заканчивала подготовку к ужину, с которым я,
очевидно, задержался. Как бы там ни было, г-н Нили приш„л сам без зова, и
она с негодованием стала рассказывать ему обо мне, как я явился весь в
песке и грязи и с собаками, но тот улыбнулся и прервал е„.
   - Да, да, а ты-то. Ты-то как?
   Да у меня-то вс„ будет в порядке, - нетерпеливо ответила она. Но он
тронул ей щеки, и я заметил, что они красные.
   - Это от печи, - сказала она, но он только встревожено покачал головой.
   Мы ели горячий ужин с горячим хлебом, по обыкновению молча, нас трое
мужчин, а г-жа Нили крутилась около меня и подавала мне лакомые кусочки.
Сама же она почти ничего не ела, и г-н Нили в конце отметил это. - Нет, не
могу, - ответила она и встала, и пока мы молча сидели, она стала убирать
стол и вс„ на кухне. Что-то было не так, но меня клонило в сон, я старался
держаться, но голова у меня явно свешивалась вниз, и наконец, помнится,
г-жа Нили, закончив работу, заявила.
   - Ну вот, грязнуля, ты устал, - заявила она. - Ты уж совсем спишь на
стуле.
   Пошли со мной. - Г-н Нили вызвался отвести меня в мою комнату, но она
резко отказала ему. - Я сама уложу его спать.
   Она обняла меня за шею и увлекла в гостиную, где у не„ уже вс„ было
готово на диване, взбитая белая постель. Выглядело вс„ это очень хорошо, и
я мог бы улечься сам, если бы она мне позволила. Но нет, ей понадобилось
раздеть меня, одеть на меня один из ночных халатов г-на Нили, затем мы
стали на колени у постели и стали молиться. У меня не было особых просьб,
поэтому я произн„с обычную молитву "Отче наш", да и ту еле одолел, так как
уж очень устал. Но г-жа Нили молилась о том, чтобы "избавиться от болезни,
именуемой праздностью". Затем она повалила меня в постель, крепкообернула
простын„й, и пока я засыпал, она вроде бы тихонько плакала. Я чувствовал,
как она по-прежнему стоя на коленях и обняв меня руками, всхлипывает.
   Вс„-таки что-то было не так.
    
  
 Глава Х Я СТАНОВЛЮСЬ ГЕРОЕМ И СПАСАЮ ЖИЗНЬ
  
  
 Одна из бед, от которых страдают мальчики, - так это то, что их любят до
того, как они полюбят сами. Так рано и легко они обретают любовь и
преданность матерей, сест„р и учителей, что сами не могут научиться
любить. И вот, когда они вырастают и становятся любовниками и мужьями, то
вымещают сво„ неудовольствие на ж„нах и любимых. Не имев возможности
любить, они и не умеют делать этого, они даже не знают как. Я, к примеру,
вырос в атмосфере любви, родители любили меня.Разумеется. И они любили
меня так долго, что, когда у меня пробудилось сознание, то у моей детской
любви уже не было возможности развиться. Она зародилась было, но так и не
расцвела. Затем, по очереди, с„стры. Их тоже любили от рождения, и они
могли бы стать такими, как и я, но девочки совсем другие существа, с„стры
уже родились и любящими, и любимыми. Во всяком случае моя первая сестра,
хоть и моложеменя, полюбила меня задолго до того, как я даже стал замечать
е„, и я не могу забыть того удивления и унижения, когда обнаружил, как она
любит меня. Она поехала в Стоктон в гости к семье полковника Картера и
через неделю так заскучала по мне, что отец с матерью даже взяли меня с
собой, когда поехали за ней. Они взяли меня с этой целью, а мне же нужно
было познакомиться с великим руководителем того обоза, с которым отец ехал
сюда через равнины, и потолковать с ним о скоте. Можете представить себе
мои чувства, когда мы подошли к дому, открылась парадная дверь, и сестра
выскочила оттуда,обвила меня руками и заплакала, в самом деле заплакала, и
сл„зы потекли у не„ по щекам : "Лэн, мой Лэн!"
   Мне пришлось вытерпеть это, но что подумает полковник Картер и его
сыновья? Так же как и у себя в семье, то же было и с г-жой Нили. Я полюбил
е„, как полюбил мать и сест„р, с большим трудом, потому что она полюбила
меня первой, полюбила тогда, когда я любил не е„, а е„ превосходную
стряпню. И хуже всего было то, что она любила меня таким, как я был...
всадник, следопыт, охотник, рыцарь... не могут позволить себе быть
любимым. И отсюда мои чувства в тот вечер, когда некоторое время спустя
после того, как г-жа Нили молилась со мной перед сном, г-н Нили позвал
меня. Что-то случилось, а я вовсе не сожалел, я был чуть ли не рад.
   - Г-жа Нили заболела, - сказал он. - У не„ температура, и я должен
просить тебя быстренько встать и съездить в город за доктором. Поедешь?
   Поеду ли я? - "Пол Ревер",- подумал я одеваясь. Да ни один из верховых
почтовиков не одевался так быстро как я. И с большим удовольствием. Г-н
Нили говорил мне, к какому доктору ехать, где найти его, что сказать, и я
выслушал егонаставления. Ну да. Но мне не терпелось отправиться в долгое,
трудное ночное путешествие, надо проехать семь миль, шесть, пять, четыре и
так далее до тех пор, пока, запыхавшись и выбившись из сил вместе с пони,
я постучу в дверь к доктору и...
   Вош„л Джим Нили. - Твоя лошадь готова у ворот, - сообщил он. Прекрасно!
Джим верно сказал, и я ответил: "Я тоже". Г-н Нили повернулся уходить. -
Мне надо вернуться к г-же Нили, - сказал он, а лицо у него было
встревоженным и испуганным. Дело было, видимо, серь„зным. Я выскочил, Джим
прош„л со мной до ворот сада, я схватил уздечку и вскочил на коня.
   - Минуточку, - окликнул меня Джим, взяв коня за уздечку. Он говорил
очень медленно. - Ты знаешь ведь, как надо ехать быстро на дал„кие
дистанции?
   Конечно же знаю, и хотел было тронуться, но нет, Джим просто тратил
драгоценное время на разговоры.
   - Вначале надо ехать потихоньку, не торопясь, ну скажем, до большой
дороги.
   Затем надо дать пони пройти шагом метров сто, затем можно опять ехать
рысью примерно до дома Даденов. К этому времени пони разогреется, но уже
немного запыхается.Пусти его снова шагом, пока он не отойд„т, а потом уже
гони галопом с милю. Затем снова шагом, быстрым, но шагом, затем можно
опять поскакать, но немного. Проскачи с полмили...
   Это было ужасно. Джим прав. Так и надо было ехать, я знал это, но это
трудно.
   Ведь в стихотворении о Поле Ревере вс„ совсем не так, в других
стихотворениях то же, во всех книгах парень гнал во весь опор всю дорогу,
и в этом-то и было удовольствие, гнать, пока лошадь не пад„т. Но
кавалеристы, разведчики, индейцы и ковбои, все они торопились так, как
говорил Джим, кроме тех случаев, когда были пьяны. А Джимговорил, что мне
не надо пьянеть, даже от возбуждения. Нужно сохранять холодную голову и
думать обо вс„м.
   - К примеру, о твоих собаках, - сказал он, - и других ребят. Что мне
делать с ними?
   Я был рад, что в темноте Джим не мог рассмотреть, как мне стало стыдно
оттого, что я забыл обо вс„м. Он спросил, правильно ли будет, если он
поедет во Флорин с собаками, встретит там ватагу и скажет, чтобы они ехали
на ранчо сами.
   - Да, - ответил я, - так будет верно. Отпусти.
   Но он не отпустил. Он предложил мне после того, как я увижусь с
доктором, поехать домой, позавтракать там и приехать на ферму снова
завтра, в воскресенье.
   - Да, да, - согласился я, - только...
   - Сколько может твой пони бежать во всю прыть? - спросил он, и я
ответил ему, что четверть мили. - Так вот, запомни это, - продолжил он, -
он может скакать только четверть мили, а тебе надо проехать семь миль.
   К этому времени я уже так остыл, совсем забыл про героизм, что Джим,
наверное, заметил мо„ расстройство. И он подбодрил меня, направив на
поэтический лад. - Теперь езжай, - сказал он, - ты пойм„шь, что героизм -
это прежде всего тяжкий труд, требующий рассудочности и самообладания, а
не только кнута и шпор. И, - добавил он, - твоему другу, г-же Нили, нужен
ты и доктор. Счастливого пути.
   И я поехал, а Джим, конечно, остался, глядя мне вслед. Мне нужно было
медленно проехать по аллее, пересечь дорогу и выбраться на главную дорогу.
Я ехал несколько быстрее, чем предлагал Джим, затем прош„л шагом полпути
до Даденов, и ...ну в общем я следовал его инструкциям довольно строго. Но
это было нелегко. И героизм, как, очевидно, и вс„ остальное, оказался не
таким, как представлялось раньше. Мне нужно было обдумать это, у меня было
время подумать о многом, пока яодиноко ехал по дороге в темноте. Мне
попадались фермеры, ехавшие на базар, но я быстро обгонял их, так что
большую часть времени был на дороге один. И фантазировалось мне не так уж
легко. Джим испортил мне игру, а мысли мои докончилие„. Ибо главной мыслью
было то, что г-жа Нили действительно больна, она нуждается во мне и...
и...это меня точило, я ведь даже радовался оттого, что она заболела, и я
могу беззаветно броситься в город за доктором. Что же со мной творится? Я
опять думаю только о себе, как говорила матушка? Способен ли я на любовь и
преданность?
   Когда я подъехал к городу, вс„ стало проясняться, как в городе, так и
во мне.
   Рассвело уже как над Сьеррами, так же рассвело и мо„ сознание. Свет
осветил горы и дорогу, вс„ стало тихо и прекрасно, но в то же время душа
моя омрачилась от своего уродства. Я такой же как и все, я совсем не
такой, каким себя воображал.
   Выходит, я притворщик. Но мне не хочется быть притворщиком. Нет, я не
такой.
   На выручку мне пришла религия. Думая о г-же Нили, которая болеет и
молится, о том, как она добра ко мне и жд„т от меня доброты, я вспомнил,
что мне суждено стать проповедником, пастырем человеков. Ну вот я и есть
пастырь. Охваченный волной эмоций, я отказался от того, чтобы быть Полем
Ревером, а стал священником, как мой дедушка, сельским проповедником,
который едет на коне за доктором, чтобы спасти заблудшего ягн„нка или
овцу, г-жу Нили. Это как бы придавало смысл моей ночной поездке, некий
героический смысл, и я снова помчался дальше в город счастливый и
грустный. Эта комбинация так часто случалась в моей молодой жизни. Топот
конских копыт по спящим улицам, эхом отдающийся в темных, м„ртвых домах,
придавал мне возбуждение. Я повстречал и промчался мимо молочника, который
бог знает что подумал обо мне и мо„м галопе, но мне было вс„ равно. Я
пригнулся к шее лошади, держал поводья низко как жокей и, повернув вправо
по улице, во весь опор пон„сся к дому доктора. Бросив поводья у коновязи,
я взбежал на крыльцо, позвонил, затем постучал, ещ„ и ещ„ раз, пока,
наконец, ко двери подош„л сонный слуга-китаец.
   - Чего тебе? - спросил он.
   - Доктора, живо, - ответил я.
   Он повернулся и, хмыкнув, исчез. Его долго не было, и когда он
прошаркал обратно, то спокойно кивнул мне: "Заходи". Он пров„л меня вверх
по лестнице в спальню, где в постели утопал доктор. Когда я дон„с до его
сознания сво„ сообщение, он застонал, молча полежал некоторое время, затем
поднялся, встал и оделся.
   - Г-жа Нили, - говорил он, натягивая сапоги, - отличная, прекрасная
женщина, леди, американская благородная дама. Надо спасти е„. Быстро
одевшись, он спустился со мной по лестнице, но увидев мою лошадь,
остановился.
   - О, - воскликнул он, - брички нет. Ты приехал верхом. Страшно было,
наверное, ехать так далеко ночью, -... и посмотрев на меня...-
мальчику-то. - Он спросил, кто я такой, и я ответил.
   - Молодец, - сказал он, - смелый мальчик. И ты хочешь спасти г-жу Нили.
Ну что ж, мы спас„м е„ вместе. Ты сво„ дело сделал. Пойду возьму бричку и
выполню сво„.
   А ты что будешь делать?
   - Буду молиться за не„, - ответил я. - Она хочет этого.
   - Так ты будешь молиться, вот как? Я-то хотел выяснить, ты поедешь со
мной или пойд„шь домой?
   - Джим велел мне идти домой, - ответил я.
   - Ага. Ну хорошо, иди домой и молись за г-жу Нили, а я поеду туда и
займусь остальным. И может, лучшее из того, что я смогу сделать, так это
скажу ей, что ты молишься за не„.
   Когда он направился в конюшню, я сел на пони и поехал домой. Когда я
добрался до конюшни, уже совсем рассвело. Я обт„р и накормил пони, затем
стал на колени прямо в стойле и начал молиться за г-жу Нили. Такое большое
удовольствие быломолиться, что я продлил его так, что совсем впал в
состояние блаженства.
   Взволнованный, я пош„л в дом, поднялся в комнату и попытался уснуть, но
безуспешно. Я помолился ещ„ и обнаружил для себе нечто новое: радость
молитвы.
   Очевидно свет е„ отражался на моем лице, когда я пришел к завтраку. Все
уставились на меня, и все, кроме отца, что-то сказали.
   - Как...? - начала одна из сест„р, - почему...? - протянула вторая. -
Что у тебя болит? - воскликнула матушка.
   - Ничего, - буркнул я, но немного спустя не удержался и рассказал вс„:
о болезни г-жи Нили, о ночной поездке, о докторе и...и молитвах.
Установилось всеобщее восхищение мной, как я заметил, кроме отца. Он
строго посмотрел на меня и, наверное, сказал бы что-либо, если бы мать не
перехватила этот взгляд и не прервала его: "Ну, Джозеф". Он подчинился,
схватил утреннюю газету и стал читать.
   Следующие несколько дней были великолепны. я то ликовал, то был
меланхоличен, беспокоился о состоянии г-жи Нили, которое было серь„зным.
Доктор лишь покачал головой и рассказал мне об этом по возвращении оттуда
в первый раз. Он послал туда сестру с лекарствами и сам собирался поехать
туда в тот же вечер (в субботу). Я же хандрил в воскресенье утром и скорбя
направился в церковь, где молился от всей души и даже всплакнул.
   - Да он просто упивается этим, - услышал я как отец буркнул матери,
когда мы выходили из церкви. Она же расстроилась, рассердилась и велела
ему заткнуться. Я тоже оскорбился, но постепенно понял, что так оно и
есть. Что же это было? Я был несчастен, мне было очень плохо и вс„ же... и
вс„ же я был счастлив. Я молился, чтобы г-жа Нили поправилась, я хотел,
чтобы она выздоровела, и вс„ же... вс„ же я видел и стал перед фактом, что
ни за что на свете не хотел бы, чтобы она не заболела.
   Дн„м я собирался ехать на ферму. Сначала заш„л к доктору, который был
действительно встревожен. "Она очень, очень больна, - сказал он, - но мы
должны спасти е„. И спас„м. Ты ведь молишься? - Я ответил, что да. - Ну
вот и хорошо, -продолжил он, - я ей так и сказал. - Он дал мне какие-то
лекарства, и я проехал долгих семь миль с возвышенным чувством, что я,
наконец-то, действительно приношу кому-то пользу.
   Джим был одет в воскресную городскую одежду и выглядел испуганно. Я не
видел ни г-на Нили, ни, разумеется, пациентку. Сестра же была на кухне и
тоже не видела меня. Она даже не посмотрела в мою сторону. Я же остался с
Джимом, которыйнакормил и вычистил мою лошадь. Пока мы сидели на верхней
доске забора загона для скота, он так хорошо рассказывал о г-же Нили.
   - А мне казалось, что она тебя недолюбливает, - заметил я.
   - Гм, - отозвался он, - да она всегда делает вид, что сердится. Уиллу
понадобились годы, чтобы поверить, что она любит его, даже ему. А ты.
Вспомни, как она вроде бы рассердилась на тебя за то, что ты хочешь просто
питаться здесь. Я же тебе доложу, что эта женщина настолько преисполнена
любви, что ей приходится притворяться сердитой, злой и холодной. Эта
женщина из тех лицемеров наоборот... ну совсем не так как мы.
   Он посматривал на дорогу и время от времени вставал с забора. - Ну вот,
едут, - сообщил он. Я глянул и увидел Хьялмара Бергмана на Черной Бесс,
который махал нам с конца аллеи. Джим объяснил, что условился, что ребята
заедут за мной, когда поедут обратно с ранчо.
   Он уже подготовил мне пони и подсаживая меня на коня, сказал:
   - И ещ„. Сестра говорит, что кризис у г-жи Нили наступит сегодня ночью.
Доктор без сомненья будет здесь в это время. Думаю, что было бы хорошо,
если бы ты сегодня вечером сделал то, о ч„м она тебя просила... помолиться.
   - Я молюсь вс„ время, - ответил я.
   - Знаю, - сказал Джим, - но на молитву сегодня может быть отклик, и
если г-жа Нили поправится, она будет радоваться этому.
   Я пообещал. И затем почти сразу же забыл об этом. Когда я встретился с
Хьялмаром и мы пока мы ехали к главной дороге на встречу с остальными, у
нас завязался разговор о том, как они провели время на ранчо. Наверняка
прекрасно. Выехав, они хорошо поохотились и добыли четырнадцать зайцев и
много птицы. Приняли их хорошо, ковбои возились с ними почти весь день,
пока они отбирали молодых бычков для рынка. В субботу вечером у них был
большой обед, вся ватага пила и веселилась, а в воскресенье - игры,
скачки, лассо, стрельба, - вс„ что угодно. И меня там не было!
   Но больше всего меня огорчило известие о том, что "херцог" уехал. Я
больше его не увижу, и "вина в этом моя". Он рассказал остальным
работникам о нас, ребятах, устроил так, чтобы нас приняли и развлекли, а
затем, примерно за неделю до нашего приезда, сам снялся и уехал. Ему
удалось попасть на корабль, который ш„л из Сан-Франциско в Англию, там
оказался знакомый капитан. Но когда его спросили, почему он так внезапно
решил уехать, ответил: "Тут нечто такое, что мне сказал тот пацан".
   - И что же он сказал? - спросили его.
   - О, - ответил тот, - пацан сказал, что романтика есть везде, даже дома.
   Это меня изумило, то же самое стало с Хьялмаром и с остальными ребятами.
   - Так и сказал? - переспросил Хьялмар.
   Я даже не понял, что он имел в виду. - А что это такое, романтика? -
спросил я, но остальные тоже не знали этого. Все мы призадумались, но
вскоре отвлеклись от этой проблемы и погнались за зайцем, который попался
по пути. Он бежал впереди собак и лошадей и дважды перемахнул через забор,
прежде чем собаки поймали его.
   Когда мы добрались до города, было уже темно, и я опоздал к ужину. И
вс„ время думал, что же имел в виду герцог. Что же это такое, что есть
везде, даже дома?
   Вот эта романтика? И с чего это вдруг герцог уехал домой? И почему не
отправился в плаванье? Почему он не заехал повидать меня перед отъездом?
Он что, обиделся на меня? А главное, что же это такое, романтика? И я
совсем забыл о г-же Нили и об обещаниимолиться за не„. Засыпая, я думал о
герцоге и романтике. В понедельник я пош„л в школу, и там было вс„ так
интересно, у нас было столько разговоров о ранчо. Нас пригласили приезжать
снова. А после обеда я с болью вспомнил о том, что нужен г-же Нили. Я
заш„л к доктору, но его не было в кабинете, вероятно, он верн„тся только к
вечеру, уехал к пациенту за город, и кризис там будет вечером.
   - Так вот, - подумал я - кризис, оказывается был не вчера, а будет
сегодня.
   Так что можно ещ„ молиться. И размышляя об этом, о сво„м легкомыслии, я
сам впал в кризис, стал молиться верхом на коне, молиться в конюшне. К
ужину я оказался в таком состоянии набожности и покаяния, что даже матушка
встревожилась. Она постаралась выяснить у меня, в ч„м дело. Но я не стал
говорить. Я уш„л к себе в комнату, и там, став на колени, долго, долго
молился и плакал. В конце концов я заметил, что мать подсматривает в щель
двери.
   Я с негодованием вскочил и уже готов был что-то крикнуть, как она
обняла меня и рассказала, что доверяет мне, молитвам, в частности моим
молитвам. Она была так откровенна, так взволнована и так сочувствовала
мне, что я рассказал ей, о ч„