ил Шубин,  -  едешь  ты  в  трамвае.  Зима.  Окна
залепило снегом. Но знаешь, что  надо  сходить  на  десятой  остановке.  Вот
сидишь и считаешь: первая, вторая, третья... Или еще вариант. Едешь в дачном
поезде. Ночь. Пейзажа за окном никакого. Темно и  темно.  Но  известно,  что
поезд идет до твоей станции ровно час. Вот когда начнет этот  час  истекать,
тебе пора уже волноваться, смотреть в окно, спрашивать других пассажиров..."
   То и дело Шубин поглядывал на часы и проверял себя по табличке пройденных
расстояний. Карта района покачивалась перед ним, слабо освещенная  лампочкой
под колпачком. Все расстояния, все зигзаги и повороты были известны, а также
промежутки  времени,  за  которые  можно  их  пройти  тем  или  иным  ходом.
Столько-то оборотов мотора - столько-то метров, это подсчитано еще весной на
мерной миле.
   Но часы не только вели. Они подгоняли.
   Разведчицу  надо  было  доставить  в  определенное  место,   высадить   и
обязательно уйти до рассвета. Ночи в мае коротки. А  днем  в  шхерах  как  в
муравейнике.
   По временам туман рассеивался - обычно он идет волнами, - и  тогда  Шубин
спешил проверить себя по ориентирам.
   С напряженным вниманием вглядывался он в пятна, неясно вырисовывавшиеся в
тумане: одинокие скалы, купы деревьев, близко  подступившие  к  воде.  Места
опасные. Узкий пролив простреливается кинжальным огнем.
   Неожиданно во тьме прорезался светлый четырехугольник. Еще один!  Второй!
Третий!
   Четырехугольники беспорядочно вспыхивали и  потухали.  Тревога!  Фашисты,
выбегая наружу, открывают и закрывают двери блокгаузов.
   Сейчас - пальба!
   Шубин сердито взглянул на часы.
   Три минуты  еще  идти  по  прямой,  заданным  курсом.  Отвернуть  нельзя.
Отвернуть разрешается лишь через три минуты,  не  раньше  и  не  позже.  Это
шхеры!
   Над берегом взвились две красные ракеты.  Вот  как?  Фашисты  колеблются,
затребовали опознавательные?
   Но Шубин нашелся и в этом, казалось, безвыходном положении.
   Это уже потом придумали насчет косынки. В бригаде со вкусом  рассказывали
о том, как Шубин вместо флага поднял на мачте  пеструю  косынку  пассажирки.
Ведя катер в перекрестье  лучей,  фашисты  таращились  на  невиданный  флаг.
Селиванов утверждал даже, что  они  кинулись  к  сигнальной  книге,  пытаясь
прочесть непонятный флажный сигнал. А хитрый Шубин тем временем  вывел  свои
катера из опасного сектора обстрела.
   Но, как выражался Князев, "это была версия".
   И впрямь: дело-то происходило ночью, какие же флажные сигналы могут  быть
видны ночью?
   Неверно и то, что боцман по приказанию Шубина дал  в  ответ  две  зеленые
ракеты  -  просто  так,  наугад,  -  и  это  случайно  оказались  правильные
опознавательные.
   На самом деле Шубин поступил иначе.
   - Пиши! - скомандовал он. - Мигай в ответ! Боцман оторопел:
   - Чего мигать-то?
   - А чего на ум взбредет! Вздор! Абракадабру какую-нибудь...  Да  шевелись
ты! Морзи, морзи!
   Боцман торопливо защелкал задвижкой сигнального фонаря, бросая  на  берег
отблеск за отблеском: короткий, длинный, короткий, длинный, то есть точки  и
тире. Он ничего не понимал. Морзит? Да. Но что именно морзит? Просто взял  и
высыпал во тьму целую пригоршню этих точек и тире. Могло, впрочем, сойти  за
код.  А  пока  изумленные  фашистские  сигнальщики  разгадывали   боцманскую
"абракадабру", катера прошли нужный отрезок пути, благополучно  отвернули  и
растаяли в ночи.
   - Удивил - победил, - сказал Шубин, как бы про себя, но достаточно внятно
для того, чтобы услышала пассажирка.
   Вероятно,  фашисты  ожидали  прохода  своих  катеров  и  приняли  за  них
шубинское звено.
   4
   Для высадки  метеоролога  командование  облюбовало  небольшой  безымянный
островок, очень лесистый. Что  Должна  здесь  делать  Мезенцева,  моряки  не
знали.
   Остров, по данным авиаразведки, был безлюден. Оставалось только затаиться
меж скал и корней деревьев,  выставив  наружу  рожки  стереотрубы  наподобие
робкой улитки. Моряки с  лихорадочной  поспешностью  приснялись  оборудовать
убежище. Была  углублена  щель  между  тремя  привалившимися  друг  к  другу
глыбами, над ними натянута камуфлированная сеть, сверху навалены ветки.  Дно
щели заботливо устлали хвоей и бросили на нее два или три одеяла.
   Маскировка была хороша. Даже прут антенны, торчавший из щели, можно  было
принять издали за высохшую ветку.
   - По росту ли? - спросил Шубин.
   - А примерьтесь-ка, товарищ старший техник-лейтенант, - пригласил боцман.
   Девушка спрыгнула в яму и, согнувшись, присела там. Шубин заглянул  ей  в
лицо. Перехватив его взгляд, она выпрямилась.
   - Укачало, - пробормотал боцман. - Еле стоит...
   Будь это мужчина, Шубин знал бы,  что  сказать.  С  улыбкой  вспомнил  бы
Нельсона, который, говорят, всю жизнь укачивался.  На  командирском  мостике
рядом с адмиралом неизменно ставили полотняное ведро.  Ну  и  что  из  того?
Командовал адмирал. И, надо отдать ему должное, вполне справлялся со  своими
обязанностями.
   Пример с Нельсоном неизменно ободрял. Но девушке ведь не скажешь про это.
   И вдруг Шубин осознал, что вот они уйдут отсюда, а она останется  -  одна
во вражеских шхерах!
   Он подал ей чемоданчики и наклонился над укрытием.
   - С новосельем вас! - попробовал он пошутить. - Теперь сидите  тихо,  как
мышка, наберитесь терпения...
   - А у нас, метеорологов, вообще железное терпение. Намек, по-видимому, на
его счет. Но Шубин был отходчив. Да сейчас и обижаться было бы неуместно.
   - Профессия у вас такая, - добродушно сказал он. - Как говорится, у  моря
ждать погоды.
   Девушка отвернулась. Лицо ее по-прежнему было бледно, надменно.
   - Вы правы, - сухо подтвердила она. - Такая у меня профессия:  у  моря  -
ждать - погоды...
   Г лава третья. СЕМЬДЕСЯТ ТРИ ПРОБОИНЫ.
   1
   Что-то все время саднило в душе Шубина, пока он вел звено на базу.
   Доложив о выполнении задания, они пришли  с  Князевым  в  отведенный  для
офицеров  рыбачий  домик,  поспешно  стащили  с  себя  комбинезоны   и,   не
обменявшись ни словом, повалились на койки.
   И вдруг Шубин почувствовал, что не хочет спать.
   Он удивился. Обычно засыпал сразу, едва  коснувшись  подушки.  Но  сейчас
мучило беспокойство, тревога,  чуть  ли  не  страх.  Это  было  на  редкость
противное состояние и совершенно непривычное. Шубин подумал даже, не заболел
ли он. В точности не мог этого сказать,  так  как  смутно  представлял  себе
ощущения больного, - отродясь в своей жизни не болел.
   Совесть нечиста у него,  что  ли?  Но  при  чем  тут  совесть?  Приказали
высадить девушку в шхерах, он и  высадил.  Что  еще  мог  сделать?  Доставил
хорошо, в полной сохранности, и высадил по всем правилам, скрытно, секретно,
а остальное уже не его, Шубина, дело.
   Но не помогало. Он вообразил, как девушка,  сгорбившись,  сидит  в  своем
убежище,  положив  круглый  подбородок  на  мокрые,   скользкие   камни,   с
напряжением вглядываясь в темноту.
   Изредка хлещет по воде предостерегающий луч.
   Он  быстро  катится  к  островку.  Девушка  невольно  пригибает   голову.
Наклонный дымящийся столб пронесся  над  головой.  Через  мгновение  он  уже
далеко, выхватывает из мглы клочки противоположного берега.
   И после этого еще темнее. И воет ветер. И брызги  со  свистом  перелетают
через вздувающуюся камуфлированную сеть...
   Шубин поежился под одеялом. Неуютно в шхерах ночью!  А  утром  будет  еще
неуютнее,  когда  станут  шнырять  "шюцкоры10",  полосатые,  как  гиены,   и
завертятся рожки любопытных стереотруб на берегу.
   Нет, как-то ненормально получается. Воевать, ходить по морю, проникать во
вражеские тылы - дело мужское. Девушкам, так он считал,  положено  тосковать
на берегу, тревожиться за своих милых, а когда те вернутся, лепетать  разный
успокоительный и упоительный женский вздор.
   Хотя, пожалуй, это не вышло бы у старшего техника-лейтенанта. Девушка  не
та. Какой был у нее холодный, удерживающий на расстоянии взгляд! А потом она
гордо отвернулась, закуталась в свою плащ-накидку, будто королева в  мантию,
и слова не вымолвила до самых шхер.

   "Да, такая у меня профессия, - сказала она, - у моря - ждать - погоды..."
Что это могло означать? Зачем забросили метеоролога во вражеский тыл?
   Шубин оделся - потихоньку, чтобы не разбудить Князева. За окном  был  уже
день, правда пасмурный. Солнце только  подразумевалось  на  небе,  где-то  в
восточной части горизонта.
   Пожалуй, стоит сходить на КП11, повидаться с Селивановым, -  он,  кстати,
дежурит с утра.
   Поглядывая на небо и прикидывая, не налетят ли вражеские бомбардировщики,
Шубин миновал осинник, где темнели огромные замшелые валуны.  Ноги  вязли  в
песке.
   За поворотом, на мысу, он увидел множество чаек. Воздух рябил от  снующих
взад и вперед птиц. Их разноголосый немолчный крик наводил тоску.  Шубин  не
любил чаек. Плаксы! Надоедливые и бесцеремонные попрошайки, вдобавок  еще  и
воры - обворовывают рыбачьи сети!
   Летом на поляне было много цветов, высоченных, по пояс человеку.  Бог  их
знает, как  они  назывались,  но  были  величественные,  красивые.  Соцветие
напоминало длинную, до пят,  пурпурную  мантию,  а  верхушка  была  увенчана
конусом наподобие остроконечной шапки или капюшона.
   Вот такой букет поднести бы старшему технику-лейтенанту! Ей  бы  подошло.
Но лета долго ждать...
   Блиндаж КП базы располагался в глубине леса и был тщательно замаскирован.
Перед входом торчали колья. На них натянута  была  камуфлированная  сеть,  а
сверху набросаны еловые ветки и опавшие листья.
   Пригибаясь, Шубин прошел под сетью, спустился по трапу.
   Со  свету  показалось  темновато.  Лампочки   горели   вполнакала,   зато
неугасимо. На КП не было деления на утро, день, вечер, ночь - военные  сутки
шли сплошняком. Недаром же говорят не "пять  часов  вечера",  а  "семнадцать
ноль-ноль", не "четверть двенадцатого ночи", а "двадцать три пятнадцать".
   Селиванов заканчивал принимать дежурство.  Его  Предшественник  снимал  с
себя нарукавную повязку - Атрибуты  дежурного.  На  усталом  лице  его  было
написано: "Ох, и завалюсь же я, братцы, и задам же храпака!.." Он так вкусно
зевал, так откровенно предвкушал отдых, что Шубину стало завидно.  Вот  ведь
счастливый человек - заснет и думать не будет ни о каких девушках в шхерах!
   - Ты? - удивился Селиванов. - Не спишь? - Не спится.
   - Нельзя не спать. А если ночью в шхеры?
   - За Мезенцевой?
   - Собственно, не положено об этом, - сказал  Селиванов,  по  обыкновению,
солидно и неторопливо, - но поскольку ты ее высаживал...  И  этот  секретный
фарватер твой юнга обнаружил...
   Они прошли ряд маленьких  комнат  с  очень  низким  потолком  и  стенами,
обитыми фанерой. Адмирал отсутствовал.  Посреди  его  кабинета  стоял  стол,
прикрытый вистом картона. Селиванов отодвинул  картон.  Под  стеклом  лежала
карта. Сюда по мере изменения наносилась Обстановка на море. Взад  и  вперед
передвигались по столу фишки, игрушечные кораблики с мачтами-стерженьками.
   Стоя над картой, Шубин сразу, одним  взглядом,  охватил  вс„,  словно  бы
забрался на высоченную вышку. А на самом краю стола, в бахроме  шхер,  нашел
тот узор, внутри которого довелось побывать ночью.  Там  торчала  булавка  с
красным флажком.
   - Вот она где, подшефная твоя!
   - А зачем ее сюда?
   - Походная метеостанция.
   - А! Готовим десант?
   Селиванов заботливо закрыл стекло картоном.
   - Большая возня вокруг этого флажка идет, - уклончиво сказал  он.  -  Две
шифровки было уже из штаба флота.
   Но обязанности дежурного заставили его отойти от Шубина.
   Тот присел на скамью.  Десант  -  это  хорошо!  Торпедные  катера  будут,
наверно, прикрывать высадку.
   Перед  десантом  обычно  создают  группу  гидрометео  обслуживания.  Надо
проверить подходы,  опасности  у  берега,  накат  волны,  ветер,  видимость,
температуру воды. А заодно обшарить  биноклем  весь  участок  предполагаемой
высадки  -  много  ли  проволочных  заграждений,  есть  ли  доты  и   другие
фортификационные сооружения?
   Вот почему метеорологи идут впереди десанта. Перед шумной  "оперой",  так
сказать, под сурдинку исполняют свою разведывательную "увертюру".
   Шубин долго ждал - что-то около часа.  Наконец  ему  удалось  перехватить
Селиванова, пробегавшего мимо озабоченной рысцой.
   - Ну? Не договорил.
   - О чем?
   - Забыл! О десанте.
   Селиванов нетерпеливо дернулся, но Шубин придержал его за рукав:
   - Опасно, а?
   - Что?
   - Передавать о погоде из шхер?
   - Из  нашего  тыла,  понятно,  безопаснее.  -  Селиванов  с  достоинством
посмотрел на Шубина. - Сколько раз я объяснял тебе: данные о погоде зачастую
оплачиваются кровью!
   - Но почему девушку туда?
   - Мезенцева хорошо знает шхеры, до войны служила на Ханко.
   И с этим, по-прежнему взволнованный,  неудовлетворенный,  Шубин  вернулся
домой.
   А там уж не продохнуть от табачного дыма. В  тесную  комнатенку  набилось
человек пятнадцать, и  все  с  папиросами  или  трубками  в  зубах.  Офицеры
дивизиона, идя завтракать, по обыкновению, зашли за Шубиным.
   По дружному хохоту он предположил, что вышучивают метеорологов.
   Так  и  есть!  Среди  катерников  сидел  гость  -   метеоролог.   Азартно
поблескивая глазами, Князев наскакивал на него:
   - Хиромант! Ты есть хиромант! Как дали вам, метеорологам,  это  прозвище,
так и...
   На флоте с легкой руки знаменитого ученого и очень остроумного  человека,
инженер-контр-адмирала  Крылова,  принято  было  иронически   относиться   к
метеорологам. Сам Шубин не раз повторял хлесткую крыловскую фразу: "К точным
наукам отношу математику, астрономию, к неточным же - астрологию, хиромантию
и метеорологию".
   Гость слабо отбивался.
   - Нет, ты пойми, - говорил он, - ты вникни. Чтобы предсказать погоду  для
Ленинграда, нужно иметь метеоданные со всех концов  Европы.  Погода  идет  с
запада, по направлению вращения Земли. А в Европе  повсюду  фашисты.  Вот  и
приходится хитрить, применять обратную интерполяцию, метод аналогов...
   Князев обернулся к Шубину:
   - Доказывает, что у них свой фронт - погоды и воевать на  нем  потруднее,
чем на остальных фронтах.
   Все общество в веселом ожидании посмотрело на Шубина.
   Но Шубин на этот раз не оправдал надежд.
   - И правильно доказывает, - хмуро сказал он. - Молодой ты! Самое  трудное
на войне - ждать, понимал ешь? У моря - ждать - погоды...
   2
   Вечером,  будто  гуляючи,  Шубин  прошелся  мимо  метеостанции,   которая
помещалась по соседству со стоянкой торпедных катеров.
   Белыми пятнами выступали в тумане жалюзные будки, где находились приборы.
Над ними высился столб  с  флюгером.  Это  было  хитроумное  сооружение  для
улавливания  ветра  -  от  легчайшего  поэтического   зефира   до   грозного
десятибалльного шторма. На макушке столба покачивалось металлическое перо  с
набалдашником-противовесом. Тут же укреплена была доска, колебания которой -
отклонения от вертикальной оси - определяли силу ветра.
   Шубин представил себе, как девушка  осторожненько,  за  ручку,  вводит  в
шхеры военных моряков. Умница!
   Милая!
   Но как же ей трудно сейчас!
   За расплывчатыми, неясными в  тумане  очертаниями  метеостанции  виделась
Шубину другая - тайная - метеостанция.  Что,  кроме  рации,  могла  привезти
девушка в своих  чемоданчиках?  Легкий  походный  флюгерок,  психрометр  для
определения влажности, анероид для определения давления воздуха,  термометр,
секундомер...
   Наблюдения за погодой девушка производила с  оглядкой,  пряча  переносной
флюгерок за уступами скал или деревьями, ползком выбираясь  из  своей  норы.
Каждую минуту ее могли засечь, обстрелять.
   Вот что означало выражение: "ждать у моря погоды".
   А он-то как глупо сострил тогда!
   Утром доска флюгера  занимала  наклонное  положение.  Сейчас  она  стояла
ровнехонько, даже не шелохнулась. Ветер стих.
   Прошел этот - очень длинный - день. Прошел  и  второй.  С  десантом,  как
видно, не ладилось.
   На рассвете третьего дня стало известно  о  движении  вражеского  конвоя,
пересекавшего  залив.  Шубин  получил  приказание  нанести  удар  по  конвою
четырьмя торпедными катерами.
   Когда он, затягивая на ходу "молнию" комбинезона,  спешил  к  пирсу,  его
окликнули. Возле жалюзных будок стоял Селиванов.
   - Шу-би-ин! - орал он, приложив ладони рупором ко рту. - Подше-ефная!
   Шубин  остановился  как  вкопанный.  Но  ветер  относил  слова.   Удалось
разобрать лишь: "Шубин", "подшефная", хотя Селиванов  очень  старался,  даже
приседал от усердия.
   Впрочем, багровое  от  натуги  лицо  его  улыбалось.  Ну,  гора  с  плеч!
Улыбается - значит, в порядке! Мезенцеву вывезли из шхер!..
   3
   Еще на выходе все заметили, что  Шубин  в  ударе.  С  особым  блеском  он
отвалил от пирса, развернулся и стремительно понесся в открытое море.
   - Командир умчался на лихом коне! - многозначительно бросил Князев своему
механику. - Полный вперед!
   Однако обстановка была неблагоприятна - над Финским заливом висел туман.
   По утрам он выглядит очень странно - как низко стелющаяся поземка. Рваные
хлопья плывут у самой воды, а небо над головой,  в  разрывах  тумана,  ясно.
Коварная дымка особенно сгущается у болотистых берегов.
   Туман - отличное прикрытие от вражеской авиации.  Но  он  мешал  и  нашим
самолетам. Обычно они сопровождали торпедные  катера  и  наводили  на  цель.
Сегодня их не было. Приходилось обходиться своими силами.
   Время было около  полудня,  когда  в  редеющем  тумане  появилось  пятно,
неоформленный контур.  По  мере  приближения  начали  прорисовываться  более
четкие силуэты. По  корабельным  надстройкам  можно  было  определить  класс
кораблей. В составе каравана шел транспорт. Его сопровождали три сторожевика
и тральщик.
   Торпедные катера, как брошенные  меткой  рукой  ножи,  с  ходу  прорезали
полосу тумана и вырвались на освещенное солнцем пространство.
   Их встретил  плотный  огонь.  Снаряды  ложились  рядом,  поднимали  белые
всплески, но катера прорывались Мимо них, как сквозь сказочный,  выраставший
на глазах лес. Визга пуль за ревом моторов слышно не  было.  -  Шубин  круто
развернулся и вышел на редан - поднял евой катер  на  дыбы,  словно  боевого
коня.
   Вся суть и искусство  торпедной  атаки  в  том,  чтобы  Зайти  вражескому
кораблю с борта и всадить в борт торпеду. Сделать это можно лишь  при  самом
тесном боевом Взаимодействии.
   Несколько торпедных катеров наседают на конвой,  Отвлекая  его  огонь  на
себя. Другие вцепляются  мертвой  хваткой  в  транспорт,  главную  приманку,
атакуют одновременно с нескольких сторон,
   И все это совершается с головокружительной скоростью, в считанные минуты.
   Рассчитав угол упреждения, Шубин нацелился на транспорт. Залп!
   Торпеда угодила куда-то в кормовые отсеки.  Транспорт  замедлил  ход,  но
продолжал уходить.
   За  спиной  уважительно  поддакнул  пулемет.  Боцман   прикрывал   своего
командира короткими пулеметными очередями.
   Шубин описал циркуляцию. Вдруг осела корма, катер резко сбавил ход.
   - Осмотреть отсеки!
   Оказалось,  что  кормовой  отсек  быстро  наполняется,  вода   продолжает
прибывать через пулевые и осколочные пробоины в борту.
   Шубин не раздумывал, не прикидывал - весь охвачен был вдохновением боя:
   - Прорубить отверстие в транце12!
   Шурка Ластиков в ужасе оглянулся. Пробивать отверстие? Топить катер?
   Боцман пробил топором транцевую  доску.  Вода,  скоплявшаяся  в  кормовом
отсеке, стала выходить по ходу движения, и катер сразу выровнялся и увеличил
ход.
   Да, сохранять скорость! Ни на секунду не допускать остановки!
   На третьей минуте боя осколком был поврежден  один  из  моторов.  Пресная
вода, охлаждавшая цилиндры, начала вытекать из  пробитого  мотора.  И  опять
решение возникло мгновенно:
   - Охлаждение производить забортной водой! Никогда еще шубинский катер  не
получал столько  повреждений.  Он  был  весь  изранен,  из