?
   - Он готов, по его  словам,  сам  показать  нам  вход  в  эту  Винету.  К
сожалению, нарушителя немного повредили при задержании - сломали ему руку. А
там, как он говорит, надо проплыть метров десять под скалой.
   - Но он набросал на бумаге план?
   - Да. Остров обозначен под условным наименованием "Змеиный".
   - Ну что ж! Главное - это план. Ведь лейтенант Ластиков аквалангист?
   - Так точно. Но у меня есть вариант решения.
   Полковник кратко докладывает свой  вариант.  Несколько  минут  генерал  в
раздумье барабанит пальцами по столу.
   - Рискованно, вы не находите? Мы ставим Ластиков а под удар.
   - Я подумал об этом. Его будут страховать запасные аквалангисты и Рывчун.
Зато эффект двойной.
   - Сомневаюсь в том, чтобы  этот  так  называемый  шеф  решился  на  новую
попытку. С противоположного берега был слышен шум, видны вспышки  выстрелов.
Логический вывод: нарушитель схвачен, возможно, признался.
   - А мы прибегнем к хитрости, товарищ генерал. Представьте себе: до  этого
шефа -  не  уточняю,  каким  путем,  вероятно,  окольным  -  доходит  весть:
нарушитель при задержании принял яд. Кстати, капсула с ядом была при нем.
   - Так. Продолжайте!
   - Тогда вплавь направляется к  острову  второй  нарушитель.  Но  Ластиков
наготове и...
   - Согласен! - Генерал прихлопнул ладонью листы протокола допроса. -  Хоп,
майли!
   В молодости он служил в Средней Азии и, по старой  памяти,  любил  иногда
употреблять местные выражения.
   Глава седьмая. ЗАСАДА НА ОСТРОВЕ ЗМЕИНЫЙ.
   1
   Командир корабля  хмуро  встретил  Александра  после  его  возвращения  с
заставы, где был схвачен нарушитель, притворившийся утопленником.
   - Не везет мне с вами, лейтенант!
   Александр удивился. В чем он мог провиниться?
   - Да нет! Штурман-то вы хороший. Но комдив то и дело отнимает вас у меня.
Вот  сейчас  в  Ленинград  едете  -  на  дополнительную   тренировку   перед
соревнованиями. Уже приказ печатают.
   На тренировку - сейчас? Но это же нелепо! Весь участок границы напряжен в
связи с дерзкой попыткой ее нарушения, а  он,  лейтенант,  штурман  корабля,
будет прохлаждаться, плескаться в бассейне под светом  рефлекторов,  как  на
киносъемке!
   - Прошу разрешения войти?
   За дверью раздалось: "Да!" Комдив говорил по телефону, видимо, с округом.
Не отнимая трубки от уха,  он  махнул  рукой  в  сторону  кресла:  пригласил
садиться.
   - Ясно, товарищ генерал, - повторял комдив.  -  Понял  вас.  Да,  он  уже
здесь. Сейчас отправлю к вам, товарищ генерал!
   Посмотрев  на  Александра,  который  сидел  перед  ним  выпрямившись,   с
холодно-отчужденным  видом,  он  усмехнулся,  даже,  почудилось,   ободряюще
подмигнул. Комдив подмигнул? Нет, этого не могло быть.
   - Некогда объяснять, лейтенант. Берите мой катер и духом - на поезд  и  в
Ленинград!..
   Так Александр и сделал.
   Из управления от генерала  он  вышел  упругим  шагом,  в  самом  отличном
расположении духа. И если бы кто-нибудь наблюдал за ним, то, вероятно, понял
бы: радость эта особого рода, воинственная, от  которой  блестят  глаза,  но
плотно сжимается рот!
   Очень хотелось хоть на полчасика забежать к Грибову, но делать этого было
нельзя. Да и до поезда оставались считанные минуты.
   В другое время Александр обязательно дошел бы до вокзала пешком -  тут-то
и идти было всего  ничего.  Лишний  раз  полюбовался  бы  панорамой  Невы  и
красавицей "Авророй", поставленной навечно у Нахимовского училища. Но сейчас
не до того. Он на ходу вскочил в трамвай и сразу же  стал  протискиваться  к
выходу:
   - Сходите у вокзала? Извините!.. А  вы  сходите?..  Девушка,  стоявшая  у
выхода,  послушно  посторонилась.  Вдруг  совсем  близко  Александр   увидел
удивленно и радостно расширенные блестящие глаза.
   - Вы?
   - О! Это вы?!
   Вагон остановился. Сзади прикрикнули:
   - Товарищ моряк! Не сходите, так дайте людям сойти!
   Ощущая нетерпеливые тычки в спину, Александр неожиданно для себя нагнулся
к своей бывшей соседке по театру и, почти  касаясь  губами  ее  уха,  быстро
шепнул:
   - Пожелайте мне удачи!
   Глаза ее стали совсем круглыми.
   Он соскочил с подножки, прошел несколько шагов и оглянулся.
   Девушка медленно покачала головой, показывая,  что  ничего  не  понимает.
Потом неуверенным движением поднесла руку к щеке и чуть  заметно  пошевелила
пальцами - все-таки пожелала ему удачи!
   В поезде Александр не переставал удивляться себе.
   Что это на него нашло? Ни с того ни  с  сего  попросил  почти  незнакомую
девушку: "Пожелайте мне удачи!"
   И ведь никогда не был суеверным или чрезмерно чувствительным. Глаза,  что
ли, у нее были в этот момент такие распахнутые,  откровенно  радостные?  Его
будто толкнуло под руку.
   2
   На следующий день группа лейтенанта Ластикова в составе его самого и двух
пловцов, отобранных среди матросов  дивизиона,  была  переброшена  на  маяк,
находящийся по соседству с одним из островов в заливе.
   Александр разъяснил матросам задачу.
   - Дело-то, выходит, с туманцем, - глубокомысленно сказал матрос Куз„ма.
   Второй  матрос,   Бугров,   принялся   азартно   толковать   о   новейших
аквалангистах, которые якобы уже передвигаются с помощью моторчика и винта.
   - Слушай! Не засоряй ты мне мозги, - попросил Куз„ма, - Товарищ лейтенант
объяснял: наш пойдет без моторчика. Как он пролезет с моторчиком под скалу?
   - Правильно, - подтвердил Александр. - Зачем попу гармонь, когда  у  него
есть колокола и кадило? Однако учтите, всякие неожиданности  возможны.  Ведь
это что за люди? Как говорится: один пишут, два в уме.
   - Хитрят?
   - Еще как хитрят!
   Была установлена ночная вахта. Днем остров по-прежнему  пустовал,  только
тщательно просматривался в бинокль, но вечером туда доставляли Александра.
   Два помощника дежурили в шлюпке неподалеку, готовые  по  сигналу  ракетой
поспешить на выручку.
   Первая  и  вторая  ночи  на  острове  прошли   спокойно.   Не   плеснули,
расступаясь, волны, набегавшие на берег. Не скрипнула галька под крадущимися
шагами. И не отпечатался на фоне неба силуэт, горбатый, хищный.
   Лишь длинно шумели сосны над головой и шелестел  прибой  внизу.  А  вдали
мигал маяк. Два длинных проблеска, три  коротких  -  доброе  напутствие  для
друзей, ободрение в ночи. И - суровое предупреждение врагам!
   Незримая в воде  линия  границы  разрубает  залив  в  каких-нибудь  шести
кабельтовых от маяка. Ночью включается свет, начинает работать  прожекторная
установка. Белая метла,  чуть  распушенная  на  конце,  аккуратно  подметает
залив, ходит равномерно взад и вперед, взад и вперед. Ничего незамеченного и
недозволенного не должно оставаться  на  водной  глади,  никакого  "мусора",
никакой "соринки".
   Справа - застава Рывчуна. Слева границу  перекрывает  корабль.  Вместе  с
морским пограничным постом все увязано в один тугой узел.
   Сейчас узел завязан еще туже - группой лейтенанта Ластикова.
   На рассвете шлюпка подошла к острову и сняла с него Александра.
   До полудня  он  проспал,  потом  перелистал  затрепанную  книжку  "Остров
сокровищ" и лишь  вечером  выбрался  на  воздух.  Днем  это  было  строжайше
запрещено.  За  маяком  с  противоположного   берега   наверняка   наблюдали
любознательные господа в макинтошах, приехавшие из гостиницы  для  туристов.
Появление лишних  -  сверх  привычного  числа  -  людей  могло  насторожить,
возбудить опасения.
   Зевая и потягиваясь, Александр уселся на  скамейке  рядом  с  начальником
поста.
   Население маяка обычно отдыхает здесь, под  единственным  своим  деревом.
Чудом каким-то устояло оно на каменистом мысу,  обдуваемом  со  всех  сторон
ветрами. Это сосна, но приземистая, коренастая, напоминающая скорее саксаул.
На ней иногда вырастают  плоды,  тоже  необыкновенные:  трусы  и  тельняшки,
которые команда развешивает на ветвях после стирки.
   - Замечание за это имею, -  пожаловался  Александру  начальник  поста.  -
Недавно приезжал комдив, очень сердился. "Не цените,  говорит,  свою  флору!
Сушите, говорит, на ней белье. Лень  вам  веревочки  протянуть".  А  ведь  с
веревочек-то сдувает!
   - Прищепки какие-то есть, - лениво сказал Александр.
   - Откуда нам о прищепках знать? - вздохнул  его  собеседник.  -  Средства
связи, устройство автомата, пулемета - это мы проходили. А прищепки  -  нет.
Вот приедет жена, поучит.
   Лицо его прояснилось.
   Начальник поста был в  одних  годах  с  Александром,  бронзово-загорелый,
очень красивый. Весной, побывав в отпуску, он женился и теперь часто, к делу
и не к делу, повторял слово "жена". Оно, это  слово,  было  внове  еще,  им,
видно, хотелось покрасоваться, пощеголять.
   С первого же дня, проникшись к Александру симпатией,  начальник  принялся
рассказывать ему историю своей любви.
   Это была его первая любовь.
   - И - последняя! - с достоинством подчеркнул он. Вокруг собеседников было
очень тихо, как бывает только в шхерах  после  захода  солнца.  Ветер  упал.
Тельняшки висели на дереве совершенно неподвижно, не  нуждаясь  ни  в  каких
прищепках.
   - К нам писатель недавно приезжал, - сказал начальник поста.  -  Хочет  о
нас роман писать, про нашу героическую, а  также  будничную  жизнь.  Ну,  не
знаю. Другим, может, будет интересно читать.  Нет,  вот  бы  он  про  любовь
написал! Мы ему говорим: мало вы,  писатели,  пишете  об  этом.  А  надо  бы
большой роман или даже несколько романов про самую настоящую, верную любовь.
Именно - верную! Как ты считаешь?
   Александр промолчал.
   - Сели мы вокруг гостя под нашим деревом и критикуем  его,  но,  конечно,
вежливо. Старые, говорим, писатели больше писали про любовь.  Почему?  Разве
сейчас стали меньше любить? А когда новые и пишут, то, извините, как-то вяло
и вс„ больше про измены или неудачную любовь. А нам надо про удачную!
   - Попадается и про удачную.
   - Тоже неправильно описано, я считаю. Поцеловались на последней странице,
расписались, и книге конец. Мне неинтересно так.
   - Как же тебе интересно?
   - Мне - и моей жене, - солидно добавил он, - интересно прочитать дальше -
о супружеской жизни. Как она строится, какой есть положительный опыт.  Я  бы
желал прочесть о людях, которые полюбили друг друга в ранней молодости - как
я и моя жена. Любят, понимаешь, очень сильно и  много  лет.  Никакой  фальши
между ними, ни одного слова лжи. Прошли  через  всякие  испытания,  болезни,
долгую разлуку и прожили в счастье до самой смерти. Вот это был бы роман!
   Он с воодушевлением посмотрел на Александра.
   - Писатель не обиделся на тебя?
   - Кажется, нет. "Буду стараться, говорит. Самое главное, что я  почерпнул
на границе, - это то, что вы счастливые. А  счастье  -  несокрушимая  сила!"
Потом засмеялся. "Я, говорит, если бы сумел, всех вас так описал, что лучшие
девушки в стране только  за  пограничников  бы  замуж  шли".  -  "А  что,  и
правильно, - заметил мой прожекторист. - Обману не будет, товарищ  писатель.
Пограничник-то, он - человек верный!"
   Александр одобрительно кивнул.
   - Погоди-ка, - сказал начальник, видимо решившись. - Чего я  тебе  покажу
сейчас!
   Он сбегал в дом и принес фотографию жены.
   - Вот она какая у меня, - с гордостью сказал он. - Нравится тебе?
   Из ракушечной рамки  выглянуло  наивное  личико  с  круглыми  удивленными
глазами. Косы были уложены на голове венчиком. Чем-то напомнило ту  девушку,
которая  любила  "перечитывать"  Ленинград,  "перевертывая   его   гранитные
страницы". Но у той глаза, конечно, были выразительнее, ярче...
   - Хорошая, - вежливо сказал Александр, возвращая фотоснимок.
   - Да? Снимок, учти, плохой. А в жизни она гораздо лучше. Красавица она  у
меня! - Он спохватился: - Что же это я о себе да о себе! О нас с женой. А ты
как решаешь этот вопрос?
   Александр пожал плечами. Получалось неловко. На откровенность  полагается
отвечать откровенностью.
   Но он совершенно не умел говорить на такие темы.
   Потом опять вспомнил о девушке из театра. А о ней бы рассказал,  если  бы
полюбил? Нет, вероятно. Это обидело бы ее. А разве он позволил  бы  себе  ее
обидеть?
   В некоторых девушек, наверно, можно влюбиться, когда они слушают  музыку.
У соседки было тогда такое хорошее  выражение  лица,  сосредоточенно-нежное,
почти молитвенное.
   Он только отвернулся на минутку, а она уже была тут как тут, рядом с ним,
будто крошечный эльф спорхнул в ложу с люстры,  висевшей  над  залом.  А  из
оркестра в это время звучал аккорд, протяжно-томительный, величавый.
   "Это же тема великого города! - удивилась она. - А вы и не знали?.."
   - Эх! Заговорил я тебя! - с раскаянием сказал начальник поста. - Вот ты и
печальный стал. Пойдем заправимся! Штормовых уток будем доедать.
   В позапрошлую ночь был шторм, а в непогоду птицы летят на свет маяка, как
ночные бабочки на огонь, и расшибаются о башню. Утром кок подобрал несколько
штук и теперь баловал команду.
   - Пошли! - Александр встал. - Через час мне на вахту...
   3
   Никакого движения на противоположном берегу -  ни  огонька,  ни  искорки.
Двое в кустах неподвижны. Они разговаривают шепотом.
   Точнее - это монолог. Говорит один -  отрывисто,  будто  откусывая  концы
фраз. Второй лишь подает реплики и внимательно слушает. Он  удивлен.  У  его
обычно молчаливого помощника приступ откровенности:
   - О! Вы назвали меня генералом от диверсий. Вы мне льстите. Цвишен -  вот
кого можно назвать генералом от  диверсий!  Я  всего  лишь  старший  фенрих,
кандидат на офицерский чин.
   Мой возраст, видите ли,  был  призван  уже  под  конец  войны.  Мне  было
восемнадцать лет. Я выразил желание отдать  жизнь  за  фюрера  и  представил
документы об отличном окончании школы плавания. Бывший чемпион  Европы  Фриц
Ягдт считал, что я могу стать пловцом мирового класса.
   Командование удовлетворило мое ходатайство. После проверки я был назначен
в соединение  адмирала  Гельмута  Гейе.  Наша  часть  находилась  на  особом
положении.  Личный  состав  проводил  испытание  секретного  военно-морского
оружия.
   На глазах у меня испытывались "Зеехунды", двухместные подводные лодки,  а
также катера-торпеды. Команда нацеливала катер на вражеский  корабль,  потом
выбрасывалась за борт.
   Игра со смертью? Да. Но некоторым удавалось вернуться, особенно  если  их
страховал второй катер, который находился поблизости.
   Через полтора месяца я, согласно выраженному мной желанию, попал в  отряд
боевых пловцов. Мы тренировались днем и ночью. Итальянцы, как вам  известно,
обогнали нас в этом отношении, и нужно было наверстать упущенное.
   Я, ученик Ягдта,  по-прежнему  шел  в  числе  других.  В  одно  из  своих
посещений сам Лев - так мы  называли  адмирала  Д„ница  -  обратил  на  меня
внимание. Я получил  вне  очереди  звание  старшего  фенриха,  кандидата  на
офицерский чин.
   К сожалению, война быстро приближалась к  концу.  Силы  наших  сухопутных
войск слабели. Флот был загнан в гавани. Именно поэтому диверсия -  уже  как
средство обороны, а не нападения - выступила на передний план.
   Да, совершенно верно. Это сказал Кеннингхэм48:
   "В  отчаянном  положении  единственный  выход  -  атаковать!"  Вот  мы  и
атаковала.
   Конечно,  нам  не  удалось  добиться  таких  результатов,  как,   скажем,
итальянцам в тысяча девятьсот сорок первом  году.  Помните:  на  управляемых
торпедах они проникли на александрийский рейд  и  атаковали  два  линкора  -
"Куин Элизабет" и "Вэлиент"?
   Начальство повторяло: продержаться во что бы то ни стало! Затянуть время!
Нет, это не был страх агонии, хотя говорят, что умирающие всячески  пытаются
оттянуть последнюю, неизбежную минуту. Мы-то еще надеялись.  Нам  объяснили,
что в подземной Германии за нашей спиной выковывается оружие победы.
   Правильно! Геббельс называл его волшебным мечом Нибелунгов. Речь  шла  об
атомной бомбе.
   Но с бомбой мы, немцы, опоздали. Говорят, всего лишь на полгода.
   Я, однако, еще успел получить свой железный крест.  Это  было  почти  под
занавес. Во время вашей высадки в Северной Франции. Меня послали  на  подрыв
моста через один из каналов на Шельде. Впрочем, вы знаете об  этом  не  хуже
меня. Вы же изучали мой послужной список. Там расписано куда более  красиво,
чем было в действительности.
   Вот именно! В диверсии решают тренировка,  четко  отработанные  рефлексы,
привычка. Сотни раз мы взрывали  мост,  так  сказать,  в  уме.  Затем  после
полуночи моя группа спустилась под воду и поволокла мину по каналу  -  почти
на плечах. Возни было с ней - до седьмого пота.
   Я приказал сменяться через каждые пятнадцать минут. Двое плыли, таща мину
за собой, третий шагал по дну, толкая ее сзади. Четвертый отдыхал.
   Силы, понимаете, надо было беречь. За весь путь мы ни разу  не  поднялись
на поверхность.
   Как ни спешили, но лишь на исходе ночи доставили груз к мосту. Важно было
не перепутать мосты, как получилось  с  нашими  предшественниками.  Пришлось
всплыть на поверхность, чтобы определиться.
   Я и фельдфебель Дитрих вынырнули без малейшего плеска  -  нас  специально
учили этому. Потом мы по стропилам поднялись наверх.
   Это был "наш" мост, то есть предназначенный  к  взрыву.  Выяснилось,  что
придется снять часовых. Это,  знаете,  делается  очень  просто,  вот  так...
Ну-ну,  не  буду!  Хотел  показать  наглядно.  Важно,  понимаете  ли,  сразу
добраться до горла! Может, вам когда-нибудь пригодится.
   Хотя что это я? Ведь вы только  посылаете  на  задания.  Всю  свою  жизнь
проводите в кабинете или в легковой машине, взвешиваете, обдумываете,  потом
провожаете таких, как я.
   Впрочем, я бы не поменялся с вами. Мне было бы скучно.  Опасность  как-то
разнообразит жизнь...
   Убрав часовых, мы с Дитрихом  прикрепили  мину  к  подножию  центрального
быка. Я сверил часы и пустил в ход механизм. Ровно в полдень,  время  "пик",
когда на мосту наиболее интенсивно передвигались  грузовики  и  танки,  мина
должна была сработать.
   Она и сработала. Не знаю, на сколько дней мы задержали продвижение  ваших
частей и какую роль сыграло это на последнем этапе войны. По-моему, было  бы
важнее задержать русских на Востоке. И к этому в конце концов пришли, но уже
в тысяча девятьсот сорок пятом году.
   Моя группа услышала взрыв,  прячась  в  прибрежных  камышах.  Итак,  дело
сделано. Однако мы думали только  о  том,  как  бы  вернуться  домой.  Самое
трудное в таких случаях вернуться. Долго рассказывать об этом. Но и  Дитрих,
и Михель, и Рильке остались в канале.
   Я спасся лишь благодаря своей выдержке и дьявольскому желанию жить.  Двое
суток  мне  пришлось  просидеть  на  дне  выгребной  ямы,  проще  сказать  -
солдатского нужника. Об этом нет ничего в реляции. Подобные вещи  обычно  не
вставляют в реляции. О них не упоминают и в послужном списке.
   Яма, по счастью, была на берегу. Она вплотную примыкала к  каналу.  Когда
саперы, ища нас, начали швырять в воду гранаты,  я  изловчился  и  пролез  в
узкую трубу. Дитрих замешкался. Наверно,  труп  его  всплыл,  как  всплывает
глушеная рыба. Ваши солдаты удовлетворились этим  трупом.  Михель  и  Рильке
погибли раньше.
   Двое суток - на дне выгребной ямы! Скорчившись, как  недоносок  в  банке,
держа лицо над зловонной жижей!.. Ну, ясно, не мог  взять  в  рот  загубник!
Надо  было  беречь  воздух  на  обратный  путь...  Кулаки  сжимаются,  когда
вспоминаю об этом!
   А ведь я был романтическим юношей. Я любил Шиллера. Я мечтал  умереть  за
фюрера и Третий райх.
   Казалось, всей воды в Шельде, даже во всем Ламанше не хватит, чтобы смыть
с тела эту грязь, эти падавшие сверху нечистоты.
   Никому и никогда еще не говорил про яму. Вам - первому.  Просто  к  слову
пришлось. Вечер очень тихий - и мне сейчас идти на задание. Хотя я не боюсь.
Я уже давно перестал бояться.
   И все же, знаете, в яме было лучше, чем в канале. Время  от  времени  мое
убежище сотрясалось от толчков.  Ваши  солдаты  продолжали  баламутить  воду
своими дурацкими гранатами. Черт их знает, для чего. В поряд