л бокалы:
   - Но вы совсем не пьете, доктор. Вы слушаете меня  не  дыша.  Слушаете  с
таким напряжением, что даже, по-моему,  шевелите  губами!  Плюньте  на  все.
Пейте, ешьте, жизнь коротка!
   Он отхлебнул вина.
   - Нет, Гитлер не мог иначе. Стремление к  колониям  неистребимо,  доктор,
оно в крови. Этим я хочу сказать, что экономика империи, жизненные  интересы
концернов и больших банков окрашены еще и личными чувствами наших нацистских
главарей. (Он так и сказал: главарей!)
   - Кто же эти... главари? Мне известен лишь господин рейхсмаршал.
   - Правильно. Геринг -  сын  офицера  колониальных  войск  в  Юго-Западной
Африке. Затем идет Гесс. Родился в Южной  Америке,  жил  в  Египте.  Отец  -
немецкий коммерсант. Потерял все свое  состояние  во  время  первой  мировой
войны. Мало вам? Да если хотите, я назову еще десяток имен. Рихард  Дарре  -
уроженец Аргентины. Герберт Баке - родился на Кавказе...
   - Достаточно. Я убедился.
   - Эрнст Боле, наконец! Руководитель заграничного отдела нашей партии!  Вы
знаете его биографию? Она  забавна.  Детство  провел  в  Кейптауне.  Мать  -
англичанка. Отец - немец, притом старой бисмарковской  закваски.  За  каждое
слово, сказанное  дома  по-английски,  детям  полагалась  порка.  Правильные
национальные идеи вколачивались будущему  руководителю  заграничного  отдела
партии, так сказать, сзади, как снаряды с казенной части!
   Я, содрогаясь, поддержал его непочтительный смех, однако почти беззвучно,
штурмбаннфюрер!
   - Отцу Боле помогали товарищи его сына по школе. Эрнст  был  единственным
немецким мальчиком среди англичан  и  голландцев.  И  это  во  время  первой
мировой войны! Когда он рассказывал о своих маленьких мучителях,  у  бедняги
начиналась одышка  и  багровело  лицо.  Вот  на  чем,  доктор,  на  порке  и
колотушках, вырос выдающийся национал-социалист Эрнст Боле! Впрочем... -  Он
задумчиво подпер голову кулаком. - Впрочем, мы, немцы, вообще слишком  долго
помним полученные нами колотушки. Возьмем хотя бы Францию... Но он  не  стал
говорить о Франции.
   - Россия помешала нам  вернуть  свои  колонии.  Не  будь  ее,  мы  бы  уж
причесали этих черненьких на прямой пробор, показали бы им расу господ!  Все
континенты:
   Африка, Азия, Америка, Европа, рынки сбыта и сырья, дешевые рабочие руки,
- все это скрывалось за широкой русской спиной!
   - Не следовало ли начать с колоний? Командир смотрел на меня через стекло
бокала, прищурясь.
   - А вы любознательны, доктор, очень любознательны, - ласково сказал он  с
той неожиданной  стремительностью  переходов,  которая  ему  свойственна.  -
Впрочем, так и полагается в вашей профессии, - добавил он. -  Имею  в  виду,
понятно, медицину... Если говорить обо мне,  а  я,  наверно,  интересую  вас
больше всего, то знайте: могу позавидовать в  Третьем  райхе  только  одному
человеку.
   - Кому же именно?
   - Толстому Герману.
   - Господину рейхсмаршалу?
   - Да. И не потому, что он рейхсмаршал, а я  всего  лишь  капитан  второго
ранга, но потому, что он еще и "Рейхсверке Герман Геринг  АГ".  Чуть  ли  не
двести заводов, шестьсот тысяч рабочих! А с  чего  начал?  С  кортиков.  Лет
восемь назад он выпросил у Гитлера.монопольное право  вырабатывать  почетные
эсэсовские кортики. В то время я тянул лямку в Испании. Топил коммунистов. Я
не додумался до кортиков.
   Нам, доктор, забивали голову враньем. Нас уверяли, что  мы,  эсэсовцы,  -
элита нации, новое дворянство, аристократия заслуг. Чушь! Наверх, в общество
подлинных хозяев Третьего райха, сумел протиснуться только  Толстый  Герман.
Каждый раз, пристегивая к поясу почетный эсэсовский кортик,  я  вспоминаю  о
Толстом Германе. Правда, кое-кому из нас Гитлер дарил имения. Я  не  получил
имения. Вы, по-моему, тоже.
   Да, о Толстом Германе стоило призадуматься. Говорят: деньги дают  власть.
Правильно! Но и власть дает деньги, если умеючи ею распорядиться.  Она  дает
все, к чему могут стремиться люди: деньги, много денег, виллы, яхты, чины  и
ордена, славу, всеобщее преклонение, любовь женщин - для тех, кому нужна эта
любовь. Но самое главное, доктор: власть дает душевный покой! Она  избавляет
от мучительной неуверенности в себе и внутренне преображает человека!
   Минуту или две он молчал, переводя дыхание.
   - Но мое время еще не ушло, - добавил он непонятно.
   - Разумеется, - пробормотал я, подкладывая, так сказать, еще  дровишек  в
костер. - С вашими выдающимися дарованиями... С вашим опытом... И до сих пор
лишь командир подводной лодки... Хотя это  не  обычная  подводная  лодка!  Я
думаю, единственная в своем роде!
   - Курт называет ее  подводным  лайнером.  Да!  Я  издавна  связывал  свои
надежды с нашими пассажирами. Всмотритесь в них внимательнее, доктор.
   - Но их уже нет.
   - Ну, хотя бы взгляните на них со спины! Почти все они были иностранцами,
заметьте! Или, по  крайней  мере,  выдавали  себя  за  таковых.  За  проезд,
понятно, господа не платили. Зато каждый из  них  оставлял  на  борту  лодки
нечто более ценное, чем деньги, - клочок тайны... Нет, так  нельзя,  доктор.
Хоть пригубьте  бокал!  Вы  обязаны  выпить  за  наших  пассажиров,  пока  я
рассказываю о них. За помин или за здоровье, значения  не  имеет.  Они  были
такие разнообразные. Социальное положение  -  от  официанта  до  короля  или
Великого Муфтия. Цвет кожи - самый  пестрый.  Помните  трех  очень  вежливых
"желтеньких" - это были наши "желтенькие", - которыми Рудольф "выстрелил"  в
море вблизи Венесуэлы?
   - Они напоминали официантов.
   - Но что они должны были делать в Венесуэле?
   - Не знаю.
   -  Проникнуть  в  находившийся  там   японский   диверсионный   центр   и
парализовать его.
   - Зачем?
   - Готовился взрыв шлюзов на Панамском  канале.  Японцы  в  случае  своего
нападения на США хотели отсечь американский  Атлантический  флот  от  Тихого
океана. Но нам, немцам, разрушение канала было ни к чему.
   - Слишком возросла бы мощь японцев?
   - Не только это. Что стали бы мы делать, если бы  Гитлер  утвердил  южный
план вторжения в США? Порядок  вторжения,  к  вашему  сведению,  был  таков.
Высадка наших ударных эсэсовских частей  в  Бразилии.  Создание  стотысячной
армии бразильцев, аргентинцев и так далее - с прочной основой из фольксдойче
(многое было уже подготовлено). Потом триумфальный марш на север под  флагом
свастики. А дальше?  Канал  преграждал  путь.  Вместе  со  шлюзами  были  бы
взорваны и мосты.
   - Навести переправы!
   - Но  это  намного  замедлило  бы  наше  наступление.  Фюрер  предполагал
покончить  с  США  в  течение  двух  недель.  Вот  почему  я  доставил  этих
"желтеньких" в Венесуэлу.
   - И они выполнили задачу?
   - Вы же видите. Канал цел.
   - И все-таки я не смог бы  заставить  себя  есть  с  "желтыми"  за  одним
столом.
   - По званию каждый из них был старше вас. Ну хорошо!  А  возьмите  белого
пассажира - майора Видкуна. Какая выправка! Был лишь норвежцем,  но  издали,
особенно со спины, его можно  было  принять  за  настоящего  немца,  офицера
прусской школы.
   - Да, майор держался с достоинством.
   - Говорят, когда его волокли на казнь, он порастерял это достоинство. Ну,
черт с ним! Вернее, мир праху его! В тот рейс он  был  мрачноват.  Возможно,
его одолевали предчувствия. А вас никогда не одолевают предчувствия?..  Хотя
что это я? С чего бы им одолевать вас? Так  вот  о  пассажирах.  Майор  был,
конечно, не лучшим из них. Кем был он, в  конце  концов?  Главой  маленького
окраинного  государства,  вдобавок  доставленный  туда  на  борту  "Летучего
Голландца"! Нашим пассажиром, доктор, могла быть особа поважнее, августейшая
особа!  -  Он  многозначительно  помахал  указательным  паль'  цем.  -   Да,
настоящий, высококачественный, официально миропомазанный  король!  Угадайте:
кто?
   Я задумался.
   - В наше время выбор королей невелик, - сказал я.
   - Бывший король. За неравный брак разжалованный в герцоги.
   - А! Я знаю! Жена - американка, трижды разведенная?
   - Правильно. Эдуард Восьмой! Перед ним поставили выбор: жена или трон. Он
выбрал жену. Но потом, надо полагать, стало жаль трона.  И  жена,  вероятно,
пилила его день и ночь. Она миллионерша. А какой американской миллионерше не
хочется, хотя бы недолго, побыть королевой?  Я  должен  был  прихватить  эту
парочку в Кадиксе.
   - Кто же помешал их прихватить?
   - Россия. Все та же Россия.  Не  будь  России,  американская  миллионерша
короновалась бы в Вестминстерском аббатстве.
   - Англичане, пожалуй, удивились бы этому.
   - Они удивились бы не только этому. В одно пасмурное утро проснулись бы в
новом, отлично оборудованном  для  них  рейхскомиссариате.  Титул,  впрочем,
Эдуарду оставили бы. Но план сорвался из-за России.
   - Из-за России? Почему?
   - Дюнкерк. Англичане воспевают Дюнкерк, как чудо своей  организованности.
Конечно, их флот поработал на совесть. Но они не унесли бы ноги из Дюнкерка,
если бы не было русских.
   - Позвольте, в сороковом году мы еще не воевали с русскими!
   - И тем не менее они помогли англичанам в Дюнкерке. Россия  существовала,
вот что важно! Штандартенфюрер Зикс подробно рассказывал мне об этом.  А  он
осведомленный человек.  В  кармане  у  него  было  назначение  на  должность
коменданта Лондона. Вы помните, что  у  Дюнкерка  английский  экспедиционный
корпус столкнули в воду?  Путь  на  Англию  был  открыт.  И  вдруг  движение
танковых колонн к Ламаншу приостановлено! Отчего?  Зикс  в  отчаянии.  Фюрер
будто бы сказал при нем:
   "Я в положении стрелка, у которого в винтовке  только  один  патрон".  И,
конечно, патрон полагалось приберечь для России.
   Я сделал вид, что очень удивлен.
   - Нет, доктор, вы безнадежны. Даже под конец... под конец войны, хотел  я
сказать, вы не научитесь мыслить глобальными категориями. Учтите:  поражение
Англии и развал ее империи были бы на руку США, а  также  Японии.  За  нашей
спиной они подобрали бы осколки. А нам после Англии пришлось бы еще возиться
с Россией. Другое дело, если бы  сначала  пала  Россия.  Кстати,  через  год
беднягу Зикса назначили комендантом Москвы. Наверно,  хотели  компенсировать
за Лондон. Но и с  Москвой  не  получилось.  Смешная  репутация,  а?  Дважды
несостоявшийся комендант! Командир усмехнулся.
   - Но и нам не повезло. Мы лишились общества экс-короля. Он  повеселил  бы
нас. Говорят: пошел в деда. Такой же кутила и балагур.
   - Нас достаточно веселил американец - игрок в покер. Тот, кого мы  возили
в шхеры. Его приказано было именовать господином советником.
   - Вы злопамятны. Советник обыгрывал вас в покер?
   - Не только меня. Был какой-то  двужильный.  Днем  без  роздыха  играл  в
карты, по ночам  совещался  с  этими  озабоченными  финнами.  Чем  они  были
озабочены?
   - Доктор, от вас у меня нет больше тайн. Советнику  не  удалось  обыграть
финнов! Они совещались насчет так называемого долларового нажима.
   - Нажима?
   - Ну, вы же помните весеннюю ситуацию тысяча девятьсот  сорок  четвертого
года. Англичане и американцы готовили вторжение в Северную Францию. Понятно,
им хотелось подольше не пускать в Европу русских, попридержать у Карельского
вала, пока сами они будут перелезать через Атлантический. Система разновеса,
понимаете? Атлантический и  Карельский  валы  -  на  разных  концах  рычага.
Поднялся один конец, опустился другой.
   - Но при чем здесь доллары?
   - А, это  давняя  история.  В  тысяча  девятьсот  тридцать  девятом  году
американские военные фирмы снабжали финнов оружием. В кредит. Сумма долга  в
конце концов составила что-то  около  десяти  миллионов  долларов.  Янки  не
торопили с уплатой. Но  спустя  пять  лет,  накануне  вторжения  в  Северную
Францию, мы доставили в шхеры этого весельчака - игрока в покер.  Ведь  янки
не воевали с Финляндией. Они не могли  припугнуть  ее  бомбами.  Зато  могли
предъявить к уплате векселя. Что и было проделано на глазах у нас и с  нашей
помощью.
   - Игрок в покер потребовал от финнов: воюйте или платите?
   - Что-то вроде того. Прижимистый кредитор, знаете ли!
   - Я понял. Нам это было на руку: сохранить Финляндию  против  России.  Но
все же финны вышли из войны - несмотря  на  усилия  игрока.  Отчасти  я  рад
этому. Он слишком часто блефовал. И вообще  действовал  мне  на  нервы.  Был
шумный, бесцеремонный, самодовольный. Типичный делец-янки.
   - Не слишком ли типичный? Я недоумевающе молчал.
   - Он мог сблефовать не только в покер, - сказал командир. -  Предположите
на миг, что это был немец, который только притворялся американцем.
   - Зачем ему было притворяться американцем?
   - Зачем?.. Но Риббентроп прилетел  в  Хельсинки  уговаривать  Маннергейма
примерно тогда же, когда  наш  пассажир  обламывал  в  шхерах  несговорчивых
финансистов. Случайное совпадение? Не знаю. Чересчур похоже  на  излюбленные
клещи. Финнов зажали с двух сторон: германский дипломат в Хельсинки,  мнимый
американский кредитор в шхерах. И  это  вполне  соответствовало  бы  тактике
"Летучего Голландца". Притворство, доведенное  до  слепящего  блеска!  Но  я
ничего не утверждаю, доктор, просто думаю вслух. Возможен и первый  вариант:
Риббентроп взывает к чувствам боевого  товарищества,  янки  же  хладнокровно
бьют по мошне.
   Он снова покосился на часы:
   - Мне так приятно, что я могу быть откровенным с вами! Ведь мы  случайные
попутчики, не так ли? А поезд приближается  к  станции,  на  которой  вы,  к
сожалению, сойдете.
   (Мне показалось, что он лукаво подмигнул. Или так падал свет на его лицо?
Он всегда держит голову  немного  набок.  На  секунду,  штурмбаннфюрер,  мне
представилось, что командир играет в какую-то непонятную для  меня  игру,  С
лица его как бы сдвинулась маска. Он смеялся, шутил,  настойчиво  угощал,  а
глаза, как всегда, были холодны,  настороженны,  враждебны.  Но  я  не  имел
времени раздумывать! Нужно было слушать и слушать, не пропуская ничего!)
   - Но вы так и не выпили за наших пассажиров.
   - Вы тоже, господин капитан второго ранга! Командир  поднял  свой  бокал,
посмотрел вино на свет и осторожно поставил на стол.
   - Отличное вино, особое! Его сохраняли для нашего  последнего  пассажира.
Нет, не для игрока в покер. И не для экс-короля.  Для  того,  кто  готовился
быть  нашим  последним  пассажиром.  Ведь  нас  собиралось   почтить   своим
присутствием самое высокопоставленное лицо  в  Германии.  Смирно,  лейтенант
Гейнц! Встать и вытянуть  правую  руку  вперед!  Ну-ну,  я  пошутил.  Но  вы
угадали.
   Самое невероятное в этом разговоре было впереди. Командир сказал:
   - Нас называют лейб-субмариной фюрера. Но с чем это связано?
   - Не знаю.
   - Само собой. Откуда вам знать? Это знают только трое: я, мой  штурман  и
Адольф. Теперь - с вами - уже четверо. Но вы, надеюсь, не проболтаетесь?
   Я едва не выронил бокал. Назвать фюрера по имени! Это само по  себе  было
уже государственным преступлением!
   - В кабинете Адольфа, - сказал командир,  -  висит,  к  вашему  сведению,
особая  карта.  На  ней  аккуратно  -  Адольф  очень  аккуратный  человек  -
отмечается местонахождение нашей подводной лодки. Адольфу хотелось бы, чтобы
в такое тревожное время мы были поближе к нему. И  для  этого  у  него  есть
основания.
   Потянувшись за бутылкой, он чуть  было  не  опрокинул  стол.  Я  поспешил
поддержать его.
   - Спасибо... Но вы совсем  перестали  пить.  Не  пугаю  ли  я  вас  своей
откровенностью?
   Командир выпрямился и без улыбки посмотрел на меня.
   - Слушайте дальше. Самое интересное дальше. Ежедневно в  условленный  час
мой радист выходит в эфир и подстраивается к определенной волне. Он ждет. Он
терпеливо ждет. На волне не появляется ничего, и  это  хорошо.  Стало  быть,
Третий райх еще стоит. Но вот - вообразим такой гипотетический  случай  -  в
каюту ко мне стучится  радист.  "Сигнал  принят,  господин  капитан  второго
ранга", - докладывает  он.  Это  самый  простой  условный  сигнал.  В  эфире
прозвучало несколько тактов. Где-то вертится пластинка. Исполнен  популярный
романс гамбургских моряков: "Ауфвидерзеен, майне кляйне,  ауфвидерзеен".  Не
напоминает ли вам: "Небо безоблачно над  Испанией52"?  Тогда  небо  не  было
безоблачно над Испанией. И сейчас пластинка звучит зловеще. Она  звучит  как
погребальный звон над Германией!  Он  означает,  доктор,  что  все  погибло,
Третий райх рухнул, и Адольф на четвереньках выбирается из  своего  бункера.
Он зовет на помощь меня! Я должен бросить все дела, чем бы ни занимался, где
бы ни находился, и  полным  ходом  идти  в  ближайшую  Винету  на  побережье
Германии. Там в люк нашей подводной лодки  спустятся  Адольф,  Ева,  два-три
телохранителя. Отсеки "Летучего Голландца" - вот все, что  осталось  Адольфу
от его империи! Затем погружение,  полный  вперед,  курс  вест,  Амазонка!..
Учтите: радист, принявший сигнал, не знает его тайного смысла. Знаем  только
мы: Адольф, Венцель, я и вы. Теперь уж и вы! - Он любезно повернулся ко  мне
всем корпусом: - Видите ли, Адольф желал бы временно раствориться в  сумраке
тропических лесов. Черчилль в  тысяча  девятьсот  сороковом  году  собирался
эвакуироваться в Канаду. Почему бы Адольфу не укрыться на том же континенте,
но  южнее,  у  своих  земляков,  в  Бразилии?  Он  хотел  бы,  подобно  нам,
притвориться мертвым. Третий райх рухнул, русские на улицах  Берлина,  но  в
резерве у Адольфа "Летучий Голландец". Пока есть "Летучий Голландец", еще не
все потеряно.
   Он приблизил свое лицо почти вплотную к моему:
   - Сигнал "Ауфвидерзеен" будет принят, не сомневайтесь! Но пойму ли я его,
вот в чем вопрос! Ведь я могу и снельсонить.
   - Как это - снельсонить?
   - Имею в виду подзорную  трубу  и  выбитый  глаз  адмирала.  Забыли  этот
анекдот? Я вздрогнул. Я вспомнил53!
   - Но вы, я замечаю, вздрагиваете всякий раз, когда я говорю "Гитлер"  или
"Адольф". Хорошо, ради вас - ведь  вы  мой  гость  -  я  буду  называть  его
"фюрер". Я объясню вам, почему хочу снельсонить.
   Он откинулся на спинку стула:
   -  Понимаете  ли,  мне  надоело   получать   приказы.   В   глазах   этих
высокопоставленных господ, которые  даже  не  удосужились  повысить  меня  в
звании, мой "Летучий Голландец" - всего лишь подводный лайнер. Ошибка!  И  я
отклоняю очередной приказ.  Я  принимаю  решение  самостоятельно.  Вот  оно:
фюрера на борт  не  брать!  -  Видимо  наслаждаясь  выражением  моего  лица,
командир повторил, смакуя каждое слово: - Да, фюрера на борт не брать!
   Потом заботливо подлил вина в мой бокал.
   - Эта мысль для вас, конечно, нова, - сказал он успокоительным  тоном.  -
Постепенно вы освоитесь  с  нею.  Сигнал,  я  думаю,  раздастся  завтра  или
послезавтра. Но это уже ни  к  чему.  Фюрер  живой  -  бесполезен.  Мертвый,
пожалуй, еще пригодится.
   - Какая же польза от трупа? - спросил я растерянно. -  Хотя,  говорят,  в
Бухенвальде и Освенциме...
   - Не то, нет. Гений, даже без высшего  образования,  годится  на  другое.
Фюреру нужна не Ева, а святая Елена. Ореол мученика будет ему к лицу.
   - Имеете в виду заточение? Муссолини уже побывал в заточении.
   - И зря бежал  оттуда.  Скорцени,  конечно,  ловок,  но  глуп.  Муссолини
гораздо лучше выглядел бы в заточении, так сказать, скорчившись  в  ногах  у
Наполеона, чем на виселице, да еще подвешенный вниз головой. Я желаю  фюреру
заточения! Стать мучеником - это лучшее, что он  может  сделать  для  пользы
общего дела.
   Глава четвертая. ДОНОС ИЗ МОГИЛЫ. ("СОХРАНИТЬ КОФРЫ ФЮРЕРА!").
   1
   - Но багаж он позаботился доставить заранее. - Голос командира донесся до
меня, как сквозь плотно задраенный люк.
   - Какой багаж?
   - Кофры. Пять кофров. Не притворяйтесь, что вы не видели их! Вы  были  на
пирсе во время погрузки. А что в этих кофрах?
   - Откуда мне знать?
   - Комбинашки Евы Браун?
   - Возможно.
   - Нет. Кофры, если помните, доставлены в канун Нового года.  В  этом  был
расчет. Все в Пиллау перепились. Пирс был оцеплен. Багаж  сопровождали  семь
офицеров С