я термином "природа" в  качестве  объективного
понятия. То есть объективно понятого нами мира, соотносимого  потом  с  тем,
что  это  соответствует  законам  природы.  А   тут   мы   уже   в   области
феноменологической редукции или сомнения, и поэтому слова  "естественный"  и
"природный" означают совсем не то, что могли бы  означать  в  нашем  обычном
языке. Когда действительно необходима  процедура  сомнения  (или  редукции),
чтобы понять, что "по-природе" - значит живьем, в  натуре.  Или,  как  позже
скажет Гуссерль,  "вещи  сами  по  себе".  Или  -  "собственно-лично".  Вещь
собственно-лично - для нее мне не нужно никакого определения.  Если  я  хоть
когда-то что-то помыслил, то я знаю, что такое мышление, и знаю,  что  такое
истина.
   Итак, Декарт говорит: тот никогда ничего не узнает об истине, какова  она
или что она такое по своим свойствам, а не по  конкретному  содержанию,  кто
уже ее не знает. И дальше продолжает: "Можно quid nominis  (т.е.  вербально)
разъяснять тем, кто не знает языка (скажем, какому-нибудь марсианину.  -  М.
М.), что в нашем языке слово "истина" в  ее  собственном  значении  означает
соответствие или согласие мысли с предметом. Но  когда  мы  приписываем  это
вещам, которые вне нашей мысли, то она означает лишь,  что  эти  вещи  могут
стать объектами действительных мыслей, будь они  наши  или  будь  они  мысли
Бога. Иначе (без разъяснения.  -  М.  М.)  нельзя  дать  никакой  логической
дефиниции, которая помогла бы нам понять ее природу. И то же самое я думаю о
многих  других  вещах,  которые  абсолютно  просты  и  естественным  образом
познаются (se connaissent naturellement)". Здесь у  Декарта,  по-французски,
рефлексивный оборот: "познаются естественным образом". То есть  такие  вещи,
помимо истины, как "фигура, величина, движение, место, время и  o.a.  И  они
таковы, что, когда  мы  хотим  их  определить,  мы  их  только  затемняем  и
запутываемся сами".
   Автор, пишет далее Декарт, отвечая  на  просьбу  Мерсенна,  опирается  на
общепринятые истины, предполагающие "всеобщее согласие"  (или  "коллективный
опыт", как это стало называться позже.  -  М.  М.),  а  "я  для  моих  истин
принимаю только одно правило - естественного  света"  И  дальше  идет  очень
интересное рассуждение: "Поскольку все люди имеют один и тот же естественный
свет (подчеркну, "если  имеют",  т.е.  если  имеют,  то  имеют.  Помните,  я
говорил: чтобы быть добрым, нужно уже быть добрым  или  добродетельным.  Это
тавтология, и ничего с этим не поделаешь, так устроено. - М. М.),  постольку
они, казалось бы, должны иметь одни и те же понятия: но это  не  так,  почти
никто не пользуется хорошо этим светом, из чего следует, что многие  люди...
могут быть даже согласны между собой, разделяя одно и то же заблуждение". То
есть общее согласие - не критерий. Почему? По следующей причине: "Существует
множество вещей, которые могут быть познаны только естественным светом, но о
которых  еще  никто  не  совершил  акта  рефлексии".  Повторяю,   существует
множество вещей, которые  познаваемы  только  естественным  светом,  и  если
подумаем, то будем знать, что они есть. Но  о  них  никто  еще  не  подумал,
поэтому как может быть установлен критерий общего согласия?
   В конце письма Декарт называет это (когда не думают)  -  "инстинктом",  в
отличие от "природного инстинкта", который он определяет иначе, называя  его
через запятую, а точнее, через союз "или", следующим образом:  "естественный
свет или intuitus mentis", Интуиция духа. То есть простая интуиция ума.
   Чтобы завершить это рассуждение, попытаемся связать только что сказанное,
а именно что есть что-то, о чем "еще  не  совершен  акт  рефлексии",  с  той
машиной, о которой я говорил. Сложная  машина  в  нашей  голове,  мы  о  ней
подумали, но откуда она, какова ее причина?  Декарт  отвечает:  чтобы  можно
было подумать о ней, она уже должна быть актуально, или формально.  То  есть
сознание актуальной бесконечности раскрывает следующую  простую  тайну,  оно
вводит некое представление о поле естественного света,  онтологическом  поле
естественного света, и Декарт противопоставляет его коллективному опыту  или
согласию. Если есть согласие, то оно совсем не на том уровне, как бы говорит
Декарт,  на  котором  мы  видим  "коллективность  согласования",  а  в  поле
тавтологий, эквиваленций или, что то же самое, - естественного света. Почему
"поле"? Вернемся снова к этой глубинной сути декартовского хода мысли.
   Я сказал, что, если что-то подумалось (нечто новое), значит, есть причина
тому, что это подумалось. Или скажу иначе, и так, возможно, будет  понятнее,
если  вообще  это  можно  понять.  Во  всяком  случае,  будет  понятно  наше
стремление к пониманию. Если есть причина, чтобы что-то подумалось,  то  уже
подумалось. Именно в этом смысле я имею в виду, что  есть  "существование  в
поле". А теперь приведу пример. Известно, что есть масса проблем,  связанных
с  проблемой  приоритета  и  с  плагиатом.  Эмпирическая  проблема,   хорошо
известная каждому, кто знаком с историей науки. И не только науки.  Вставала
она, естественно, и перед Декартом. Так вот,  в  действительности  (согласно
Декарту) существование таких проблем как раз и говорит о том, о чем я только
что сказал. На самом деле  нет  такой  проблемы.  Нет  проблемы  приоритета.
потому что если ты что-то подумал и тем  самым  была  причина,  что  ты  это
подумал, то это уже  подумалось.  Возможно,  кем-то  еще,  где-то  рядом,  в
неизвестной тебе точке и существуют в том же пространстве или поле.  Скажем,
если есть причина подумать то, что мы называем мыслью, а мыслью мы  называем
всегда новую мысль, ту, которая ни из какой комбинации  известных  элементов
не вытекает, то она - подумалась. Значит, она есть.
   И второй момент, который здесь важен. Естественным светом называется  то,
что естественно, В том смысле слова, что само  делается.  Само  себя  в  нас
делает. Или производит.  Сопоставьте  это  со  следующей  вещью.  Ведь  если
отдавать себе отчет в том, что мы говорим, когда говорим о мышлении,  то  мы
увидим, что мы говорим о  том,  что  контролируется  сознанием  и  волей.  О
каких-то шагах контролируемого и в  этом  смысле  конструктивного  процесса.
Будь то абстрактные идеальные конструкты в физике, будь то логические выводы
в ней же и o.a. Все это образования нашего мышления, контролируемые волей  и
сознанием.  А  когда  говорится  о  естественном  свете,  то,  кроме  этого,
предполагается существование в нас естественных  действий,  протекающих  вне
воли и сознания, но при этом каким-то чудом более точных и находящихся уже в
области истины. Не той, что мы считаем продуктом нашего движения  к  истине,
что нужно якобы двинуться, и мы истину  установим.  Нет,  под  "естественным
светом" Декарт  предполагает  существование  таких  ситуаций,  когда  в  нас
естественным образом действует какая-то сила и управляет нами, держит нас  в
состоянии истины. Сила, которая не  сводится  лишь  к  способности  перебора
ситуаций и выбора. То есть это не просто рассуждение,  когда  наше  сознание
или мышление работает по принципу выбора возможностей. Представьте себе, что
птица летела бы, перебирая  не  крыльями,  а  возможностями,  предварительно
думая о каждом взмахе крыла.  Не  летит  она  так.  Она  летит  естественным
образом.
   Следовательно, когда Декарт употребляет при характеристике  человеческого
мышления термин "естественный свет", то он имеет в виду некое подсказывающее
и управляющее действие в нас, которое совершается как бы без  нашей  воли  и
сознания и продукты которого не являются продуктами выдумывания, вымысла.  В
декартовских  понятиях  "длительности",  "истины",   "мышления",   "фигуры",
"величины" срабатывает естественный  свет.  Все  эти  вещи,  как  я  сказал,
существуют в каком-то поле. И  существуют  полностью,  в  бесконечности.  Но
мысль  о  них  как  о  бесконечных  или  самовыполняемых   этой   актуальной
бесконечностью лишь феноменальна,  а  не  реальна.  Поэтому,  кстати,  он  и
пользовался моделями, как бы отбрасывая  тем  самым  наш  объективный  язык,
которым описывается мир. Вот представьте себе ту вертикаль или перпендикуляр
по отношению к прямой линии движения, о которой я говорил в прошлый раз и  с
этого же начал нашу сегодняшнюю беседу, ведь эта вертикаль означает,  что  у
меня нет двух вещей. У меня нет, во-первых, объективного мира, а объективный
мир - это те представления о нем, которые есть. Не сам по  себе  мир,  а  те
знания, которые у нас есть о мире. И вторая вещь, эти  знания,  кроме  всего
прочего, не  обязательно  объективны.  Они  могут  быть  и  мифологическими,
помещающими меня, как мыслящее и сознающее существо, в мифологический мир. А
Декарт обрубает и эту возможность, поскольку стремится  выявить  нечто,  что
порождает меня в настоящий момент  времени,  когда  я  не  иду  к  причинам,
пытаясь найти там  первообъект.  Потому  что  иначе  я  пойду  по  цепи  уже
существующих представлений. А "редукция" должна их снять. И снимает. Значит,
в настоящий момент я ими пользоваться не могу. Их  нет.  А  что  есть?  Есть
феноменальная  полнота.  Например,  в  моем  понимании  феноменально   полон
тысячеугольник. Не реально. Реально - это когда я начну думать о нем как  об
объекте и попаду в плен объектных операций, бесконечность которых  выполнима
лишь потенциально, а в феноменальном смысле я  знаю  уже  о  тысячеугольнике
все, что можно вообще  знать  о  его  природе.  Он  мне  дан  через  простую
интуицию. Так же как истина (т.е. свойство истины), мышление и o.a.  Хотя  о
мышлении, например, можно многое узнать потом, построив логическую теорию, в
которой будет представлена номенклатура возможных силлогистических выводов и
этим выводам будут даны названия и o.a. А в феномене я знаю о мышлении  все,
что вообще можно знать о его природе. В каком смысле? В том  же  самом,  что
говорил Декарт о природе Бога.
   Между прочим, это относится и к Галилею.  Галилей  также  считал  (и  его
рассуждения почти буквально совпадают в этом пункте с декартовскими), что, в
экстенсивном смысле слова конечно, мы не равны по  мощи  Богу.  А  в  смысле
интенсивности - мы сопричастны или соприродны его бесконечному мышлению.
   Следовательно, продукты естественного  света  должны  быть  даны  нам  (в
сознании) фактически одновременно и через свои феномены, а не  просто  через
явления. Поскольку феномен -  это  все  то,  о  чем  я  могу  говорить  лишь
постфактум, задним числом (это отрицательное определение, другого я дать  не
могу и не знаю, кто мог бы его дать). Потом - задним числом - я что-то  могу
воспроизводить и повторять, задавая определенные условия, и тогда это  будут
явления, скажем, опытной науки.  То  есть  то,  что  может  воспроизводиться
массовым образом и повторяться в контролируемых условиях. А когда я  начинаю
рассуждать о мышлении, я рассуждаю постфактум о том, что уже было. Например,
когда я пытаюсь определить число, которое является  врожденным  понятием,  я
говорю об этом задним числом, потому что это уже феномен.  Было!  И  в  этом
бывшем шаге полностью  представлена  природа  и  числа,  и  треугольника,  и
природа истины, и природа добра. То есть это опять та  же  самая  тавтология
существования и понимания.  Кстати,  перед  этим  я  говорил  о  тавтологиях
понимания, но дело в том, что тавтология существования  и  понимания  -  это
одна и та же тавтология. Их надо брать вместе. "Я  мыслю,  я  существую".  В
дальнейшем я постараюсь показать, что "я существую"  является  частью  одной
тавтологии. Поскольку, в определенном смысле, существует только  бытие,  или
Бог, согласно Декарту. Все  остальное  не  существует.  Существует  то,  что
тавтологично. Сейчас пока это оставим, пометив лишь, что о простых интуициях
ума мы можем говорить только задним числом,  и,  говоря  так,  мы  можем  их
затемнять.
   Итак, мы вышли к тому,  что  Декарт  называет  очевидностью.  Обычно  под
очевидностью понимается очевидность того, что  доказано  или  что  дано  нам
эмпирически, как факт. Декарт же в более широком и одновременно более точном
смысле  понимает  этот  термин.  Он   вкладывает   в   него   прежде   всего
экзистенциальный смысл, считая, что "очевидность"  должна  быть  "испытана",
установлена собственно-лично, на себе. Ибо  логические  истины  есть  истины
возможного, или, как я потом покажу, истины языка (или науки как языка). Они
могут быть в каком-то возможном мире, а могут и не  быть,  если  в  них  нет
экзистенциального   подтверждения.   Так   что   это   за   экзистенциальное
подтверждение? Можем ли мы сидеть и ждать истин или очевидностей?  Например,
наблюдая и классифицируя факты.  Декарт  полагает,  что  нельзя,  что  нужно
двинуться, ангажировав себя в предмете, чтобы разрешение  предметной  задачи
или предметного умоискания стало одновременно и разрешением жизни.  И  тогда
то, что установится в таком  испытании  мира,  и  будет  обладать  признаком
очевидности. Если же мы будем просто сидеть и наблюдать мир,  не  затронутые
им. то шансов встретиться с феноменом (а мы с ним можем только  встретиться,
а не выдумать его) у нас нет.
   Напомню  в  этой  связи  один  эпизод,  имеющий   отношение   к   истории
интуиционистской математики, подтверждающий как раз действие или  проявление
в истории мысли закона очевидных соответствий (на  уровне  феномена).  Когда
одна и та же вещь как бы выплескивается в  разных  местах  пространства  под
разными именами, хотя на самом деле действует  одна  сила.  Герман  Вейль  -
немецкий математик, - как-то разъясняя принципы интуиционизма, заметил, что,
собственно говоря, проблема математического доказательства вовсе не сводится
к тому, чтобы, имея систему готовых законов и правил, использовать ее в ходе
доказательства. Что, если угодно, нужно забыть о ней, и тогда -  доказывать.
Начать работать. Поскольку мы имеем дело в данном случае, сказал он, цитируя
голландского  математика,  основателя  интуиционизма,  Брауэра,  со   средой
свободного  становления.  Вы  сейчас,  конечно,  подумаете,  что,   идя   от
интуиционистов, я приписываю это все Декарту, без всяких на то оснований. Но
уверяю вас, что это не так. Я просто ставлю перед  вами  задачу:  попробуйте
понять, каким образом может быть построен  мир  законов,  чтобы  можно  было
говорить, что, во-первых, не потому, что есть закон, что-то устанавливается,
а нечто есть закон, потому  что  так  установилось.  Это  -  из  Декарта.  И
во-вторых (опять же декартовское), теперь нельзя. Не вообще нельзя, а теперь
нельзя. Вспомните: может ли Бог создать в мире существо,  которое  в  им  же
созданном мире ненавидело бы его? И ответ Декарта. Он не говорит - не  может
или может. Нет. Он говорит: теперь не может. Хотя бы потому, что в этом мире
уже существует рассуждение о "может" или "не может". В этом уже  проявляется
существование, акт сознания о мышлении. И все - "гроб и свечи".
   Интуиционисты считали, что нечто установится на следующем шаге.  Они  это
понимали, создавая свою математику; сейчас я отвлекаюсь от  других  проблем,
которые во много раз сложнее и техничнее. Да, у того же Брауэра или у  Вейля
есть такая фраза  по  поводу  фактов:  то,  что  устанавливается,  пришло  в
движение, - сам этот факт не зависит от всего остального мира. (Слава  Богу,
что мне это вспомнилось, я ведь говорил раньше о локальном совершенстве.  То
есть о том, что нечто устанавливается в своей полноте и прерывает -  что?  -
зависимость от того, что выявится в последующем времени. А эта зависимость и
есть то, что называется "весь мир", заданный как какая-то цепь.  И  когда  я
говорил, с другой стороны, о независимости от того, что выявится  потом,  то
это то же самое, что интуиционисты назвали  независимостью  факта  от  всего
остального  мира.  А  я  называю   это,   вслед   за   Декартом,   локальным
совершенством.) Приведу еще один, дополнительный аргумент.
   Если  бы  истина  устанавливалась  всегда  впереди  и  мы   действительно
двигались бы по асимптоте к  некоторой  абсолютной  истине,  никогда  ее  не
достигая, а имея все время  лишь  относительные  истины,  то,  как  вы  сами
понимаете, ни в одной точке этого  движения  никто  никогда  никакую  истину
вообще не мог бы высказать. Потому  что  нельзя  бесконечность  поделить  на
единицу знания, не получив при  этом  нуля.  Значит,  мы  нигде  не  получим
единицы знания.
   Итак, мы двигаемся. Двинулись! - требует Декарт. Теперь я соединю  это  с
тем, что говорил раньше. Двинулись в этом  зазоре,  подвесе.  Каком  зазоре?
Зазоре не только когито, т.е. сомнения, но и в зазоре первичного шага  мира.
Потому что на первом шаге законов нет, они  появятся  только  на  втором,  и
мыслить нужно в зазоре между шагами. Сначала - "ничего", а потом помня,  что
"чего-то нельзя". Но мыслить уже с символом, имея  символ  бесконечной  мощи
мышления. То есть символ Бога. Когда  мыслим,  считал  Декарт,  всегда  есть
воплощение чего-то в конечной форме. Я сказал,  что  все  дано  в  феномене,
феномен  -  конечное  явление  бесконечности.  Повторяю,  конечное   явление
бесконечности.  И  самая  великая  тайна  состоит  в  том,   каким   образом
бесконечность (именно она) может уместиться в конечной форме.  Подброшу  вам
аналогию: в конечной форме воплощения. Предметного. Или телесного (в  случае
феномена), ибо феномен выполняется силами и материалом нашего  сознания.  Он
воплощен в этом  смысле  слова.  Это  конечная  форма  бесконечного  знания.
Декарт, кстати, только такие тайны и признавал тайнами. Чтобы  держать  мир,
тот,  в  котором  мы  живем,  или  вообще  кто-то  живет,  Богу  нужно  было
воплотиться в конечную человеческую форму. Поэтому мир "тройствен" -  в  нем
не только Отец, но еще и Сын, и Дух. И то, что мы  можем  понять,  мы  можем
понять только духовно, т.е. не по законам объекта, а по законам  духа.  (При
этом  я  не  имею  в  виду  то  особое  состояние,  которое  обычно  русский
интеллигент называет духовностью, считая ее самой большой ценностью. Я  имею
в виду, конечно, строгий смысл этих слов.)
   Значит, существует тайна воплощения. Законы мира выполняются и понимаются
только символически, в воплощенной форме, а она телесна или конечна.  Причем
под телом нужно понимать и психику. Психика -  тоже  тело.  Декарт  полагал,
расходясь в этом с нашими  привычными  антропоморфистскими  представлениями,
что психика - телесное явление и что лишь после воплощения возможны  единицы
ума (или знания), возродив тем самым фактически античную теорию "атомов". Но
не в физическом смысле слова, а в онтологическом. Как правило, в этой теории
видят физическую гипотезу строения мира, а в действительности  атомы  в  ней
онтологические. Напомню  в  этой  связи,  чтобы  у  вас  был  дополнительный
материал для размышления, что по каким-то причинам двоицу Аристотель называл
абсолютным числом. И у меня  тоже,  как  вы  заметили,  все  время  настырно
фигурирует "два", "между двумя": на первом шаге,  на  втором  и  -  "между".
Меньше этого числа я мыслить  ничего  не  могу.  Абсолютное  число.  Единица
появляется только потом, и когда она появляется, то мы, конечно, имеем три.
   То, что очевидно или является  конечной  очевидностью  для  Декарта,  или
абсолютной аподиктичностью, находится в поле, очерченном движением первого и
второго шага. Или  -  в  подвесе  между  двойкой  как  абсолютным  числом  и
появлением единиц ума. Или единиц поля естественного света. Гам - мы мыслим,
и когда мыслим, говорит Декарт, то не заблуждаемся. Заблуждений нет, как нет
фактически и истины. В каком смысле? В  том  смысле,  что  там  эти  термины
вообще неприменимы. Но вместе с тем это и есть бытийное начало того,  что  в
нашем сознании и мышлении и  в  мире  могут  появляться  вещи,  относительно
которых применимы термины "истинно" или  "ложно".  Хотя  большинство  вещей,
которыми мы живем, таковы, что вообще не имеют смысла