вокруг него все как раз и происходит, раскручивается.  Причем  сам  этот
вопрос как бы включает в себя два подвопроса. Во-первых, почему  это,  а  не
иное? Почему в мире произошло именно это событие,  а  не  другое?  Ведь  это
случайность. И из этого подвопроса вытекает или следует  еще  один:  почему,
собственно, я здесь? Или - почему вы здесь? Очевидно, в такого  рода  фразах
слово "есть" используется  особым  образом.  Когда  философ  задает  вопрос,
почему вообще есть нечто, а не ничто, то ясно,  конечно,  что  слово  "есть"
относится к предметам особого рода.  Другие  предметы  -  это  ничто,  а  те
предметы, к которым прилагаемо слово  "есть",  -  действительно  чудо.  Чудо
мысли. И это чудо  мысли  у  Декарта  имеет  еще  одну  интересную  сторону,
используя которую он пластично  восстановил  всю  внутреннюю  пассионарность
исходного философского вопроса. То есть восстановил  сознание  как  passion,
как страсть, как нечто пассионарное.
   Итак, почему есть нечто, а не ничто? В  том  числе,  почему  есть  мысль?
Допустим, я подвешен над теми двумя пропастями, о которых говорил  ранее,  и
должен держаться в мысли. Но здесь появляется следующий парадокс: я не  могу
породить впереди себя новую  мысль,  а  между  тем,  по  определению,  когда
говорится о познании, то говорится именно о новых  мыслях.  Значит,  впереди
себя я не могу породить мысль простым желанием этой мысли. Так же как вы  не
можете, например, сделать  открытие  только  потому,  что  захотели  бы  его
сделать. Что-то вам, может быть, и откроется, но  не  более  того.  Согласно
Декарту и Сократу, впереди себя нельзя  породить  мысль  как  следствие  уже
наличествующих  мыслей,  ибо  последующий  момент  времени  не  вытекает  из
предшествующего. Следовательно,  моя  мысль,  как  и  мое  бытие  впереди  в
качестве мыслящего что-то новое  и  не  забывшего  себя  перед  этим  весьма
проблематичны, потому что, в принципе, можно в  какой-то  момент  проснуться
или очнуться не  самим  собой  -  не  к  кому  будет  возвращаться.  Почему,
собственно говоря, в следующий момент времени я - это я? Это загадка, это не
так просто. И в этом, повторяю, заключена вся философия: почему нечто, а  не
ничто?
   Хорошо, нет никаких оснований для того, чтобы в следующий момент  времени
была мысль. Но если она все же есть, то, основываясь на чем я признаю  ее  в
качестве мысли? Ведь если я признаю ее, то, значит, я ее уже имел?  -  Очень
просто, чтобы что-то узнать, нужно это  уже  знать.  Если  то,  что  я  хочу
узнать, лежит в каком-то направлении, то  я  в  этом  направлении  и  должен
сделать шаг. Если я сдвинулся в этом направлении, то я уже имею образ  того,
к чему хочу прийти. То есть в этом смысле я уже знаю то, что должен  узнать.
Но тем самым я вообще не могу двигаться?  Получается  противоречие.  Как  же
все-таки это движение происходит? Как вообще впереди что-то возникает?
   Я уже говорил, что то, что возникает впереди, в  некоторой  длительности,
покоится на высокой волне интенсивного существования,  существования  "я"  в
зазоре между  двумя  временными  моментами,  которые  не  вытекают  один  из
другого. Ни назад я не могу пройти, сказав,  что  вышел  из  предшествующего
момента времени, ни  вперед,  сказав,  что  теперешний  момент  обосновывает
последующий. И таким образом, я стою,  по  Декарту,  на  волне  интенсивного
существования, которое незаместимо; это и есть собранный субъект, являющийся
первой достоверностью, когда,  с  одной  стороны,  передо  мной  "врожденные
идеи", а с другой стороны, некие структуры понятности.
   Прежде, чем двигаться дальше, попытаемся разобраться в  терминах.  Почему
"врожденные идеи"? Здесь, кстати, есть одна сложность чисто лингвистического
порядка, связанная с различием между французским и латинским языками. Дело в
том, что в большинстве случаев (возможно, в силу своего лаконизма  и  других
качеств) латинский язык выигрывает перед французским, но иногда порождает  и
недоразумения.  По-латински  "врожденный"   -   innatus   -   это,   скорее,
прирожденный, натуральный, естественный. А французский вариант -  innee,  на
мой взгляд, гораздо точнее и не несет в себе этой двусмысленности. Повторяю,
если  прямо  переводить  латинский  термин,  то  "врожденные  идеи"  -   это
прирожденные идеи. Прирожденные  мне.  А  по-французски  Декарт  чаще  всего
говорит так: идеи, которые рождаются вместе с моим рождением.  Со-рожденные.
То есть сразу ясно, что упор умозрительного хода философской мысли  делается
на рождении, вместе с которым  появляются  идеи.  Этих  идей  нет,  пока  не
рождается  Я.  А  мое  "я",  говорит  Декарт,  не  рождается  от  родителей.
Следовательно,  идеи  не  "прирождены"  мне  просто  по   закону   семантики
французского языка - в отличие от русского. В русском  языке  "врожденность"
ведь тоже понимается как некое природное качество; что нечто перешло  к  нам
от наших родителей, а к родителям от их родителей и o.a. А  Декарт  имеет  в
виду совсем другое. Со-рожденные идеи - это идеи, которые появляются  вместе
с появлением меня самого (когитального, а  не  эмпирического),  когда  я  не
рождаюсь от родителей, а должен еще родиться.  Родиться  в  некоторой  среде
усилия или синтеза. То  есть  проблема  состоит  в  том,  что  среда  усилия
идеально предшествует в этом случае физическому рождению. В  ней  происходит
"второе рождение" человека. "Врожденные идеи", другими словами, есть  просто
континуальные свойства того поля, в котором (и не только  в  нем)  рождается
наше "я".
   И в то же время "врожденные идеи"  -  это  не  что  иное,  как  структуры
понятности.  Возьмем,  например,  понятие  пространства,   которое   я   уже
анализировал в плане  различения  мышления  и  протяжения,  или  мышления  и
материи.
   В   философии   Декарта   содержится    утверждение:    материя    только
пространственна. Чтобы понять это утверждение, вспомним декартовское же "еще
раз нельзя" или "теперь нельзя". Сейчас вы поймете, о чем я говорю.  Значит,
в прошлый и позапрошлый раз я показывал, что утверждение о том, что  материя
и есть пространство, означает понимание Декартом  того,  что  нечто  требует
обоснования и доказательства. К примеру, не само  собой  разумеется,  что  в
мире есть тела или то, что воздействует на нас, суть тела. Потому что, как я
уже  показывал,  на  нас  могут  воздействовать  и  знаки   или   сообщения,
материальная оболочка которых, в  каком-то  смысле,  не  существует,  к  ней
неприменим термин "существование". И поэтому встает  вопрос  доказательства.
Нужно доказать, что то, что воздействует на нас, есть материальное тело. Или
продукт того, что какое-то существо думает о нас. Но сказать так можно  лишь
в том случае, если под материей имеются в виду такие явления  или  естества,
которые полностью артикулированы вне самих себя, т.е. в пространстве,  и  не
имеют внутреннего. Так вот, Декарт говорит: если я ввел и  вопреки  иллюзиям
обосновал, что в мире на меня воздействуют именно тела, то я не  могу  потом
сказать, что материя есть еще  что-то,  кроме  протяжения.  Обратите  теперь
внимание на мой ход мысли, на ход мысли Декарта. Мы  доказали,  что  на  нас
воздействует вещь и что то, что воспринимается органами чувств, есть  только
материя. Ничего другого органами чувств не воспринимается. Теперь уже нельзя
рассуждать с умным видом о том, что материя тверда, непроницаема и o.a.  (Та
же непроницаемость у Декарта пространственна, а тяжесть, как вы  знаете,  не
существует как реальное качество, пребывающее в теле. Нет тяжести  в  физике
Декарта.) Я здесь подчеркиваю ход мысли: в нашем языке так ввелось понятие и
материи, и пространства. И теперь мы не можем задаваться вопросом,  чем  еще
является  материя   помимо   своей   протяженности.   Или   пространственной
расположенности, вывернутости любых  предметов  относительно  самих  себя  и
полной их артикулированности без внутренних тайн, артикулированности  их  во
внешнем  созерцании.  Потому  что  пространство  есть  одновременно  внешнее
созерцание. То есть нечто, для чего  у  нас,  как  сказал  бы  Декарт,  есть
чувство - способность воспринимать это. А есть что-то, для чего  у  нас  нет
чувств, и об этом мы говорить не должны.
   Так вот, закрепив это, я поясню теперь другую сторону проблемы, связанную
со структурами понятности, внутри которых оказывается субъект в той мере,  в
какой он длится или пребывает в мысли.  Поскольку  он  оказывается  в  поле,
свойствами которого являются врожденные идеи. То есть в том поле,  где  идеи
рождаются вместе со мной. Ведь мы решили,  что  если  идеи  не  изобретаются
человеком, а являются свойствами поля сознания,  то  мы  можем  называть  их
врожденными. Каждый  раз,  когда  родился,  как  только  есть  чистая  форма
актуальности, т.е.  трансцендентальности,  трансцендентальное  сознание,  то
есть и идеи. Идеи числа, прямой линии, пространства, длительности, идея "я",
идея  Бога  и  o.a.  Следовательно,  что  означает  тезис:  материя   только
пространственна? Значит ли это, что мы, наблюдая множество случаев  материи,
затем обобщили наши наблюдения таким утверждением? Нет.  В  действительности
утверждение    "материя     только     пространственна"     есть     правило
интеллигибельности, "или условие знания.  То  есть  фактически  это  условие
такого  наблюдения,  применительно  к  явлениям  которого  мы  вообще  можем
формулировать физические законы. Потому что  иначе  мы  не  могли  бы  этого
делать. Относительно явлений, которые связывались  бы  или  переплетались  в
зависимости  от  какого-то  агента,  который  "подсовывал"   бы   нам   свои
проявления, сказать что-либо вразумительное  невозможно.  Такой  мир  мы  не
могли бы понимать.
   Следовательно,  выражение  "материя  только  пространственна"   позволяет
говорить  об  условиях  наблюдения,  о  возможности  научных   высказываний.
Пространство в этом смысле есть условие того, что  мы  вообще  что-то  можем
наблюдать в смысле физического наблюдения явлений. Это нечто вроде того, что
средневековые  мыслители  называли  виртуальным  интеллектом.  Реализующаяся
потенциальная полнота. Интеллигибельная материя. Или - структура понятности,
которая сорождена со мной, сорождена в качестве  субъекта  когито.  Если  мы
рождаемся в  каком-то  поле,  то  такого  рода  утверждения,  не  являющиеся
обобщением  наблюдений,  как  бы  заранее  содержатся  в   наших   возможных
физических высказываниях о мире. Это как  бы  некое  знание,  предшествующее
нашему же знанию. Вспомните и держите в голове эту  сократовскую  антиномию:
чтобы узнать впереди мысль, т.е. выбрать ее в  качестве  мысли  для  решения
задачи или ответа, я должен е„ узнать в качестве таковой. Фактически  каждый
шаг декартовского рассуждения является часто скрытым ответом именно  на  эту
антиномию. Там, впереди, кроме содержания  мысли,  содержится  еще  какой-то
дополнительный акт, который я должен узнать, а  раз  я  узнаю,  значит,  уже
знал, когда двигался к нему, и  o.a.  Это  лежит  где-то  в  глубине,  а  на
поверхности появляются "врожденные идеи", которые как бы заранее  содержатся
или находятся в мыслительном поле, в котором можно наблюдать вещи так, что о
них  можно  формулировать  физические  законы.  Все  это  латерально,  а  не
последовательно.
   Итак, если я сам в качестве утверждающего что-то рождаюсь в таком поле (а
я именно в нем рождаюсь, .а не от родителей), то тогда  можно  сказать,  что
определенные понятия прирождены мне или со-рождены со мной. Когито рождается
только так. И этот факт можно осознать и выразить не  обязательно  на  языке
Декарта. Как вы уже убедились,  рассказывая  вам  о  свойствах  сознательной
жизни, я могу обойтись сегодня, т.е. в XX веке, и без  декартовского  языка,
чтобы интерпретировать его. Но допустим, что мы живем во времена  Декарта  и
нам повезло или мы очень постарались открыть что-то, понять что-то из  того,
как мы вообще живем и познаем. И вот мы должны назвать  то,  что  открыли  и
осознали. И оказалось, что это можно сделать и на  языке  Декарта.  То  есть
некое содержание не зависит от разницы предметных языков, от выбора того или
иного предметного языка. Значит, вся проблема состоит тогда в том - раз  мы,
родившись, имеем идеи, которые родились вместе  с  нами,  -  чтобы  дать  им
действовать  через  себя.  Это  и  называется  у  Декарта  познанием:   дать
действовать онтотексту сознания. Так изменить или собрать  себя,  чтобы  они
(идеи) подействовали. И то, что относится к понятию пространства, к  понятию
числа, длительности, к понятию равенства, прямой  линии  и  o.a.,  я  назову
теперь структурными элементами. Это  структуры  поля  сознания.  Договоримся
"структурным" называть то, происхождение чего несводимо к факту  воздействия
предметов вне нас  на  наше  сознание.  То,  что  не  порождается  локальным
воздействием. Это, кстати, еще  одна  причина  того,  почему  Декарт  вводит
термин "врожденные идеи". Он говорил, что так же, как идея голода не  похожа
на мускульные сокращения и, следовательно,  мускульные  сокращения  не  есть
причина чувства голода как явления сознания,  так  и  происхождение  идей  в
нашей голове нельзя объяснить локальными единичными воздействиями  предметов
на наше  воспринимающее  сознание.  Идеи  в  нашем  сознании  не  похожи  на
воздействующие на нас предметы, обозначенные этими идеями.  Предметоидеи  не
похожи на идеи. И необходимость все это выразить и показать как раз и  стала
причиной появления у Декарта термина "врожденные идеи".
   Будем  называть   это   идеями,   имеющими   структурное   происхождение.
Соответствующие связки тоже будут структурными.  По  сути  дела,  врожденные
идеи. совпадают тем самым или, вернее,  частично  совпадают  с  тем,  что  я
называл  тавтологиями.  Или  плодотворными  тавтологиями.  В  "Правилах  для
руководства ума" Декарт говорит, что мы редко выражаемся таким образом, что,
например, добрый человек добр, хотя чаще всего  имеем  в  виду  именно  это.
Тавтологии именно такого рода.  Мы  условно  назвали  их  плодотворными  или
порождающими тавтологиями; они не вытекают  из  наблюдений  и  из  обобщений
опыта,  но  в  то  же  время  их  нельзя  считать  и  аналитическими,  чисто
логическими истинами по  той  простой  причине,  что  они  являются  слишком
сильными утверждениями о мире.  Утверждение,  что  материя  пространственна,
слишком сильное утверждение, чтобы оно могло быть аналитической истиной. И к
тому же мы должны вспомнить, что врожденные идеи лежат в области  того,  что
Декарт называл естественным  светом  ума.  То  есть  -  в  области  действия
естественных сил, больших, чем мы сами, и действие их проходит через нас.  И
наша задача - подкрепиться  ими  и  дать  им  через  себя  действовать.  Так
понимает познание Декарт.
   Значит, мы устремлены и держимся в какой-то длительности. У нас появились
поддерживающие нас врожденные  идеи  или  структуры  понятности,  внутренний
символический аппарат понимания. И более того, среди  этих  врожденных  идей
есть еще одна,  совершенно  особая  идея  некоего  сверхмощного  интеллекта,
называемого Богом. И вот, основываясь на этом, Декарт  пытается  представить
себе,  как  все  это  "работает".   Причем   интересно,   что   уже   первое
представление, от которого он отказывается (наше любимое  представление,  из
которого мы постоянно исходим  и  которым  традиционно  пользуемся),  -  это
представление о  том,  что  мы  что-то  знаем.  Хотя  наш  рассудок  или  ум
ограничен, конечен, но мы-то  знаем!  И  это  знаемое  строится  нами  таким
образом, чтобы служить познанию чего-то другого, а оно, в свою  очередь  (мы
уверены в этом), будет служить познанию еще чего-то и o.a. То есть мы как бы
наращиваем тем самым в некой линейной последовательности  силу  знания;  нам
кажется, что мы обладаем способностью увеличивать наши знания по степеням, в
какой-то  прогрессии,  приближаясь,  как  говорил  Декарт,  к  Божественному
всезнанию. Конечно, мы можем при этом быть скромными и говорить, что никогда
не  достигнем  Божественного  всезнания.  Например,  Энгельс  обладал  такой
"скромностью", когда писал, что абсолютная истина недостижима, витает где-то
и мы будем вечно по асимптоте лишь приближаться к ней.  Декарт  же  в  таких
случаях  говорил,  что  это  чисто  антропоморфическое  представление,  если
мысленно, начав движение и проектируя его завершение, мы в  конце  поставили
Бога. Бог, поставленный в конце  движения,  -  это  наше  антропоморфическое
представление, когда наш же собственный образ спроецирован, как  недоступный
нам, впереди нас. Ведь в таком случае, предупреждал  Декарт,  человеку  и  в
самом деле может прийти в голову экстравагантная мысль -  самому  стать  или
быть Богом.
   Ответом на эту экстравагантность и явился декартовский  постулат:  мы  не
можем произвольно, или по желанию, увеличивать  наше  знание.  Последнее  не
складывается так, чтобы получилась большая куча. Мы не можем наращивать наше
знание, т.е. прибавлять одно знание к  другому.  Декарт  выпадает  из  этого
асимптотического  образа,  игнорирует   прогрессию   и   вводит   фактически
единственную возможность,  на  которой  может  основываться  знание,  -  это
локальные акты. не предполагающие никакой прогрессии. Акт  когито  -  именно
локальный акт. Тот самый "один на один", который и есть мое  предназначение.
Только ты сам способен извлечь знание. Хотя бы потому, что темнота у каждого
из нас - собственная.
   Рассмотрим это в более широком смысле.  Философы  (в  частности,  Платон)
считают, и  Декарт  это  повторяет,  что  свет  появляется  только  из  моей
собственной темноты. А это значит, что  в  процессе  совершения  этого  акта
сотрудничество бесполезно (в смысле надежды на какое-либо сотрудничество). И
еще один аспект: ты не можешь переложить  акт  когито  на  завтрашний  день,
потому что все - здесь и сейчас. Как говорили древние,  так  же  как  нельзя
заснуть на вчерашней добродетели, так  нельзя  быть  добродетельным  завтра.
Хотя последний тезис, я думаю, абсолютно неприемлем для  русского  сознания,
которое, как известно, придерживается иных постулатов. Постулат  первый:  не
сейчас, а завтра. Постулат второй: только все  вместе.  И  постулат  третий:
наверное, но не могу. Декартовский же постулат - другой: если я не сделаю  и
не извлеку опыт сейчас, то уже никогда не "сделается и не извлечется. А если
извлеку, то будет иное, мир как бы  получит  или  приобретет  другой  смысл,
другое направление.
   Итак, если я, стоя один на один, в своем предназначении,  не  сделаю  то,
что могу сделать только я, в чем я ни с кем не могу сотрудничать, ни  с  кем
не могу разделить труд - ни пространственно (с другими), ни  во  времени  (с
самим собой завтрашним), - если я этого не сделаю, то мир в  "чертог  теней"
вернется. Если же будет что-то извлечено,  то  это  будет  уже  другой  мир,
направление, или вектор, которого будет другим.
   То есть Декарт считал, что до  начала  движения  "на>-ращивания  знания",
во-первых,   должно   произойти    своего    рода    обращение,    попадание
преобразованного  или  заново  рожденного  "я"  в  поле,  имеющее  структуру
понятности, трансцендентальное поле актуальности, в котором  все  происходит
"здесь и  сейчас",  in  actu,  все  целиком.  Сколько  обращено,  столько  и
получится впереди, а не произвольно. И во-вторых,  Декарт  приписывал  этому
полю смысл конечности. В зазоре между умственными  моментами  А  и  Б  стоит
субъект когито, должен стать. Некая ноогенная  машина,  генерирующая  мысль,
или  то,  что  Декарт,  по  ассоциации,  называл  законнорожденной   мыслью.
Законнорожденная мысль - это  не  мысль,  соответствующая  закону,  а  мысль
законнорождаемая в отличие от незаконнорождаемых мыслей.  Скажем,  незаконно
рождаются мысли в потоке, например глупость. Глупость - это то, что думается
механически, само собой в нашей голове.