оссии  суть бедствия
непреодолимые,   властные   уничтожать  целые   армии,   то   как  же   эти
обстоятельства не вошли в расчеты генерала, столь знаменитого, замыслившего
предприятие  столь огромное?  Разве в  России никогда  не идет  снег? Разве
морозы  в ноябре месяце  там редкое  явление? Говорят, что  морозы начались
ранее  обыкновенного;  мы уверены,  что  это оправдание  не имеет  никакого
основания;  но  во  всяком  случае величайшее  безрассудство  -  подвергать
сохранение и целость всей армии, армии столь многочисленной и употребленной
на  такое важное  предприятие,  зависимости от  мороза, могущего  случиться
несколькими днями ранее или позднее.

Дело в  том, что Наполеон предвидел, что в  октябре настанет стужа, так как
он в июле предвидел необходимость собрать съестные припасы, достаточные для
продовольствия своей армии; но, увлеченный нетерпеливостью, он ни в том, ни
в другом случае не принял меры для преодоления ни голода, ни стужи, которые
предвидел.

В  двадцать  втором бюллетене  сказано:  "Можно ожидать, что  Москва-река и
прочие  реки   России  замерзнут  в  половине   ноября".  Это  должно  было
приготовить императора  к снегу  и к началу  мороза пятью или  шестью днями
ранее.

В   двадцать  пятом  бюллетене  признана необходимость  зимних  квартир,  и
император  представлен с  видом самодовольствия осматривающим  вокруг себя,
где бы  ему избрать квартиры: на юге ли  России или в приязненных владениях
Польши. "Время прекрасное,  - говорит бюллетень, - но должно ожидать холода
в  первых  числах  ноября   и,  следственно,  должно  заботиться  о  зимних
квартирах; особенно  кавалерия имеет  в них нужду".  Невозможно, чтобы тот,
пред глазами которого составлялись эти бюллетени, или тот, кто составлял их
сам,  был  изумлен  выпадением   снега  6-го  ноября:  это  такое  событие,
вероятность  которого была  предвидена,  но против  которого не  взято было
предосторожностей..."

Далее  говорит  автор о  забытии  начальством велеть  перековать лошадей  и
запастись подковами.

"В-третьих,  хотя,  без  сомнения,  суровость погоды  значительно  умножала
бедствия и потери армии, имевшей недостаток в съестных припасах, в одежде и
подвергавшейся  всякого рода  нуждам, однако ж  она не  была первою и  ни с
какой  точки  зрения главнейшею  причиною  этих  бедствий. Читатель  должен
припомнить  поход чрез  Литву: Наполеон,  не быв  поражен ни  разу, потерял
десять тысяч  лошадей и около ста тысяч людей  уже тогда, когда он проходил
страною  дружелюбною.  Разве  эта  потеря, случившаяся  в  июне  и в  июле,
причинена ранним снегом,  каким называют снег, выпавший 6-го ноября? Совсем
нет:  причину  этому находят,  как  говорит бюллетень,  в неизвестности,  в
томлении, в маршах и контрмаршах войск, в их усталости, в претерпении нужд,
словом, в этой системе  усиленных переходов, которая, впрочем, не доставила
Наполеону никакой существенной выгоды, - системе, всегда стоившей ему около
четвертой  части  армии, прежде  нежели  она доводила  ее до  какого-нибудь
сражения[69] . Если предположим, что  он оставил на обоих  флангах и позади
себя  силу  из  ста  двадцати  тысяч  человек,  под  командою  Макдональда,
Шварценберга, Удино и других  военачальников, то он начал настоящее шествие
на Россию  с двумястами  тысячами. Половина этой  значительной силы погибла
прежде прибытия его в  Москву, в которую он вступил с сотнею тысяч человек.
Усталость  погубила  множество,  битвы  и  гошпитали  поглотили  остальных.

Наконец Наполеон покидает Москву 7-го октября (ст. ст.), как город, где ему
нельзя  уже  было оставаться,  хотя  выход  оттуда, как  он предвидел,  был
сопряжен   с  значительными   затруднениями.   Тогда  находилось   под  его
начальством около  ста двадцати  тысяч человек. Армия его  умножена была до
этого числа  присоединением к ней выздоровевших  бродяг и команд, прибывших
из резервов. Он дал  сражение бесполезное, хотя и с честью выдержанное, при
Малоярославце; не успел пробить себе дороги к Калуге и Туле и принужден был
бежать чрез Бородино по  разграбленной и опустошенной Смоленской дороге. На
этом  пути он  дал сражение  под Вязьмою,  в котором потеря  французов была
весьма значительна; его колонны  были беспрестанно тревожимы казаками, и он
лишился  многих  тысяч пленными.  Два  сражения,  столь кровопролитные,  не
считая притом разбития Мюрата  и беспрестанно возобновляемых стычек, стоили
французам убитыми  и ранеными - потому что  каждый раненый был уже погибшим
для  Наполеона, -  по  крайней мере  двадцати пяти  тысяч  человек. Наконец
наступило 25-е  октября. До того дня  еще не видали клока  снегу, который в
самом деле пошел тогда  уже, когда Наполеон испытал большую часть бедствий,
потому что в то время фланги его и резерв уже выдерживали жестокие сражения
и  понесли большие  уроны,  не получив  никакой существенной  выгоды. Таким
образом,  почти  три  четверти  армии, которую  он  привел  в Россию,  были
разрушены, а  остальная четвертая часть приведена  была в жалкий беспорядок
еще  до выпадения  снега,  которому он  потом за  благо  рассудил приписать
неудачу свою.

Конечно, когда наступила чрезмерная стужа, тогда нужды и потери французской
армии еще умножились; но зима была только союзницею русских, а не как тогда
думали,    единственною  их  защитницею:   отступление  Наполеоновой  армии
совершилось под остриями казачьих пик прежде, нежели морозы Севера понудили
ее к отступлению".

Из  всех  этих выписок  можно  заключить  следующее: Неприятельская  армия,
выступив из Москвы 7-го  октября ст. ст., шла хорошею погодою, по словам г.
Шамбре и  г. Жомини, до  28-го октября, то есть  двадцать одни  сутки, а по
словам Гурго  - до 25-го октября, то есть 60- семнадцать суток. Но от этого
числа  армия  в течение   трех суток,  по  словам Шамбре,  Жомини и  самого
Наполеона, или  в течение  пяти суток,  по словам Гурго,  претерпела стужу,
которая, по термометрическому наблюдению Шамбре, простиралась от двенадцати
до семнадцати  градусов, а  по словам Жомини,  от трех до  восьми градусов.
Далее  все  писатели  соглашаются   уже  в  том,  что  во  время  переходов
французской  армии от Смоленска  до Орши  стужа весьма уменьшилась,  и если
позволено мне прибегнуть к  моей собственной памяти, то смело могу уверить,
что тогда морозы простирались от двух до четырех градусов. Наконец, Шамбре,
Гурго  и Жомини  соглашаются в том,  что от  Орши до Березины  продолжалась
оттепель.  Последний  упоминает  даже  об опасности,  представлявшейся  при
переправе  через Днепр  под  Оршею 8-го  [ноября];  а мы  помним, что,  при
переходе  чрез  эту  реку  корпуса Нея,  при  Гусинове,  большая часть  его
тяжестей  и  некоторая  часть  войска этого  отряда  обрушилась  под лед  и
погибла.

Итак, во все время шествия французской армии от Москвы до Березины, то есть
в течение двадцати шести дней, стужа, хотя и не чрезвычайная (от двенадцати
до  семнадцати  градусов), продолжалась  не  более  трех  суток, по  словам
Шамбре,   Жомини  и   Наполеона,  или    пяти   суток,  по   словам  Гурго.

Между тем  французская армия  при выступлении своем из  Москвы состояла, по
списку французского  главного штаба, отбитому нами  во время преследования,
из  ста десяти  тысяч человек  свежего войска,  а по словам  всех историков
кампании, представляла только сорок  пять тысяч по прибытии своем к берегам
Березины.  Как же подумать,  чтобы  стодесятитысячная армия могла  лишиться
шестидесяти  пяти  тысяч человек  единственно  от  трех-  или  пятисуточных
морозов, тогда  как гораздо  сильнейшие морозы в  1795 году в  Голландии, в
1807 году  во время  Эйлавской кампании, продолжавшиеся  около двух месяцев
сряду, и в 1808 году в Испании среди Кастильских гор, в течение всей зимней
кампании,  скользили, так  сказать,  по поверхности  французской армии,  не
проникая в  средину ее,  и отстали от  ней, не разрушив ни  ее единства, ни
устройства?

Все это приводит нас к тому уверению, что не стужа, а другое обстоятельство
- причиною разрушения гигантского ополчения.

Читая  представленные  мною  выписки,   можно  ясно  видеть  согласие  всех
историков  кампании насчет  причин события.  Они полагают, что  эти причины
состоят: во-первых, в голоде, претерпенном французской армиею; во-вторых, в
беспрерывных  усиленных переходах  и,  в-третьих,  в  кочевье  под открытым
небом.

Соглашаясь отчасти  с ними, я предлагаю  вопрос: что обыкновенно производит
голод  в   армиях?  Действование  или  шествие   армии  по  безлюдному  или
опустошенному краю  без обозов,  наполненных съестными припасами,  или, как
технически их называют, без подвижных магазинов?

Казалось,  что это  двойное несчастье  не должно было  угрожать французской
армии,  потому что,  при выступлении  ее из  Москвы, она, по  словам самого
Наполеона, несла  на себе и везла  с собою на двадцать  дней провианта[70].
Сверх того, как всем  известно, она имела намерение и напрягала все усилия,
чтобы, прибыв прежде нас через Малоярославец в Калугу, идти оттуда на Юхнов
и  Рославль  к  Днепру,   по  краю  невредимому  и  изобилующему  съестными
припасами, и  быть преследуемой  нашей армиею с  тыла, а не  сбоку, как это
случилось.

Таким  образом, французская армия  никогда бы  не имела недостатка  в пище;
переходы ее могли бы  быть производимы без поспешности, потому что никто не
угрожал бы  пресечением пути  ее отступления, и  производимы под прикрытием
сильного  арьергарда, которого  войска сменялись  бы чрез  каждые несколько
дней  свежими   войсками;  она  была  бы   в  возможности  беспрепятственно
располагать  на квартиры  если  не все  свои  корпуса, то  по крайней  мере
большую часть их, что доставило бы покой ее войскам на ночлегах и укрыло бы
их  от стужи.  Малого недоставало,  чтобы не  удалось это  предприятие. Уже
снабженная,  как  я  выше  сказал, на   двадцать  дней провиантом,  обогнув
потаенно  оконечность  левого фланга  нашей  армии, занимавшей  тарутинскую
позицию, французская  армия почти  касалась до той точки,  от которой можно
было ей отступать в довольствии всего и никем не тревожимой. Вдруг партизан
Сеславин выхватывает  солдата из  колонн главной французской  армии, дает о
том  знать Ермолову,  находившемуся  с корпусом  Дохтурова в  Аристове; тот
немедленно  извещает  Кутузова и  сам  спешит занять  Малоярославец до  его
прибытия;  Кутузов с  своей армиею  летит от  Тарутина туда же  и заслоняет
Наполеону Калужский путь, отбивает  его от изобильного края, по которому он
намеревался  следовать, и  принуждает его  предпринять отступление  по пути
опустошенному. Еще при французской  армии находилось на двадцать дней пищи,
но и это вспомогательное средство вскоре исчезает. Кутузов бросает вслед за
нею всю  свою легкую  конницу, и в  трое суток не остается  у неприятеля ни
одной  подводы  с провиантом.  Наконец  представляется  последний способ  к
прокормлению этой  армии: в некотором расстоянии  от опустошенного пути, по
которому  прошла   она  летом,   находились  еще  деревни,   не  совершенно
ограбленные; они могли бы  снабдить ее хоть малым количеством пищи. Но и на
фуражирование  в этих  деревнях  нельзя было  ей  решиться с  тех пор,  как
многочисленная легкая  конница наша  окружила ее своими  толпами, истребляя
все,  что осмеливалось  отделяться  на один  шаг от  большой дороги.  И вот
французская  армия  идет по  опустошенному  пути,  без обозов,  наполненных
пищею, и  не смеет посылать  фуражиров в придорожные деревни.  Что же этому
причиною? Точка,  избранная для  лагеря при Тарутине,  заслонение Калужской
дороги  при  Малоярославце,   отстранение  неприятельской  армии  от  края,
изобилующего  съестными  припасами,  принуждение  его идти  по  Смоленскому
разоренному  пути, взятие  нашей  легкою конницею  неприятельских обозов  с
пищею,  окружение  ею французских  колонн  от Малоярославца  до Немана,  не
дозволившее ни  одному солдату  отлучаться от большой  дороги для отыскания
себе пищи и приюта.

В  таком положении Наполеону  необходимо было  спешить к магазинам  своим в
Литве; но  как спешить  с войском, у  которого нечем подкрепить  себя после
каждого  перехода   и  которое,  следственно,  становится   с  каждым  днем
неспособнее  к  физическим усилиям?  Как  было,  между тем,  и медлить  для
отдохновения  или  делать  короткие   переходы?  Отдохновения,  как  бы  ни
продолжительны, переходы, как бы  коротки ни были, а все не в состоянии без
пищи  подкреплять  сами  собою  человека голодного!  К  тому  ж  и вот  где
сказывается  превосходство флангового  марша Кутузова;  чем продолжительнее
были бы Наполеоновы привалы и стоянки, чем переходы были бы короче, словом,
чем медленнее происходило бы движение до Литвы, тем Кутузов, следуя с своею
армиею  параллельно  французской  армии по  краю  изобильному  и никем  еще
неприкосновенному,  по  которому  вначале  намеревался следовать  Наполеон,
более и  более опережал  бы его, угрожая бы  заслонением единственного пути
отступления -  по Смоленской дороге. Итак,  беспрерывные переходы, которые,
по  словам иностранных  писателей, были,  не менее голода,  причиною гибели
французов, произошли от той  же причины, от которой и голод, с прибавлением
к  ней  еще  флангового   марша  Кутузова,  грозившего  заслонить  им  путь
отступления.  Что  касается до  кочевий  под  открытым небом,  то  и они  -
следствие общей причины, произведшей и голод и беспрерывные переходы: путь,
по которому, против воли своей, долженствовала следовать французская армия,
разоренный отчасти  русскими войсками  во время нашего  отступления летом и
окончательно опустошенный  неприятелем, нас  преследовавшим, не представлял
ни избы, ни сарая для приюта; а беспрерывный надзор и наезды легкой конницы
нашей и  поспешность, необходимая  для достижения края,  более изобилующего
съестными припасами,  не позволяли французам ни  отделять малые части войск
за черту  большой дороги  для отыскания себе приюта,  ни отстранять большой
громады  войск  от  прямого   пути,  чтоб  не  увеличить  окружными  путями
расстояния, отделяющего армию от избранной ею меты.

Словом,  подведя к  одному знаменателю  все три причины  гибели французской
армии, мы  видим, что гибель  произошла, как я выше  сказал, из отстранения
неприятельских сил  Кутузовым от  изобильного края, но  которому хотели они
следовать;  от обращения  их  на путь  опустошенный; от  успешного действия
легкой  нашей конницы,  отнявшей у ней  обозы с  пищею и не  позволявшей ни
одному солдату  уклоняться с  большой дороги для отыскания  пищи и убежища;
наконец,  от  флангового  марша  нашей  армии,  который  угрожал  Наполеону
пресечением единственного пути отступления.

Но неужели можно ограничить  гибель французской армии этими причинами? Если
б было так, то  ни одно ружье, ни одна пушка в русской армии не закоптилась
бы  порохом;   ни  одна  сабля,   ни  одна  пика  не   облились  бы  кровью
неприятельской,  -  а мы  помним  кровопролитные битвы  под Тарутиным  6-го
октября, под Малоярославцем 12-го октября и под Красным 5-го и 6-го ноября;
я не  говорю уже о каждодневных сшибках  неприятеля с отдельными отрядами и
даже с корпусами нашими.

Соединив три приведенные причины  со всеми этими битвами, мы можем подвести
приблизительный  итог урону французской армии,  согласить наши исчисления с
показаниями  историков  кампаний и  насчет  количества неприятельских  сил,
погибших во  время отступления от Москвы до  Березины, и насчет того числа,
которое  прибыло  к  берегам  этой  реки,  и  этим  заключить  рассуждение.

Вальтер  Скотт  полагает,  что  урон  французской  армии  в  сражениях  при
Малоярославце и при Вязьме  простирался до двадцати пяти тысяч человек: это
чрезмерно! Я  считаю, что  это число тогда  только будет верно,  когда мы к
двум  сражениям  при  Вязьме   и  Малоярославце  присоединим  сражение  при
Тарутнне,  сшибку Платова  при Колоцком  монастыре и другие  частные битвы,
случившиеся до Смоленска.

Потом,  по официальным  спискам  пленных, которые  взяты были  под Красным,
спискам,   составленным  при   отправлении  пленных   в  недра   России,  -
следственно, в  верности не подлежавших ни  малейшему сомнению, - мы видим,
что число их состояло в двадцать одной тысяче ста семидесяти нижних чинах и
трехстах офицерах.

Наконец, полагая  слишком восемнадцать тысяч человек,  что весьма умеренно,
взятых и  убитых легкою конницею, взятых  и убитых крестьянами, замерзших и
погибших на  полях сражений  от Смоленска до Березины,  - мы удостоверимся,
что  французская главная  армия  действительно подошла  к Березине  в числе
сорока пяти тысяч человек и что из ста десяти тысяч, выступивших из Москвы,
пропало  шестьдесят  пять тысяч  человек,  -  но не  от  одной  стужи,  как
стараются  в  том уверить  нас  неловкие приверженцы  Наполеона или  вечные
хулители славы российского оружия, а посредством, что кажется, я достаточно
доказал,  глубоких соображений  Кутузова, мужества  и трудов войск  наших и
неусыпности  и отваги  легкой  нашей конницы.  Вот истинная  причина гибели
неприятельской армии, не что  другое; все прочее есть выдумка, соображенная
не без  искусства, потому  что ее изобретатели знали,  что делают, смешивая
две эпохи отступления, столь резко различествующие между собою. И подлинно,
общее  выражение:  "армия Наполеоновская  погибла от  стужи и  мороза", это
выражение, сливающее в одно  и эпоху ее отступления от Москвы до Березины и
эпоху отступления  ее от  Березины до Немана,  - самим смешением  двух эпох
сокрывает  истину,  облекая ее  неоспоримым  фактом:  стужею  и морозом,  в
некотором  отношении  не  чуждым  истреблению французской  армии.  Внимание
слушателей и  читателей, легко привлекаясь к  этому факту, ощутительнейшему
и,  следовательно, более  постигаемому, чем  факт отвлеченный,  состоящий в
соображениях и  в разборе движений военных,  прилепляется к нему всею силою
убедительности, не требующей размышления.

Но чтобы  извлечь истину из этого  ложного состава, следует только, отделив
одну  эпоху   от  другой,   прибегнуть  к  вопросу   о  времени  настижения
губительного  феномена природы:  наступило ли оно  в  первую или во  вторую
эпоху  отступления   неприятеля,  или  свирепствовало  оно   в  обе  эпохи?

Доказано же, что в  течение двадцати шести дней, составляющих первую эпоху,
мороз от  двенадцати до семнадцати градусов  продолжался не более  трех или
пяти  суток,  а  во второй  - мороз  достиг  от двадцати  до  двадцати пяти
градусов   и   продолжался     двадцать   два   дня,   почти   беспрерывно.

Так,  в первой  эпохе влияние  холода было  весьма слабо  на неприятельскую
армию; во второй - истинно для нее губительно.

Но  дело  в том,  что уже  в  конце первой  эпохи,  то есть  уже у  берегов
Бсрезины, армии  не существовало:  я говорю об  армии в смысле  военном, об
армии,  вооруженной,  устроенной, твердой  чинонослушаннем и,  следственно,
способной к стройным движениям  и битвам. Единая часть ее, еще находившаяся
в  этом  положении, состояла  из  корпусов  Удино и  Виктора, пришедших  от
Полоцка, совершивших  свой переход  в одно время с  главною армиею, которая
бежала от  Москвы к Березине подобно ей, перенесших  трех- или пятисуточный
мороз и нимало не потерявших от этого ни своего устройства, ни числительной
силы,  потому что  причины,  разрушившие и  устройство и  числительную силу
главной армии,  не существовали  при отступлении корпусов  Удино и Виктора.
Когда  подошла  вторая эпоха,  то  есть  когда все  эти  войска перешли  за
Березину и настала смертоносная стужа, тогда, как я сказал, армии, в смысле
военном,  уже не  существовало,  и ужасное  явление природы  губило  уже не
армию, способную  маневрировать и  сражаться, а одну сволочь,  толпы людей,
скитавшихся  без  начальства,  без  послушания, без  устройства,  даже  без
оружия;  или  губило  армию,  приведенн