а, а  пехоту у меня  отнимали; что
было  делать?  Я  прибегнул к  прибывшему  в  город генералу  Милорадовичу,
который  на  время одолжил  меня  двумя  орудиями конной  артиллерии и  тем
несколько исправил мое положение.

С вышесказанной  бумагой я  получил другую следующего  содержания: "Полагая
генерал-адъютанта  Ожаровского  весьма  слабым,  чтобы  одному  предпринять
поиски   на   Могилев  без   генерал-лейтенанта   Шепелева,  имеете,   ваше
высокоблагородие, немедленно присодиниться к  нему и состоять в команде его
до  овладения   Могилевом.  По   овладении  же,  отделясь   от  него,  идти
форсированными маршами к местечку Березине, где остановиться, ибо вероятно,
что около  сего места  удастся вам многое  перехватить, и для  того, прибыв
туда,  отрядить   партию  в   сторону  Бобра  и   Гумны.  Генерал-лейтенант
Коновницын. 11-го ноября. На марше к деревне Лещи".

Сия  бумага  довершила  неприятность!  Я  всегда был  готов  поступить  под
начальство всякого  того, кого  вышняя власть определяла  мне в начальники;
скажу более: под Ляховым  и Мерлином я сам добровольно поступил в команду к
графу  Орлову-Денисову, потому  что  я видел  в том  пользу службы;  но тут
обстоятельства были  иные. Отряд  графа Ожаровского достаточен  был по силе
своей для  овладения Могилевом,  хотя бы город  сей и не  был 9-го оставлен
отрядом  неприятельским,  состоявшим  в  тысячу  двести  человек  польских
войск[51] . Я  видел ясно, что  направление, данное мне  к местечку Нижнему
Березину, и предписание наблюдать за неприятельскою армиею к Бобру и Гумнам
основывались на предположении, что армия эта склонится к Нижнему Березину и
Гумнам и чрез то совершенно прекратит фланговое преследование наше, столько
пользы нам  принесшее! Конечно, я не в  состоянии был преградить путь целой
армии слабым моим отрядом, если бы дело пришло до драки: но при бедственном
положении  неприятеля  необходимо  нужно  было считать  и  на  расстройство
нравственной силы  оного: часто сто человек,  которые нечаянно покажутся на
дороге, по  коей отступает неприятельская армия,  напугают ее более, нежели
несколько тысяч,  когда дух  ее еще не потрясен  неудачами. Рассуждение сие
решило  меня   идти  прямо  на  Шклов,  Головнино   и  Белыничи,  о  чем  я
предварительно известил как графа  Ожаровского, так и Коновницына, и принял
на себя ответственность за непослушание.

Тринадцатого, к ночи, партия моя прибыла в Головнино. Я узнал, что местечко
Белыничи занято  отрядом польских войск,  прикрывающих гошпиталь, прибывший
туда из Нижнего Березина, по причине появления у местечка сего отряда графа
Орурка от Чичагова армии.

Рано  14-го  числа  мы  выступили  к  Белыничам.  На  походе  встретили  мы
Ахтырского гусарского полка поручика  Казановича, который, полагая край сей
очищенным от  неприятеля, ездил из  полка к родителям своим  для свидания с
ними  и  во  время  скрытного  двухдневного  пребывания  у  них  видел  дом
родительский, посещаемый несколько раз  грабителями из Белыничей. Он, узнав
о  приближении  моем  к  сему местечку,  сел  на  конь  и  поскакал ко  мне
навстречу, чтобы уведомить меня о пребывании неприятеля в местечке, о числе
оного и вместе с  тем чтобы быть вожатым моим по дорогам, более ему, нежели
мне, известным.

Местечко  Белыничи,  принадлежащее   князю  Ксаверию  Огинскому,  лежит  на
возвышенном берегу Друцы, имеющей течение свое с севера к югу. По дороге от
Шклова  представляется поле плоское  и обширное.  За местечком -  один мост
чрез Друцу, довольно длинный,  потому что берега оной болотисты. За мостом,
на пути  к местечку  Эсмонам, частые холмы,  покрытые лесом; от  Эсмонов до
Березнны лес почти беспрерывный.

Мы подвигались рысью. Неприятельская  кавалерия выехала из Белыничей и была
подполковником  Храповицким  и маиором  Чеченским  немедленно опрокинута  в
местечко, занятое двумя сильными баталионами пехоты. Ярость в преследовании
увлекла  нас  на  баталионы.  Они  встретили  нас,  как  следует  встречать
нападающих, когда  хочешь защищаться  с честью. Видя  затруднение пробиться
сквозь местечко, я думал,  что можно обойти его справа от стороны фольварка
Фойны,  но вскоре  уверился,  что, по  причине несколькодневной  оттепели и
болотистых  берегов реки, еще  более найду  затруднения в обходе,  нежели в
прямом  ударе. Обстоятельство  это решило  меня вломиться в  главную улицу.
Чтобы облегчить  мое предприятие, я велел открыть  огонь из орудий вдоль по
оной  улице.  Неприятельская колонна  расступилась  направо  и налево,  но,
пользуясь местностию, не переставала  преграждать вступлению нашему в улицу
густым ружейным огнем из-за  изб, плетней и заборов. Я не умею отчаиваться,
но было  отчего прийти  в отчаяние. Тщетно  я умножал и  усиливал покушения
мои, чтобы вытеснить неприятеля из засады, им избранной: люди и лошади наши
падали под  смертоносным огнем, но ни на шаг  вперед не подавались. это был
мой  Аркольский мост!  Однако  медлить было  некогда:  с часа  на час  граф
Ожаровский мог  прийти от  Могилева и, посредством пехоты  своей, вырвать у
меня  листок лавра,  за  который уже  я  рукой хватался!  Мы разрывались  с
досады! Брат  мой Лев[52], будучи моложе  всех, менее других мог покоряться
препятствиям. Он  пустился с отборными казаками  вдоль по улице и, невзирая
на град  пуль, осыпавших его и казаков, с  ним скакавших, ударил на резерв,
показавшийся в средине оной, и погнал его к мосту. Но и удар этот ни к чему
не  послужил! Получа  две пули  в лошадь,  он принужден был  возвратиться к
партии,  которой я  удержал стремление  за ним,  ибо долг ее  был вытеснить
неприятеля из  местечка, а  не проскакивать чрез оное,  оставляя его полным
неприятельскою пехотою.

Между тем  подполковник Храповицкий с  отрядом гусар и казаков  занял с боя
гошпиталь  и магазин,  возле  мастечка находившиеся,  и ожидал  дальнейшего
повеления.  К счастью,  я его  не отозвал  назад по совершении  данного ему
препоручения, ибо  прибывший из графа Ожаровского  отряда казачий полковник
Шамшев, желая  впутаться и  дело, стал уже  занимать гошпиталь и  магазин в
славу собственную. Храповицкий выгнал его вон, как хищника чужой добычи. Он
оставил  оную и  остановился  с полком  своим  в поле,  не желая  нисколько
помогать нам и содействовать к овладению местечком.

Неприятель  продолжал   упорствовать  в  главной   улице.  Отдавая  должную
справедливость храбрости  противников моих,  но кипя желанием  истребить их
прежде  прибытия  всего  отряда  графа Ожаровского,  коего  авангардом  был
вышесказанный казачий полк, я решился зажечь избы брандкугелями. В самое то
время  неприятель начал  собирать  стрелков своих  и строиться  на  улице в
колонну,  как  казалось,  для  ухода.  Оставя намерение  зажигать  избы,  я
немедленно приказал  садить в него картечами,  что ускорило выступление его
из местечка. Он потянулся чрез мост по дороге к Эсмонам.

Пропустя  колонну  далее  в  поле, мы  объехали  оную  со  всех сторон,  не
переставая разрывать ее  пушечными выстрелами. Командующий артиллериею моею
поручик Павлов  стрелял из одного  орудия картечами и ядрами,  а из другого
гранатами. Хвост колонны лоском  ложился по дороге, но сама она смыкалась и
продолжала отступление, отстреливаясь. Наконец, в намерении воспользоваться
закрытым   местоположением,  дабы   вовсе   от  нас   отделаться,  хотя   с
пожертвованием части  своих товарищей, начальник колонны  отделил в стрелки
около   половины  колонны.   Едва   войска  сии   успели  отделиться,   как
командовавший отборными  казаками брат  мой Лев ударил на  оных из-за леса,
обратил  их в  бегство,  отхватил в  плен подполковника,  двух  капитанов и
девяносто шесть  рядовых, прочих частию поколол,  а частию вогнал обратно в
колонну, - и запечатлел кровию отважный свой подвиг[53].

Как  ни прискорбно  было мне  видеть брата  моего жестоко раненным  на поле
битвы,  но, победя чувство  родства и  дружбы высшим чувством,  я продолжал
преследование. Еще  от села Мокровичей я отрядил  сотню казаков к Эсмонам с
повелением разобрать столько моста  на реке Ослике, сколько время позволит,
и  потом  скрыться  в  засаде  у  переправы.  Намерение  мое  было  сделать
решительный  натиск у  сего пункта  и тем  прекратить бой, стоящий  уже мне
весьма  дорого.  И  подлинно,  неприятель,  подшед к  Эсмонам,  встретил  и
препятствие  для  переправы и  ружейный  огонь казаков,  засевших у  моста.
Выстрелы  оных  были  сигналом  для нашего  нападения:  мы  со всех  сторон
ударили. Колонна  разделилась: одна половина оной  стала бросать оружие, но
другая,  отстреливаясь  из-за перилов  моста  и из-за  ив, растущих  вокруг
оного,   набросала    несколько   досок,   разбросанных   казаками   моими,
переправилась   чрез  реку   и   отступила  лесами   к  Нижнему   Березину.

В сем деле мы овладели магазином и гошпиталем в Белыничах. В первом найдено
четыреста четвертей ржи, сорок  четвертей пшеницы, двести четвертей гречихи
и  пятьдесят  четвертей  коноплей, а  в  последнем  взяли двести  девяносто
человек  больных  и  пятнадцать  лекарей. Взят  один  подполковник,  четыре
капитана и  сто девяносто два  рядовых, весь обоз и  сто восемьдесят ружей.

Справедливость велит  мне сказать, что  брат мой Лев был  героем сего дела.

Возвратясь  в  село  Мокровичи, я  немедленно  послал  выбрать лучших  двух
хирургов  из пятнадцати  лекарей, отбитых  нами в  белыничевском гошпитале,
приставил одного  из них к брату,  другого - к раненым  казакам, и отправил
весь сей караван в Шклов 15-го поутру.

Грустно мне  было расставаться с  страждущим братом моим и  отпускать его в
край, разоренный  и обитаемый  поляками, чуждыми сожаления  ко всякому, кто
носит  имя  русское! К  тому  же, если  б  урядник Крючков  не ссудил  меня
заимообразно двадцатью пятью червонными,  я принужден был бы отказать брату
и в  денежном пособии,  ибо казна моя  и Храповицкого никогда  не превышала
двух  червонных во  все  время наших   разбоев: вся  добыча делилась  между
нижними чинами.

Я велел в тот  же день сдать под расписку пана Лепинского, управителя графа
Огинского имения, отбитые нами у неприятеля магазин, гошпиталь, ружья, обоз
и  пленных, послал  с  рапортом об  сем  деле курьера  в главную  квартиру,
находившуюся  в  Круглом,  и  выступил  сам  по  данному  мне  направлению.

Между тем  на берегах Березины совершались  громадные события. Наполеону, в
первый  раз испытавшему  неудачу,  угрожала здесь,  по-видимому, неизбежная
гибель. В то время как обломки некогда грозной его армии быстро следовали к
Березине, чрез которую им надлежало переправиться, сюда стремились с разных
сторон  три русские  армии  и многие  отдельные отряды.  Казалось, конечная
гибель  французов была  неминуема, казалось,  Наполеону суждено  было здесь
либо погибнуть с своей армией, либо попасться в плен. Но судьбе угодно было
здесь еще раз улыбнуться своему прежнему баловню, которого присутствие духа
и  решительность возрастали  по  мере увеличения  опасности. С  трех сторон
спешили  к  Березине  Чичагов,   Витгенштейн,  Кутузов  и  отряды  Платова,
Ермолова, Милорадовича,  Розена и  другие. Армия Чичагова,  которую Кутузов
полагал силою  в шестьдесят  тысяч человек, заключала в  себе лишь тридцать
одну  тысячу  человек, из  которых  около  семи тысяч  кавалерии; она  была
ослаблена  отделением  Сакена с  двадцатью  семью  тысячами человек  против
Шварценберга   и  неприбытием   Эртеля  с  пятнадцатью   тысячами  человек,
отговаривавшегося незнанием, следовать ли  ему с одной пехотой или вместе с
кавалериею. Грустно думать, что в столь тяжкое для России время могли в ней
встречаться  генералы, столь  легко  забывающие священные  обязанности свои
относительно отечества.

Чичагов, занимая  правый берег  Березины, господствующий над  левым, должен
был наблюдать большое пространство  по течению реки, близ которой местность
была весьма  пересечена и болотиста. Армия  Витгенштейна следовала также по
направлению к Березине;  утомленная, по-видимому, одержанными успехами, она
подвигалась  медленно   и  нерешительно.  Мужественный,  но  недальновидный
защитник  Петрополя,  гордившийся   одержанием  победы  в  каких-то  десяти
генеральных  сражениях,   был  совершенно   обманут  французским  генералом
Legrand.  В  одном  из  донесений  Витгенштейна сказано,  что  против  него
находилась дивизия  стрелков; это были лишь  стрелки, вызванные из пехотной
дивизии.   Генерал  Legrand,   ослабленный  отделением   значительных  сил,
соединившихся с  Наполеоном, отступил  весьма искусно от  Чашников и Череи.
Если  бы Витгенштейн  преследовал его  деятельно и  теснил бы  французов не
ощупью и  не так слабо, Legrand, имея лишь весьма  мало пехоты, мог бы быть
совершенно   истреблен  или,   по   крайней  мере,   значительно  ослаблен.
Витгенштейн  должен был  понять,  что развязка  кровавой драмы  должна была
воспоследовать на берегах. Березины, а потому он должен был, уничтожив или,
по  крайней мере,  значительно ослабив  войска Legrand, быстро  двинуться к
этой  реке.  Впоследствии  Витгенштейн   уверял,  что  он  лишь  потому  не
соединился с  войсками адмирала,  что ему надлежало  преследовать баварцев,
которые,   как   известно,  выступили   из   окрестностей   Полоцка [54]  .

Прибыв весьма поздно с  одним своим штабом в Борисов, Витгенштейн обнаружил
впоследствии большую  нерешительность относительно  войск Виктора, которые,
после переправы Наполеона чрез Березину, могли быть легко уничтожены. Между
тем князь Кутузов писал адмиралу из Копыса от 13-го ноября, за № 562: "Если
Борисов  занят  неприятелем,  то   вероятно,  что  оный,  переправясь  чрез
Березину, пойдет прямейшим путем к Вильне, идущим чрез Зембино, Плещеницы и
Вилейку. Для предупреждения сего необходимо, чтобы ваше
высокопревосходительство заняли отрядом дефилею  при Зембине, в коей удобно
удержать можно  гораздо превосходнейшего неприятеля. Главная  наша армия от
Копыса пойдет  чрез Староселье,  Цегержин, к местечку  Березино, во-первых,
для  того, чтобы найти  лучше для  себя продовольствие, а  во-вторых, чтобы
упредить оного, если бы пошел от Бобра чрез Березино на Игумен, чему многие
известия  дают  повод к  заключениям".  Кутузов, с  своей стороны,  избегая
встречи с  Наполеоном и  его гвардией, не только  не преследовал настойчиво
неприятеля,  но,   оставаясь  почти  на  месте,   находился  во  все  время
значительно  позади.  Это  не помешало  ему,  однако,  извещать Чичагова  о
появлении своем на хвосте неприятельских войск. Предписания его, означенные
задними числами, были потому  поздно доставляемы адмиралу; Чичагов делал не
раз  весьма  строгие выговоры  курьерам,  отвечавшим ему,  что они,  будучи
посланы  из   главной  квартиры  гораздо  позднее   чисел,  выставленных  в
предписаниях, прибыли к нему в свое время.

Пока  князь  Кутузов  оставался  в  Копысе и  его  окрестностях,  Наполеон,
усиленный войсками Виктора, Удино  и остатками отряда Домбровского, подошел
к  Березине. Множество  примеров  из истории  убеждают нас  в невозможности
силою  воспрепятствовать  неприятелю  совершить  переправу  чрез  реку,  но
затруднить  ее по  возможности -  всегда во власти  военачальника противной
армии.  Чичагов,  которому приходилось  наблюдать  по  течению Березины  на
расстоянии восьмидесяти верст от Веселова до Нижнего Березина, был введен в
заблуждение  следующими обстоятельствами:  действием  Удино, расположившего
свои  посты  на  тридцативерстном  пространстве  выше  и  ниже  Борисова  и
занявшего  отрядом  Ухолоды,  где  делались  приготовления  для  переправы,
известиями  о  приближении  австрийцев  со  стороны  Сморгони  и,  наконец,
намеками Кутузова, убежденного, что Наполеон направится к Нижнему Березину.
Все это  побудило Чичагова двинуться к  Шабашевичам. Между тем Наполеон под
прикрытием сорокапушечной  батареи, устроенной близ Студенок  в узком месте
реки,  благополучно  переправился чрез  нее.  Слабый  авангард Чаплица,  не
будучи в  состоянии оказать  сопротивления неприятелю, отступил  к Стахову;
двинувшись  один к  Зембину, этот  авангард отделился  бы от  прочих частей
армии  и  был  бы  неминуемо  истреблен.  Удино,  переправившись  во  главе
французской армии и расположившись между Брилем и Стаховым, занял небольшим
отрядом Зембинское дефиле.  Чаплиц, слабо подкрепленный Чичаговым, которого
шесть  гренадерских   баталионов  остались  далеко  назади,   не  мог  даже
развернуть всех  сил своих, так что  одна артиллерийская рота стреляла чрез
головы  других. Чичагов,  выслав Сабанеева  с войсками к  Стахову, приказал
изнуренным отрядам  Ермолова и Платова стать там  же в резерве. Завязался в
лесу  кровопролитный,  но бесполезный  бой;  французская кавалерия  яростно
атаковала нашу пехоту, причем  мужественный князь Щербатов едва не был взят
в плен.

Вместо ошибочного движения на Игумен, Чичагову надлежало, заняв центральный
пункт,  выслать  вверх  и  вниз по  реке  отряды  для открытия  неприятеля;
движение  на Игумен  ничем  не может  быть оправдано.  Что  касается других
обвинений, так,  например, относительно  порчи частей в  Зембинском дефиле,
Чичагов[55] в этом мало виноват; им был послан с атаманским казачьим полком
Кайсаров, которому было строго  предписано испортить все гати этого дефиле.
Кайсаров поднялся вверх по реке Гайне на расстоянии около двадцати верст, с
намерением  приступить  к порче  гатей  с  тыла; глубокие  и топкие  места,
окружающие Гайну, никогда в самую суровую зиму не замерзающие, не дозволили
ему  привести это предприятие  в исполнение.  Если б оно  удалось, Наполеон
нашелся  бы вынужденным  обратиться на  Минск, которым бы  вскоре неминуемо
овладел.  Овладение  этим  городом  было  для  нас и  для  французов  делом
первостепенной  важности;  здесь  были  найдены  нами  богатые  магазины  с
запасами,  привезенными из  Франции,  которыми наша  армия воспользовалась.
Наполеон,  овладев Минском, мог  бы здесь  остановиться и дать  время своим
войскам  сосредоточиться и  отдохнуть. Князь  Кутузов, не  желая, вероятно,
подвергать   случайностям   исход  кампании,   принявшей   для  нас   столь
благоприятный  оборот, и  постоянно опасавшийся  даже близкого  соседства с
Наполеоном  и  его  гвардиею,  не  решился  бы,  без  сомнения,  его  здесь
атаковать.  Неизвестно,  какой  бы  в  этом  случае  оборот  приняли  дела?

Хотя  я враг  правила,  предписывающего строить  золотой мост  отступающему
неприятелю, но  здесь обстоятельства вынуждали нас  не затруднять Наполеону
движения чрез  Зембинское дефиле  по следующим причинам:  во-первых, армии,
которым надлежало соединиться на Березине для совокупной атаки, были весьма
разобщены,  и   притом  они  не  были,   по-видимому,  расположены  оказать
деятельное  содействие   одна  другой,  вследствие   неприязни  и  зависти,
существовавшей  между  военачальниками;  Витгенштейн  не хотел  подчиниться
Чичагову, которого,  в свою  очередь, ненавидел Кутузов за  то, что адмирал
обнаружил  злоупотребления  князя  во  время  его  командования  молдавской
армией. Во-вторых,  Наполеон, занимая центральный  пункт относительно наших
армий, имел  под руками  восемьдесят тысяч человек; он  мог легко раздавить
любую армию, которая, не  будучи поддержана другими, решилась бы преградить
ему дорогу.  Наконец французы,  сознавая вполне свое  гибельное положение и
невзирая  на   понесенные  страшные  потери,   обнаружили  здесь  отчаянное
мужество. Отряд  Ермолова перешел, вопреки приказанию  Кутузова, Днепр близ
Дубровны  по  сожженному  мосту,   на  полуобгоревшие  сваи  которого  были
набросаны  доски,  которые  были  перевязаны  веревками.  Спутанные  лошади
перетаскивались с величайшим затруднением по этому мосту с помощью веревок,
привязанных за  хвосты. Переправившись чрез Днепр,  Ермолов встретил жида с
донесением  Витгенштейна светлейшему;  прочитав  его, Ермолов  писал отсюда
Ку