перепуганную  девушку  и  уложил
старика  в  постель,  а  потом,  пока  Бесси  пыталась  поудобнее   устроить
несчастную Хестер, спустился  вниз  и  отыскал  запасец  джина,  что  всегда
хранился в буфете на случай какой необходимости.
     - Они перенесли ужасное потрясение, - покачивая головой, сказал он,  по
очереди вливая в горло каждому из стариков по ложке джина с  горячей  водой,
покуда Бесси растирала их окоченевшие ноги. - Да еще и  промерзли,  бедняги.
Да, им крепко досталось!
     И он с состраданием поглядел на  них,  а  Бесси,  неожиданно  для  себя
самой, вдруг всем сердцем благословила его - благословила за этот взгляд.
     - Ну, мне пора. Я послал Аткинсона на ферму кликнуть на помощь Боба,  а
с ним пришел и Джек, чтоб уж получше  приглядеть  за  вторым  негодяем.  Тот
начал честить нас почем зря, так что когда я уходил, Боб с  Джеком  заткнули
ему рот уздечкой.
     - Не обращайте внимание на то, что он  говорит,  -  вскричала  бедняжка
Бесси в новом приступе паники. - Такие, как он, всегда винят во  всех  своих
бедах весь белый свет. Да-да, заткните ему рот, и покрепче.
     - Вот и я то же самое говорю.  А  этот,  кажись,  совсем  затих.  Мы  с
Аткинсоном перетащим его туда  же,  в  коровник.  Придется  бедным  коровкам
потесниться. А  я  поскорей  оседлаю  старую  гнедую  кобылку  и  поскачу  в
Хайминстер за констеблем и доктором. Привезу доктора Престона. Пусть  сперва
осмотрит Натана и Хестер, а потом глянет и на того, со сломанной ногой,  раз
уж ему так не повезло на его скользкой дорожке.
     - Да! - горячо согласилась Бесси. - Надо поскорее показать их  доктору.
Погляди только, как они лежат! Точно каменные святые в  церкви  -  такие  же
печальные и важные.
     - А мне вот сдается, после джина с  водой  лица  у  них  стали  малость
поосмысленней. На твоем месте, Бесси, я бы  не  снимал  примочку  у  него  с
головы и время от времени давал бы обоим по капельке чего-нибудь горячего.
     Бесси проводила Джона вниз и  посветила  им  с  ветеринаром,  пока  они
уходили, унося с собой раненого грабителя. Однако светить во дворе  она  уже
побоялась - так силен был в ней страх, что Бенджамин все еще  рыщет  вокруг,
стремясь снова проникнуть в дом. Стремглав  вбежав  на  кухню,  она  заперла
дверь, задвинула засов и приволокла к нему буфет, зажмуриваясь  всякий  раз,
как проходила мимо незанавешенного окна  из  боязни  увидеть  бледное  лицо,
прижавшееся к стеклу и глядящее на нее. Злополучные старики лежали  недвижно
и безгласно, хотя Хестер чуть изменила позу и, придвинувшись к мужу,  обвила
его шею дрожащей иссохшей рукой. Но старый Хантройд лежал  точно  в  той  же
позе, в какой Бесси оставила его, с мокрой тряпкой  на  лбу.  Глаза  его  не
блуждали по комнате с хоть каким-то осмысленным выражением, а важно  взирали
ввысь, равнодушные ко всему, что происходило вокруг, точно глаза мертвеца.
     Жена его время от времени заговаривала с Бесси, слабо благодаря ее,  но
он не проронил ни слова. Весь остаток этой жуткой ночи  Бесси  ухаживала  за
несчастными стариками с неизменной заботой и преданностью, но собственное ее
сердце так занемело и кровоточило,  что  девушка  выполняла  свой  печальный
долг, словно во сне. Ноябрьское утро разгоралось медленно, а Бесси все никак
не могла понять, произошла ли  хоть  какая-то  перемена  к  лучшему  или  же
худшему, пока около восьми часов не появился доктор. Его привел Джон Киркби,
весь распираемый гордостью из-за поимки двух грабителей.
     Насколько удалось выяснить  Бесси,  участие  в  ночном  налете  некоего
Третьего так и осталось в тайне. Лишь испытав  огромное,  почти  болезненное
облегчение, девушка поняла, до чего же  боялась  разоблачения  Бенджамина  -
боялась так, что страх этот преследовал и  изводил  ее  всю  ночь  напролет,
почти полностью парализовав способность рассуждать  здраво.  Теперь  же  эта
способность вернулась к ней с какой-то даже лихорадочной и  живой  остротой,
коя, без сомнения, отчасти являлась следствием бессонной  ночи.  Бесси  была
почти уверена, что ее дядя (а возможно,  и  тетя)  узнали  Бенджамина  -  но
оставалась еще слабая возможность, что этого не произошло,  и  поэтому  даже
упряжкой диких лошадей нельзя было бы вытянуть из девушки ее тайну или  хоть
единое неосторожное словцо о том, что в  грабеже  участвовал  еще  и  третий
взломщик. Что до  Натана  Хантройда,  то  он  вообще  постоянно  молчал.  Но
молчание тети тревожило  Бесси  даже  еще  больше,  заставляя  бояться,  что
несчастная мать откуда-то знает, что в преступлении замешан ее сын.
     Доктор внимательно осмотрел обоих стариков, с особым тщанием исследовав
рану на голове  Натана,  и  задал  несколько  вопросов,  на  которые  Хестер
отвечала коротко и неохотно, а Натан не отвечал вообще, закрыв глаза, словно
ему невыносимо было видеть чужое лицо. Бесси, как могла,  сама  ответила  за
них и, с бешено бьющимся сердцем,  спустилась  вслед  за  доктором  вниз.  В
столовой они обнаружили, что Джон даром времени не терял. Он  открыл  дверь,
чтобы проветрить комнату, вычистил очаг, затопил его  и  поставил  на  место
разбросанные  и  опрокинутые  стулья  и  стол.  Заметив,  что  взгляд  Бесси
остановился на его избитом, опухшем лице, он слегка покраснел, но  попытался
отшутиться.
     - Видишь ли, я старый холостяк, так что  чуть  краснее,  чуть  бледнее,
какая разница. Так что скажете, доктор?
     -  Ну,  бедные  старички  пережили  ужасное  потрясение.  Я  пришлю  им
кой-какие успокоительные, чтобы унять пульс, и снадобье для  головы  мистера
Хантройда. Пожалуй, даже хорошо, что он потерял столько крови, а  не  то  не
миновать бы воспаления.
     И врач продолжал давать указания и наставления по уходу за больными, из
каковых наставлений Бесси вывела, что старики отнюдь не были  так  близки  к
смерти, как боялась она всю эту страшную ночь. Признаться, девушка даже едва
ли не пожалела об этом - ей почти хотелось бы,  чтобы  и  они,  и  она  сама
обрели бы наконец вечный покой - такой жестокой  казалась  ей  жизнь,  столь
страшили ее  воспоминания  о  приглушенном  голосе  притаившегося  в  чулане
грабителя.
     Тем временем Джон с почти что  женской  ловкостью  приготовил  завтрак.
Бесси так не терпелось поскорее выпроводить доктора и  остаться  наедине  со
своими мыслями, что она едва ли  не  обиделась  на  Джона  за  то,  что  тот
настоял, чтобы доктор присел и выпил чашечку чая. Она не знала, что  сделано
это было не из церемонности, а  лишь  из  любви  к  ней,  и  что  неуклюжий,
немногословный Джон все это время  думал  о  том,  какой  у  нее  усталый  и
несчастный вид, и что его предупредительность к доктору Престону  была  лишь
заботливой уловкой, предназначенной, дабы чувство гостеприимности  заставило
Бесси позавтракать вместе с гостем.
     - Я пригляжу за коровами, - пообещал  он,  -  и  вашими,  и  своими,  а
Аткинсон позаботится о той, больной. Вот удача-то, что она  заболела  в  эту
самую ночь! Когда бы мы не подоспели, эти  два  бандита  расправились  бы  с
вами, не моргнув и глазом, да они нам - и то синяков наставили.  Впрочем,  и
мы в долгу не остались - одному из них будет памятка об этой ночи  до  конца
его дней, верно, доктор?
     - Едва ли у него срастется нога до той поры, как  ему  придется  стоять
перед судом на Йоркской сессии - она ведь уже через две недели.
     - Ох да, Бесси, это мне напомнило: тебе придется выступать в свидетелях
перед судьей Ройдсом. Констебль велел мне сказать тебе об  этом  и  передать
повестку. Не бойся - это  дело  нехитрое,  хотя  и  не  из  приятных.  Будут
спрашивать, как все было и всякое такое. Джейн, - (сестра Джона), - придет и
посидит тем временем с твоими стариками, а я отвезу тебя на нашей колымаге.
     Никто не знал,  почему  Бесси  внезапно  так  побледнела,  а  глаза  ее
затуманились. Никто и не ведал, как боялась она, что ей придется рассказать,
что в шайку входил Бенджамин - если только блюстители  закона  сами  уже  не
напали на его след и не схватили его.
     Но это испытание  миновало  ее.  Джон  предупредил,  чтобы  она  только
отвечала на вопросы и не болтала лишнего, чтобы не запутать рассказ.  А  что
до судьи Ройдса и его клерка,  то  они,  по  доброте  душевной,  постарались
сделать расследование как можно менее официальным.
     Когда все закончилось, Джон отвез  ее  домой,  твердя  по  дороге,  как
славно все обошлось: суду хватило доказательств, чтобы осудить  разбойников,
не вызывая в суд для опознания еще Натана и Хестер. Бесси же до того устала,
что не сразу и поняла, какая же  это  удача  на  самом  деле  -  несравненно
большая, нежели полагал ее спутник.
     Джейн Киркби оставалась в Наб-энде еще с неделю или чуть больше,  и  ее
общество приносило Бесси невыразимое облегчение. Девушка порой  думала,  что
иначе просто сошла бы с ума, постоянно глядя  на  неподвижное  лицо  дяди  и
вспоминая, как лицо это застыло в  мучительной  агонии  в  ту  жуткую  ночь.
Скорбь ее  тети,  как  то  и  соответствовало  преданной  и  мягкой  натуре,
выражалась тише, но мучительно было видеть, как  сердце  несчастной  женщины
истекает кровью. Силы возвращались к ней быстрее, чем к мужу; однако  доктор
обнаружил, что бедняжка слепнет  день  ото  дня  и  скоро  ослепнет  совсем.
Ежедневно,  нет,  даже  ежечасно,  когда  Бесси  осмеливалась,  не   вызывая
подозрений, заговорить на самую волнующую тему,  она  твердила  то  же,  что
позаботилась сказать с самого начала,  а  именно:  что  в  деле  участвовали
только два взломщика, да и те чужие в этих краях. Старый  Натан  никогда  не
задавал племяннице ни единого вопроса - как не задал бы даже и в том случае,
если бы сама она не заводила речь на эту тему - но всякий раз, когда девушка
возвращалась откуда-нибудь, где могла бы  услышать  о  подозрениях  в  адрес
Бенджамина или о его поимке, она  ловила  на  себе  быстрые,  настороженные,
выжидающие  взгляды  старика  и  тут  же  спешила  рассеять   его   тревогу,
пересказывая все  дошедшие  до  нее  слухи.  Шли  дни,  и  Бесси  все  более
преисполнялась благодарности Создателю, что опасность,  при  одной  мысли  о
которой ей делалось совсем худо, становится все меньше и меньше.
     Но наряду с тем день ото дня Бесси все крепче убеждалась, что  тетя  ее
знает куда больше, нежели  могло  показаться  поначалу.  Было  что-то  столь
застенчивое и  трогательное  в  слепой  заботе  Хестер  о  муже  -  суровом,
сломленном горем Натане - и ее безмолвных стараниях утешить его,  унять  его
глубочайшую  муку,  что  по  этой  заботе  Бесси  понимала,  что   тетя   ее
догадывается о многом. Невидящими глазами Хестер заглядывала  в  окаменевшее
лицо мужа, по щекам ее катились медленные слезы, а время от  времени,  когда
старушка думала, будто никто, кроме мужа, не  видит  и  не  слышит  ее,  она
бормотала священные тексты, которые слышала в церкви в более счастливые  дни
и которые, как полагала она в своей безыскуственной  и  искренней  простоте,
могут еще даровать ему облегчение. Однако  с  каждым  днем  миссис  Хантройд
становилась все грустнее и грустнее.
     За три-четыре дня до начала выездной сессии из Йорка нежданно-негаданно
пришли повестки, призывающие  старых  супругов  предстать  перед  судом.  Ни
Бесси, ни Джон, ни Джейн не могли понять, в  чем  тут  дело,  ибо  самим  им
повестки пришли гораздо раньше и они были уверены, что  их  показаний  более
чем хватит, чтобы осудить разбойников.
     Но увы! Разгадка  была  проста  и  ужасна.  Адвокат,  нанятый  защищать
заключенных, услышал от них, что в разбое участвовал и  третий  сообщник,  и
услышал также, кем он был. И поскольку задача адвоката состояла в том, чтобы
по мере возможностей уменьшить вину своих клиентов, доказав,  что  они  были
всего лишь орудием в руках третьего, который, благодаря знаниям о  привычках
и распорядке дня потерпевших, и являлся  зачинщиком  и  организатором  всего
плана в целом. А для того, чтобы доказать это,  необходимо  было  заручиться
показаниями родителей, которые, как утверждали  арестованные,  узнали  голос
молодого  человека,  их  сына.  Ведь  никто   не   знал,   что   это   могла
засвидетельствовать еще и Бесси. А учитывая,  что  Бенджамин,  по  всеобщему
мнению, давно уже покинул Англию, показания его сообщников,  по  сути  дела,
нельзя было считать таким уж гнусным предательством.
     Изумленные, теряющиеся в догадках и  усталые,  достигли  старики  Йорка
вечером накануне суда. Бесси и Джон сопровождали их. Натан  по-прежнему  был
настолько погружен в  себя,  что  Бесси  совершенно  не  могла  понять,  что
происходило у него на душе. Он безучастно и безвольно  отдавался  попечениям
дрожащей жены и, казалось, едва вообще замечал их.
     Хестер же, как порою  начинала  бояться  Бесси,  потихоньку  впадала  в
детство, ибо любовь к мужу настолько завладела всеми ее  помыслами,  что  ее
занимали лишь попытки хоть как-то растопить его  холодность,  расшевелить  и
развеселить его. Казалось даже, что в своих стараниях вернуть его к  прежней
бодрости, она порой  забывала  о  причине,  заставившей  его  столь  жестоко
перемениться.
     - Судья ни за что не станет мучить их,  стоит  ему  только  увидеть,  в
каком они сейчас состоянии! - воскликнула Бесси утром в день  суда.  Девушку
томили неясные опасения. - Никто не  допустит  такого  бессердечия,  вот  уж
точно!
     Но, к сожалению, она "вот уж точно" ошибалась. Настал черед  защиты,  и
на свидетельскую  скамью  был  вызван  Натан  Хантройд.  Увидев  пред  собой
убеленного сединами и согбенного горем старца, барристер взглядом попросил у
судьи прощения.
     - Ради моих клиентов, милорд,  я  с  глубочайшим  прискорбием  вынужден
избрать способ ведения дела, к коему иначе ни за что не прибегнул бы.
     -  Продолжайте!   -   велел   судья.   -   Закон   и   порядок   должны
восторжествовать.
     Но, сам будучи уже в годах,  он  испуганно  прикрыл  рот  рукой,  когда
Натан, с посеревшим, неподвижным лицом и  скорбными,  ввалившимися  глазами,
положил руки на край  барьера  и  приготовился  отвечать  на  вопросы,  суть
которых он начал уже прозревать, но тем не менее, не дрогнув, поклялся,  что
"сами камни" (как выразился  он  с  присущей  ему  угрюмым  чувством  Высшей
Справедливости) "восстанут против лжесвидетельства".
     - Насколько мне известно, ваше имя - Натан Хантройд?
     - Да.
     - Вы живете в Наб-энде?
     - Да.
     - Помните ли вы ночь двенадцатого ноября?
     - Да.
     - Насколько мне известно, той ночью вас разбудил какой-то шум. Что  это
было?
     Старик устремил на спрашивающего взгляд  загнанного  в  ловушку  зверя.
Никогда не забыть адвокату этот взор. Он будет преследовать  его  до  самого
смертного часа.
     - Стук камешков в окно.
     - Вы первым услышали его?
     - Нет.
     - Тогда что же вас разбудило?
     - Моя старуха.
     - И тогда вы оба услышали стук камешков. А еще что-нибудь вы слышали?
     Долгая пауза. Затем тихо и отчетливо:
     - Да.
     - Что именно?
     - Наш Бенджамин просил нас впустить его в дом.  По  крайней  мере,  она
утверждала, будто бы это он.
     - А сами вы тоже так считали?
     - Я сказал ей, - (более громким голосом) - спать  и  не  думать,  будто
каждый пьянчуга, который забредет к нам, это и есть  наш  Бенджамин,  потому
что он умер и пропал без вести.
     - А она?
     - Она сказала, что еще сквозь сон слышала, как  наш  Бенджамин  умоляет
впустить его.  Но  я  велел  ей  не  обращать  внимание  на  глупые  сны,  а
повернуться на другой бок и спать.
     - И она послушалась?
     Снова мучительная пауза. Судья, присяжные, подсудимые, публика в зале -
все затаили дыхание. Наконец Натан произнес:
     - Нет!
     - Что  было  дальше?  (Милорд,  я  вынужден  задавать  эти  мучительные
вопросы.)
     - Я понял, что она не  угомонится.  Она  ведь  всегда  верила,  что  он
вернется к нам, точно блудный сын из Писания, -  (голос  старика  стал  чуть
сдавленнее, но он отчаянным усилием сумел снова овладеть собой и продолжил):
- Она сказала, если я не встану, она встанет сама, и тут как раз  я  услышал
голос. Я не совсем уверен, джентльмены, я ведь был болен и лежал в  кровати,
и к тому же очень разволновался. Кто-то позвал:  "Отец,  матушка,  я  здесь,
умираю от холода и голода - неужели вы не проснетесь и не впустите меня?"
     - Что это был за голос?
     - Он был очень похож на голос нашего Бенджамина.  Я  вижу,  к  чему  вы
клоните, сэр, и скажу вам правду, хоть она и убивает меня. Отметьте  там,  я
не утверждаю, будто это был наш Бенджамин, я только сказал,  что  голос  был
очень похож на его...
     - Это все, что я хотел услышать,  мой  славный  друг.  И  в  силу  этой
мольбы, произнесенной голосом вашего сына, вы  спустились  вниз  и  отворили
дверь этим двум подсудимым и третьему грабителю?
     Натан лишь кивнул в знак согласия,  и  даже  адвокат  проявил  довольно
милосердия, чтобы не заставлять его отвечать вслух.
     - Вызовите Хестер Хантройд.
     На свидетельское место вышла старушка с мягким, приятным и  опечаленным
лицом и явственно слепыми глазами. Она смиренно сделала реверанс  тем,  кого
привыкла сызмальства почитать, но кого видеть сейчас не могла.
     Она стояла там, ожидая чего-то страшного, чего еще не  мог  представить
себе ее бедный смятенный разум, и в ее робких, незрячих манерах было что-то,
невыразимо растрогавшее всех, кто видел  ее.  Адвокат  снова  извинился,  но
судья  уже  не  мог  ничего  ответить,  губы  его  задрожали,  а   присяжные
неодобрительно косились на адвоката  подсудимых.  Сей  достойный  джентльмен
понял, что может зайти  слишком  уж  далеко  и  склонить  чашу  симпатий  на
противную сторону, но все же обязан был  задать  несколько  вопросов.  Итак,
торопливо пересказав все, что он узнал от Натана, он спросил:
     - Вы уверены, что вас просил впустить именно голос вашего сына?
     - О да! Наш Бенджамин вернулся домой, я уверена. И  она  чуть  склонила
голову, словно в замершей тишине зала суда прислушивалась к голосу сына.
     - Именно. Той ночью он вернулся  домой  -  и  ваш  муж  спустился  вниз
открыть ему?
     - Разумеется! Должно быть, так. Там, внизу, был ужасный шум.
     - Вы различали в этом шуме голос вашего сына Бенджамина?
     - А это не будет зачтено ему во вред, сэр? - спросила Хестер.  Лицо  ее
стало более осмысленным и напряженным.
     - Я задаю вам вопросы не для того, чтобы причинить ему зло. Я  полагаю,
что он покинул уже Англию, а значит, что вы ни скажете, ничто уже не  сможет
никак ему повредить. Повторяю - вы слышали голос вашего сына?
     - Да, сэр. Несомненно слышала.
     - А потом какие-то люди поднялись к вам в комнату. Что они сказали?
     - Они спросили, где Натан держит свои сбережения.
     - И вы... вы сказали им?
     - Нет, сэр. Я знала, что Натан был бы против.
     По лицу миссис  Хантройд  пронеслась  тень  замешательства,  точно  она
только сейчас начала осознавать все значение этих вопросов  и  возможные  их
последствия.
     - Я просто стала звать Бесси - это моя племянница, сэр.
     - И вы услышали, как кто-то кричит  снизу,  с  лестницы?  Свидетельница
жалобно поглядела на своего мучителя, но ничего не ответила.
     - Господа присяжные, хочу обратить  особенное  ваше  внимание  на  этот
факт: свидетельница признает, что  слышала  чей-то  крик  -  заметьте,  крик
третьего участника - двум, бывшим наверху. Что же он кричал?  Это  последний
вопрос, которым я потревожу вас. Что сказал третий  грабитель,  остававшийся
внизу?
     Лицо Хестер исказилось, рот приоткрылся, точно она силилась заговорить,
несчастная умоляюще протянула вперед руки, но ни слова  не  сорвалось  с  ее
уст, и она рухнула на руки стоящим подле  нее.  Натан  заставил  себя  вновь
шагнуть на свидетельское место.
     - Милорд судья, сдается,  моя  старушка  утомила  вас.  Бесчеловечно  и
позорно подвергать мать такому испытанию. Это был