ачной торжественностью пересказал их жене, особенно напирая на  то,  что
все это слишком ужасно, чтобы в это поверить, и все же "Помоги нам  Господь,
если он  и  вправду  такой  дурной  мальчик!"  От  бесчисленных  слез  глаза
несчастных родителей иссохли и ввалились, и старики долго сидели бок о  бок,
вздыхая и дрожа и не смея даже взглянуть  друг  на  друга,  а  потом  Хестер
сказала:
     -  Не  надо  ничего  рассказывать  девочке.  Юные  сердца   так   легко
разбиваются, и она еще, чего доброго, вообразит, будто все это правда, - тут
голос несчастной матери оборвался сдавленным рыданием, но она взяла  себя  в
руки и продолжала более твердо: - Нет, не надо ничего говорить ей, он раньше
ведь был так к ней привязан, и если она не перестанет хорошо о нем думать  и
любить его, быть может, ее молитвы еще выведут его на верный путь.
     - Да услышит Господь твои слова! - откликнулся Натан.
     - Господь услышит их, - страстно  простонала  Хестер  и  повторила  эти
заветные слова снова. Увы! Напрасные упования.
     - Какое гадкое место этот Хайминстер,  -  произнесла  она  чуть  позже,
словно не в силах больше  выносить  молчания.  -  Нигде  тебе  не  наболтают
столько всяких глупостей. Хоть одно хорошо - Бесси ничего этого не  слыхала,
а мы хоть и слыхали, да не верим.
     Но если они не верили слухам, то отчего же казались такими печальными и
изнуренными, гораздо старше своих лет?
     Прошел еще год, настала новая зима, еще  тоскливее  предыдущей.  Однако
весной  вместе  с  подснежниками  появился  и   Бенджамин   -   испорченный,
легкомысленный   юнец,   сохранивший    еще,    однако,    довольно    былой
привлекательности и развязно-непринужденных  манер,  чтобы  пустить  пыль  в
глаза тем, кому в новинку печать, которую Лондон  накладывает  на  беспутных
молодых людей из провинции.
     В первый миг, когда он только появился  на  пороге  чванливо-напыщенной
походкой и с выражением небрежного безразличия - отчасти напускного, отчасти
настоящего  -  его  престарелые   родители   преисполнились   благоговейного
восторга, словно перед ними предстал не родной их  сын,  а  самый  настоящий
джентльмен.  Но  безошибочный  природный  инстинкт  очень  скоро  помог   им
распознать, что принц фальшивый.
     - И что он только имел в виду, - сказала Хестер  племяннице,  едва  они
остались одни, - этими своим замашками? И слова он выговаривает так жеманно,
словно ему подрезали язык, а не то и того хуже - трещит, как сорока. Охо-хо!
Лондон портит человека не хуже августовской жары. Каким красавчиком он  был,
когда уезжал, а теперь-ка погляди только на него - вся  кожа  в  складках  и
морщинках, точно первая страница прописей.
     - А мне кажется, милая тетя, он выглядит куда краше с этими новомодными
усиками! - заявила Бесси, заливаясь краской при воспоминании о поцелуе,  что
кузен подарил ей при встрече. Бедняжке чудилось, будто этот  поцелуй  служил
залогом того, что Бенджамин, несмотря на долгое молчание, все  еще  видел  в
ней свою нареченную невесту. Многое в нем очень не понравилось его родителям
и кузине, хотя они никогда не обсуждали этого между собой, но все же  многое
и пришлось по вкусу, более же всего - то, как мирно и тихо он проводил дни в
Наб-энде,  не  гоняясь  за  обществом,  куда  так  стремился  раньше,  когда
пользовался всяким поводом, чтобы втихомолку удрать в  соседний  городок.  А
поскольку сразу же по отъезде Бенджамина в Лондон отец заплатил за него  все
долги, о которых только сумел узнать, то значит, блудного сына  держал  дома
отнюдь не страх перед кредиторами. А как-то поутру он даже отправился в поле
бок о бок  со  своим  престарелым  отцом,  и  Натан  обходил  свои  владения
деловитой, хотя и нетвердой поступью, и все увиденное веселило  его  сердце,
ибо он верил, что в сыне его наконец пробудился интерес к  ферме.  Бенджамин
же терпеливо стоял возле отца, пока тот сравнивал своих крошечных  галловеев
с огромными шотгорнами {Галловеи и шотгорны -  две  разные  породы  коров.},
маячившими за соседской изгородью.
     - Обычно продавцы молока ужасные неряхи. Не успеют надоить молоко,  как
уже разбавляют, а оно и без того жиже воды. Зато погляди-ка  на  масло,  что
делает Бесси - вот это мастерство! Она и сама молодчина, да и скотина у  нас
лучше некуда. Просто удовольствие заглянуть в ее корзинку, как  она  выходит
на рынок; а что за радость  глядеть  на  водянистую  дрянь,  какую  дают  те
бедолаги? Сдается мне, они просто помесь коров с водопроводным насосом. Нет,
наша Бесси славная девочка, экономная и проворная, не чета  иным!  Я  иногда
подумываю, может, когда вы поженитесь, тебе  стоило  бы  забросить  все  эти
законы и заняться торговлей!
     Простодушный старик хотел этой хитроумной фразой выяснить,  есть  ли  у
него хоть малейшие основания надеяться на осуществление  давнишней  и  самой
заветной своей мечты - что Бенджамин оставит судебное  поприще,  вернется  к
простой жизни и пойдет по стопам отца. Казалось,  что  теперь  этой  надежде
суждено сбыться, поскольку сын его не добился успехов в  своей  профессии  -
сам Бенджамин объяснял свой провал отсутствием полезных  знакомств  -  тогда
как дома  его  ждали  ферма,  коровы  и  умница-жена,  а  Натан  мог  твердо
пообещать, что никогда, даже в самые трудные минуты не  попрекнет  сына  той
сотней,  что  досталась  таким  тяжелым  трудом  и  была  потрачена  на  его
образование. Засим старик с болезненным интересом  внимал,  что  же  ответит
Бенджамин. Тот явно хотел что-то сказать, но  пребывал  в  замешательстве  и
прежде, чем заговорить, долго откашливался и шмыгал носом.
     - Ну, видишь ли, отец,  закон  -  это  ненадежный  источник  дохода.  У
молодого дарования вроде меня просто нет никакого шанса на успех, покуда оно
не станет известным - я имею в виду, судьям, стряпчим и всем прочим в  суде.
А у вас-то с матушкой, сами  знаете,  отродясь  не  водилось  никаких  таких
знакомств. Однако  мне  посчастливилось  встретить  одного  человека,  можно
сказать, друга, и он просто л первоклассный парень, знает всех  от  мала  до
велика, начиная от лорда-канцлера и  кончая  последним  клерком.  Вот  он  и
предложил мне долю в его деле - одним словом, партнерство...
     Тут Бенджамин замялся.
     - Вот уж, видать, добрый и сердечный джентльмен, - откликнулся Натан. -
Хотелось бы мне самому его поблагодарить. Мало кто подберет  зеленого  юнца,
прям-таки из грязи и скажет ему: "Вот вам  половина  моего  состояния,  сэр,
пользуйтесь на здоровьичко". Большинство наоборот, как  сами  отхватят  себе
кусок пожирнее, так вовсе ни с кем не делятся. Как же  зовут  этого  доброго
человека?
     - Боюсь, отец, вы не совсем меня поняли.  Конечно,  по  большей  части,
ваши слова - чистая правда, все до последней  буквы.  Люди  и  впрямь  редко
делятся своей удачей.
     - Тем больше чести тому, кто делится, - вставил Натан.
     - Ах, но видите ли, даже такой отличный парень, как мой  друг  Кавендиш
не отдаст половину своей практики  ни  за  что,  ни  про  что.  Он  надеется
получить возмещение.
     - Возмещение, - повторил Натан. Голос его стал  на  октаву  ниже.  -  И
какое же? Я, хоть и не учился по книжкам, а все же всегда знал, что за всеми
благородными словесами что-то да кроется.
     - Ну, за все разом, то есть за то, чтобы принять меня партнером и потом
оставить мне все дело, он запросил вознаграждение в триста фунтов.
     Тут Бенджамин украдкой покосился  на  отца,  чтобы  выяснить,  как  тот
воспримет это предложение. С размаху воткнув трость в землю, Натан оперся на
нее и смерил сына взглядом.
     - Знаешь что, можешь передать твоему достойному другу, пусть  пойдет  и
повесится! Три сотни фунтов! Разрази меня гром,  ежели  я  знаю,  откуда  их
взять, даже если бы я был таким дураком, чтобы согласиться на этот грабеж!
     И он задохнулся от  негодования.  Сын  выслушал  первые  слова  отца  в
угрюмом молчании - он ожидал этого взрыва и ничуть не страшился его.
     - Думаю, сэр...
     - Сэр? Какого черта ты называешь меня  "сэр"?  Это  все  твои  светские
замашки? Я просто Натан Хантройд и никогда не был джентльменом,  зато  честь
по чести заплатил за все, что имею в этой жизни. Да-да, и продолжаю платить,
хотя каково это мне, когда родное  детище  требует  у  меня  триста  фунтов,
словно я корова какая-то, которую может доить первый встречный.
     - Что ж, отец, - произнес Бенджамин в притворном порыве чувств, - тогда
мне только и остается, что выполнить то,  о  чем  я  давненько  подумываю  -
эмигрировать.
     - Что? - переспросил отец, резко обернувшись к нему.
     - Эмигрировать. Уеду себе в Америку или  Индию,  или  еще  какую-нибудь
колонию, где молодым энергичным парням всегда дорога открыта.
     Бенджамин приберегал это предложение в качестве козырного туза,  думая,
что уж оно-то наверняка поможет ему  добиться  любой  цели.  Однако,  к  его
изумлению, отец его рывком выдернул трость из  глубокой  выбоины,  куда  сам
только что загнал ее в припадке гнева, и,  сделав  несколько  шагов  вперед,
снова остановился в задумчивости. Несколько минут стояла гнетущая тишина.
     - Быть может, это и вправду лучшее, что ты можешь  сделать,  -  наконец
промолвил старик. Бенджамин стиснул зубы, чтобы сдержать проклятие.  Хорошо,
что старый Натан не оглянулся в тот миг и не видел взгляда, которым наградил
его сын. - Да вот только нам с Хестер будет тяжеловато это вынести. Каков бы
ты ни был, ты все же наша плоть и кровь, наше единственное дитя, а если ты и
не таков, каким тебе следовало бы быть, то, возможно, повинна в том наша  же
гордыня. Если он уедет в Америку, это убьет мою старушку, да  и  Бесс  тоже,
ведь девочка только о нем и думает.
     Речь, первоначально предназначенная сыну, постепенно перетекла в беседу
с самим собой, но тем не менее, Бенджамин так навострил уши, словно все  это
ему и говорилось. Натан умолк и, чуть поразмыслив, снова обратился к сыну.
     - Этот твой парень - язык не поворачивается назвать его  твоим  другом,
тоже мне выдумал, столько с тебя запросить  -  он  один  может  помочь  тебе
начать свое дело? Возможно, другие сдерут с тебя меньше?
     - Да нет, куда там, - покачал головой Бенджамин, сочтя этот  вопрос  за
верный признак того, что отец начинает смягчаться.
     - Что ж, тогда можешь сказать ему, что ни он, ни  ты  не  дождетесь  от
меня трехсот фунтов. Не отрицаю, я и впрямь отложил самую малость на  черный
день, но куда как меньше, тем более, что часть этих денег пойдет для  Бесси,
ведь она нам заместо дочери.
     - Но она и в самом деле станет вам дочерью в тот день, когда я  вернусь
домой и женюсь на ней, - возразил Бенджамин,  привыкший  даже  сам  с  собой
легко играть мыслями о женитьбе на Бесси. Рядом с  ней,  да  еще  когда  она
бывала особенно хорошенькой, он вел  себя  так,  точно  они  и  впрямь  были
влюблены и помолвлены; вдали же почитал ее скорее удобным средством снискать
родительскую благосклонность. Словом, он не то, чтобы лгал, когда утверждал,
что намерен жениться на ней, но при этом имел еще и заднюю мысль повлиять на
отца.
     - Для нас это будет тяжкий удар,  -  продолжил  старик.  -  Но  Господь
хранит своих детей и, быть может, позаботится о нас лучше, чем сумеет Бесси,
бедняжка. Да и ее сердце отдано тебе. Но, мальчик, у меня  нет  трех  сотен.
Сам знаешь,  я  храню  сбережения  в  старом  чулке,  покуда  не  дойдет  до
пятидесяти фунтов, а там уж отдаю их в Рипонский Банк. По последней бумажке,
что они мне выдали, выходит ровно две  сотни,  а  в  чулке  наскребется  еще
пятнадцать от силы. И ведь я предназначал сотню и теленка  от  рыжей  коровы
впридачу для Бесс, ей так нравится возиться с живностью.
     Бенджамин кинул  злобный  взгляд  на  отца,  проверяя,  правду  ли  тот
говорит, -  и  уже  одно  то,  что  сыну  вздумалось  подозревать  в  обмане
почтенного старика, родного  отца,  достаточно  говорит  о  собственном  его
характере.
     - Нет, ничего не выйдет... столько денег мне  не  набрать...  Хотя,  не
скрою, очень хотелось  бы  ускорить  вашу  свадьбу...  Можно,  конечно,  еще
продать черную  телочку,  она  потянет  фунтов  на  десять,  но  эти  деньги
понадобятся на покупку зерновой пшеницы, озимые-то у нас нынче не взошли. Ну
да ладно, вот что я тебе скажу, мой мальчик! Давай сделаем, как будто бы  ты
одолжил у Бесс ее сотню, только непременно напиши ей расписку.  Возьмем  все
разом из рипонского банка а там, авось, тот законник уступит тебе эту долю в
деле не за триста фунтов, а за двести. Не хочу его хулить, но  пусть  уж  он
сполна тебе отдаст за эти денежки, они-то, поди, немалые. Никак я в толк  не
возьму, что с тобой - то мне  кажется,  ты  и  у  младенца  леденец  обманом
вытрясешь, то боюсь, как бы самого тебя не надули.
     Чтобы объяснить это  замечание,  надобно  сказать,  что  часть  счетов,
оставленных Бенджамином отцу, были хитроумно изменены таким  образом,  чтобы
покрывать и некие иные издержки,  мало  достойные,  которые,  пожалуй,  отец
отказался бы оплачивать. Простодушный старик, сохранивший еще толику веры  в
единственное чадо, решил, что  тот  по  неопытности  изрядно  переплатил  за
покупки.
     Поломавшись для виду, Бенджамин  наконец  согласился  принять  хотя  бы
двести фунтов и пообещал извлечь из этой суммы все, что только  можно,  дабы
преуспеть на избранном поприще. Но как ни  странно,  его  неустанно  глодало
сожаление о тех пятнадцати фунтах, что остались в чулке  "на  развод".  Они,
считал  он,  по  праву  принадлежат  ему,  ведь  он,  в   конце-то   концов,
единственный наследник отца. В тот вечер он  даже  порастерял  обычную  свою
предупредительность по отношению к Бесси - вообразил по глупости, будто  эти
деньги отложены специально для нее и злился из-за одной только  этой  мысли.
Об этих пятнадцати фунтах, что ему так и не достались,  он  думал  куда  как
больше, нежели о тех двустах, что отец его заработал  таким  тяжким  трудом,
так тщательно сберегал, а потом так  безоглядно  отдал  ему.  Натан  же  тем
вечером пребывал в необычайно приподнятом настроении. Его щедрое  и  любящее
сердце  находило  какое-то  неосознанное  удовлетворение   в   мысли,   что,
пожертвовав почти все свои сбережения,  он  помог  двум  дорогим  ему  людям
обрести счастье. Сам факт, что он оказал Бенджамину столь  великое  доверие,
словно бы делал Бенджамина  в  глазах  отца  более  достойным  этого  самого
доверия. Единственное, о чем Натан пытался не думать, так  это  о  том,  что
ежели все пройдет согласно его чаяниям, то  Бесси  с  Бенджамином  поселятся
вдали от Наб-энда, но он чисто по-детски утешал себя,  что  "авось,  Господь
Бог сумеет позаботиться о нем и его хозяйке. Нечего  загадывать  так  далеко
вперед".
     В  тот  вечер   Бесси   пришлось   выслушать   от   дядюшки   множество
невразумительных шуточек - тот не сомневался, что Бенджамин пересказал ей их
разговор, тогда как, правду сказать, его сын не обмолвился об этом кузине ни
единым словом.
     Когда пожилая чета удалилась на покой, Натан поведал жене о данном сыну
обещании и о той жизни,  которую  должны  были  обеспечить  ему  эти  двести
фунтов. Такая внезапная перемена и утрата  сбережений,  которые  Хестер  про
себя с тайной гордостью называла "банковскими капиталами", сперва  несколько
напугала добрую старушку. Но и она, разумеется,  была  готова  расстаться  с
ними ради Бенджамина. Однако ее приводило в недоумение -  на  что  же  может
потребоваться такая огромная сумма. Впрочем, даже эта загадка померкла перед
ошеломляющей новостью, что теперь не только "наш Бен" поселится  в  Лондоне,
но и Бесси поедет туда, ставши ему  женой.  Забыв  о  потере  денег,  Хестер
провздыхала всю ночь напролет. Утром же, пока  Бесси  замешивала  тесто,  ее
тетя, вопреки своему обыкновению праздно присевшая у очага, вдруг сказала:
     - Видать, придется нам теперь покупать хлеб в лавке. Вот уж никогда  не
думала, что доживу до такого. Бесси в удивлении подняла голову:
     - Уж я-то ихней пресной гадости в рот не возьму. С какой это стати  нам
покупать хлеб у булочника, тетя? Вот  увидите,  мое  тесто  поднимется,  как
воздушный змей при южном ветре.
     - Но я-то уже не смогу месить тесто, как месила в былые года -  слишком
уж спина болит. А когда ты уедешь в Лондон, тогда-то нам впервые в  жизни  и
придется покупать хлеб.
     - Вовсе я не уезжаю ни  в  какой  Лондон,  -  заявила  Бесси,  с  новой
решимостью принимаясь за тесто и покраснев как рак - то ли от этой мысли, то
ли от усилия.
     - Но наш Бен  станет  партнером  знаменитого  лондонского  адвоката,  а
тогда, будь уверена, не мешкая, заберет тебя с собой.
     - Ну, тетя, - сказала Бесси, отряхивая с рук налипшее тесто, но все еще
не поднимая глаз, - если дело в этом, можете не волноваться понапрасну.  Бен
еще двадцать раз передумает прежде, чем наконец-то остепенится или  женится.
Я сама иногда диву даюсь, - с неожиданным пылом добавила она, - и почему это
до сих пор о нем думаю. Он-то ведь совсем обо мне и не  вспоминает,  едва  я
скроюсь из вида. Но ничего,  я  уже  решила,  что  на  этот  раз  постараюсь
покрепче и сумею-таки выбросить его из головы.
     - Стыдись, девочка! Он ведь все только о тебе  и  думает,  только  ради
тебя и старается, не покладая рук. Да  ведь  не  далее,  как  позавчера,  он
говорил с твоим дядей на эту самую тему и так ему прямо и  сказал.  Так  что
сама видишь, деточка, черный день настанет для нас, когда вы оба уедете.
     И несчастная старая мать снова заплакала, горько и без слез, как плачут
старухи. Бесси поспешила утешить ее, и долго еще они говорили, и горевали, и
надеялись, и строили планы грядущих дней, пока наконец не завершили разговор
- одна, смирившись, а вторая, пылая тайной радостью.
     В тот вечер Натан и  его  сын  вернулись  из  Хайминстера,  уладив  все
формальности к полному удовольствию старика. Когда бы  он  счел  необходимым
потратить на то, чтобы удостовериться в подлинности правдоподобных  деталей,
которыми его сын  уснастил  историю  о  предлагаемом  партнерстве,  хотя  бы
половину тех хлопот и усилий, какие потратил на то, чтобы  самым  безопасным
способом перевести деньги в Лондон, то подобная  предусмотрительность  пошла
бы ему только на пользу. Но об этом он даже и не подумал, а  вел  дело  так,
как считал наилучшим. Вернулся домой он усталый, но довольный, и хотя  не  в
столь радужном настроении, как накануне, но все же веселый, насколько вообще
мог веселиться вечером перед отъездом сына. Бесси, счастливая  и  оживленная
утренними заверениями тети, будто кузен на самом  деле  любит  ее  (мы  ведь
всегда верим тому, о чем  давно  мечтаем!)  и  планом,  который  должен  был
увенчаться их свадьбой - итак, Бесси казалась почти красавицей, так была она
жизнерадостна и так прелестно заливалась румянцем,  и  не  однажды  за  этот
вечер, пока она сновала по кухне. Бенджамин притягивал ее к себе и  целовал.
Престарелая чета охотно закрывала глаза на эти шалости, и по мере того,  как
вечер подходил к концу, каждый становился все  печальней  и  тише,  думая  о
предстоящей поутру разлуке. И с каждым часом Бесси тоже все грустнела и  все
чаще пускалась на всевозможные невинные уловки, лишь бы заставить Бенджамина
присесть рядом с матерью, чье сердце,  как  видела  девушка,  жаждало  этого
больше всего  на  свете.  Когда  ее  ненаглядное  чадушко  в  очередной  раз
оказалось рядом  и  ей  удалось  завладеть  его  рукой,  старушка  принялась
поглаживать ладонь  сына,  бормоча  давно  забытые  ласковые  словечки,  что
нашептывала ему, когда он был еще совсем маленьким. Но все это лишь утомляло
его.
     Пока он мог развлекаться, то дразня и изводя Бесси, то нежничая с  ней,
ему было не до  сна,  но  теперь  громко  зевнул.  Девушка  сердито  дернула
Бенджамина за ухо. Почему это, спрашивается, он не сдержал зевок - во всяком
случае мог бы хоть не зевать так открыто - едва ли  не  вызывающ