усь твоей головой! -- отвечал я.
     Теперь  уже,  отец мой,  мучение становилось нестерпимым. Мне казалось,
что глаза мои выскакивают из орбит, кровь кипела во мне, бросалась в голову,
и по лицу текли кровавые слезы. Но я невозмутимо держал руку в огне,  а царь
и его приближенные с любопытством  следили за мной. Опять Чека молчал, и эти
минуты казались годами.
     Наконец он сказал:
     -- Тебе, я вижу, жарко, Мопо, вынь  руку из пламени. Ты выдержал пытку,
я убежден в твоей невиновности. Если бы затаил ложь в сердце, то огонь выдал
бы ее, и ты бы запел свою последнюю песню!
     Я вынул руку из огня, и на время муки прекратились.
     -- Правда твоя,  царь, -- спокойно ответил я, -- огонь  не властен  над
чистым сердцем!
     Говоря  это,  я взглянул на свою левую руку. Она была черна,  отец мой,
как обугленная палка, и ногтей не оставалось на искривленных пальцах.
     -- Взгляни на нее теперь,  отец мой, я ведь  слеп, но тебе  видно. Рука
была скрючена и мертва.
     -- Вот следы огня в  шалаше Чеки, огня, сжигавшего меня много-много лет
тому назад.  Эта  рука  уже  не служила мне  с той ночи истязания, но правая
оставалась, и я с пользой владел ею.
     -- Но мать мертва, -- снова заговорил царь, -- умерли  в пламени и твои
жены, и  дети.  Мы устроим  поминки, Мопо, такие поминки, каких  не было еще
никогда в стране  зулусов, и все народы земли станут проливать слезы.  Мопо,
на этих поминках будет выслеживание,  но колдуны не созовутся, мы сами будем
колдунами  и  сами  выследим  тех, кто навлек  на нас  горе.  Как же  мне не
отомстить  за  мать, родившую  меня,  погибшую  от злых  чар, а ты, безвинно
лишенный  жен,  чад, неужели не отомстишь  за них?  Иди  теперь,  Мопо, иди,
верный  слуга  мой, которого я  удостоил  погреться у моего  костра!  --  И,
пристально глядя на меня сквозь дым, он указал мне ассегаем на дверь шалаша.


        СОВЕТ БАЛЕКИ

     Я  поднялся  на  ноги, громко  славя  царя,  и вышел  из царского  дома
Интункулу.  Я  до  выхода  шел медленно,  но  потом бросился  бежать,  терпя
страшные муки. Забежав на минутку к знакомому и обмазав руку жиром и завязав
кожей, я снова  стал  метаться от нестерпимой боли и помчался на место моего
бывшего дома. Там  я в отчаянии бросился  на пепел и зарылся в  него, покрыв
себя костями своих близких, еще лежавших здесь.
     Да, отец мой, так лежал я, последний раз лежал, на земле своего крааля,
и от холода ночи защищал меня пепел рожденных мной.
     Я стонал от боли и душевного отчаяния.  Пройдя через испытание огнем, я
снова  приобретал славу в стране,  делался знаменитым. Да, я  вытерплю  свое
горе,  сделаюсь  великим, и тогда настанет день мщения над  царем. Ах,  отец
мой, тут, лежа в пепле, я взывал к Аматонго,  к духу своих предков,  молился
Элозию, духу хранителю, я даже  дерзал молить Умкулункулу, Великого Мирового
Духа, живущего в небесах и  на  земле  незримо  и неслышно. Я молил о жизни,
чтобы убить Чеку, как он убил всех дорогих мне существ. За молитвой я уснул,
или  вернее, свет мыслей моих погас, и я  лежал,  как  мертвец.  Тогда  меня
посетило видение, посланное в ответ на мольбу, и, быть может, это был только
бред, порожденный моими горестями.
     Мне  казалось, что  я стою на берегу  большой,  широкой реки. Тут  было
сумрачно,  поверхность реки слабо  освещалась,  но  далеко, на  той стороне,
точно пылала заря, и в  ее ярком свете я различил могучие камыши, колеблемые
легким ветром. Из  камышей  выходили  мужи,  жены,  дети, выходили  сотнями,
тысячами, погружались в волны реки и барахтались в них.
     Слушай дальше, отец мой. Все люди в воде  были черного племени, а также
все выходившие  из камышей;  белых,  как твой  народ, вовсе не было, так как
видение изображало зулусское племя, о котором  одном сказано, что оно "будет
оторвано  от  берега".  Я  видел,  что  из  ступивших  в  воду  одни  быстро
переплывали, другие не двигались  с  места, точь-в-точь, как  в  жизни, отец
мой, когда одни рано умирают, а другие живут долгие годы. Среди бесчисленных
лиц я узнал много знакомых, узнал лицо Чеки и вблизи него себя самого, узнал
также Дингана, его брата, лицо отрока Умслопогаса, лицо Нады, моей дочери, и
вот тогда-то впервые я понял, что Умслопогас не умер, а только исчез.
     Во сне своем я обернулся и оглянул тот берег реки,  где  стоял. Тогда я
увидел, что за мной поднималась скала высокая, черная, и  в скале были двери
из слоновой кости. Через  них  изнутри струился свет, доносился смех; были в
скале и  другие двери,  черные, как бы выточенные из угля, и через них зияла
темнота, слышались стоны. Перед дверями находилось  ложе, а на нем восседала
ослепительная  женщина. Высокая,  стройная,  она  сверкала  белизной,  белые
одежды  покрывали ее, волосы ее были цвета литого золота,  а лицо светилось,
как  полуденное солнце. Тогда я заметил,  что  выходившие из  реки,  еще  со
струящейся по ним водой, подходили к женщине, становились перед ней и громко
взывали:
     -- Хвала Инкозацане зулусов, хвала Царице Небес!
     Чудная женщина держала в каждой руке по жезлу:  в правой  руке -- белый
жезл из слоновой кости, в левой -- из  черного дерева.  Когда  подходившие к
трону люди  приветствовали женщину, она указывала им  то белым жезлом правой
руки на белую дверь, на дверь света и смеха, то  черным жезлом левой руки на
угольные двери мрака и стонов. Тогда одни люди шли в одну сторону и вступали
в свет,  другие  --  в  другую и  погружались во мрак. Между тем, еще горсть
людей вышла из воды. Я узнал их. Тут  находились Унанда, мать Чеки, моя жена
Ананди,  сын мой  Муса,  а также остальные  мои  жены, дети  вместе со всеми
бывшими у них людьми. Они остановились  перед лицом Небесной Царицы, которой
Умкулункула поручил охранять зулусский народ, и громко взывали:
     -- Хвала Инкозацане зулусов, хвала!
     Инкозацана  указала  им светлым  жезлом на  светлую дверь.  Но  они  не
двигались с места. Тогда женщина вдруг заговорила тихим, грустным голосом:
     -- Идите, дети  моего  народа, идите на суд, чего вы ждете? Проходите в
дверь света!
     Но они все медлили, и теперь Унанда сказала:
     -- Мы медлим, о, Царица Небес,  медлим, чтобы  вымолить правосудие  над
тем, кто  умертвил нас. Я, прозванная  на земле Матерью  Небес,  больше всех
прошу этого!
     -- Как его имя? -- спросил снова тихий, страшный голос.
     -- Чека, царь зулусов! -- отвечала Унанда. -- Чека, сын мой.
     -- Многие уже приходили искать ему возмездия, -- сказала властительница
небес, --  многие  еще придут. Не бойся, Унанда, час его пробьет. Не бойся и
ты, Ананди, и вы, все жены и дети Мопо. Повторяю вам, его час пробьет. Копье
пронзило твою грудь, Унанда, копье вонзится в грудь Чеки.  А  вы, жены, дети
Мопо,  знайте,  что  рука, наносящая удар, будет рука Мопо. Я  сама направлю
его,  я научу его мстить. Идите же, дети моего народа, проходите на суд, ибо
Чека уже приговорен.
     Так вот что снилось  мне, отец мой,  вот какое видение  посетило  меня,
когда, несчастный, я лежал среди костей и пепла своего  крааля. Так было мне
дано узреть Инкозацану Небес на высоте ее величия. Позже, как ты  узнаешь, я
еще два раза видел ее, но то было на земле, наяву.
     Да,  трижды удостоился  я  узреть лицо, которое теперь  уже не увижу до
своей смерти, потому что больше трех раз смертные этого лица не видят.
     Утром, проснувшись, я пошел к шалашу царских "сестер" и подождал, когда
они пойдут за водой. Увидев Балеку, я тихонько окликнул ее, и  она осторожно
зашла за куст алоэ, и мы уныло взглянули в глаза друг другу.
     -- Злосчастен  день, когда  я послушался тебя  и спас  твоего  ребенка.
Видишь, каковы последствия этого. Погиб весь мой род, умерла Мать Небес, все
умерли, а меня самого пытали огнем! -- Я показал Балеке свою сухую руку.
     -- Ах,  Мопо,  я бы  меньше  горевала,  если  бы знала,  что  сын  мой,
Умслопогас,  жив!  Да  и  меня  ведь  не  пощадят.  Скоро  я присоединюсь  к
остальным. Чека уже  обрек меня на смерть, ее только отложили. Он  играет со
мной, как  леопард  с раненой ланью.  Впрочем, я даже рада  умереть,  так  я
скорее найду своего сына!
     -- А если юноша жив, Балека, что тогда?
     -- Что  ты сказал? -- вскрикнула она, дико  сверкнув глазами и бросаясь
ко мне.  -- Повтори свои слова, Мопо, о,  повтори  их! Я готова  тысячу  раз
умереть лишь бы Умслопогас остался в живых!
     -- Верного я ничего не знаю, но прошлую ночь мне приснился сон! --  И я
рассказал ей про видение и про то, что перед тем случилось.
     Она внимала мне, как внимают царю, решающему вопрос жизни и смерти.
     -- Сон  твой  вещий,  Мопо, -- сказала она, наконец, --  ты  всегда был
странным человеком  и  обладал  даром  ясновидения.  Чует  мое  сердце,  что
Умслопогас жив!
     -- Велика  любовь  твоя, женщина,  и  она  --  причина наших  горестей.
Будущее покажет, что мы напрасно пострадали, злой рок тяготеет над нами. Что
делать теперь -- бежать или оставаться здесь, выжидая перемены судьбы?
     --  Оставайся  на  месте, Мопо!  Слушай,  что  надумал царь. Он, всегда
бесстрашный,  теперь боится, как бы убийство матери не навлекло на него гнев
народа. Поэтому он должен  рассказывать, что не он  убил ее, а она погибла в
огне, навлеченном  колдовством на твой крааль. Никто не поверит этой лжи, но
возражать не посмеют. Он устроит,  как говорил тебе, выслеживание, но совсем
нового  характера, так как он сам с тобой станет  находить  колдунов. Так он
предаст смерти всех ненавидящих его за  жестокость  и за убийство матери. Ты
же нужен ему, Мопо, и тебя он сохранит.
     --  Итак,  не беги, а  оставайся  здесь, прославься,  дождись  великого
мщения, о брат мой! Ах, Мопо,  разве нет в стране других принцев? А Динган и
Умблангама,  а  Умпанда? Разве  братья  царя  не  хотят царствовать,  разве,
просыпаясь по утрам, они  не ощупывают себя, чтобы убедиться,  живы ли  еще,
разве, засыпая по ночам, они уверены, что разбудит их на заре: ласки ли жен,
или лезвие царского ассегая? Добейся их доверия, брат мой, очаруй сердца их,
узнай  их замыслы или открой им свой. Только таким путем ты доведешь Чеку до
того  порога,  который  переступили  твои   жены,  который  и   я  готовлюсь
переступить!
     Вот что уходя сказала мне Балека и была совершенно права. Умпанду ни на
что  не подбить,  он жил тихо  и больше молчал, как слабоумный.  Но Динган и
Умблангана из другого теста, их, при случае, можно вооружить таким ассегаем,
который разнесет по ветру мозги Чеки. Время действовать еще не настало, чаша
Чеки не заполнилась до краев.
     Обдумав все это, я встал и пошел в крааль своего друга, где стал лечить
обожженую руку. Пока я с ней возился, ко мне пришел посланный от царя.
     Я предстал  перед  царем и  припал  к  его ногам,  называя его царскими
именами. Но он протянул руку и, подняв меня, ласково сказал:
     --  Встань, Мопо, слуга мой, ты много перенес горя  от колдовства твоих
врагов. Я потерял мать, а ты  -- жен  и  детей.  Плачьте же, наперсники мои,
оплакивайте  мою  мать,  плачьте  над  горем  Мопо,  лишенного  семьи  через
колдовство наших врагов!
     Тогда приближенные громко завопили, а Чека сверкал на них очами.
     -- Слушай, Мопо, -- сказал царь, когда вопли прекратились.  -- Никто не
возвратит мне матери, но тебе я  дам новых жен, и ты обретешь  детей. Пойди,
выбери себе шесть девушек из предназначенных царю. Также возьми из  царского
скота лучших сто волов, созови царских слуг и повели им выстроить тебе новый
крааль больше,  красивее прежнего. Все это даю  тебе с  радостью, Мопо, тебя
ждет еще большая милость, я разрешаю тебе месть.
     -- В  первый день  новолуния  я  созову  большой  совет Бандла из  всех
зулусских  племен. Твое родное племя Лангени также тут будет. Мы  все вместе
станем оплакивать свои потери и тут  же узнаем, кто виновник их. Иди теперь,
Мопо, иди. Идите и вы, мои  приближенные, оставьте меня одного  горевать  по
матери!
     Так,  отец  мой,  оправдались  слова  Балеки,  так,  благодаря коварной
политике Чеки, я еще больше возвысился в стране. Я выбрал себе крупный скот,
выбрал прекрасных жен, но это  не доставило мне радости. Сердце мое высохло,
радость, сила исчезли из  него, погибли в  огне Чекиного шалаша, потонули  в
горе по тем, кого я раньше любил.


        РАССКАЗ ПРО ГАЛАЦИ-ВОЛКА

     Я  расскажу  тебе про  участь  Умслопогаса  с  той минуты,  как  львица
схватила его, расскажу так, как узнал от него самого много лет спустя.
     Львица, отскочив,  побежала,  держа в  зубах Умслопогаса. Он попробовал
вырваться, но  та так больно укусила  его, что  юноша  уже  не двигался в ее
пасти и, только оглядываясь, видел, как  Нада отбежала от колючей изгороди и
громко кричала: "Спасите его!" Он видел ее лицо, слышал крик, потом перестал
что-либо видеть или слышать.
     Немного погодя Умслопогас очнулся от боли в боку, укушенном  львицей, и
до него  долетели  какие-то окрики. Он  осмотрелся: близ него стояла львица,
только что выпустившая  его  из  пасти. Она хрипела  от  ярости, а перед ней
стоял юноша, высокий,  сильный,  с  угрюмым видом  и серовато-черной  шкурой
волка,  обмотанной по  плечам таким образом,  что верхняя  челюсть с  зубами
находилась на его голове. Он стоял, покрикивая, перед львицей, держа в одной
руке воинственный  щит, а  в  другой сжимая тяжелую,  оправленную  в железо,
дубину.
     Львица, страшно рыча, присела, готовясь прыгнуть, но юноша с дубиной не
стал дожидаться  ее нападения. Он подбежал к ней и ударил ее по голове. Удар
был сильным, метким,  но не убил львицу -- она  поднялась  на задние ноги  и
тяжело набросилась на юношу. Он  принял ее на щит, но, придавленный страшной
тяжестью, не удержался на ногах и  упал, громко воя, как раненый волк. Тогда
львица, прыгнув на него, стала его теребить. Благодаря щиту, ей не удавалось
покончить с ним,  но Умслопогас  видел, что долго так не  может длиться, щит
будет отброшен в  сторону, и незнакомец загрызен львицей.  Тогда  Умслопогас
вспомнил, что в груди зверя осталась часть его сломанного копья -- решил еще
глубже вонзить лезвие или умереть. Юноша живо встал, силы вернулись к нему в
трудную   минуту,  и  подбежал  к   месту,  где  львица  теребила  человека,
прикрывавшегося шитом.
     Она не замечала его, так  что он бросился на колени и, схватив рукоятку
сломанного  копья, глубоко пронзил зверя и еще повернул копье в ране.  Тогда
львица  увидала Умслопогаса, прыгнула на него и, выпустив когти, стала рвать
ему грудь и руки. Лежа под ней, он услыхал невдалеке могучий вой и  вдруг --
что же он увидел?
     Множество волков, серых и черных, бросились на львицу и  стали  рвать и
теребить ее, пока не растерзали на куски.
     После  этого Умслопогас  лишился  чувств,  глаза его закрылись,  как  у
мертвого. Когда же  он очнулся, то вспомнил про львицу и  оглянулся, ища ее.
Но вместо  этого  он  увидал себя в пещере, на  сеннике, вокруг него  висели
шкуры зверей, а около стояла кружка с  водой. Он протянул к воде руку, выпил
ее и тут заметил, что рука  его исхудала, как после  тяжкой болезни, а грудь
покрыта чуть зажившими рубцами.
     Пока он лежал, раздумывая, у входа в  пещеру показался тот самый юноша,
которого подмяла под себя львица. Он нес на плечах  мертвую  лань и, сбросив
ее на землю, подошел к Умслопогасу.
     -- Ага, -- сказал он, вглядевшись в него, -- глаза смотрят! Незнакомец,
ты жив еще?
     -- Жив, -- отвечал Умслопогас, -- жив и голоден!
     -- Пора и проголодаться!  -- сказал опять тот.  С  того  дня,  как я  с
трудом донес  тебя сюда через  лес, прошло двенадцать  суток, и ты все лежал
без сознания, глотая одну воду. Я думал, что львиные когти  прикончили тебя.
Два  раза я хотел тебя убить, чтобы прекратить  твои  страдания  и  самому с
тобой  развязаться. Но я останавливался из-за  слова, сказанного мне кем-то,
кого уже нет в живых. Набирайся сил, потом мы поговорим!
     Тогда Умслопогас стал есть и с  каждым днем поправлялся. Как-то, сидя у
огня, он разговорился с хозяином пещеры.
     -- Как тебя зовут? -- спросил Умслопогас
     -- Имя  мое --  Галаци-Волк, -- ответил тот,  -- я зулусской крови,  из
рода царя Чеки. Отец Сенцангаконы, отца Чеки, приходится мне прадедом.
     -- Откуда же ты, Галаци?
     -- Я пришел из страны Сваци, из племени Галакази, которым должен был бы
управлять. История  моя такова: Сигуян,  дед мой, приходился  младшим братом
Сенцангаконе,  но, поссорившись  с последним,  ушел  и  стал  странником.  С
некоторыми людьми из племени Умтетва он кочевал  по стране Сваци, пребывал у
племени Галакази, в их больших пещерах. В конце концов, он убил предводителя
племени и  заступил  на его место. После его смерти  управлял мой  отец,  но
образовалась   целая  враждебная  партия,  ненавидевшая   его  за  зулусское
происхождение  и желавшая возвести в правители кого-нибудь  из древнего рода
Сваци. Сделать этого они не могли -- так боялись моего отца. Я же родился от
его  старшей жены, так  что в  будущем  мне предстояло быть вождем, и потому
представители враждебной партии также ненавидели меня.
     Так обстояло дело до прошлой зимы, когда мой отец задумал, во что бы то
ни стало, лишить жизни двадцать военачальников с их женами и  детьми, потому
что  узнал о составленном ими  заговоре. Но военачальники,  проведав, что им
готовилось, убедили одну из жен отца отравить его. Ночью она его отравила, а
поутру мне  пришли сказать, что отец лежит больной и зовет  меня. Я  пошел к
нему в шалаш и нашел его в корчах.
     -- Что случилось, отец? -- вскрикнул я. -- Кто виновник злодейства?
     -- Я отравлен, сын мой, -- проговорил он, задыхаясь, -- вот мой убийца!
-- Он указал на женщину, стоявшую  у дверей с опушенной головой  и  с дрожью
следившую за плодами своего преступления.
     Эта  жена отца была молода  и прекрасна, мы дружили с ней, однако я, не
задумываясь, кинулся на нее, так как сердце  мое разрывалось. Схватив копье,
я подбежал к ней и, несмотря на ее мольбы о пощаде, заколол ее.
     -- Молодец,  Галаци!  --  крикнул мне  отец. -- Когда  меня  не станет,
позаботься  о  себе,  эти  собаки  Сваци  прогонят  тебя  отсюда,  не  дадут
властвовать. Если  ты останешься в живых, поклянись мне, что не успокоишься,
пока не отомстишь за меня!
     -- Клянусь, отец мой! --  ответил я. -- Клянусь, что истреблю все племя
Галакази до последнего человека, кроме  сродников своих,  и обращу в рабство
их жен и детей!
     --  Громкие слова для молодых уст, -- сказал отец, -- но я верю, что ты
это выполнишь.  В свой предсмертный час я предвижу  твое будущее, Галаци. О,
сын Сигуяны, перед тобой несколько лет странствования по чужой земле,  а там
смерть мужественная, не так как моя, от руки этой ведьмы!
     С этими словами он поднял  голову, посмотрел на меня и с громким стоном
скончался.
     Я  вышел из шалаша,  таща за собой тело женщины.  Много  военачальников
собралось тут в ожидании конца.
     -- Предводителя, отца моего не стало! -- громко крикнул я. И я, Галаци,
заступая на  его место, убил его убийцу! -- Я повернул тело  так, чтобы  они
могли  видеть  лицо.  Тогда  отец  женщины,  толкнувший  ее  на  убийство  и
находившийся тут, обезумел от такого зрелища.
     -- Как, братья? -- воскликнул он. -- Мы  допустим над  собой господство
этого зулусского пса, умертвившего женщину? Старый лев издох, долой львенка!
-- И он подбежал ко мне, занося копье.
     -- Долой  его!  --  закричали  остальные  и  тоже  подбежали,  потрясая
копьями. Я выждал, не торопясь, так как знал из последних слов отца, что мой
час не пробил. Я  дал первому подойти ко  мне, он бросил копье, я отскочил в
сторону и заколол его.
     Отец упал мертвый на труп дочери.
     Тогда  я  с громким криком  прорвался  мимо  остальных.  Никто  меня не
тронул,  никто  не  смел  меня  поймать. Нет ведь человека,  который бы меня
обогнал, когда я примусь бежать.
     -- Не попробовать  ли