я в живых.
     Цари стали все  чаще  и  чаще  ссориться, а я  мысленно взвешивал их на
своих  весах,  чтоб  узнать,  который  из них  более расположен  ко  мне.  Я
убедился,  что  оба боятся меня, но что Умглангана  решил  убить меня,  если
одержит верх, а Дингану мысль эта еще не приходила в голову. Тогда я опустил
чашу весов Умгланганы и  поднял чашу Дингана, усыпляя  опасения  Умгланганы,
пока  мне не  удалось окружить его хижину.  Тогда Умглангана  последовал  за
своим братом Чекой, по дороге, которую открывает ассегай, и та время править
стал один Динган. Вот что  случается с земными князьями, отец мой. Я человек
маленький  и  участь  моя скромна; несмотря на  это,  мне  пришлось  служить
причиной смерти всех трех братьев, двое из них пали от моей руки.
     Две недели после смерти  принца  Умгланганы вернулся назад в  печальном
состоянии наш  большой отряд,  посланный  в  болота  Лимпопо;  половина  его
перемерла  от  лихорадок  и стычек  с  неприятелем, остальные же  умирали от
голода. Великое счастье для оставшихся, что Чеки не было более в живых, а то
воины  наши  быстро  последовали  бы  за товарищами,  умершими  в  пути;  за
последние годы  не случалось  зулусским  войскам возвращаться побежденными и
без отбитого у врага скота.  Потому-то они с радостью признали царя, который
щадил  их  жизнь,  и  до  того  времени, как  судьба  изменила  ему,  Динган
царствовал без помех.
     Динган  был, правду сказать, одной крови с Чекой, подобно  Чеке, он был
величествен  на вид и жесток сердцем, но он не  обладал  силой и умом  Чеки.
Кроме того, он был лжив и вероломен, слишком любил женщин  и проводил с ними
время,  которое следовало бы посвящать государству. Несмотря на все  это, он
царствовал много лет. Дингану очень  хотелось убить своего брата Панду, чтоб
уничтожить окончательно  все потомство Сенцангаконы, отца своего. Панда  был
человеком с кротким  сердцем,  не  любившим  войны,  и  за  это  его считали
слабоумным,  я же любил  Панду,  и когда встал вопрос о том, чтобы умертвить
его,  я и  вождь  Малита  стали просить  за него, убеждая  царя, что  нечего
опасаться такого глупца. Тогда Динган уступил.
     Панду назначили  управителем царских стад. В конце концов слова Дингана
оправдались, потому что Панда скоро сверг его с престола; только, если Панда
был собакой, укусившей его, я был человеком, который натравил собаку.


        МОПО ОТПРАВЛЯЕТСЯ К УБИЙЦЕ

     Динган вскоре покинул крааль Дугузы, вернулся обратно в  страну Зулусов
и  построил большой крааль,  который  он назвал  "жилищем Слона". Всех самых
красивых девушек в  стране он взял себе в жены и, хотя их  было очень много,
все требовал новых. В то время дошел до царя Дингана слух, что среди племени
Галакациев живет девушка поразительной красоты, которую зовут Лилией, и кожа
которой белее,  чем  кожа нашего народа.  Ему страшно захотелось получить  в
жены эту девушку. Динган снарядил послов к  вождю Галакациев, прося уступить
ему Лилию.  По истечении  месяца посольство вернулось и доложило царю, что в
краале  Галакациев  их  встретили  грубыми  словами,  избили  и   выгнали  с
презрением.
     Вождь Галакациев велел еще сказать Дингану, царю Зулусов:
     -- Девушка, которую  зовут Лилией, действительно чудно хороша и еще  не
вышла замуж; до сих пор она не встретила человека, сумевшего ей понравиться,
а любовь народа к ней так велика, что никто не желает насильно навязывать ей
мужа!
     В конце начальник объявил, что он и его народ вызывают на бой Дингана и
зулусов,  как раньше их  отцы вызывали  Чеку, что они плюют на его имя  и ни
одна из их девушек не согласится стать женой собаки зулуса.
     После  этой   речи  начальник  Галакациев  приказал  привести  девушку,
называемую Лилией, и послы Дингана были поражены  ее  удивительной красотой:
она была высока, как тростник, и движения ее напоминали тростник, колеблемый
ветром. Ее вьющиеся волосы струились по плечам, глаза, большие и карие, были
кротки, как глаза лани, цвет ее  лица был  подобен густым сливкам, улыбка ее
напоминала  легкую зыбь на воде,  а когда она говорила, ее низкий голос  был
приятнее,  чем  звук музыкального  инструмента. Посланные рассказывали,  что
девушка  хотела  заговорить  с  ними, но  начальник  запретил  ей  и велел с
великими почестями увести ее.
     Услыхав  этот  рассказ,  Динган разъярился, как  лев в  сетях, он желал
овладеть  этой девушкой,  и  ему,  господину  стольких  людей,  не удавалось
получить ее. Он приказал собрать большое войско, выслать его  против племени
Галакациев, уничтожить это племя и захватить девушку.  Но когда об этом деле
стали толковать  с  индунами  в присутствии  царя, я,  в  качестве  старшего
индуна, стал убеждать  его  отказаться от  этого  плана, говоря,  что  племя
Галакациев многолюдное и сильное и что война с  ними вовлечет  также в войну
со Сваци;  живут они в пещерах, которыми завладеть очень трудно. Я прибавил,
что не  время теперь посылать целое  войско за одной девушкой;  немного  лет
прошло  с тех  пор, как  погиб  Черный,  врагов  у нас много, а число воинов
уменьшилось из-за  постоянных походов, кроме того, половина  войск погибла в
болотах Лимпопо.  Надо дать время рядам их пополниться снова. Теперь же наши
войска похожи на  маленького  ребенка  или на человека, истощенного голодом.
Девушек у нас много,  пусть царь возьмет их на утешение себе, но пусть он не
начинает войны из-за женщины.
     Смело  говорил я истину в лицо царю, как никогда никто не смел говорить
с Чекой, моя  решимость  перешла в  сердца  других  индунов и  вождей, и они
повторяли  мои слова,  хорошо сознавал,  что из всех глупостей самой большой
была бы новая война с племенем Сваци.
     Динган слушал, лицо его омрачилось, но он не  чувствовал себя настолько
сильным, чтоб не обращать внимания на наши слова: многие в стране оставались
преданными памяти Чеки  и помнили, что его  и Умглангану убил Динган. С  тех
пор, как умер Чека, люди стали забывать, как  жестоко он поступал  с ними, и
помнили  только, что он  был велик и создал народ Зулусов из ничего, подобно
тому, как  кузнец делает копье  из  кусочка  железа.  Хотя и  переменился их
правитель, но иго их не стало легче: как убивал Чека, так убивал и Динган, и
как  притеснял Чека, так притесняет  и Динган. Поэтому Динган уступил мнению
своих индунов и не послал войска против  Галакациев за  девушкой, называемой
Лилией. Но в сердце  своем он стремился  к ней и с этой минуты  возненавидел
меня за то, что я восстал против его воли и помешал исполнению его желаний.
     Теперь скажу  тебе, отец мой,  что  мне было неизвестно,  что  девушка,
называемая Лилией, была  дочь  моя  Нада. Мне  приходила в голову мысль, что
никто, кроме  Нады, не мог  быть так прекрасен. Но я был  уверен  в том, что
Нада и  ее  мать  Макрофа умерли; тот, кто принес мне известие об их смерти,
видел  их  обнявшиеся  трупы,  убитые  одним  ударом  копья.  Но  как  потом
оказалось, он ошибался, хотя  Макрофа и была убита, возле нее в крови лежала
другая девушка;  племя, к которому я  послал  Макрофу и Наду,  платило  дань
племени  Галакациев,  вождь  же  Галакациев,  занявший  место  Галаци-Волка,
поссорился с ними, напал на них ночью и перебил их.
     Впоследствии я узнал, что причиной их погибели, как потом и уничтожения
Галакациев,  было  ни  что  иное,  как  красота  Нады;  слава  о ее  красоте
распространилась по  стране,  и  старый  вождь  Галакациев  приказал,  чтобы
девушку привели в его  крааль, где она и должна  жить.  Краса ее могла сиять
там,  как солнце,  и  по своему  желанию она  могла выбрать себе мужа  среди
знатных людей Галакациев.  Начальник крааля отказался  исполнить приказание,
потому что  взглянувший раз на Наду не захочет потерять ее  из виду,  хотя в
судьбе этой девушки была какая-то тайная власть, благодаря  которой никто не
пытался стать ее мужем насильно. Многие сватали ее  и в том племени, и среди
Галакациев, но она только качала головой и отвечала:
     -- Нет, я не хочу выходить замуж!
     В народе существовало мнение, что лучше ей не  выходить замуж, чтоб  не
быть запертой вдали от всех в доме  мужа, тогда каждый мог бы любоваться ею.
Они думали, что красота ее дана на  радость всем, подобно прелести утреннего
рассвета или вечернего заката.
     Красота же Нады была и причиной многих  смертей  -- как увидишь сам, --
из-за  этой  красы и  любви, вызываемой ею, сама Лилия увяла рано, чаша моих
горестей переполнилась, а  сердце Умслопогаса-Убийцы,  сына царя Чеки, стало
печально,  как черная  пустыня, спаленная  пожарами. Так было суждено,  отец
мой, и  так случилось;  все  люди, белые и  черные,  ищут красоту  и  когда,
наконец, находят ее, она  быстро исчезает или причиняет им смерть. У великой
радости и  великой  красоты есть  крылья,  и не хотят  они  долго гостить на
земле. Они спускаются с неба, как орлы, и быстро возвращаются опять на небо.
     И  случилось так,  отец  мой, что  я,  Мопо,  думая, что  дочь моя Нада
умерла,  не подозревал того, что она носила имя Лилии в краалях Галакациев и
что именно ее царь Динган хотел взять в жены.
     Итак,  после  того,  как  я  оказал сопротивление  Дингану,  когда  тот
собирался посылать  войско,  чтоб сорвать Лилию в садах Галакациев,  он стал
ненавидеть  меня.  Я также был участником его тайн,  со мной он убивал брата
своего,  Чеку,  и  брата  Умглангана, и я удержал  его от убийства  третьего
брата, Панды; по  всем этим причинам  он и возненавидел меня, как умеют люди
малодушные  ненавидеть  тех,  кто возвысил их.  Он еще не смел отделаться от
меня: я пользовался большим влиянием в стране, и народ прислушивался к моему
голосу.  Он решил хоть  на  время освободиться от меня, пока  не почувствует
себя достаточно сильным, чтобы предать меня смерти.
     Он решил послать меня к Булалио-Убийце, некогда оскорбившему Чеку через
Мезило, чтобы узнать,  продолжает ли  Булалио упорствовать и отказываться от
уплаты дани.
     Я выслушал  волю  царя и старался уяснить  себе  значение  его слов;  я
понимал,  что намерение Дингана состояло в том, чтобы на время отделаться от
меня  и подготовить  мое  падение, и  что,  в сущности, он мало был озабочен
вызовом   незначительного   вождя,   живущего    далеко    и   осмелившегося
сопротивляться Чеке. Несмотря  на все это, мне хотелось  отправиться к нему,
во  мне родилось  сильное желание увидеть этого  Булалио, который собирается
мстить  за  какого-то  Мопо  и  который  походит  на  Умслопогаса,  если  бы
Умслопогас остался в живых. Поэтому я немедленно согласился.
     Итак, отец мой, на следующий день в сопровождении десяти выбранных мною
людей  я, Мопо, отправился в  путь  по направлению к  Заколдованной Горе.  В
дороге я много думал о том, как так же шел по этой тропинке в давно минувшие
дни.  Тогда  жена  моя,  Макрофа, Нада,  моя дочь, и  Умслопогас,  сын Чеки,
которого все считали  моим сыном,  шли рядом со  мной.  Теперь же я думал  с
грустью о том, что никого из них  больше  нет в живых,  скоро умру и я.  Да,
люди жили плохо и  недолго в  те дни, впрочем, не  все ли равно?  По крайней
мере, я отомстил Чеке и успокоил свое сердце.
     Наконец, однажды вечером  мы дошли до пустынного  места, где ночевали в
тот  злополучный  час,  когда  Умслопогаса  унесла львица;  я взглянул на ту
пещеру,  откуда  он  похитил львенка,  на  страшное  лицо каменной колдуньи,
которая сидит  высоко на Заколдованной Горе вечно. В эту  ночь я спал плохо,
печаль терзала меня, я сидел и смотрел на яркую луну, на серое лицо каменной
колдуньи и в глубь  леса, который рос на ее коленях, задавая  себе вопрос, в
этом  ли  лесу  лежат  кости  Умслопогаса.  Во время нашего  перехода  много
рассказов слышал я о  Заколдованной Горе. Иные говорили, что на ней являются
призраки, люди, принявшие вид волков, другие же рассказывали, что люди те --
умершие, которых колдовство вернуло к жизни. Они лишены языков, так как будь
у них язык, они громко  бы  возгласили смертным  о страшных тайнах  умерших,
поэтому они только могут плакать, как маленькие  дети.  Их можно слышать  по
ночам в лесу, когда они безутешно рыдают между молчаливыми деревьями.
     Ты смеешься, отец мой, но я не смеялся, размышляя над этими рассказами;
если у людей есть души, куда уходят они, когда тело умирает? Надо же им уйти
куда-нибудь, и что было бы  странного, если  бы они возвращались в те места,
где родились? Я мало занимался такими вопросами, хотя я врач  и знаю кое-что
о  жизни  призраков.  Сказать  правду,  отец  мой,  я  так  много  занимался
освобождением  душ  людей  из  их  тел,  что  мало  заботился  о  них  после
освобождения: успею подумать об этом, когда сам уйду к ним.
     Итак, я сидел и смотрел на гору и лес, который рос на  ней,  как волосы
на женской голове; вдруг я услышал звук, идущий издалека, из самой  середины
леса, как мне показалось. Сначала  слабый звук раздавался очень  далеко, как
плач детей  в  краале, лежащем  по другую  сторону долины,  потом  звук стал
громче, но все же я не  различал,  откуда он идет,  потом  еще громче -- и я
понял, в  чем дело: то мчались  на охоту дикие  звери. Их вой раздавался все
ближе, скалы  отвечали  ему, и  от этих  голосов  кровь застывала  в  жилах.
По-видимому, на ночную  охоту пустилась большая стая -- вот она близко, там,
на противоположном скате, и вой так усилился, что спутники мои  проснулись и
стали смотреть  в ту сторону. Внезапно появился большой буйвол, на мгновение
он ясно возник на светлом небе, стоя  на гребне горного хребта,  потом исчез
во  мраке.  Он  мчался  по направлению к  нам, вскоре мы опять увидели  его,
подвигающегося  вперед большими  скачками.  Потом  мы  увидели  бесчисленное
множество  зверей, серых и худых,  бегущих вслед  за ним; они показались  на
хребте горы, исчезли в тени, появились на откосе, пропали в долине, а с ними
мчались и два человеческих существа.
     Большой буйвол проскакал на  близком  расстоянии  мимо  нас,  и  за ним
устремились бесчисленные волки; из пастей этих  волков  вылетал ужасный вой.
Но кто  те, которые  сопровождали  волков, эти огромные и сильные  люди? Они
бежали быстро  и молча, волчьи  зубы  сверкали на их головах,  волчьи  шкуры
висели  на их плечах.  Один  держал в руке топор -- месяц  отражался на нем,
другой нес  тяжелую дубину. Они бежали рядом, никогда  еще  я  не видел  так
быстро бегущих  людей. Вот они обегают к  нам по откосу, даже волки отстали,
за исключением четырех; мы слышали топот их ног,  они поравнялись с  нами  и
пробежали, исчезли, и с ними их бесчисленная свора. Вой стал слабее, замер и
прекратился, охота удалилась, ночь стала снова тиха!
     -- Братья, -- спросил я своих спутников, -- что это мы сейчас видели?
     Один из них отвечал:
     --  Мы видели Призраков, которые живут  на  коленях старой  колдуньи, а
люди эти Братья-Волки, колдуны, цари призраков!


        МОПО ОТКРЫВАЕТСЯ УБИЙЦЕ

     Всю ночь просидели мы без сна, но более не видели и не слыхали волков и
людей, которые  охотились с ними. Утром, на рассвете,  я послал  к  Булалио,
начальнику  племени Секиры, объявить  ему, что  посланный  к  нему  от  царя
Дингана желает миролюбиво переговорить с ним в его краалях. Я велел гонцу не
говорить  моего  имени,  но  назвать меня только "Ртом Дингана".  Я же и мои
спутники  медленно последовали за гонцом, так как  путь еще был  далек,  а я
приказал вернуться и встретить меня с ответом Убийцы, владельца Секиры.
     Весь день, почти до  заката солнца, мы огибали основание  огромной Горы
Призраков,  держась  берега  реки.  Мы  никого  не  встречали,   только  раз
наткнулись  на развалины  крааля, в  котором  лежало множество  человеческих
костей,  а  рядом  с  ними заржавленные  ассегаи  и  щиты  из воловьей кожи,
выкрашенные в белый и черный цвета. Я осмотрел щиты и  по окраске узнал, что
они принадлежали тем воинам,  которые несколько  лет тому назад были посланы
Чекой за Умслопогасом и которые более не вернулись.
     Мы  продолжали путь молча, и всю дорогу каменное лицо колдуньи, которая
вечно  сидит наверху,  смотрело на нас с горной  вершины. Наконец, за час до
заката солнца, мы вышли на открытое место и там, на хребте холма, за  рекой,
увидели крааль племени Секиры. Крааль был большой и хорошо построенный, скот
пасся на равнине  многочисленными стадами.  Мы сошли к реке  и перешли брод,
здесь мы сели в  ожидании, пока не увидели гонца, посланного вперед, который
возвращался  к  нам. Он  подошел  ко  мне  с поклоном,  и я  спросил  его  о
результате поручения. Он отвечал:
     -- Я видел того, кого зовут Булалио, это -- огромный человек, высокий и
худой, и лицо у него свирепое,  в  руках у  него топор,  такой топор,  как у
того, кто прошлой ночью охотился с волками. Когда меня привели к начальнику,
я отдал  ему честь и поведал ему  слова,  которые  ты  вложил в мои уста. Он
выслушал меня, громко рассмеялся и сказал: "Скажи пославшему тебя, что я рад
видеть "Рот  Дингана" и что он без  страха может  повторить мне слова своего
царя,  но мне жаль, что не пришла голова Дингана вместе с ртом, тогда бы моя
секира приняла участие в нашей беседе, хотелось бы мне поговорить с Динганом
о том Мопо, которого брат  его Чека умертвил. Но так  как рот --  не голова,
пусть рот является без страха!"
     Я вздрогнул, когда снова услыхало Мопо, имя которого опять назвали уста
Булалио-Убийцы. Кто мог так любить Мопо, как не тот, кто давно умер? А может
быть, Булалио говорил о другом Мопо, имя это  не  принадлежало исключительно
мне, -- Чека предал смерти одного из своих вождей с таким именем во  времена
великой тризны, говоря, что двум Мопо не ужиться в стране, он убил его, хотя
тот Мопо плакал обильно, когда другие не могли выжать ни одной слезинки.
     Я  ответил  только, что  Булалио очень заносчив,  и  мы  направились  к
воротам крааля.
     Никто не  встретил  нас у входа  и никто  не стоял  у дверей хижины, но
дальше  из  середины  окруженного  хижинами  крааля,  где  помещаются стада,
подымалась  пыль  и  слышался шум, как  будто  шли  приготовления  к  войне.
Некоторые из моих  спутников испугались и  хотели повернуть назад,  опасаясь
измены, испуг их  усилился,  когда при входе во  внутренний  крааль скота мы
увидели  человек пятьсот  воинов, стоящих я  боевом порядке, и  двух высоких
молодых людей, которые с громкими криками бегали между ними.
     Я обратился к своим испуганным спутникам:
     -- Не бойтесь! -- вскричал я. -- Смелый  взгляд покоряет сердца врагов.
Если бы Булалио желал  умертвить нас, ему  для этого нечего было бы созывать
стольких  воинов. Он гордый  вождь и хочет показать свои силы, не подозревая
того, что царь, которому мы служим, может выставить целую роту на каждого из
его воинов. Смело пойдем вперед!
     И   мы   пошли   по   направлению  к  войску,   которое  собиралось  на
противоположном  конце  крааля. Высокие  молодые  люди,  начальники  войска,
заметили нас и пошли нам  навстречу, один за другим.  Шедший впереди  нес на
плече  секиру, а следовавший за ним  раскачивал  в  руках огромную дубину. Я
взглянул  на первого и, отец мой!.. Сердце мое замерло от радости -- я узнал
его,  несмотря на истекшие  годы. То был  Умслопогас,  мой питомец,  ставший
взрослым человеком -- таким человеком, с которым никто  не мог сравниться во
всей стране  Зулусов. Он был большого роста, с лицом свирепым, немного  худ,
но  широк в плечах и узок в бедрах. Руки у него были длинные, но не толстые,
хотя мускулы выступали на них, как узлы на канате, ноги также были длинные и
очень  широкие под  коленями. Глаза его были, как  глаза  орла, нос  немного
крючковатый,  и голову  он  держал слегка  наклоненной  вперед, как человек,
беспрерывно  высматривающий  скрытого  врага.  Казалось,  что  двигается  он
медленно, хотя шел он очень быстро, походка у него была плавная, как у волка
или льва, пальцы его все время играли роговой ручкой секиры. Тот, кт