убивает только сам Слон!
     --  Мы  дети  Македамы,  --   отвечали  они,   --  преследуем  злодеев,
совершивших убийство  в нашем краале.  Смотрите,  вот  сейчас  двое  из  нас
погибли от их руки, а  еще  двое других лежат  мертвыми на дороге. Разрешите
нам убить их!
     -- Спросите у Слона! -- отвечали  воины. -- Да, кстати,  просите, чтобы
он позволил не убивать вас самих!
     Как  раз в  это  время  высокий  вождь увидел  кровь  и  услыхал  снова
спутников.
     Он гордо выпрямился.
     Действительно, на него стоило посмотреть. Несмотря на молодость, он был
на  голову выше всех  окружающих, ширины  его грудной клетки хватило  бы  на
двух, лицо его было красиво, хотя и свирепо, глаза горели, как уголья.
     --  Кто эти  люди, дерзнувшие  поднять  пыль  у ворот моего  крааля? --
спросил он, нахмурив брови.
     -- О, Чека! О, Слон! -- ответил один из военачальников, склоняясь перед
ним до земли.  -- Эти  люди  говорят,  что они  преследуют  злодеев  и хотят
умертвить их!
     -- Прекрасно! -- сказал он. -- Пусть они убьют злодеев!
     -- О, великий вождь! Благодарение  тебе, великий вождь!  закричали наши
обрадованные единоплеменники.
     -- Когда они  убьют злодеев,  --  продолжал  Чека,  --  пусть им  самим
выколят  глаза  и  выпустят  на  свободу искать  дорогу  домой  за  то,  что
осмелились поднять  копье  перед воротами великого племени  зулусов. Ну, что
же, продолжайте восхвалять меня, дети мои!
     Он дико захохотал, а воины тихо шептали:
     -- О, он мудр! Он велик! Его справедливость ясна и страшна, как солнце.
     Однако, люди  моего племени  заплакали от  страха,  они вовсе не искали
такой справедливости.
     -- Отрежьте им также языки! -- продолжал Чека.
     -- Что? Неужели страна зулусов потерпит такой  шум? Никогда! Разве лишь
в том случае, когда стада их  разбегутся. Начинайте! Эй  вы, чернокожие! Вот
там лежит девушка, она  спит и беспомощна.  Убейте ее! Что?  Вы колеблетесь?
Хорошо! Если вам нужно время  на размышление, я даю его  вам.  Возьмите этих
людей, обмажьте их медом и привяжите к муравьиным кучам -- завтра с восходом
солнца они скажут нам, что думают!
     -- Начните с того, что убейте этих двух  затравленных шакалов! -- И  он
указал на меня и Балеку. -- Они, кажется, очень устали и нуждаются в отдыхе!
     Тогда  я заговорил  в  первый раз. Воины уже приближались  к нам, чтобы
исполнить приказание Чеки.
     --  О, Чека, --  воскликнул я, -- меня зовут  Мопо,  а это  сестра  моя
Балека!
     Я остановился. Громкий взрыв хохота раздался вокруг меня.
     --  Прекрасно! Мопо  и сестра твоя Балека! -- угрюмо  сказал  Чека.  --
Здравствуйте, Мопо и Балека, а также прощайте!..
     --  О,  Чека! -- прервал я его,  --  Я  Мопо,  сын  Македамы из племени
Лангени. Я  дал тебе кружку  воды  много  лет тому назад, когда  мы оба были
мальчиками. Тогда ты сказал мне,  чтобы я  пришел  к  тебе, когда ты  будешь
могущественным вождем,  ты обещал  защитить  меня и никогда не причинять мне
зла. Вот я пришел и привел с собой сестру. Прошу тебя, не отрекайся от своих
слов, сказанных много лет тому назад!
     Пока я говорил, лицо Чеки заметно  изменилось  -- он  слушал меня очень
внимательно.
     --  Это не  ложь,  -- сказал он, -- приветствую  тебя, Мопо! Ты  будешь
собакой  в моем шалаше, я буду кормить тебя из рук.  Но  о  сестре  твоей  я
ничего  не говорил. Отчего же  ей  не быть убитой, раз  я поклялся отомстить
всему племени, кроме тебя одного?
     -- Потому  что она  слишком прекрасна, чтобы убивать ее, о,  вождь!  --
отвечал я храбро. -- А  также потому, что я люблю  ее  и прошу ее жизни, как
милости!
     -- Поверните девушку сюда лицом! -- сказал Чека.
     Приказание его было немедленно исполнено.
     -- Опять ты сказал правду, сын Македамы. Я жалую тебе этот подарок. Она
тоже поселится в моем шалаше и будет одною из моих "сестер". Теперь расскажи
мне твою историю, но смотри, говори одну правду!
     Я сел на землю и рассказал все, как было. Когда я  кончил, Чека сказал,
что очень жалеет о смерти Кооса; если бы  он был жив, Чека послал бы  его на
крышу шалаша Македамы, отца моего, и сделал бы его вождем племени Лангени.
     Затем он обратился к своему военачальнику:
     -- Я беру свои  слова назад. Не нужно изувечивать этих людей из племени
Лангени. Один умрет, а другому будет дана свобода. Вот  здесь, Мопо, -- и он
указал  на человека, которого перед тем  выводили  за ворота,  -- ты  видишь
перед собой человека, показавшего себя трусом. Вчера уничтожен был, по моему
приказанию,  крааль колдунов-чародеев, быть может,  он  попался  вам на пути
сюда. Этот  человек и трое других  напали на воина  того крааля, защищавшего
свою  жену  и  детей. Он храбро дрался и убил трех из моих людей.  Тогда эта
собака побоялась встретиться с ним лицом к лицу, а метнул  в него  ассегаем,
после чего заколол его жену. Это последнее  еще  не важно, но он должен  был
сразиться с мужем  этой женщины в  рукопашном бою. Теперь я хочу сделать ему
великую честь. Он будет бороться насмерть с одним из свиней твоего хлева, --
он указал копьем  на людей моего племени,  --  а тот, кто останется в живых,
пусть  бежит  -- за ним будут гнаться также,  как они  гнались за тобой. Эту
вторую свинью я отсылаю в хлев с  костью от меня. Ну, выбирайте между собой,
дети Македамы, кто из вас останется в живых?
     Люди моего племени были братья и любили друг  друга, а потому каждый из
них готов был умереть, чтобы дать свободу другому.
     Оба  разом  выступили  вперед,  выражая  готовность  на единоборство  с
зулусом.
     -- Что? Неужели и между свиньями есть чувства чести? насмешливо спросил
Чека. -- В  таком  случае, я сам решу этот  вопрос.  Видите  этот ассегай. Я
подброшу его вверх -- если он  упадет клинком кверху,  тот,  кто из вас выше
ростом,  получит свободу, а  если же он упадет  рукояткой книзу, то  свободу
получит тот, кто меньше!
     С этими словами он подбросил ассегай. Глаза всех  напряженно следили за
тем, как оружие закружилось в воздухе и упало рукояткой на землю.
     -- Поди сюда ты! --  обратился Чека к  тому,  кто был  повыше. -- Спеши
назад в  крааль Македамы и  скажи  ему: так  говорит Чека, Лев  зулусов, как
Маландела: много лет  тому назад  твое племя  отказалось дать мальчику  Чеке
кружку  молока,  сегодня  собака сына твоего,  Мопо,  воет  на  крыше твоего
шалаша. Ступай!
     Человек  обернулся, пожал руку своему брату и ушел, унося с собою слово
дурного  предзнаменования. Затем Чека обратился  к зулусу  и  к  оставшемуся
воину моего племени, приказав начать единоборство.
     Воздав хвалу могущественному вождю, они начали яростно бороться, причем
мой единоплеменник  победил зулуса. Едва он успел  перевести дух, как должен
был  пуститься бежать, а за ним погнались  пять выборных людей. Однако моему
единоплеменнику удалось убежать  от них, он скакал, как заяц, и благополучно
ушел от  них. Чека не рассердился, я думаю, что он сам приказал своим воинам
не особенно торопиться. В жестоком сердце Чеки была одна  хорошая черта:  он
всегда готов был спасти жизнь храброго  человека, если мог это  сделать,  не
умаляя своего  достоинства.  Что касается меня, то я был очень рад тому, что
мой единоплеменник победил того, кто так зверски убил детей бедной женщины в
краале за рекой.


        МОПО НАЗНАЧАЕТСЯ ЦАРСКИМ ВРАЧОМ

     Теперь ты знаешь, отец мой, при каких обстоятельствах моя сестра Балека
и я, Мопо, поселились в краале Чеки, по прозванию Лев зулусов.
     Ты, может быть, спросишь меня, отчего я  так долго  остановился на этом
рассказе,  столь  похожем  на  все  рассказы  наших  племен?  Это ты увидишь
впоследствии,  так как  из  этих обстоятельств произошла, подобно тому,  как
происходит  дерево  из  семени,  история  рождения  Булалио-Умслопогаса   --
УмслопогасаУбийцы  и Нады  Прекрасной  -- историю  любви которых я хочу  вам
рассказать.
     Дело в том, что Нада была моей дочерью, а Умслопогас, что известно лишь
немногим,  был  никто  иной,  как  сын  царя Чеки,  рожденный от сестры моей
Балеки.
     Когда  Балека оправилась от усталости, ее прежняя красота вернулась,  и
Чека  взял ее в  жены,  в  число женщин, которых он называл  "сестрами". Что
касается меня, то Чека взял меня в число  своих врачей и так остался доволен
моими  медицинскими  познаниями,  что со временем  возвел меня в достоинство
главного  врача. Это был важный пост,  занимая который  в течение нескольких
лет, я стал обладателем многих жен  и большого  количества скота.  Но звание
это влекло за собой большую опасность. Встав утром здоровым и сильным,  я не
мог  быть уверен,  что ночью не  буду представлять из себя  окоченелый труп.
Многих  своих врачей Чека убивал  таким образом. Как  бы  хорошо они его  ни
пользовали, их постигала та  же участь. Неминуемо приходил такой день, когда
царь  чувствовал себя  нездоровым или  не в духе и  принимался за  истязание
своего врача.  Мне же удалось избегнуть  такой участи:  во-первых, благодаря
моим медицинским способностям, а во-вторых, в силу клятвы, данной мне Чекой,
когда мы оба были детьми.
     Дело дошло до  того, что куда бы  ни шел царь -- за ним следовал и я. Я
спал рядом с его  шалашом, сидел за ним во время совета, в битве я находился
всегда при нем. О,  эти битвы! Эти битвы! В те времена люди умели сражаться,
отец мой. В те  дни коршуны тысячами сопровождали  наши войска, гиены стаями
ходили по нашим следам, и все были удовлетворены. Никогда не забуду я первой
битвы, во время которой я находился  рядом  с  Чекой. Это  было вскоре после
того, когда  царь  построил себе новый крааль на берегу р. Умллатуза.  В это
самое  время вождь Цвид в третий  раз пошел войной на своего соперника. Чека
выступил ему  навстречу  с  десятью отрядами  (около  30 000 чел.),  впервые
вооруженных короткими копьями. План  местности был таков: на длинном отлогом
холме, как раз  против нашего войска, расположились отряды Цвида  -- их было
семнадцать. От  этой массы  чернокожих сама земля казалась  черной. Мы  тоже
расположились  на  противоположном холме,  нас разделяла небольшая долина  с
ручьем посередине.
     Всю ночь наши костры освещали долину, всю ночь песни воинов раздавались
на холмах. Наступил рассвет. Волы замычали, войска  начали подыматься, воины
бодро  вскакивали на ноги, стряхивая утреннюю росу  с волос и щитов. Да! Они
вставали! Вставали и радостно готовились идти на верную смерть. Отряды, один
за  другим, становились  в боевой  порядок.  Утренний  ветерок своим  легким
дуновением освежал их, перья, украшавшие их головы,  слегка  колебались; эти
перья склонялись, как поле засеянной травы,  уже готовой к жатве.  За холмом
загоралась заря смерти.
     Она отражалась красным светом на медно-красных щитах. Место  битвы тоже
приняло красный  оттенок. Белые  перья  вождей,  казалось,  тоже  окрасились
багровым  цветом.  Они   знали  значение  этого  цвета,  они  видели  в  том
предзнаменование смерти -- и что же? Храбрецы смеялись от  радости при мысли
о приближавшейся битве. Что такое смерть?
     Разве  нехорошо  умереть  под ударом копья? Что такое  смерть? Разве не
счастье  умереть за своего  царя?  Смерть есть оружие  победы! Победа  будет
невестой каждому из  них в эту ночь. О!  Как  нежна ее грудь! Чу!  Раздается
воинственная  песнь "Ингомо", звуки  которой приводят в исступление  бойцов.
Она сначала  раздается слева и, как  меч, перекатывается  от одного отряда к
другому.
     Вдруг Чека  гордо  выступил  из  рядов в  сопровождении  меня  и  своих
военачальников.  Он  гордо  выступал,  как   большой  олень;  в  глазах  его
отражалась смерть,  он  втягивал в себя воздух, раздувая ноздри, и в воздухе
этом носились  смерть  и  убийство. Но  вот  он  поднял свое копье, и  сразу
наступило полное молчание, только звуки песни еще перекатывались по вершинам
холмов.
     -- Где  же дети Цвида? -- громким голосом закричал он, голосом, похожим
на рев быка.
     -- Там, внизу, отец! -- отвечали воины.  Копье каждого воина указало на
долину.
     -- Что же они не выступают? -- снова  закричал он. -- Не стоять же  нам
здесь до старости!
     -- О, нет, отец! -- ответили все сразу. -- Начинай! Начинай!
     -- Пусть отряд Умкланду выступит вперед! -- закричал он в третий раз.
     Лишь  только он произнес эти слова, черные щиты Умкланду выдвинулись из
рядов войска.
     --  Идите, дети  мои! --  воскликнул Чека. --  Вот  неприятель. Идите и
больше не возвращайтесь!
     --  Мы внемлем,  отец!  --  ответили  они в  один голос и двинулись  по
откосу, подобно бесчисленному стаду со стальными рогами.
     Вот  они перешли  лоток,  и  только тогда Цвид  как бы проснулся. Ропот
пронесся по его войску, копья засверкали в воздухе.
     -- У-у, вот  они  идут! У-у,  они  встретились.  Слышен гром  их щитов!
Слышны звуки воинственной песни!
     Ряды колышатся  взад  и вперед.  Умкланду  отступают --  они бегут! Они
кидаются назад  через поток,  правда, только  половина их,  -- остальные все
мертвы. Рев ярости раздается в рядах войска, один только Чека улыбается.
     -- Расступитесь! Расступитесь! Дайте дорогу красным девицам Умкланду --
и с поникшими головами они проходят назад.
     Чека шепотом  говорит  несколько слов своим приближенным. Они  бегут  и
шепотом  передают  приказание  Менциве-полководцу  и  остальным  начальникам
отрядов.
     Вслед за  этим  два отряда стремительно спускаются с холма, другие  два
отряда бегут направо,  а еще  два отряда  -- налево.  Чека стоит на холме  с
тремя остальными.
     Снова раздается  звук сталкивающихся  щитов. Вот это  люди! Они бьются!
Они не бегут! Один неприятельский отряд за другим кидается на них, а они все
стоят. Они падают сотнями, тысячами, но ни  один  не  бежит, и  на каждом из
павших лежат по два мертвых тела. Ого! Го, отец мой! Из этих двух отрядов ни
один воин не остался в живых. Это были все мальчики, но все дети царя  Чеки.
Сам Менцива  погребен  под  грудами своих  мертвых воинов. Теперь больше нет
таких людей. Вот они убиты, все успокоились.
     Однако  Чека  все  еще  стоит с поднятой рукой.  Он  зорко оглядывает и
север, и юг. Смотри! Копья блестят среди листвы деревьев.
     Передние    ряды   нашего   войска   сошлись    с   крайними   отрядами
неприятельского. Они убивают  и  их убивают,  но воины Цвида многочисленны и
храбры! Мы начинаем терять слишком много воинов.
     Тогда Чека опять  говорит одно  слово. Военачальники  слышат его, воины
вытягивают шеи, чтобы лучше услышать.
     Вот оно раздается, наконец:
     -- Вперед, дети племени зулусов!
     Слышен  рев, топот ног, копья  сверкают,  перья  развеваются, и подобно
реке, выступающей из берегов,  или тучам  перед  бурей, мы обрушиваемся  без
разбора на друзей и  врагов. Они спешно строятся, готовясь встретить нас. Но
поток уже пролетел, раненые приподнимаются и подбадривают нас. Мы топчем все
на пути  своем.  Что нам до них?  Они не могут больше биться. Навстречу  нам
стремится Цвид, мы сталкиваемся, подобно двум стадам разъяренных быков.
     0-у!  Отец  мой! Больше  я ничего не помню. Все  окрасилось в  багровый
цвет. О, эта битва! Эта битва!
     Мы  отбросили  их,  но  когда нам удалось одолеть врага, ничего не было
видно -- откос  холма, казалось, пылал и чернел. Немногие спаслись бегством,
да почти  некому  было и бежать.  Мы  пронеслись  над  ними,  как  огонь,  и
уничтожили их. Наконец мы остановились, ища взором врага. Все были мертвы.
     Войска Цвида не существовало больше. Началась перекличка.
     Десять  отрядов  видели  восход солнца, и  лишь  три  видели его закат:
остальные были там, где солнце уже не светит.
     Таковы бывали битвы во времена царя Чеки!
     Вы спрашиваете, что сталось с отрядом, обратившимся в бегство? Я сейчас
скажу вам, отец мой!
     Когда мы вернулись  в наш крааль. Чека призвал этот  отряд и сделал ему
перекличку. Он  говорил с ними ласково, благодарил за  службу, прибавив, что
находит естественным, что "девушкам"  делается страшно при виде крови, и что
они бегут назад в свои краали. Тем не менее, он приказал им не возвращаться,
а они все же вернулись!
     Что же ему делать?
     С этими словами Чека закрыл лицо руками.
     Тогда  воины  убили  их всех,  около двух тысяч человек, убили,  осыпая
насмешками и упреками!
     Вот как  поступали  в  те  времена  с трусами, отец  мой. После  такого
примера против одного зулуса вступало  в борьбу не менее пяти воинов всякого
другого племени! Если бы даже десять человек вышли на него, то и тогда он не
обратился бы в бегство. "Бейтесь и падайте -- но не бегите" -- таков был наш
девиз.
     Никогда больше,  при жизни царя Чеки,  побежденный отряд не  переступал
врат царского крааля. Эта битва была лишь одною из многих.
     С каждым новолунием свежее войско отправлялось обмывать свои мечи.
     Возвращались  лишь  немногие,   но  всегда  с  победой  и  бесчисленным
множеством захваченного скота. Избежавшие ассегая составляли новые отряды, и
хотя ежемесячно умирали тысячи, но войско царя Чеки все-таки росло числом.
     Вскоре Чека остался  единственным вождем в стране.  Умсудука пал,  а за
ним и Мансенгеза, Умциликази отогнали далеко к  северу, Мастеване совершенно
уничтожили. Тогда мы ринулись в эту сторону -- Наталь.
     Когда мы появились  здесь,  нельзя было счесть  народа, когда мы  ушли,
кое-где можно было встретить человека, прячущегося в пещере -- вот и все!
     Мужчин, женщин, детей -- всех стерли с лица земли, никого не осталось в
стране. Затем настал черед Уфаку -- вождя Апомондосов.
     Ах, где-то теперь Уфаку?
     И  так  шло  дальше и дальше, и, наконец,  сами зулусы устали  воевать,
самые острые мечи затупились.


        РОЖДЕНИЕ УМСЛОПОГАСА

     Чека не имел  живых детей, несмотря на то, что  у  него было много жен.
Таково было правило его жизни. Каждого ребенка, рождавшегося от одной из его
"сестер", немедленно  убивали, так как Чека опасался, чтобы его сын не сверг
его и не лишил власти и жизни.
     Вскоре после рассказанных событий сестре моей Балеке, жене царя, пришло
время родить, и  в тот же день жена моя  Макрофа разрешилась близнецами. Это
случилось через  восемь дней после того, как Ананди, моя вторая жена, родила
сына.
     Когда царь узнал  о болезни Балеки, он не  приказал тотчас же умертвить
ее, потому что немного и по-своему любил ее.  Он послал  за  мной и приказал
мне  быть при  ней,  а когда  ребенок  родится, принести показать его  труп,
согласно обычаю, по которому он лично должен был убедиться в его смерти.
     Я склонился перед ним до земли и  с тяжелым сердцем пошел исполнять его
приказание.
     Но приходилось  покориться, зная  непреклонность Чеки, не  допускавшего
неповиновения.
     Я  отправился в  Эмпозени  --  местопребывание царских жен,  и  объявил
приказание  царя стоявшей  у  входа  страже.  Воины  подняли  свои  копья  и
пропустили меня,  я вошел в шалаш Балеки. В нем находились  и другие царские
жены,  но  при виде  меня женщины  встали  и  ушли;  закон  не  позволял  им
оставаться в моем  присутствии.  Таким  образом я остался наедине с сестрой.
Несколько минут Балека лежала молча, по волнению ее груди я заметил, однако,
что она плачет.
     --  Потерпи, милая!  -- сказал я,  наконец.  --  Скоро  страдания  твои
кончатся!
     --  О, нет, -- ответила  она, поднимал голову,  --  только начнутся. О,
жестокий  человек!  Я  знаю,  зачем  ты  пришел:  умертвить  моего  будущего
младенца!
     -- Ты знаешь сама -- такова воля царя!
     -- А! Воля царя! А  что мне до воли царя? Разве я сама не имею голоса в
этом?
     -- Да ведь это ребенок царя!
     --  Это  ребенок царя -- правда, но разве  он  также и  не мой ребенок?
Неужели  мое дитя  должно  быть оторвано от моей груди и задушено, и кем же?
Тобою, Мопо! Не я ли бежала с тобой, спасая тебя  от злобы  нашего народа  и
мести отцовской? Знаешь ли ты, что два месяца