раалях Чеки и  Дингана
белые люди,  но  те  приходили  молиться,  а  не сражаться.  Буры  же  умеют
сражаться и молиться, а  также красть; этого-то я и не понимаю: ведь молитвы
белых людей запрещают воровство.
     Итак, когда со времени  моего возвращения домой не прошли еще и месяца,
явились к нам буры,  человек шестьдесят, под  начальством капитана, высокого
молодца по имени Ретифа; они были вооружены длинными ружьями которые  всегда
носили с собой. Может быть, буров была и  целая  сотня, если  считать слуг и
конюхов. Цель их  приезда заключалась в том, чтобы получить права на землю в
Натале,  лежащую  между  реками Тугелой  и Умзимубу. Но,  по совету моему  и
других индунов, Динган потребовал от буров,  чтобы они сперва покорили вождя
по  имени  Сигомейло,  который  похитил у царя  скот, и  отняли  бы  у  него
похищенное. Буры согласились, отправились против  вождя и вскоре  вернулись,
уничтожив племя Сигомейлы  и гоня перед  собой,  весь его  скот,  вместе  со
стадами, похищенными у царя.
     Лицо Дингана просияло, когда  он увидел  скот,  в ту же ночь  он собрал
совет и  спросил наше  мнение  о переуступке  земель. Я  заговорил первым  и
заметил, что совершенно безразлично, уступит  ли  он земли или нет;  так как
еще  умерший Черный отдал  их англичанам; вероятно, все  кончится  тем,  что
между англичанами и Анабоонами  возгорится война  из-за этой земли. Начинают
сбываться слова Черного, мы уже слышим топот бегущих белых людей, которые со
временем завоюют всю нашу страну.
     Когда я замолчал, сердце Дингана опечалилось, а лицо омрачилось,  слова
мои проникли в его грудь, как копье. Он не отвечал и распустил совет.
     Утром  царь обещал подписать бумагу, в которой передавал бурам земли, о
которых они просили,  и все казалось гладким, как вода в тихую погоду. Перед
тем как подписать бумагу, царь устроил  большой праздник; много было собрано
воинов в  краале, и в течение трех дней продолжались пляски; на  третий день
он распустил все войска, за исключением одного отряда, состоящего из юношей,
которым  было  приказано оставаться. Мне очень хотелось знать, что на уме  у
Дингана,  и я опасался за безопасность  Анабоонов. Но он хранил  свою тайну,
никому,  кроме предводителя  отряда,  не говорил ничего,  даже  члены совета
ничего  не  знали.  Но я предчувствовал,  что он готовит беду; мне  хотелось
предупредить   капитана   Ретифа,   но   я  побоялся   ошибиться   в   своих
предположениях. Отец мой, если бы я  исполнил свое намерение, сколько вскоре
после того умерших людей осталось бы  в живых! Но, впрочем, не все ли равно?
Во всяком случае, многие из них теперь бы уже поумирали.
     Рано, на четвертое утро, Динган послал к бурам, приглашая  их явиться к
нему в  крааль, где он намерен был подписать  бумагу. Они  пришли и оставили
свои ружья  у  ворот крааля;  смертью наказывался человек, как белый, так  и
черный, если появлялся вооруженным перед царем. Крааль  Дингана был выстроен
большим кругом,  как строились  у нас  все царские  краали. Вначале тянулась
высокая  наружная изгородь,  потом тысячи хижин  между наружной и внутренней
изгородью.  За  внутренним  окопом лежало  большое открытое  пространство, в
котором  могли  поместиться  пять  полков,  а в  конце  его,  против  входа,
находился   крааль  скота,  который  отделялся   от  открытого  места  также
изгородью, изогнутой,  как лук.  За  нею помещались Эмпозени, жилища царских
жен, караульня, лабиринт и Интункулу, дом царя. Динган вышел и сел на скамью
перед  краалем  скота,  рядом с ним  стоял  человек,  держащий  щит над  его
головой,  чтобы предохранить его от солнечных лучей.  Мы все,  члены совета,
были тут же,  а  выстроенные  вдоль  всей  изгороди,  вооруженные  короткими
палками, а  не дубинами, отец мой, стояли  воины того отряда, который Динган
не отсылал. Начальник отряда находился рядом с царем, по его правую руку.
     Вскоре  вошли буры и всей толпой приблизились  к царю. Динган принял их
милостиво и  пожал руку Ретифу, их  начальнику. Ретиф вынул из кожаной сумки
бумагу, по  которой устанавливались уступка  и границы земель, и  переводчик
перевел царю содержание бумаги. Динган сказал, что все в порядке, и приложил
к  бумаге руку; Ретиф и  буры, видимо, были довольны и  широко улыбались. По
окончании  дела они  стали прощаться, но Динган не пустил  их,  говоря,  что
сперва он желает угостить их и показать им пляску воинов; по его приказанию,
были внесены  заранее  приготовленные блюда с вареной  говядиной  и  чашки с
молоком. Буры  отвечали,  что  они  уже обедали,  но  все же выпили  молока,
передавая чашки из рук в руки.
     Воины стали плясать и  запели воинственную  песнь  Зулусов, отец мой, а
буры  отодвинулись к центру площади, чтобы не  мешать пляске воинов.  В  это
время я  услыхал, как Динган приказывал одному из слуг отправиться  к белому
"Доктору Молитвы", находящемуся  вне крааля,  и  попросить  его  не  бояться
ничего.  Я удивился, не  понимая смысла приказания, почему "Доктору Молитвы"
надо бояться танца, часто виденного им? Вскоре Динган встал, в сопровождении
свиты прошел сквозь толпу, подошел к капитану Ретифу и стал прощаться с ним,
пожимая ему руку и желая ему счастливой дороги. Затем он вернулся к воротам,
которые вели к царскому дому, около входа  стоял  начальник отряда, как бы в
ожидании приказаний.
     Неожиданно  для всех,  отец мой,  Динган остановился и закричал громким
голосом: "Бей колдунов! Билалани Абатакати!" -- и, закрыв лицо углом  своего
плаща, вошел за изгородь.
     Мы  же, его советники, стояли пораженные,  словно превращенные в камни,
но мы еще не успели промолвить слова, как начальник отряда громко прокричал:
"Бей  колдунов!"  -- и  возглас  его был подхвачен со  всех сторон. Раздался
ужасный крик, отец мой, и топот ног. Сквозь облака пыли мы видели, как воины
кинулись на Анабоонов, и, несмотря на шум, мы услыхали удары палок. Анабооны
вытащили свои ножи и защищались храбро,  но нельзя было успеть просчитать до
ста,  как  все  было кончено, --  немногих  уже  мертвых, многих  еще  живых
выволокли из ворот крааля, на Холм  Убийств,  и там перебили всех до одного.
Каким  образом -- я лучше не  скажу тебе, -- их перебили и сложили в кучу, и
этим окончилось их предприятие, отец мой.
     Но я  и  другие советники молча направились к дому царя. Он стоял перед
своей большой хижиной, подняв руки, мы  поклонились ему, не говоря ни слова.
Динган  заговорил  первый,   слегка  посмеиваясь,  как  человек,  не  вполне
спокойный.
     -- Что, вожди мои? -- сказал  он.  -- Когда хищные  птицы сегодня утром
взывали к небу о крови, они не ожидали пира, приготовленного для них? И  вы,
вожди, не знали, какого великого правителя послало вам Небо, и как глубок ум
царя, вечно заботящегося о благе своего народа.  Теперь страна очистилась от
Белых Колдунов, о  которых каркал Черный  перед смертью, или, вернее, скоро,
очистится, так как  это только начало. Слушайте, гонцы! -- и он повернулся к
людям,  стоящим  за ним. -- Отправляйтесь немедленно к отрядам, собранным за
горой, передайте их вождям слова царя. Вот мой приказ: пусть войско совершит
набег  на страну  Наталя и перебьет всех буров, уничтожит их  всех:  мужчин,
женщин и детей. Ступайте!
     Гонцы  прокричали привет  царю  и пустились, как  копья из рук  бойцов,
через секунду они исчезли. Но мы, советники, стояли молча.
     Динган заговорил снова, обращаясь ко мне:
     -- Успокоилось  ли, наконец,  твое сердце, Мопо, сын Македамы? Ты часто
жужжал мне в уши  о белых людях и об  их победах над  нами, а  вот видишь! Я
только дунул на них, и они исчезли. Скажи, Мопо, все ли колдуны умерли? Если
хоть один из них остался в живых, я хочу поговорить с ним!
     Я взглянул Дингану прямо в лицо и отвечал:
     -- Они умерли, царь, но и ты также умер!
     --  Для тебя было  бы  лучше, собака,  -- сказал  Динган -- если  бы ты
выражался яснее!
     -- Да простит меня царь, -- отвечал я, -- вот что хочу я сказать. Ты не
можешь  уничтожить  белых  людей, они  не принадлежат к  одному племени,  их
племен много,  море --  их стихия, они являются  из  черных вод океана. Убей
тех,  которые  находятся  здесь, другие придут мстить за них.  Их будет  все
больше и больше! Ты  убивал теперь, в свое  время начнут убивать они. Теперь
они лежат в крови, но в  скором будущем,  царь, лежать  в  крови  будешь ты.
Тобой овладело безумие,  царь, когда ты исполнил это злодеяние, и следствием
этого безумия будет твоя смерть. Я сказал! Да будет воля царя!
     Я стоял неподвижно, ожидая смерти, отец мой, во гневе сердца моего, при
виде совершавшегося злодеяния я не мог удержать своих слов. Раза  три Динган
злобно  взглянул  на  меня,  и на  лице  его  страх  боролся  с  яростью.  Я
хладнокровно ждал, что  победит --  страх или ярость. Когда же он,  наконец,
заговорил, то сказал только одно слово "Иди",  а не  два "Возьмите его". И я
ушел, а со мной советники, царь остался один.
     Ушел я с  тяжелым сердцем, отец мой. Из всех ужасных событий,  виденных
мною, мне казалось, что это -- коварное избиение Анабоонов -- худшее, вместе
с  приказанием  войскам  так же  умертвить оставшихся в живых  и их женщин и
детей.  И они их  перебили  -- шестьдесят человек  перебили  они --  там,  в
Всенене, стране плача.
     Скажи,  отец  мой,   почему  Умкулункула,  который  сидит  на  небесах,
позволяет таким ужасам совершаться на земле? Я слыхал проповеди белых людей,
которые  говорят, что  все  о нем знают.  Имена его -- Власть,  Милосердие и
Любовь. Почему же  он допускает все это? Зачем он позволяет  людям, подобным
Чеке и Дингану, мучить людей на земле, а в конце наказывает их одной смертью
за те тысячи смертей, которые они причиняли другим? Вы говорите, что все это
происходит в наказание  людям, которые злы,  но это  неверно; не страдают ли
безвинные  вместе с виновными, не  погибают ли сотнями невинные  дети? Может
быть, на это есть другой ответ, но как  могу я в своем слабоумии  постигнуть
Необъяснимое? Может быть,  все  это --  часть целого,  маленькая часть  того
узора,  о котором я говорил, узора на чаше, содержащей воды Его премудрости.
Я  ничего не понимаю, я  -- дикий  человек.  Но не больше знания  нашел  я в
сердцах белых, просвещенных людей. Вы знаете многое, но многого и не знаете.
Вы не можете объяснить, где мы находились за час до рождения или чем  станем
после  смерти, зачем родились  и  почему умрем. Вы можете только надеяться и
верить -- вот  и все; может быть, отец мой, скоро я стану мудрее всех вас. Я
очень стар, огонь моей  жизни погасает, он еще горит  только в моем уме, там
огонь еще ярок, но скоро и он погаснет, и тогда, может быть, я пойму.


        ВОЙНА С ПЛЕМЕНЕМ ГАЛАКАЦИЕВ

     Я должен рассказать тебе, отец мой, как Умслопогас-Убийца и Галаци-Волк
воевали  с  племенем Галакациев. Когда я  вышел  из  тени  Горы  Привидений,
Умслопогас собрал  всех  своих  вождей. В  длинной  речи он  сказал им,  что
желает, чтобы племя Секиры перестало быть  незначительным народом, стало  бы
великим и считало бы стада свои десятками тысяч.
     Вожди спросили, каким образом этого можно достигнуть и не задумал ли он
для этой цели  войну  с царем Динганом?  Умслопогас отвечал, что,  напротив,
желает приобрести  расположение  царя. Он рассказал нам о девушке  Лилии,  о
племени Галакациев и о  том, как он  собирается на них войной.  Некоторые из
вождей согласились сразу, другие не хотели войны, и между ними возник  спор,
который  затянулся  до  вечера.  Когда начало смеркаться, Умслопогас встал и
сказал, что, будучи начальником Секиры, он приказывает всем подняться против
Галакациев. Если же найдется человек, желающий противиться его власти, пусть
выступит вперед побороться  с ним, и победитель приобретет право повелевать.
На  это  никто не отвечал: мало  было охотников встретиться лицом  с лезвием
Секиры.  Таким образом, решилась  война между племенами Секиры и Галакациев.
Умслопогас выслал гонцов, чтобы вызвать к себе всех подвластных ему воинов.
     Когда же Зинита, его старшая  жена, услыхала о приготовлениях к  войне,
она  разгневалась  и  стала  осыпать  Умслопогаса  упреками,  а  меня, Мопо,
проклятиями.  Меня она знала только как посланного от Дингана, проклинала же
за то, что, как она справедливо предполагала, от меня исходила затея Убийцы.
     На  третий  день собраны  были все  воины, храбрые,  решительные  люди,
числом,  вероятно,  около двух тысяч.  Умслопогас  вышел  к  ним и объявил о
предстоящей войне. Рядом с ним находился Галаци-Волк. Воины слушали молча, и
было ясно, что, подобно своим вождям, они  разделялись  во  мнениях.  Галаци
заявил им, что знает  дорогу к пещерам Галакациев и знает число их скота, но
они стояли в нерешимости. Тогда Умслопогас сказал:
     -- Завтра  на рассвете я,  Булалио,  владелец  Секиры, начальник  всего
племени  Секиры,  выступаю   против   Галакациев   вместе  с   братом  моим,
ГалациВолком. Если даже только десять человек будут сопровождать нас, мы все
же  пойдем. Воины, выбирайте! Кто желает, пусть идет с нами!  Кто не желает,
пусть остается дома с женщинами и детьми!
     Мощный крик вырвался у всех:
     -- Мы пойдем с тобой, Булалио, на смерть или победу!
     Наутро они выступили, и поднялся плач среди женщин племени Секиры. Одна
Зинита не плакала, но смотрела грозно и мрачно, предсказывая  беду,  с мужем
она не захотела проститься, когда же он ушел, она горько заплакала.
     Долго шел  Умслопогас со своим войском,  терпя голод  и жажду, пока  не
вступил  во владения Галакациев  через  узкое и высокое  ущелье. Галаци-Волк
опасался,  что  в  ущелье  им окажут  сопротивление, хотя  они  не причиняли
никакого вреда краалям, лежащим на их пути, и брали скот только для питания.
Он  знал,  что  со  всех  сторон  были  посланы  гонцы,  чтобы  предупредить
Галакациев  о приближении  врага. Но  в ущелье они  никого  не видели.  Ночь
приближалась,  поэтому по той стороне  прохода они сделали  привал. На  заре
Умслопогас оглядел далеко  простирающиеся широкие равнины. Галаци указал ему
на  длинную  низкую гору,  лежащую в двух  часах  ходьбы от  главного крааля
Галакациев.
     Они снова отправились в путь. День только начинался, когда они дошли до
хребта холма и услыхали звук рогов по другую его сторону. Воины остановились
на  хребте  и  увидали  издали  бегущее  по  направлению  к  ним все  войско
Галакациев, и войско то было многочисленно.
     Умслопогас сказал спутникам:
     --  Вот там  видны собаки  Сваци, дети  мои,  их много,  а нас мало, но
неужели  дома скажут,  что нас, Зулусов, прогнала свора собак Сваци? Неужели
такую песню споют нам наши жены и дети, воины Секиры?
     Иные из  воинов вскричали "Нет!",  но другие  молчали. Умслопогас снова
заговорил:
     -- Пусть все, кто хочет, уходят обратно, еще есть время. Возвращайтесь,
кто хочет, но настоящие  воины  пойдут вперед со мною. Впрочем, если хотите,
можете вернуться обратно все; предоставьте Секире и Дубине  самим решить это
дело!
     Тогда послышался мощный крик:
     -- Умрем с теми, с кем жили!
     -- Клянитесь! -- вскричал Умслопогас, высоко держа Секиру.
     -- Клянемся Секирой! -- отвечали воины.
     Умслопогас  и  Галаци  начали готовиться  к битве.  Они поставили  всех
молодых воинов  на холмах  над долиной, так как хотели уберечь их от врагов,
начальство над  ними  принял  Галаци-Волк,  старые  воины  расположились  на
скатах, и с ними остался Умслопогас.
     Галакации приближались, их было  целых четыре полка. Равнина чернела от
них, воздух  дрожал  от их  криков,  и копья их,  сверкали,  как молнии.  На
противоположном скате холма они остановились и выслали гонца, чтобы  узнать,
чего народ Секиры требует от них. Убийца отвечал, что требует он, во-первых,
голову их начальника, место которого  займет Галаци; вовторых, ту прекрасную
девушку, которую  зовут  Лилией, и, наконец, тысячу  голов скота.  Если  эти
условия  будут  исполнены,  он пощадит Галакациев,  в  случае отказа  --  он
уничтожит их и возьмет себе все.
     Гонец ушел  обратно и,  дойдя  до рядов  Галакациев,  громко  прокричал
ответ.  Тогда  из  рядов воинов  раздался  взрыв хохота, взрыв,  от которого
задрожала земля. Лицо УмслопогасаУбийцы загорелось яркой краской  под черной
кожей, когда  он услыхал  этот смех, он  потряс  секирой  по  направлению  к
неприятелю.
     Галакации   подняли   крик  и   направились   против   молодых  воинов,
предводительствуемых Галаци-Волком, но за подножием холма тянулось  торфяное
болото,  и  переход  через него был труден. Пока  они  медленно продвигались
вперед, Галаци со своей молодежью напал на них; удержать их долго он не мог,
число их было слишком велико, и потому битва разгорелась  вскоре вдоль всего
ущелья.  Под  мужественным  предводительством  Галаци молодые  воины дрались
беспощадно, и  вскоре все  силы Галакациев были направлены на  них. Два раза
Галаци собирал  уцелевших и  водил  их  в  бой  и два раза  останавливал  он
наступательное  движение  Галакациев, приводя  их  в  замешательство,  пока,
наконец, все их отряды и полки не перемешались. Но долго держаться Зулусы не
могли; более  половины воинов полегло,  а остальных,  отчаянно  сражающихся,
враги гнали вверх на гору.
     -- В то же время Умслопогас и старые воины  сидели рядом на краю обрыва
и следили за битвой, причем старые воины  проявляли нетерпение, то вытягивая
ноги, то  снова  поджимая  их. Они  посматривали на битву,  заглядывали друг
другу  в глаза.  Их  лица  становились все свирепее,  а  пальцы  нетерпеливо
перебирали копья.
     Наконец, один из вождей громко крикнул Умслопогасу:
     -- Скажи, Убийца,  не пора ли и нам спуститься туда? Трава сырая,  и мы
окоченеем, сидя на ней!
     -- Подождите немного, --  отвечал Умслопогас. -- Пусть  они обессилят в
игре. Пусть еще ослабеют!
     Пока  он говорил, Галакации собрались в кучу и сильным  напором погнали
назад Галаци и оставшихся в живых молодых воинов. Да, наконец, и им пришлось
бежать, а  за ними гнались  Сваци; во  главе  Галакациев находился их вождь,
окруженный кольцом храбрецов.
     Умслопогас видел все это и, вскочив на ноги, заревел, как бык.
     -- Вперед, волки! -- закричал он.
     Ряды воинов  воспрянули, как подымается  на море  волна, и  их головные
уборы  из перьев походили на морскую пену. Подобно грозно нарастающей волне,
они  встали внезапно и, как  разлившаяся волна,  спустились вниз  по откосу.
Перед ними шел Убийца, высоко держа  секиру, ноги несли его быстро. Он шел с
такой быстротой, что как  ни торопились воины, он далеко опередил их. Галаци
услыхал  шум  их бега, оглянулся, и  в то  же  время Убийца промелькнул мимо
него, мчась,  как олень. Тогда  Галаци  также кинулся вперед, и братья-Волки
помчались вниз с горы, на небольшом расстоянии друг от друга.
     Галакации  также  все видели и  слышали  и старались собраться в  ряды,
чтобы встретить натиск врага. Перед Умслопогасом  очутился их вождь, высокий
человек,  окруженный  изгородью   ассегаев.  Прямо  на  стену  щитов  мчался
Умслопогас, дюжины копий вытянулись ему навстречу, дюжины щитов поднялись на
воздух --  то была изгородь, через которую  никто  не  мог пройти  живым. Но
Убийца  решил  проникнуть  за  нее.  Он  прыгает высоко  в  воздух, ноги его
задевают за головы воинов  и стучат о верхушки  их щитов. Они  ударяют вверх
копьями, но он пролетает через них, как птица.  Он перескакивает  через них,
он  стоит на  земле -- и теперь  изгородь из щитов оберегает двух вождей. Но
ненадолго. Секира поднялась, падает -- ни топор, ни щит не  могут остановить
удара, они разбиты -- и у Галакациев нет более вождя!
     Волна  разлилась  по берегу. Слушай ее рев,  слушай рев  щитов! Стойте,
воины  Галакациев,  стойте! Их  ведь немного.  Все кончено! Клянусь  головой
Чеки! Они  не устоят, их оттесняют, волна смерти разливается  по  береговому
леску,  и  уносит  врага,  как сорную