ий  с
прибойником [прибойник - железный прут для забивания заряда в дуло орудия]
у жерла, был отличной целью. Однако нам не повезло. В то время как Трелони
стрелял, Хендс нагнулся, и пуля, просвистев над ним, попала  в  одного  из
матросов.
     Раненый закричал, и крик его подхватили не только те, кто был  вместе
с ним на корабле: множество голосов ответило ему с берега. Взглянув  туда,
я увидел пиратов, бегущих из леса к шлюпкам.
     - Они сейчас отчалят, сэр, - сказал я.
     - Прибавьте ходу! - закричал капитан. - Теперь уж не  важно,  затопим
мы ялик или нет. Если нам не удастся добраться до берега, все погибло.
     - Отчаливает только одна шлюпка, сэр, - заметил я. -  Команда  другой
шлюпки, вероятно, побежала по берегу, чтобы перерезать нам дорогу.
     - Им придется здорово побегать, - возразил капитан.  -  А  моряки  не
отличаются проворством на суше. Не их я боюсь, а пушки. Дьяволы! Моя пушка
бьет без  промаха.  Предупредите  нас,  сквайр,  когда  увидите  зажженный
фитиль, и мы дадим лодке другое направление.
     Несмотря на тяжелый груз, ялик наш двигался теперь довольно быстро  и
почти не черпал  воду.  Нам  оставалось  каких-нибудь  тридцать-сорок  раз
взмахнуть веслами, и мы добрались бы до песчаной  отмели  возле  деревьев,
которую обнажил отлив. Шлюпки пиратов уже не  нужно  было  бояться:  мысок
скрыл ее из виду.
     Отлив, который недавно мешал нам плыть,  теперь  мешал  нашим  врагам
догонять нас. Нам угрожала только пушка.
     - Хорошо бы остановиться и подстрелить еще одного из  них,  -  сказал
капитан.
     Но было ясно, что пушка выстрелит во что бы то ни  стало.  Разбойники
даже не глядели на своего раненого товарища, хотя он был жив, и мы видели,
как он пытался отползти в сторону.
     - Готово! - крикнул сквайр.
     - Стой! - как эхо отозвался капитан.
     Он и Редрут так сильно стали табанить  [грести  назад]  веслами,  что
корма погрузилась в воду. Грянул пушечный выстрел  -  тот  самый,  который
услышал Джим: выстрел сквайра до него не донесся.  Мы  не  заметили,  куда
ударило ядро. Я полагаю, что оно просвистело над  нашими  головами  и  что
ветер, поднятый им, был причиной нашего несчастья.
     Как бы то ни было, но тотчас же после  выстрела  наш  ялик  зачерпнул
кормой воду и начал медленно погружаться. Глубина  была  небольшая,  всего
фута три. Мы с капитаном благополучно встали на  дно  друг  против  друга.
Остальные трое окунулись с головой и вынырнули, фыркая и отдуваясь.
     В сущности, мы отделались дешево -  жизни  никто  не  лишился  и  все
благополучно добрались до берега. Но запасы наши остались на дне,  и,  что
хуже всего, из пяти ружей не подмокли только два: мое ружье я,  погружаясь
в воду, инстинктивно  поднял  над  головой,  а  ружье  капитана,  человека
опытного, висело у него за спиной замком кверху; оно тоже осталось  сухим.
Три остальных ружья нырнули вместе с яликом.
     В лесу, уже совсем неподалеку, слышны были голоса. Нас могли отрезать
от частокола. Кроме того, мы сомневались, удержатся  ли  Хантер  и  Джойс,
если на них нападет полдюжины пиратов. Хантер  -  человек  твердый,  а  за
Джойса мы опасались; он услужливый и вежливый  слуга,  он  отлично  чистит
щеткой платье, но для войны совершенно не пригоден.
     Встревоженные, мы добрались  до  берега  вброд,  бросив  на  произвол
судьбы наш бедный ялик, в котором находилась почти половина  всего  нашего
пороха и все нашей провизии.



        18. ДОКТОР ПРОДОЛЖАЕТ СВОЙ РАССКАЗ. КОНЕЦ ПЕРВОГО ДНЯ СРАЖЕНИЯ

     Мы во весь дух бежали через лес, отделявший нас  от  частокола,  и  с
каждым мгновением все ближе и ближе раздавались голоса пиратов.  Скоро  мы
услышали топот их ног и треск  сучьев.  Они  пробирались  сквозь  чащу.  Я
понял, что нам предстоит нешуточная схватка, и осмотрел свое ружье.
     - Капитан, - сказал я, - Трелони  бьет  без  промаха,  но  ружье  его
хлебнуло воды. Уступите ему свое.
     Они  поменялись  ружьями,  и  Трелони,   по-прежнему   молчаливый   и
хладнокровный, на мгновение остановился, чтобы проверить заряд. Тут только
я заметил, что Грей безоружен, и отдал ему свой кортик.  Мы  обрадовались,
когда он поплевал на руки, нахмурил  брови  и  замахал  кортиком  с  такой
силой, что лезвие со свистом рассекало воздух. И каждый взмах кортика  был
доказательством, что наш новый союзник будет драться  до  последней  капли
крови.
     Пробежав еще шагов сорок, мы выбрались на  опушку  леса  и  оказались
перед частоколом. Мы подошли как раз к середине его южной стороны. А в это
самое время семеро разбойников с  боцманом  Джобом  Эндерсоном  во  главе,
громко крича, выскочили из лесу у юго-западного угла частокола.
     Они остановились в замешательстве. Мы со сквайром выстрелили, не  дав
им опомниться. Хантер и Джойс, сидевшие  в  укреплении,  выстрелили  тоже.
Четыре выстрела грянули разом и не пропали даром:  один  из  врагов  упал,
остальные поспешно скрылись за деревьями.
     Снова зарядив ружья, мы  прокрались  вдоль  частокола  посмотреть  на
упавшего врага.
     Он был убит наповал, пуля попала прямо в сердце.
     Успех обрадовал нас. Но вдруг в кустах щелкнул пистолет, у  меня  над
ухом просвистела пуля, и бедняга Том Редрут  пошатнулся  и  во  весь  рост
грохнулся на землю.  Мы  со  сквайром  выстрелили  в  кусты.  Но  стрелять
пришлось наудачу, и, вероятно, заряды наши пропали  даром.  Снова  зарядив
ружья, мы кинулись к бедному Тому.
     Капитан и Грей уже осматривали его. Я глянул  только  краем  глаза  и
сразу увидел, что дело безнадежно.
     Вероятно, наши выстрелы заставили  пиратов  отступить,  так  как  нам
удалось без всякой помехи перетащить несчастного егеря  через  частокол  и
внести под крышу блокгауза, в сруб.
     Бедный  старый  товарищ!  Он  ничему  не  удивлялся,  ни  на  что  не
жаловался, ничего не боялся и даже ни на что не  ворчал  с  самого  начала
наших приключений до этого дня, когда мы положили его в сруб умирать.  Он,
как троянец, геройски  охранял  коридор  на  корабле.  Все  приказания  он
исполнял молчаливо, покорно и добросовестно. Он был старше нас всех лет на
двадцать. И вот этот угрюмый старый, верный слуга умирал на наших глазах.
     Сквайр бросился перед ним на колени, целовал ему руки и  плакал,  как
малый ребенок.
     - Я умираю, доктор? - спросил тот.
     - Да, друг мой, - сказал я.
     - Хотелось бы мне перед смертью послать им еще одну пулю.
     - Том, - сказал сквайр, - скажи мне, что ты прощаешь меня.
     - Прилично ли мне, сэр, прощать или не прощать  своего  господина?  -
спросил старый слуга. - Будь что будет. Аминь!
     Он замолчал, потом попросил, чтобы кто-нибудь прочел над ним молитву.
     - Таков уж обычай, сэр, - прибавил он,  словно  извиняясь,  и  вскоре
после этого умер.
     Тем временем капитан - я видел, что у него  как-то  странно  вздулась
грудь и карманы были оттопырены,  -  вытащил  оттуда  самые  разнообразные
вещи: британский флаг, Библию,  клубок  веревок,  перо,  чернила,  судовой
журнал и несколько фунтов табаку. Он отыскал длинный обструганный сосновый
шест и  с  помощью  Хантера  укрепил  его  над  срубом,  на  углу.  Затем,
взобравшись на крышу, он прицепил к шесту и поднял британский  флаг.  Это,
по-видимому, доставило ему большое  удовольствие.  Потом  он  спустился  и
начал перебирать и пересчитывать запасы, словно ничего другого не было  на
свете. Но изредка он все же поглядывал на  Тома.  А  когда  Том  умер,  он
достал другой флаг и накрыл им покойника.
     - Не огорчайтесь так сильно, сэр,  -  сказал  капитан,  пожимая  руку
сквайру. - Он умер, исполняя свой долг. Нечего бояться за судьбу человека,
убитого при исполнении обязанностей перед капитаном и хозяином. Я не силен
в богословии, но это дела не меняет.
     Затем отвел меня в сторону.
     - Доктор Ливси, - спросил он, - через сколько недель вы  со  сквайром
ожидаете прибытия корабля, который пошлют нам на помощь?
     Я ответил, что это дело затяжное. Потребуются не  недели,  а  месяцы.
Если мы не вернемся к концу августа, Блендли вышлет нам на помощь корабль,
не позже и не раньше.
     - Вот и высчитайте, когда этот корабль будет здесь, - закончил я.
     - Ну, сэр, - сказал капитан, почесывая затылок, - в таком случае нам,
даже если очень повезет, придется туговато.
     - Почему? - спросил я.
     - Очень жаль, сэр, что весь груз, который мы  везли  во  второй  раз,
погиб, вот почему, - ответил капитан. - Пороха и пуль у нас достаточно, но
провизии  мало.  Очень  мало!  Пожалуй,  не  приходится  жалеть,  что   мы
избавились от лишнего рта.
     И он указал на покрытого флагом покойника.
     В это мгновение высоко над крышей сруба с ревом и  свистом  пролетело
ядро. Оно упало где-то далеко за нами, в лесу.
     - Ого! - сказал капитан. - Бомбардировка! А  ведь  пороха  у  них  не
так-то много.
     Второй прицел был взят удачнее.  Ядро  перелетело  через  частокол  и
упало перед срубом, подняв целую тучу песка.
     - Капитан, - сказал сквайр, - сруб с корабля не  виден.  Они,  должно
быть, целятся в наш флаг. Не лучше ли спустить его?
     - Спустить флаг? - возмутился капитан. - Нет, сэр. Пусть его спускает
кто угодно, но только не я.
     И мы сразу же с ним согласились.
     Гордый морской обычай не позволяет спускать флаг во время  битвы.  И,
кроме того, это была хорошая политика - мы хотели доказать врагам, что нам
вовсе не страшна их пальба.
     Они обстреливали нас из пушки весь вечер. Одно ядро проносилось у нас
над головами, другое падало перед частоколом, третье взрывало песок  возле
самого сруба. Но пиратам приходилось брать  высокий  прицел:  ядра  теряли
силу и зарывались в песок. Рикошета  мы  не  боялись.  И  хотя  одно  ядро
пробило у нас крышу и пол, мы скоро привыкли к  обстрелу  и  относились  к
нему равнодушно, как к трескотне сверчка.
     - Есть в этом  и  хорошая  сторона,  -  заметил  капитан.  -  В  лесу
поблизости от нас, должно  быть,  нет  пиратов.  Отлив  усилился,  и  наши
припасы, наверно, показались из-под воды.  Эй,  не  найдутся  ли  охотники
сбегать за утонувшей свининой?
     Грей  и  Хантер  вызвались  прежде  всех.  Хорошо  вооруженные,   они
перелезли через частокол. Но свинина досталась не им. Пираты были храбрее,
чем мы ожидали. А может быть,  они  вполне  полагались  на  пушку  Израэля
Хендса.
     Пятеро разбойников усердно вылавливали припасы из нашего  затонувшего
ялика и перетаскивали их в стоявшую неподалеку шлюпку. Сидевшим  в  шлюпке
приходилось все время грести, потому что течение относило  их  в  сторону.
Сильвер стоял на корме и распоряжался. Они все до  одного  были  вооружены
мушкетами, добытыми, вероятно, из какого-то их тайного склада.
     Капитан сел на бревно и стал записывать в судовой журнал:  "Александр
Смоллетт - капитан, Дэвид Ливси - судовой врач, Абрахам  Грей  -  помощник
плотника, Джон Трелони - владелец шхуны, Джон  Хантер  и  Ричард  Джойс  -
слуги и земляки владельца шхуны, - вот и все,  кто  остался  верен  своему
долгу. Взяв с собой припасы, которых хватит не больше чем на десять  дней,
они сегодня высадились на берег и подняли британский флаг  над  блокгаузом
на Острове Сокровищ. Том Редрут, слуга  и  земляк  владельца  шхуны,  убит
разбойниками. Джеймс Хокинс, юнга..."
     Я задумался над судьбой бедного Джима Хокинса.
     И вдруг в лесу раздался чей-то крик.
     - Нас кто-то окликает, - сказал Хантер, стоявший на часах.
     - Доктор! Сквайр! Капитан! Эй, Хантер, это ты? - услышали  мы  чей-то
голос.
     Я бросился к дверям и увидел Джима Хокинса. Целый  и  невредимый,  он
перелезал через наш частокол.



            19. ОПЯТЬ ГОВОРИТ ДЖИМ ХОКИНС. ГАРНИЗОН В БЛОКГАУЗЕ

     Как только Бен Ганн увидел британский флаг, он  остановился,  схватил
меня за руку и сел.
     - Ну, - сказал он, - там твои друзья. Несомненно.
     - Вернее, что бунтовщики, - сказал я.
     - Никогда! - воскликнул он. - На этом острове, в  этой  пустыне,  где
никого не бывает, кроме джентльменов  удачи,  Сильвер  поднял  бы  черное,
пиратское знамя. Уж положись на меня. Я эти дела понимаю. Там твои друзья,
это верно. Должно быть, была стычка  и  они  победили.  И  теперь  они  на
берегу, за старым частоколом.  Это  Флинт  поставил  частокол.  Много  лет
назад. Что за голова был этот Флинт! Только ром мог его сокрушить.  Никого
он не боялся, кроме  Сильвера.  А  Сильвера  он  побаивался,  надо  правду
сказать.
     - Ну что ж, - сказал я, - раз за частоколом свои, надо идти туда.
     - Постой, - возразил Бен. - Погоди. Ты, кажется,  славный  мальчишка,
но все же ты только мальчишка. А Бен  Ганн  хитер.  Бен  Ганн  не  промах.
Никакой выпивкой меня туда не заманишь...  Я  должен  сам  увидеть  твоего
прирожденного джентльмена, и пускай он даст мне свое честное слово.  А  ты
не забудь моих слов. Только -  так  и  скажи  ему,  -  только  при  личном
знакомстве возможно доверие. И ущипни его за руку.
     И он третий раз ущипнул меня с самым многозначительным видом.
     - А когда Бен Ганн вам понадобится, ты знаешь, где найти  его,  Джим.
Там, где ты нашел его сегодня. И тот, кто придет за  ним,  должен  держать
что-нибудь белое в руке, и пускай приходит один. Ты им  так  и  скажи.  "У
Бена Ганна, - скажи, - есть на то свои причины".
     - Хорошо, - сказал я. -  Кажется,  я  вас  понял.  Вы  хотите  что-то
предложить, и вам нужно повидаться со сквайром или с доктором.  А  увидеть
вас можно там, где я вас нашел сегодня. Это все?
     - А почему ты не спрашиваешь, в какие  часы  меня  можно  застать?  Я
принимаю с полудня до шести склянок.
     - Хорошо, хорошо, - сказал я. - Теперь я могу идти?
     - А ты не забудешь? - спросил он тревожно. - Скажи ему,  что  "только
при личном знакомстве" и что "есть свои причины". Я поговорю  с  ним,  как
мужчина с мужчиной. А теперь можешь идти, Джим, - сказал  он,  по-прежнему
крепко держа меня за руку. - Послушай, Джим, а если ты  увидишь  Сильвера,
ты не предашь ему Бена Ганна? Даже  если  тебя  привяжут  к  хвосту  дикой
лошади, не выдашь? А если пираты высадятся на берег,  Джим,  ты  утром  не
передумаешь?..
     Грохот пушечного выстрела прервал его слова.  Ядро  пронеслось  между
деревьями и упало на песок в сотне ярдов от того места, где  мы  стояли  и
разговаривали. И мы оба бросились в разные стороны. В течение часа  остров
сотрясался от пальбы, и ядра носились по лесу, сокрушая  все  на  пути.  Я
прятался то тут, то там, и всюду мне казалось,  что  ядра  летят  прямо  в
меня. Мало-помалу ко мне вернулось утраченное мужество. Однако я  все  еще
не решался подойти к частоколу, возле которого  ядра  падали  чаще  всего.
Двигаясь в обход к востоку, я  добрался  наконец  до  деревьев,  росших  у
самого берега.
     Солнце только что село, морской бриз свистел в лесу и покрывал  рябью
сероватую поверхность бухты. Отлив обнажил широкую песчаную отмель. Воздух
после дневного зноя стал таким холодным, что я сильно озяб в своем  легком
камзоле.
     "Испаньола" по-прежнему  стояла  на  якоре.  Но  над  ней  развевался
"Веселый Роджер" - черный пиратский флаг с изображением черепа.  На  борту
блеснула красная вспышка, и гулкое эхо разнесло по всему острову последний
звук пушечного выстрела. Канонада окончилась.
     Я лежал в кустах и наблюдал суету, которая последовала за атакой.  На
берегу,  как  раз  против  частокола,  несколько  человек  рубили   что-то
топорами. Впоследствии я узнал, что они уничтожали  несчастный  наш  ялик.
Вдали, возле устья речки,  среди  деревьев  пылал  большой  костер.  Между
костром и кораблем беспрерывно  сновала  шлюпка.  Матросы,  такие  угрюмые
утром, теперь, гребя, кричали и смеялись, как дети.  По  звуку  голосов  я
догадался, что веселье вызвано ромом.
     Наконец я решился направиться к частоколу. Я был довольно  далеко  от
него,  на  низкой  песчаной  косе,  замыкавшей  нашу  бухту  с  востока  и
доходившей при отливе до самого  Острова  Скелета.  Поднявшись,  я  увидел
дальше на косе среди низкого кустарника одинокую, довольно  большую  скалу
странного, белесого цвета. Мне пришло в голову, что  это  та  самая  белая
скала, про которую говорил Бен Ганн, и что если мне понадобится  лодка,  я
буду знать, где ее найти. Я брел по опушке  леса,  пока  не  увидел  перед
собой задний, самый дальний от моря, край частокола. Наши встретили меня с
горячим радушием.
     Я рассказал им о моих приключениях и осмотрелся  вокруг.  Бревенчатый
дом был весь построен из необтесанных сосновых стволов - и стены, и крыша,
и пол. Пол в некоторых местах возвышался на фут или на полтора над песком.
У входа было устроено крылечко, под крылечком журчал ручеек. Струя текла в
искусственный  бассейн  очень  оригинального  вида:  огромный  корабельный
чугунный котел с выбитым дном, зарытый в песок "по самую ватерлинию",  как
говорил капитан. В доме было почти  пусто.  Только  в  одном  углу  лежала
каменная плита для очага с железной решеткой в форме корзины, чтобы  огонь
не распространялся за пределы камня.
     Все деревья по склонам холма, окруженного частоколом,  были  срублены
на постройку. Судя по пням, здесь погибла превосходная роща. Верхний  слой
почвы после уничтожения деревьев был смыт и  снесен  дождями,  обнажившими
чистый песок. Только там, где ручей вытекал из котла, виднелись и  мох,  и
папоротник, и низкорослый кустарник. Сразу за частоколом начинался  густой
и высокий лес. Это, как говорили,  мешало  защите.  Со  стороны  суши  лес
состоял из сосен, а спереди, со стороны пролива,  -  из  тех  же  сосен  и
вечнозеленых дубов.
     Холодный вечерний бриз, о котором я уже  говорил,  дул  во  все  щели
грубо сколоченного здания, посыпая пол непрестанным дождем мелкого  песка.
Песок засорял нам глаза, песок хрустел у нас на зубах, песок попадал к нам
в еду, песок плясал в роднике на дне котла,  как  крупа  в  кипящей  каше.
Дымовой трубы у нас не было - дым выходил  через  квадратное  отверстие  в
крыше. Прежде чем найти дорогу к выходу, он  расползался  по  всему  дому,
заставляя нас кашлять и плакать.
     Грей, наш новый товарищ, сидел  с  перевязанным  лицом  -  разбойники
порезали  ему  щеку.  А  старый  Том  Редрут,  все  еще  не  похороненный,
окоченевший, лежал у стены, покрытый британским флагом.
     Если бы нам позволили сидеть сложа руки, мы скоро упали бы духом.  Но
капитан Смоллетт умел найти дело для всех. Он вызвал нас к себе и разделил
на две вахты.
     В одну вошли доктор, Грей и я, в другую - сквайр, Хантер и Джойс.  За
день мы очень устали, но тем не  менее  капитан  двоих  послал  в  лес  за
дровами, а двоим велел копать могилу для  Редрута.  Доктор  стал  поваром,
меня поставили часовым у дверей, а сам  капитан  расхаживал  от  одного  к
другому, всех подбодряя и всем помогая.
     Время от времени доктор подходил к двери  подышать  воздухом  и  дать
отдохнуть покрасневшим от дыма глазам и перекидывался со мной  двумя-тремя
словами.
     - Этот Смоллетт, - сказал он мне как-то, - гораздо лучше  меня.  Если
уж это я сам признал, значит, так оно и есть, Джим.
     В другой раз он сначала помолчал, потом повернул голову и внимательно
посмотрел мне в лицо.
     - На этого Бена Ганна можно положиться? - спросил он. - Не знаю, сэр,
- ответил я. - Я не совсем уверен, что голова у него в порядке.
     - Значит, не в порядке, - сказал доктор. - Если человек три года грыз
ногти на необитаемом острове, Джим, голова у него не может быть в таком же
порядке, как у тебя или у меня. Так уж  устроены  люди.  Ты  говоришь,  он
мечтает о сыре?
     - Да, сэр, - ответил я.
     - Ладно, Джим, - сказал он. - Посмотри, как  полезно  быть  лакомкой.
Ты, наверно, видел мою табакерку, но ни разу не видел, чтобы  я  нюхал  из
нее табак. У меня в табакерке  лежит  не  табак,  а  кусочек  пармезана  -
итальянского сыра. Этот сыр мы отдадим Бену Ганну!
     Перед ужином мы зарыли старого Тома в песок, потом