круто  повернуло  вправо,
увлекая за собой и высокую шхуну, и мой легкий, танцующий  челнок.  Бурный
поток, шумя все громче, поднимая все более высокую рябь, тащил  нас  через
узкий пролив в открытое море.
     Внезапно шхуна сделала еще один  поворот,  на  двадцать  градусов  по
крайней мере, и в то же мгновение  я  услышал  сначала  один  крик,  потом
другой. Раздался топот ног по трапу,  и  я  понял,  что  пьяные  перестали
драться. Беда протрезвила обоих.
     Я лег на дно моей жалкой ладьи и отдался на произвол судьбы. Выйдя из
пролива, мы попадем в неистовые буруны, которые живо избавят меня от  всех
хлопот. Смерти я не боялся, но было  мучительно  лежать  в  бездействии  и
ждать, когда она наступит.
     Так пролежал  я  несколько  часов.  Волны  швыряли  меня  и  обдавали
брызгами. Каждая новая волна грозила мне верной  смертью.  Но  мало-помалу
мной овладела усталость. Несмотря на весь ужас моего положения, я оцепенел
и впал в забытье. Когда я заснул, мне приснились  родные  места  и  старый
"Адмирал Бенбоу".



                              24. В ЧЕЛНОКЕ

     Когда я проснулся, было уже совсем светло. Я увидел, что  меня  несет
вдоль юго-западного берега Острова Сокровищ. Солнце  уже  взошло,  но  его
заслоняла громада  Подзорной  Трубы,  спускавшаяся  к  морю  неприступными
скалами.
     Буксирная Голова и холм Бизань-мачты находились  у  меня  под  боком.
Холм был гол и темен, а Голову  окружали  утесы  в  сорок-пятьдесят  футов
высотой и груды опрокинутых скал.  От  меня  до  острова  было  не  больше
четверти мили. Я решил взять весло и грести к берегу.
     Однако я скоро принужден был отказаться  от  этого  намерения:  между
опрокинутыми скалами бесновались и ревели буруны. Огромные волны  одна  за
другой взвивались вверх с грохотом, в брызгах и  в  пене.  Я  видел,  что,
приблизившись к берегу, я либо погибну  в  этих  волнах,  либо  понапрасну
истрачу силы, пытаясь взобраться на неприступные скалы.
     Но не только это пугало меня. На плоских, как столы,  скалах  ползали
какие-то  громадные  скользкие  чудовища,  какие-то  слизняки  невероятных
размеров. Изредка они с шумом прыгали в воду и ныряли. Их  было  несколько
дюжин. Они лаяли, и оглушительное эхо утесов вторило их дикому лаю.
     Впоследствии я узнал, что это были морские  львы,  вполне  безобидные
животные. Но вид у них был страшный,  берег  был  неприступный,  прибой  с
неистовой силой разбивался о скалы, и у меня пропала всякая охота плыть  к
острову. Уж лучше умереть с голоду в открытом море, чем встретиться  лицом
к лицу с такими опасностями.
     Тем временем мне представилась другая возможность спастись. К  северу
от Буксирной Головы была  обнажавшаяся  во  время  отлива  длинная  желтая
песчаная отмель. А еще севернее был другой мыс -  тот  самый,  который  на
нашей карте был обозначен под названием  Лесистого  мыса.  Он  весь  зарос
громадными зелеными соснами, спускавшимися до самой воды.
     Я вспомнил слова Сильвера о том, что  вдоль  всего  западного  берега
Острова Сокровищ есть течение, которое направляется к северу. Я понял, что
оно уже подхватило меня, и, решил, миновав Буксирную  Голову,  не  тратить
понапрасну сил и попытаться пристать к Лесистому мысу, который казался мне
гораздо приветливее.
     В  море  была  крупная  зыбь.  С  юга  дул  упорный  ласковый  ветер,
помогавший  мне  плыть  по  течению.  Волны   равномерно   поднимались   и
опускались.
     Если бы ветер был порывистый, я бы давно потонул.  Но  и  при  ровном
ветре можно было  только  удивляться,  как  ловок  мой  крохотный,  легкий
челнок. Лежа на дне и поглядывая по  сторонам,  я  не  раз  видел  голубую
вершину громадной волны у себя над головой. Вот она обрушится  на  меня...
Но мой челнок, подпрыгнув, как на пружинах, слегка пританцовывая,  взлетал
на гребень и плавно опускался, словно птица.
     Мало-помалу я до того осмелел, что даже попробовал  было  грести.  Но
малейшее нарушение равновесия сейчас же  сказывалось  на  поведении  моего
челнока. Едва только я пошевелился, как он изменил свою  плавную  поступь,
стремительно слетел с гребня в водяную яму, так  что  у  меня  закружилась
голова, и, подняв сноп брызг, зарылся носом в следующую волну.
     Перепуганный, мокрый, я опять лег на  дно.  Челнок,  казалось,  сразу
опомнился и с прежней осторожностью понес меня дальше меж волн.
     Мне было ясно, что грести нельзя. Но каким же  образом  добраться  до
берега?
     Я  струсил,  но  не  потерял  головы.  Прежде  всего  стал  осторожно
вычерпывать  своей  матросской  шапкой  воду,  затем,  наблюдая  за  ходом
челнока, я постарался понять, отчего он так легко скользит  по  волнам.  Я
заметил, что каждая волна, представлявшаяся с берега или с  борта  корабля
огромной ровной и гладкой горой, в действительности скорее похожа на  цепь
неровных холмов  с  остроконечными  вершинами,  со  склонами  и  долинами.
Челнок, предоставленный самому себе, ловко лавировал, всякий  раз  выбирал
долины, избегая крутых склонов и высоких вершин.
     "Отлично, - решил  я.  -  Главное  -  лежать  смирно  и  не  нарушать
равновесия. Но при случае, в ровных  местах,  можно  изредка  подгрести  к
берегу".
     Так я и сделал. Лежа на локтях в  самом  неудобном  положении,  я  по
временам взмахивал веслом и направлял челнок к острову.
     Это была нудная, медлительная работа, и все же  я  достиг  некоторого
успеха. Однако, поравнявшись с Лесистым  мысом,  я  понял,  что  неминуемо
пронесусь мимо, хотя действительно  берег  был  теперь  от  меня  всего  в
нескольких сотнях ярдов. Я видел прохладные зеленые вершины  деревьев.  Их
раскачивал бриз. Я был уверен, что следующего мыса не пропущу.
     Время шло, и меня начала мучить жажда. Солнце сияло  с  ослепительной
яркостью, тысячекратно отраженное в волнах. Морская вода высыхала  у  меня
на лице, и даже губы мои покрылись слоем соли.  Горло  у  меня  пересохло,
голова болела. Деревья были так близко, так манили меня  своей  тенью!  Но
течение стремительно пронесло меня мимо мыса. И то, что  я  увидел,  снова
оказавшись в открытом море, изменило все мои планы.
     Прямо перед собой, на расстоянии полумили, а то и  меньше,  я  увидел
"Испаньолу",  плывшую  под  всеми  парусами.  Несомненно,  меня  увидят  и
подберут. Жажда так мучила меня, что я даже не знал, радоваться этому  или
огорчаться. Но долго раздумывать мне не  пришлось,  так  как  меня  вскоре
охватило чувство изумления: "Испаньола" шла  под  гротом  [грот  -  нижний
парус на грот-мачте]  и  двумя  кливерами  [кливер  -  косой  парус  перед
фок-мачтой]. Ее необыкновенной красоты  снежно-белые  паруса  ослепительно
серебрились на солнце. Когда я впервые  увидел  ее,  все  паруса  ее  были
надуты. Она держала курс на северо-запад. Я подумал, что  люди  у  нее  на
борту решили обойти остров кругом и вернуться  к  месту  прежней  стоянки.
Затем она все больше и больше стала отклоняться к западу, и мне  пришло  в
голову, что я уже замечен  и  что  меня  хотят  подобрать.  Но  вдруг  она
повернулась прямо против  ветра  и  беспомощно  остановилась  с  повисшими
парусами.
     "Экие  медведи!  -  сказал  я  себе.  -  Напились,  должно  быть,  до
бесчувствия".
     Хорошо бы влетело  им  от  капитана  Смоллетта  за  такое  управление
судном!
     Тем временем шхуна, переходя с галса на галс,  сделала  полный  круг,
поплыла быстрым ходом одну-две минуты, снова уставилась носом против ветра
и снова остановилась. Так повторялось несколько раз. "Испаньола" плыла  то
на север, то на  юг,  то  на  восток,  то  на  запад,  хлопая  парусами  и
беспрерывно возвращаясь к тому курсу, который  только  что  оставила.  Мне
стало ясно, что кораблем никто не управляет. Куда же  девались  люди?  Они
либо мертвецки пьяны, либо покинули судно. Если я  попаду  на  борт,  мне,
быть может, удастся вернуть корабль его капитану.
     Течение увлекало челнок и шхуну с одинаковой скоростью, но шхуна  так
часто меняла галсы, так часто  останавливалась,  что  почти  не  двигалась
вперед. Если бы только я мог  усесться  в  челноке  и  начать  грести,  я,
несомненно, догнал бы ее. И вдруг мне действительно захотелось догнать ее.
Жажда новых приключений охватила меня, а мысль о пресной воде удвоила  мою
безумную решимость.
     Я поднялся, и меня сейчас же с ног до головы обдало волной. Но теперь
это меня не устрашило. Я  сел  и,  собрав  все  силы,  осторожно  принялся
грести. Я пустился вдогонку за не управляемой никем "Испаньолой". Один раз
волны так швырнули меня, что сердце у  меня  трепыхнулось,  как  птица.  Я
остановился и стал вычерпывать воду. Скоро, однако,  я  немного  привык  к
челноку и стал так осторожно  направлять  его  среди  бушующих  волн,  что
только изредка мелкие клочья пены били меня по лицу.
     Расстояние  между  мной  и  шхуной  быстро  уменьшалось.  Я  уже  мог
разглядеть поблескивающую при поворотах медь румпеля [румпель - рычаг  для
управления рулем]. На  палубе  не  было  ни  души.  Разбойники,  вероятно,
сбежали. А если не сбежали, значит, они лежат мертвецки пьяные в  кубрике.
Там я их запру и буду делать с кораблем все, что задумаю.
     Наконец мне  посчастливилось:  ветер  на  несколько  мгновений  утих.
Повинуясь течению, "Испаньола" медленно повернулась вокруг  своей  оси.  Я
увидел ее корму. Иллюминатор каюты был открыт. Над столом я увидел горящую
лампу, хотя уже давным-давно наступил день. Грот повис,  как  флаг.  Шхуна
замедлила ход, так как двигалась лишь по течению. Я  несколько  отстал  от
нее, но теперь, удвоив усилия, мог снова догнать ее.
     Я был от нее уже в каких-нибудь ста ярдах, когда ветер снова надул ее
паруса. Она повернула на левый галс и опять, скользя, понеслась по волнам,
как ласточка.
     Сперва я пришел в отчаяние, потом обрадовался. Шхуна описала  круг  и
поплыла прямо на меня. Вот она покрыла половину, потом  две  трети,  потом
три четверти расстояния, которое нас  разделяло.  Я  видел,  как  пенились
волны  под  ее  форштевнем  [форштевень  -  носовая   оконечность   судна,
продолжение  киля].  Из  моего  крохотного  челночка  она   казалась   мне
громадной.
     Вдруг  я  понял,  какая  опасность   мне   угрожает.   Шхуна   быстро
приближалась ко мне. Времени для размышления у меня не  оставалось.  Нужно
было попытаться спастись. Я находился на вершине волны,  когда  нос  шхуны
прорезал соседнюю. Бушприт навис у меня над головой. Я вскочил на  ноги  и
подпрыгнул,  погрузив  челнок  в  воду.  Рукой  я  ухватился  за  утлегарь
[продолжение бушприта], а нога моя попала между  штагом  [штаг  -  снасть,
поддерживающая мачту] и брасом [брас - снасть, служащая для поворота реи].
Замирая от ужаса, я повис в воздухе. Легкий толчок снизу дал  мне  понять,
что шхуна потопила мой челнок и что  уйти  с  "Испаньолы"  мне  уже  никак
невозможно.



                     25. Я СПУСКАЮ "ВЕСЕЛОГО РОДЖЕРА"

     Едва  я  взобрался  на  бушприт,  как  полощущийся  кливер,   щелкнув
оглушительно, словно пушечный выстрел, надулся и повернул на другой  галс.
Шхуна дрогнула до самого киля. Но через мгновение, хотя  остальные  паруса
все еще были надуты, кливер снова щелкнул и повис.
     От неожиданного толчка я чуть не слетел в воду. Не теряя  времени,  я
пополз по бушприту и свалился  головой  вниз  на  палубу.  Я  оказался  на
подветренной стороне бака. Грот скрывал от меня часть кормы. Я не видел ни
одной живой души. Палуба, не мытая со дня мятежа,  была  загажена  следами
грязных ног. Пустая бутылка с отбитым горлышком каталась взад и вперед.
     Внезапно "Испаньола" опять пошла по ветру. Кливера громко щелкнули  у
меня за спиной. Руль сделал  поворот,  и  корабль  содрогнулся.  В  то  же
мгновение грота-гик [гик - горизонтальный шест, по  которому  натягивается
нижняя кромка паруса; в данном случае - грота] откинулся в  сторону,  шкот
[снасть для управления нижним концом паруса] заскрипел о блоки, и я увидел
корму.
     На корме были оба  пирата.  "Красный  колпак"  непо-движно  лежал  на
спине. Руки его были раскинуты, как у распятого,  зубы  оскалены.  Израэль
Хендс сидел у фальшборта [фальшборт  -  продолжение  борта  выше  палубы],
опустив голову на грудь. Руки его беспомощно  висели;  лицо,  несмотря  на
загар, было бело, как сальная свечка.
     Корабль вставал на дыбы, словно взбешенный конь.  Паруса  надувались,
переходя с галса на галс, гики двигались с такой силой, что  мачта  громко
стонала. Время от времени нос врезался в волну, и тогда тучи легких  брызг
взлетали  над  фальшбортом.  Мой  самодельный  вертлявый  челнок,   теперь
погибший, гораздо лучше справлялся с волнами, чем этот большой, оснащенный
корабль.
     При каждом прыжке шхуны разбойник в красном колпаке подскакивал.  Но,
к ужасу моему, выражение его лица не менялось - по-прежнему он  усмехался,
скаля зубы. А Хендс при каждом толчке  скользил  все  дальше  и  дальше  к
корме. Мало-помалу докатился он до борта, и нога его повисла над водой.  Я
видел только одно его ухо и клок курчавых бакенбард.
     Тут я заметил, что возле них на досках палубы темнеют полосы крови, и
решил, что во время пьяной схватки они закололи друг друга.
     И вдруг, когда корабль на несколько  мгновений  остановился,  Израэль
Хендс  с  легким  стоном  продвинулся  на   свое   прежнее   место.   Этот
страдальческий  стон,  свидетельствовавший  о  крайней  усталости,  и  его
отвисшая нижняя челюсть разжалобили  меня  на  мгновение.  Но  я  вспомнил
разговор, который подслушал, сидя в бочке  из-под  яблок,  и  жалость  моя
тотчас же прошла.
     Я подошел к грот-мачте.
     - Вот я опять на шхуне, мистер Хендс, - проговорил я насмешливо.
     Он с трудом поднял на меня глаза, но даже не выразил удивления  -  до
такой степени был пьян. Он произнес только одно слово:
     - Бренди!
     Я понял, что времени терять  нельзя.  Проскользнув  под  грота-гиком,
загородившим палубу, я по трапу сбежал в каюту.
     Трудно себе представить, какой там был разгром. Замки у  всех  ящиков
были сломаны. Разбойники, вероятно, искали карту.  Пол  был  покрыт  слоем
грязи, которую разбойники нанесли на подошвах из того  болотистого  места,
где  они  пьянствовали.  На  перегородках,  выкрашенных  белой  краской  и
украшенных золотым багетом, остались следы грязных пальцев. Десятки пустых
бутылок, повинуясь качке, со звоном перекатывались из угла в угол. Одна из
медицинских книг доктора лежала раскрытая  на  столе.  В  ней  не  хватало
доброй половины  листов;  вероятно,  они  были  вырваны  для  раскуривания
трубок. Посреди всего этого безобразия по-прежнему чадила тусклая лампа.
     Я  заглянул  в  погреб.  Бочонков  не  было;  невероятное  количество
опорожненных бутылок валялось на полу. Я понял, что все  пираты  с  самого
начала мятежа не протрезвлялись ни разу.
     Пошарив, я все-таки нашел одну недопитую бутылку бренди  для  Хендса.
Для себя я взял немного сухарей, немного сушеных  фруктов,  полную  горсть
изюму и кусок сыру.
     Поднявшись на палубу, я  сложил  все  это  возле  руля,  подальше  от
боцмана, чтобы он не мог  достать.  Я  вдоволь  напился  воды  из  анкерка
[анкерок - бочонок с водой] и только затем  протянул  Хендсу  бутылку.  Он
выпил не меньше половины и лишь тогда оторвал горлышко бутылки ото рта.
     - Клянусь громом, - сказал он, - это-то мне и было нужно!
     Я уселся в угол и стал есть.
     - Сильно ранены? - спросил я его.
     Он сказал каким-то лающим голосом:
     - Будь здесь доктор, я бы живо поправился. Но,  сам  видишь,  мне  не
везет... А эта крыса померла, - прибавил он, кивнув в сторону  человека  в
красном колпаке. - Плохой был моряк... А ты откуда взялся?
     - Я прибыл сюда, чтобы командовать этим  кораблем,  мистер  Хендс,  -
сказал  я.  -  Впредь  до  следующего  распоряжения  считайте  меня  своим
капитаном.
     Он угрюмо посмотрел на меня, но ничего не сказал. Щеки у него  слегка
порозовели, однако вид был болезненный, и при  каждом  толчке  корабля  он
валился на бок.
     - Между прочим, - продолжал я, - мне не нравится  этот  флаг,  мистер
Хендс. Если позволите, я спущу его. Лучше совсем без флага, чем с этим.
     Я подбежал к мачте, опять уклоняясь от гика,  дернул  соответствующую
веревку и, спустив проклятый черный флаг, швырнул его за борт, в море.
     -  Боже,  храни  короля!  Долой  капитана  Сильвера!  -  крикнул   я,
размахивая шапкой.
     Он внимательно наблюдал за мной, не поднимая головы, и  на  его  лице
было выражение лукавства.
     - Я полаю... - сказал он наконец, - я полагаю, капитан Хокинс, что вы
были бы не прочь высадиться на берег. Давайте поговорим об этом.
     - Отчего же, - сказал я, - с  большим  удовольствием,  мистер  Хендс.
Продолжайте. - И я опять вернулся к еде и стал  уничтожать  ее  с  большим
аппетитом.
     - Этот человек... - начал он, слабо кивнув в  сторону  трупа.  -  Его
звали О'Брайен... ирландец... Мы с ним поставили паруса и хотели вернуться
в бухту. Но он умер и смердит, как гнилая  вода  в  трюме.  Не  знаю,  кто
теперь будет управлять кораблем. Без моих указаний тебе с этой  шхуной  не
справиться. Послушай, дай мне поесть и попить, перевяжи рану старым шарфом
или платком, и за это я покажу тебе, как управлять кораблем. Согласен?
     - Только имейте в виду, - сказал я, - на  стоянку  капитана  Кидда  я
возвращаться не собираюсь. Я хочу ввести корабль в Северную стоянку и  там
спокойно пристать к берегу.
     - Ладно! - воскликнул он. - Разве я такой идиот? Разве я не  понимаю?
Отлично понимаю, что я сделал свой  ход  и  проиграл,  промахнулся  и  что
выигрыш твой. Ну что же? Ты хочешь в Северную стоянку? Изволь. У меня ведь
выбора нет. Клянусь громом, я помогу тебе  вести  корабль  хоть  к  самому
помосту моей виселицы.
     Его слова показались мне не лишенными смысла.  Мы  заключили  сделку.
Через три минуты  "Испаньола"  уже  шла  по  ветру  вдоль  берега  Острова
Сокровищ. Я надеялся обогнуть Северный мыс еще до полудня, чтобы  войти  в
Северную  стоянку  до  прилива.  Тогда  мы,  ничем  не  рискуя,   подведем
"Испаньолу" к берегу, дождемся спада воды и высадимся. Я укрепил  румпель,
сошел вниз, разыскал свой собственный сундучок и  достал  из  него  мягкий
шелковый носовой платок, подаренный мне  матерью.  С  моей  помощью  Хендс
перевязал этим платком глубокую колотую кровоточащую рану в бедре. Немного
закусив и хлебнув два-три глотка  бренди,  он  заметно  приободрился,  сел
прямее, стал говорить громче и отчетливее, сделался другим человеком.
     Дул попутный бриз. Корабль несся, как птица. Мелькали берега. Вид  их
менялся с каждой  минутой.  Высокая  часть  острова  осталась  позади.  Мы
мчались вдоль низкого  песчаного  берега,  усеянного  редкими  карликовыми
соснами. Но кончилась и она. Мы обогнули скалистый холм -  самый  северный
край острова.
     Мне нравилось управлять кораблем. Я наслаждался прекрасной  солнечной
погодой и живописными берегами. Еды и питья было у меня  вдоволь,  совесть
больше не укоряла меня за то, что я дезертировал из крепости, потому что я
одержал такую большую победу. Я был бы всем  доволен,  если  бы  не  глаза
боцмана. Он с самым издевательским видом неотступно следил за мной,  и  на
лице его время от времени появлялась странная улыбка. В этой  улыбке  было
что-то бессильное и страдальческое - мрачная улыбка старика.  И  в  то  же
время было в ней что-то насмешливое, что-то предательское. Я работал, а он
ухмылялся лукаво и следил, следил, следил за мной.



                            26. ИЗРАЭЛЬ ХЕНДС

     Ветер, как бы стараясь нам угодить, из южного превратился в западный.
Мы без всяких затруднений прошли от северо-восточной  оконечности  острова
до входа в Северную стоянку. Однако мы боялись войти в бухту,  прежде  чем
прилив поднимется выше, так как у нас не было  якоря.  Нужно  было  ждать.
Боцман учил меня, как положить корабль в дрейф, и скоро я  сделал  б