нул  и  обратился  к
Долговязому Джону:
     - Скажи, Окорок, долго мы  будем  вилять,  как  маркитантская  лодка?
Клянусь  громом,  мне  до  смерти  надоел  капитан!  Довольно   ему   мной
командовать! Я хочу жить в капитанской каюте, мне нужны ихние разносолы  и
вина.
     - Израэль, - сказал Сильвер,  -  твоя  башка  очень  недорого  стоит,
потому что в ней никогда не бывало мозгов. Но слушать  ты  можешь,  уши  у
тебя длинные. Так слушай: ты будешь спать по-прежнему в кубрике, ты будешь
есть грубую пищу, ты будешь послушен, ты будешь учтив и ты не  выпьешь  ни
капли вина до тех пор, покуда я не  скажу  тебе  нужного  слова.  Во  всем
положись на меня, сынок.
     - Разве  я  отказываюсь?  -  проворчал  второй  боцман.  -  Я  только
спрашиваю: когда?
     - Когда? - закричал Сильвер. - Ладно, я скажу тебе когда.  Как  можно
позже - вот когда! Капитан Смоллетт, первостепенный моряк,  для  нашей  же
выгоды ведет наш корабль. У сквайра и доктора имеется карта,  но  разве  я
знаю, где они прячут ее! И ты тоже не знаешь. Так  вот,  пускай  сквайр  и
доктор найдут сокровища и помогут нам погрузить их на корабль. А тогда  мы
посмотрим. Если бы я был уверен в таком голландском отродье, как вы, я  бы
предоставил капитану Смоллетту довести нас назад до половины пути.
     - Мы и сами неплохие моряки! - возразил Дик.
     - Неплохие матросы, ты хочешь сказать, - поправил его Сильвер.  -  Мы
умеем ворочать рулем. Но кто  вычислит  курс?  На  это  никто  из  вас  не
способен, джентльмены. Была бы моя воля, я позволил бы капитану  Смоллетту
довести нас на обратном пути хотя бы до пассата. Тогда знал бы, по крайней
мере, что плывешь правильно и что не придется  выдавать  пресную  воду  по
ложечке в день. Но я знаю, что вы за народ. Придется расправиться  с  ними
на острове, чуть только они перетащат сокровище сюда, на корабль. А  очень
жаль! Но вам только бы поскорее добраться до выпивки. По правде сказать, у
меня сердце болит, когда я  думаю,  что  придется  возвращаться  с  такими
людьми, как вы.
     - Полегче, Долговязый! - крикнул Израэль. - Ведь  с  тобой  никто  не
спорит.
     - Разве мало я видел больших кораблей, которые погибли попусту? Разве
мало я видел таких молодцов, которых  повесили  сушиться  на  солнышке?  -
воскликнул Сильвер. - А  почему?  А  все  потому,  что  спешили,  спешили,
спешили... Послушайте меня: я поплавал по морю и кое-чего повидал в  своей
жизни. Если бы вы умели управлять кораблем и бороться с  ветрами,  вы  все
давно катались бы в каретах. Но куда вам! Знаю я вашего брата. Налакаетесь
рому - и на виселицу.
     - Всем известно, Джон, что ты вроде  капеллана  [капеллан  -  судовой
священник], - возразил ему Израэль. - Но ведь были другие, которые не хуже
тебя умели управлять кораблем. Они любили позабавиться. Но они не  строили
из себя командиров и сами кутили и другим не мешали.
     - Да, - сказал Сильвер. - А где они теперь? Такой был Пью - и умер  в
нищете. И Флинт был такой - и  умер  от  рома  в  Саванне.  Да,  это  были
приятные люди, веселые... Только где они теперь, вот вопрос!
     - Что мы сделаем с ними, - спросил Дик, - когда они попадут к  нам  в
руки?
     - Вот этот человек мне по вкусу! - с восхищением воскликнул повар.  -
Не о пустяках говорит, а о  деле.  Что  же,  по-твоему,  с  ними  сделать?
Высадить их на какой-нибудь пустынный берег? Так поступил бы Ингленд.  Или
зарезать их всех, как свиней? Так поступил бы Флинт или Билли Бонс.
     - Да, у Билли была такая манера, -  сказал  Израэль.  -  "Мертвые  не
кусаются", говаривал он. Теперь  он  сам  мертв  и  может  проверить  свою
поговорку на опыте. Да, Билли был мастер на эти дела.
     - Верно, - сказал Сильвер. - Билли был в этих делах  молодец.  Спуску
не давал никому. Но я человек добродушный, я джентльмен;  однако  я  вижу,
что дело серьезное. Долг прежде всего, ребята. И  я  голосую  -  убить.  Я
вовсе не желаю, чтобы ко мне, когда  я  стану  членом  парламента  и  буду
разъезжать в золоченой карете, ввалился, как черт к монаху, один  из  этих
тонконогих стрекулистов. Надо  ждать,  пока  плод  созреет.  Но  когда  он
созреет, его надо сорвать!
     - Джон, - воскликнул боцман, - ты герой!
     - В этом ты убедишься на деле, Израэль, - сказал Сильвер. - Я  требую
только одного: уступите мне сквайра Трелони. Я  хочу  собственными  руками
отрубить его телячью голову... Дик, - прибавил  он  вдруг,  -  будь  добр,
прыгни в бочку и достань мне, пожалуйста, яблоко - у  меня  вроде  как  бы
горло пересохло.
     Можете себе представить мой ужас! Я бы выскочил  и  бросился  бежать,
если бы у меня хватило сил, но сердце мое и ноги и руки  сразу  отказались
мне служить. Дик уже встал было на ноги, как  вдруг  его  остановил  голос
Хендса:
     - И что тебе за охота сосать эту гниль, Джон! Дай-ка нам лучше рому.
     - Дик, - сказал Сильвер, - я  доверяю  тебе.  Там  у  меня  припрятан
бочонок. Вот тебе ключ. Нацеди чашку и принеси.
     Несмотря на весь мой страх, я все же в ту минуту  подумал:  "Так  вот
откуда мистер Эрроу доставал ром, погубивший его!"
     Как только Дик отошел, Израэль начал шептать что-то повару на ухо.  Я
расслышал всего два-три слова, но и этого было достаточно.
     - Никто из остальных не соглашается, - прошептал Израэль.
     Значит, на корабле оставались еще верные люди!
     Когда Дик возвратился, все трое по очереди взяли кувшин  и  выпили  -
один "за счастье", другой "за старика флинта", а Сильвер даже пропел:

                    За ветер добычи, за ветер удачи!
                    Чтоб зажили мы веселей и богаче!

     В бочке стало светло. Взглянув вверх, я увидел, что  поднялся  месяц,
посеребрив крюйс-марс [наблюдательная площадка на  бизань-мачте  (кормовой
мачте корабля)] и  вздувшийся  фок-зейл  [нижний  прямой  парус  фок-мачты
(первой мачты корабля)]. И в то же мгновение с вахты раздался голос:
     - Земля!



                            12. ВОЕННЫЙ СОВЕТ

     Палуба загремела от топота. Я слышал, как люди  выбегали  из  кают  и
кубрика. Выскочив из бочки, я проскользнул за фок-зейл, повернул к  корме,
вышел на открытую палубу и вместе с Хантером и доктором Ливси  побежал  на
наветренную  скулу  [скула  -  место  наиболее   крутого   изгиба   борта,
переходящего в носовую или бортовую часть].
     Здесь собралась вся команда. Туман с появлением луны сразу рассеялся.
Вдали на юго-западе мы увидели два низких  холма  на  расстоянии  примерно
двух миль один от другого, а за ними третий, повыше, еще  окутанный  серым
туманом. Все три были правильной конической формы.
     Я смотрел на них, как сквозь сон, - я  не  успел  еще  опомниться  от
недавнего ужаса. Затем я услышал  голос  капитана  Смоллетта,  отдававшего
приказания. "Испаньола" стала несколько круче к ветру,  курс  ее  проходил
восточнее острова.
     - Ребята, - сказал капитан, когда все его приказания были  выполнены,
- видел ли кто-нибудь из вас эту землю раньше?
     - Я видел, сэр, - сказал Сильвер. -  Мы  брали  здесь  пресную  воду,
когда я служил поваром на торговом судне.
     - Кажется, стать на якорь удобнее всего  с  юга,  за  этим  маленьким
островком? - спросил капитан.
     - Да, сэр. Это островок называется Остров Скелета. Раньше тут  всегда
останавливались пираты, и один матрос с нашего корабля знал все  названия,
которые даны пиратами здешним местам. Вот  та  гора,  на  севере,  зовется
Фок-мачтой.  С  севера  на  юг  тут  три  горы:  Фок-мачта,  Грот-мачта  и
Бизань-мачта, сэр. Но  Грот-мачту  -  ту  высокую  гору,  которая  покрыта
туманом, - чаще называют Подзорной Трубой, потому  что  пираты  устраивали
там наблюдательный пост, когда стояли здесь на якоре и чинили  свои  суда.
Они тут обычно чинили суда, прошу извинения, сэр.
     - У меня есть карта, - сказал капитан Смоллетт. - Посмотрите, тот  ли
это остров?
     Глаза Долговязого Джона засверкали огнем, когда карта  попала  ему  в
руки. Но сразу же разочарование затуманило  их.  Это  была  не  та  карта,
которую мы нашли в в сундуке Билли Бонса, это была ее  точная  копия  -  с
названиями, с обозначениями холмов и глубин, но без трех красных крестиков
и рукописных заметок. Однако, несмотря на свою досаду, Сильвер сдержался и
не выдал себя.
     - Да, сэр, - сказал он, - этот  самый.  Он  очень  хорошо  нарисован.
Интересно бы узнать, кто  мог  нарисовать  эту  карту...  Пираты  -  народ
неученый... А вот и стоянка капитана Кидда - так называл ее и мой  товарищ
матрос. Здесь  сильное  течение  к  югу.  Потом  у  западного  берега  оно
заворачивает к северу. Вы правильно сделали, сэр, - продолжал  он,  -  что
пошли в крутой бейдевинд [курс корабля, когда угол между носом  корабля  и
ветром меньше 90^]. Если вы хотите войти  в  бухту  и  кренговать  корабль
[положить его на бок для починки боков и киля], лучшего места для  стоянки
вам тут не найти.
     - Спасибо, - сказал капитан Смоллетт. - Когда мне нужна будет помощь,
я опять обращусь к вам. Можете идти.
     Я был поражен тем, как хладнокровно Джон обнаружил свое знакомство  с
островом. Признаться, я испугался, когда увидел, что он подходит  ко  мне.
Конечно, он не знал, что я сидел в бочке и все слышал. И все же он  внушал
мне такой ужас своей жестокостью, двуличностью, своей огромной властью над
корабельной командой, что я едва не вздрогнул, когда он положил  руку  мне
на плечо.
     - Недурное место этот остров, -  сказал  он.  -  Недурное  место  для
мальчишки. Ты будешь купаться, ты будешь  лазить  на  деревья,  ты  будешь
охотиться за дикими козами. И сам, словно коза, будешь скакать  по  горам.
Право, глядя на этот остров, я и сам становлюсь молодым и забываю про свою
деревянную ногу. Хорошо быть мальчишкой и иметь на ногах  десять  пальцев!
Если ты захочешь пойти и познакомиться с островом, скажи старому Джону,  и
он приготовит тебе закуску на дорогу.
     И, хлопнув меня дружески по плечу, он заковылял прочь.
     Капитан Смоллетт, сквайр и доктор Ливси  разговаривали  о  чем-то  на
шканцах [шканцы - пространство между грот-мачтой и бизань-мачтой]. Я хотел
как можно скорее передать им все, что мне удалось узнать. Но я  боялся  на
виду у всех  прервать  их  беседу.  Я  бродил  вокруг,  изобретая  способы
заговорить, как вдруг доктор Ливси подозвал меня к себе.  Он  забыл  внизу
свою трубку и хотел послать меня за нею,  так  как  долго  обходиться  без
курения не мог. Подойдя к нему настолько близко, что  никто  не  мог  меня
подслушать, я прошептал:
     - Доктор, мне  нужно  с  вами  поговорить.  Пусть  капитан  и  сквайр
спустятся в каюту, а потом под каким-нибудь предлогом вы позовете меня.  Я
сообщу вам ужасные новости.
     Доктор слегка изменился в лице, но сейчас же овладел собой.
     - Спасибо, Джим, это все, что я хотел узнать, - сказал он, делая вид,
будто только что задавал мне какой-то вопрос.
     Потом повернулся к сквайру и капитану. Они  продолжали  разговаривать
совершенно спокойно, не повышая голоса, никто из них даже не свистнул,  но
я понял, что доктор Ливси передал им мою просьбу. Затем  капитан  приказал
Джобу Эндерсону вызвать всю команду на палубу.
     - Ребята, - сказал капитан Смоллетт, обращаясь к матросам, -  я  хочу
поговорить с вами. Вы видите перед собой землю. Эта земля - тот остров,  к
которому мы плыли. Все мы знаем, какой щедрый человек мистер  Трелони.  Он
спросил меня, хорошо ли работала команда во время пути. И я  ответил,  что
каждый матрос усердно исполнял свой долг и что мне никогда не  приходилось
желать, чтобы вы работали лучше. Мистер Трелони, я и доктор -  мы  идем  в
каюту выпить за ваше здоровье и за вашу удачу, а вам  здесь  дадут  грогу,
чтобы вы могли выпить за наше здоровье и за нашу  удачу.  Если  вы  хотите
знать мое мнение,  я  скажу,  что  сквайр,  угощая  нас,  поступает  очень
любезно. Предлагаю крикнуть в его честь "ура".
     Ничего  не  было  странного  в  том,  что  все  закричали  "ура".  Но
прозвучало оно так сердечно и дружно, что, признаюсь,  я  едва  мог  в  ту
минуту поверить, что эти самые люди собираются всех нас убить.
     - Ура капитану Смоллетту! - завопил  Долговязый  Джон,  когда  первое
"ура" смолкло.
     И на этот раз "ура" было дружно подхвачено всеми. Когда общее веселье
было в полном разгаре, три джентльмена спустились в каюту.
     Немного погодя они послали за Джимом Хокинсом.
     Когда я вошел, они сидели вокруг стола.  Перед  ними  стояла  бутылка
испанского вина и тарелка с изюмом.
     Доктор курил, держа свой  парик  на  коленях,  а  это,  как  я  знал,
означало, что он очень волнуется. Кормовой иллюминатор был открыт,  потому
что ночь была теплая. Полоса лунного света лежала позади корабля.
     - Ну, Хокинс, - сказал  сквайр,  -  ты  хотел  нам  что-то  сообщить.
Говори.
     Я кратко передал им все, что слышал, сидя в бочке. Они не  перебивали
меня, пока я не кончил; они не двигались, они не отрывали  глаз  от  моего
лица.
     - Джим, - сказал доктор Ливси, - садись.
     Они усадили меня за стол, дали мне стакан вина, насыпали мне в ладонь
изюму, и все трое по очереди с поклоном выпили за  мое  здоровье,  за  мое
счастье и за мою храбрость.
     - Да, капитан, - сказал сквайр, - вы были правы, а  я  был  не  прав.
Признаю себя ослом и жду ваших распоряжений.
     - Я такой же осел, сэр, - возразил капитан. - В  первый  раз  я  вижу
команду, которая собирается бунтовать, а ведет себя послушно и примерно. С
другой  командой  я  давно  обо  всем   догадался   бы   и   принял   меры
предосторожности. Но эта перехитрила меня.
     - Капитан, -  сказал  доктор,  -  перехитрил  Вас  Джон  Сильвер.  Он
замечательный человек.
     - Он был бы еще  замечательнее,  если  бы  болтался  на  рее  [рея  -
поперечный брус на мачте,  к  которому  прикрепляют  паруса],  -  возразил
капитан. - Но все эти разговоры теперь ни к чему. Из  всего  сказанного  я
сделал кое-какие заключения и, если мистер  Трелони  позволит,  изложу  их
вам.
     - Вы здесь капитан, сэр, распоряжайтесь!  -  величаво  сказал  мистер
Трелони.
     - Во-первых, - заявил мистер Смоллетт, - мы  должны  продолжать  все,
что начали, потому  что  отступление  нам  отрезано.  Если  я  заикнусь  о
возвращении, они взбунтуются сию же минуту.  Во-вторых,  у  нас  еще  есть
время - по крайней мере, до тех пор, пока мы отыщем сокровища.  В-третьих,
среди команды остались еще верные люди. Рано или поздно,  а  нам  придется
вступить с этой шайкой в бой. Я предлагаю не подавать виду, что  мы  знаем
об их замыслах, а напасть на них первыми, врасплох, когда они меньше всего
будут этого ждать. Мне кажется, мы можем положиться на ваших слуг,  мистер
Трелони?
     - Как на меня самого, - заявил сквайр.
     - Их трое, - сказал капитан. - Да мы трое, да Хокинс - вот  уже  семь
человек. А на кого можно рассчитывать из команды?
     - Вероятно, на тех, кого Трелони нанял сам, без  помощи  Сильвера,  -
сказал доктор.
     - Нет, - возразил Трелони. - Я и Хендса нанял сам, а между тем...
     - Я тоже думал, что Хендсу можно доверять, - признался капитан.
     - И только подумать, что все они англичане! -  воскликнул  сквайр.  -
Право, сэр, мне хочется взорвать весь корабль на воздух!
     - Итак, джентльмены, - продолжал капитан,  -  вот  все,  что  я  могу
предложить. Мы должны быть настороже, выжидая удобного  случая.  Согласен,
что это не слишком легко. Приятнее было бы напасть на них тотчас же. Но мы
не можем ничего предпринять, пока не узнаем, кто  из  команды  нам  верен.
Соблюдать осторожность и ждать - вот все, что я могу предложить.
     - Больше всего пользы в настоящее время может принести  нам  Джим,  -
сказал доктор. - Матросы  его  не  стесняются,  а  Джим  -  наблюдательный
мальчик.
     - Хокинс, я вполне на тебя полагаюсь, - прибавил сквайр.
     Признаться,  я  очень  боялся,  что  не  оправдаю  их   доверия.   Но
обстоятельства сложились так, что мне  действительно  пришлось  спасти  им
жизнь.
     Из двадцати шести человек мы пока могли положиться только на семерых.
И один их этих семерых был я, мальчик. Если считать только  взрослых,  нас
было шестеро против девятнадцати.




                  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МОИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА СУШЕ


                13. КАК НАЧАЛИСЬ МОИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА СУШЕ

     Когда утром я вышел на палубу, остров показался  мне  совсем  другим,
чем вчера. Хотя ветер утих, мы все же  значительно  продвинулись  за  ночь
вперед и теперь стояли в штиле, в полумиле от низкого  восточного  берега.
Большую часть острова  покрывали  темные  леса.  Однообразный  серый  цвет
прерывался  кое-где  в  ложбинах  желтизной  песчаного  берега  и  зеленью
каких-то  высоких  деревьев,  похожих  на  сосны.  Эти  деревья  росли  то
поодиночке, то купами и поднимались над уровнем леса, но общий вид острова
был все же очень однообразен и мрачен. На вершине  каждого  холма  торчали
острые  голые  скалы.  Эти  холмы  удивляли  меня  странной  формой  своих
очертаний. Подзорная  Труба  была  на  триста  или  четыреста  футов  выше
остальных и казалась самой странной: отвесные склоны и  срезанная  плоская
вершина, как пьедестал для статуи. Океан так сильно качал "Испаньолу", что
вода хлестала в шпигаты [отверстия в борту на уровне палубы  для  удаления
воды]. Ростры [деревянный настил на палубе для шлюпок и снастей] бились  о
блоки [деревянные бревна, поддерживающие ростры]. Руль хлопался о корму то
справа, то слева, и весь корабль прыгал, стонал и трещал, как  игрушечный.
Я вцепился рукой  в  бакштаг  [натянутый  канат,  поддерживающий  мачту  с
кормовой стороны] и почувствовал, что меня мутит. Все закружилось  у  меня
перед глазами. Я уже успел привыкнуть  к  морю,  когда  корабль  бежал  по
волнам, но теперь он стоял на якоре и в то же время вертелся в  воде,  как
бутылка; от этого мне становилось дурно,  особенно  по  утрам,  на  пустой
желудок.
     Не знаю, что на меня повлияло - качка ли  или  эти  серые,  печальные
леса, эти дикие, голые камни, этот грохот прибоя, бьющего в крутые берега,
- но, хотя солнце сияло горячо и ярко, хотя морские птицы кишели вокруг  и
с криками ловили в море рыбу, хотя всякий, естественно, был бы рад, увидев
землю после такого долгого пребывания в открытом море, тоска охватила  мое
сердце. И с первого взгляда я возненавидел Остров Сокровищ.
     В это утро нам предстояла тяжелая работа. Так как ветра не было,  нам
пришлось спустить шлюпки, проверповать [верповать - передвигать корабль  с
помощью  малого  якоря  -  верпа;  его  перевозят  на  шлюпках,  а   потом
подтягивают к нему корабль] шхуну три или  четыре  мили,  обогнуть  мыс  и
ввести ее в узкий пролив за Островом Скелета.
     Я уселся в одну из шлюпок, хотя мне в ней было нечего делать.  Солнце
жгло нестерпимо, и  матросы  все  время  ворчали,  проклиная  свою  тяжкую
работу. Нашей шлюпкой командовал Эндерсон. Вместо  того  чтобы  сдерживать
остальных, он сам ворчал и ругался громче всех.
     - Ну да ладно, - сказал он и выругался, -  скоро  всему  этому  будет
конец.
     "Плохой признак", - решил я. До  сих  пор  люди  работали  усердно  и
охотно. Но одного вида  острова  оказалось  достаточно,  чтобы  дисциплина
ослабла.
     Долговязый Джон стоял, не отходя, возле рулевого и помогал ему  вести
корабль. Он знал пролив, как  свою  собственную  ладонь,  и  нисколько  не
смущался  тем,  что  при  промерах  всюду  оказывалось  глубже,  чем  было
обозначено на карте.
     - Этот узкий проход прорыт океанским отливом, - сказал  он.  -  Отлив
углубляет его всякий раз, как лопата.
     Мы остановились в том самом месте, где на карте был нарисован  якорь.
Треть мили отделяла нас от главного острова и  треть  мили  -  от  Острова
Скелета. Дно было чистое, песчаное. Загрохотал, падая, наш якорь, и  целые
тучи птиц, кружась и крича, поднялись из леса. Но через минуту  они  снова
скрылись в ветвях, и все смолкло.
     Пролив был превосходно закрыт со