ыпивки  я
не откажусь и сейчас, но самую малость, не больше наперстка, на счастье...
Я дал себе слово исправиться и теперь  уже  не  собьюсь,  вот  увидишь!  А
главное, Джим... - он оглянулся и  понизил  голос  до  шепота,  -  ведь  я
сделался теперь богачом.
     Тут  я  окончательно  убедился,  что  несчастный  сошел   с   ума   в
одиночестве. Вероятно, эта мысль отразилась на моем лице,  потому  что  он
повторил с жаром:
     - Богачом! Богачом! Слушай, Джим, я  сделаю  из  тебя  человека!  Ах,
Джим, ты будешь благословлять судьбу, что первый  нашел  меня!..  -  Вдруг
лицо его потемнело, он сжал мою руку и угрожающе поднял палец. - Скажи мне
правду, Джим: не Флинта ли это корабль?
     Меня осенила счастливая мысль: этот  человек  может  сделаться  нашим
союзником. И я тотчас же ответил ему:
     - Нет, не Флинта. Флинт умер. Но раз вы хотите знать правду, вот  вам
правда: на корабле есть несколько старых товарищей Флинта, и для  нас  это
большое несчастье.
     - А нет ли у вас... одноногого? - выкрикнул он задыхаясь.
     - Сильвера? - спросил я.
     - Сильвера! Сильвера! Да, его звали Сильвером.
     - Он у нас повар. И верховодит всей шайкой.
     Он все еще держал меня за руку и при этих словах чуть не сломал ее.
     - Если ты подослан Долговязым Джоном - я пропал. Но знаешь ли ты, где
ты находишься?
     Я сразу же решил, что мне делать, и рассказал ему все  -  и  о  нашем
путешествии, и о трудном положении, в котором мы оказались. Он слушал меня
с глубоким вниманием и, когда я кончил, погладил меня по голове.
     - Ты славный малый, Джим, - сказал он. - Но теперь  вы  все  завязаны
мертвым узлом. Положитесь на Бена Ганна, и он выручит  вас,  вот  увидишь.
Скажи, как отнесется ваш сквайр к человеку, который выручит его из беды?
     Я сказал ему, что сквайр - самый щедрый человек на всем свете.
     - Ладно, ладно... Но, видишь  ли,  -  продолжал  Бен  Ганн,  -  я  не
собираюсь просить у него лакейскую ливрею или место привратника. Нет, этим
меня не прельстишь! Я хочу знать: согласится он  дать  мне  хотя  бы  одну
тысячу фунтов из тех денег, которые и без того мои?
     - Уверен, что даст, - ответил я. - Все матросы должны  были  получить
от него свою долю сокровищ.
     - И свезет меня домой? - спросил он, глядя на меня испытующим взором.
     - Конечно! - воскликнул я. - Сквайр  -  настоящий  джентльмен.  Кроме
того, если мы избавимся от разбойников, помощь такого  опытного  морехода,
как вы, будет очень нужна на корабле.
     - Да, - сказал он, - значит, вы и вправду отвезете меня?
     И он облегченно вздохнул.
     - А теперь послушай, что я тебе расскажу, - продолжал он. - Я был  на
корабле Флинта, когда он зарыл сокровища. С ним было еще шесть  моряков  -
здоровенные, сильные люди. Они пробыли на острове с неделю, а мы сидели на
старом "Морже". В один прекрасный день мы увидели шлюпку, а в шлюпке сидел
Флинт, и голова его была повязана синим платком. Всходило солнце.  Он  был
бледен как смерть и плыл к нам... один, а остальные шестеро были  убиты...
убиты и похоронены... да... Как  он  расправился  с  ними,  никто  из  нас
никогда не узнал. Была ли там драка, резня или внезапная  смерть...  А  он
был один против шестерых!.. Билли Бонс был штурманом, а Долговязый Джон  -
квартирмейстером. Они спросили у него, где сокровища. "Ступайте на берег и
поищите, - сказал он в ответ. - Но, клянусь громом, корабль не станет  вас
ждать". Вот как он сказал им, Флинт. А три года назад  я  плыл  на  другом
корабле, и мы увидели этот остров. "Ребята, -  сказал  я,  -  здесь  Флинт
зарыл сокровища. Сойдемте на берег и поищем". Капитан  очень  рассердился.
Но все матросы были со  мной  заодно,  и  мы  причалили  к  этому  берегу.
Двенадцать дней мы искали сокровища и  ничего  не  нашли.  С  каждым  днем
товарищи ругали меня все сильней  и  сильней.  Наконец  они  собрались  на
корабль. "А ты, Бенджамин Ганн, оставайся!  -  сказали  они.  -  Вот  тебе
мушкет, заступ и лом,  Бенджамин  Ганн...  Оставайся  здесь  и  разыскивай
денежки Флинта". С тех пор, Джим, вот уже три года живу я здесь и ни  разу
не видел благородной человеческой пищи. Взгляни на меня: разве похож я  на
простого матроса?.. Нет, говоришь, не похож? Да и не был похож никогда.
     Он как-то странно подмигнул мне одним глазом и сильно ущипнул меня за
руку.
     - Так и скажи своему сквайру,  Джим:  он  никогда  не  был  похож  на
простого матроса, - продолжал он. - Скажи ему, что Бен три года сидел тут,
на острове, один-одинешенек, и днем и ночью, и в хорошую погоду и в дождь.
Иногда, может быть, думал о молитве,  иногда  вспоминал  свою  престарелую
мать, хотя ее давно нет в живых -  так  и  скажи  ему.  Но  большую  часть
времени... уж это ты непременно ему скажи... большую  часть  времени  Ганн
занимался другими делами. И при этих словах ущипни его вот так.
     И он снова ущипнул меня самым дружеским образом.
     - Ты ему, - продолжал он, - вот еще что скажи: Ганн отличный  человек
- так ему и скажи, Ганн гораздо больше доверяет джентльмену прирожденному,
чем джентльмену удачи, потому что он сам был когда-то джентльменом удачи.
     - Из того, что вы мне тут толкуете, я не понял почти ничего, - сказал
я. - Впрочем, это сейчас и не важно, потому что я все равно не  знаю,  как
попасть на корабль.
     - А, - сказал он, - плохо твое дело. Ну да ладно, у меня есть  лодка,
которую я смастерил себе сам, собственными руками. Она спрятана под  белой
скалой. В случае какой-нибудь беды мы можем поехать на ней,  когда  станет
темнее... Но постой! - закричал он вдруг. - Что это там такое?
     Как раз в эту минуту с корабля грянул пушечный  выстрел.  Гулкое  эхо
подхватило его и разнесло по всему острову. А между тем до  захода  солнца
оставалось еще два часа.
     - Там идет бой! - крикнул я. - За мною! Идите скорее!
     И кинулся бежать к стоянке корабля, забыв свои недавние страхи. Рядом
со мной легко и проворно бежал злополучный пленник.
     - Левее, левее! - приговаривал он. - Левее, милейший  Джим!  Ближе  к
деревьям! Вот в этом месте в первый раз подстрелил  я  козу.  Теперь  козы
сюда не спускаются, они бегают только там, наверху, по горам,  потому  что
боятся Бенджамина Ганна... А! А вот кладбище. Видишь холмики?  Я  приходил
сюда  и  молился  изредка,  когда  я  думал,  что,  может   быть,   сейчас
воскресенье. Это не то, что часовня, но все как-то торжественней.  Правда,
я был один, без капеллана, без Библии...
     Он болтал на бегу без умолку, не дожидаясь ответа,  да  я  и  не  мог
отвечать.
     После пушечного выстрела долгое время была тишина, а  потом  раздался
залп из ружей.
     И опять тишина. И потом впереди над лесом, в четверти  мили  от  нас,
взвился британский флаг.




                       ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЧАСТОКОЛ


      16. ДАЛЬНЕЙШИЕ СОБЫТИЯ ИЗЛОЖЕНЫ ДОКТОРОМ. КАК БЫЛ ПОКИНУТ КОРАБЛЬ

     Обе шлюпки отчалили  от  "Испаньолы"  около  половины  второго,  или,
выражаясь по-морскому, когда пробило три  склянки.  Капитан,  сквайр  и  я
сидели в каюте и совещались о том, что делать.  Если  бы  дул  хоть  самый
легкий ветер, мы напали бы врасплох на шестерых мятежников, оставшихся  на
корабле, снялись бы с якоря и ушли в море. Но ветра не  было.  А  тут  еще
явился Хантер и сообщил, что Джим Хокинс проскользнул  в  шлюпку  и  уехал
вместе с пиратами на берег.
     Мы, конечно, ни минуты не думали, что Джим Хокинс изменник, но  очень
за него беспокоились. Матросы, с которыми он уехал, были  так  раздражены,
что, признаться, мы не надеялись увидеть  Джима  снова.  Мы  поспешили  на
палубу. Смола пузырями выступила в пазах. Кругом в  воздухе  стояло  такое
зловоние от  болотных  испарений,  что  меня  чуть  не  стошнило.  В  этом
отвратительном проливе пахло лихорадкой и  дизентерией.  Шестеро  негодяев
угрюмо сидели под парусом на баке. Шлюпки стояли  на  берегу  возле  устья
какой-то речонки, и  в  каждой  сидел  матрос.  Один  из  них  насвистывал
"Лиллибуллеро" [английская шуточная песня].
     Ждать становилось невыносимо, и мы решили, что я с Хантером поеду  на
разведку в ялике.
     Шлюпки находились справа от корабля.  А  мы  с  Хантером  направились
прямо к тому месту, где на карте  обозначен  был  частокол.  Заметив  нас,
матросы,  сторожившие  шлюпки,  засуетились.  "Лиллибуллеро"  смолкло.  Мы
видели, как они спорят друг с другом, очевидно решая, как поступить.  Если
бы они дали знать  Сильверу,  все,  вероятно,  пошло  бы  по-другому.  Но,
очевидно, им было велено не покидать шлюпок ни при каких  обстоятельствах.
Они спокойно уселись, и один из них снова засвистал "Лиллибуллеро".
     Берег в этом месте слегка выгибался, образуя нечто  вроде  небольшого
мыса, и я нарочно правил таким образом, чтобы мыс заслонил  нас  от  наших
врагов, прежде чем мы пристанем. Выскочив на берег, я побежал во весь дух,
подложив под шляпу шелковый платок,  чтобы  защитить  голову  от  палящего
солнца. В каждой руке у меня было по заряженному пистолету.
     Не пробежал я и ста ярдов, как наткнулся на частокол.
     Прозрачный ключ бил из земли почти на самой вершине небольшого холма.
Тут же, вокруг ключа, был построен высокий бревенчатый сруб. В  нем  могло
поместиться человек сорок. В стенах этой постройки были бойницы для ружей.
Вокруг  сруба  находилось  широкое  расчищенное  пространство,  обнесенное
частоколом  в  шесть  футов  вышины,  без  всякой  калитки,  без   единого
отверстия. Сломать его было нелегко, а укрыться за ним от сидящих в  срубе
- невозможно. Люди, засевшие в срубе, могли бы  расстреливать  нападающих,
как куропаток. Дать  им  хороших  часовых  до  побольше  провизии,  и  они
выдержат нападение целого полка.
     Особенно обрадовал меня ручей. Ведь в каюте "Испаньолы" тоже неплохо:
много оружия, много боевых припасов, много  провизии,  много  превосходных
вин, но в ней не было воды.
     Я размышлял об этом,  когда  вдруг  раздался  ужасающий  предсмертный
вопль. Не впервые я сталкивался со смертью - я служил  в  войсках  герцога
Кемберлендского [герцог Кемберлендский - английский полководец,  живший  в
середине XVIII века] и сам получил рану под Фонтенуа [в битве при Фонтенуа
(1745), в Бельгии, английские войска потерпели поражение от французов],  -
но от этого крика сердце мое сжалось. "Погиб Джим Хокинс", - решил я.
     Много значит быть старым солдатом, но быть доктором значит больше.  В
нашем деле нельзя терять ни минуты.  Я  сразу  же  обдумал  все,  поспешно
вернулся на берег и прыгнул в ялик.
     К счастью, Хантер  оказался  превосходным  гребцом.  Мы  стремительно
понеслись по проливу. Лодка причалила к борту,  и  я  опять  взобрался  на
корабль. Друзья мои были потрясены. Сквайр сидел белый, как  бумага,  и  -
добрый человек! - раздумывал о том, каким опасностям мы подвергаемся из-за
него. Один из матросов, сидевших на баке, был тоже бледен и расстроен.
     - Этот человек, - сказал капитан Смоллетт, кивнув в  его  сторону,  -
еще не привык к разбою. Когда он услышал крик, доктор, он чуть не  лишился
чувств. Еще немного - и он будет наш.
     Я рассказал капитану свой план, и мы вместе обсудили его.
     Старого Редрута мы поставили в коридоре между каютой и баком, дав ему
не то три, не то четыре заряженных мушкета и  матрац  для  защиты.  Хантер
подвел шлюпку к корме, и мы с  Джойсом  принялись  нагружать  ее  порохом,
мушкетами, сухарями, свининой. Затем опустили в нее бочонок с  коньяком  и
мой драгоценный ящичек с лекарствами.
     Тем временем сквайр и капитан вышли на палубу. Капитан вызвал второго
боцмана - начальника оставшихся на корабле матросов.
     - Мистер Хендс, - сказал он, - нас  здесь  двое,  и  у  каждого  пара
пистолетов. Тот из вас, кто подаст какой-нибудь сигнал, будет убит.
     Разбойники растерялись. Затем,  пошептавшись,  кинулись  к  переднему
сходному тамбуру, собираясь напасть на нас с тыла, но, наткнувшись в узком
проходе на Редрута с мушкетами, сразу же бросились обратно. Чья-то  голова
высунулась из люка на палубу.
     - Вниз, собака! - крикнул капитан.
     Голова исчезла. Все шестеро, насмерть перепуганные, куда-то  забились
и утихли.
     Мы с Джойсом нагрузили ялик доверху, бросая  все  как  попало.  Потом
спустились в него сами через кормовой порт [отверстие в  борту]  и,  гребя
изо всех сил, понеслись к берегу.
     Вторая наша поездка  сильно  обеспокоила  обоих  часовых  на  берегу.
"Лиллибуллеро" умолкло опять. И прежде чем мы перестали их видеть, обогнув
мысок, один из них оставил свою шлюпку и побежал в глубь острова. Я  хотел
было воспользоваться этим и уничтожить их шлюпки, но побоялся, что Сильвер
со всей шайкой находится неподалеку и что мы потеряем  все,  если  захотим
слишком многого.
     Мы  причалили  к  прежнему  месту  и  начали  перетаскивать  груз   в
укрепление. Тяжело  нагруженные,  мы  донесли  наши  припасы  до  форта  и
перебросили их через частокол. Охранять их поставили Джойса. Он  оставался
один, но зато ружей у него было не меньше  полудюжины.  А  мы  с  Хантером
вернулись к лодке и снова взвалили груз на спину. Таким  образом,  работая
без передышки, мы постепенно перетащили весь груз. Джойс и Хантер остались
в укреплении, а я, гребя изо всех сил, помчался назад к "Испаньоле".
     Мы решили еще раз нагрузить ялик. Это было рискованно, но не  так  уж
безрассудно, как может показаться. Их, конечно, было больше, чем  нас,  но
зато мы были лучше вооружены. Ни у кого  из  уехавших  на  берег  не  было
мушкета, и, прежде чем они подошли бы к  нам  на  расстояние  пистолетного
выстрела, мы успели бы застрелить по крайней мере шестерых.
     Сквайр поджидал меня у  кормового  окна.  Он  сильно  приободрился  и
повеселел. Схватив брошенный мною конец, он  подтянул  ялик,  и  мы  снова
стали его нагружать свининой, порохом, сухарями. Потом захватили по одному
мушкету и по  одному  кортику  для  меня,  сквайра,  Редрута  и  капитана.
Остальное оружие и порох мы выбросили  за  борт.  В  проливе  было  две  с
половиной сажени глубины, и мы видели, как блестит озаренная солнцем сталь
на чистом песчаном дне.
     Начался отлив, и шхуна повернулась  вокруг  якоря.  Около  шлюпок  на
берегу послышались перекликающиеся голоса.  Хотя  это  и  доказывало,  что
Джойс и Хантер, которые находились восточнее, еще не замечены, мы  все  же
решили поторопиться.
     Редруг покинул свой пост в коридоре и прыгнул в ялик. Мы подвели  его
к другому борту, чтобы взять капитана Смоллетта.
     - Ребята, - громко крикнул он, - вы слышите меня?
     Из бака никто не ответил.
     - Я обращаюсь к тебе, Абрахам Грей.
     Молчание.
     - Грей, - продолжал мистер  Смоллетт,  повысив  голос,  -  я  покидаю
корабль и приказываю тебе следовать за твоим капитаном.  Я  знаю,  что,  в
сущности, ты человек  хороший,  да  и  остальные  не  так  уж  плохи,  как
стараются казаться. У меня в руке часы. Даю тебе тридцать  секунд  на  то,
чтобы присоединиться ко мне.
     Наступило молчание.
     - Иди же, мой друг, - продолжал капитан, - не  заставляй  нас  терять
время даром. Ведь каждая секунда промедления грозит смертью и мне, и  этим
джентльменам.
     Началась  глухая  борьба,  послышались  звуки  ударов,  и  на  палубу
выскочил Абрахам Грей.  Щека  его  была  порезана  ножом.  Он  подбежал  к
капитану, как собака, которой свистнул хозяин.
     - Я с вами, сэр, - сказал он.
     Они оба спрыгнули в ялик, и мы отчалили.
     Корабль был покинут. Но до частокола мы еще не добрались.



       17. ДОКТОР ПРОДОЛЖАЕТ СВОЙ РАСССКАЗ. ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕЕЗД В ЧЕЛНОКЕ

     Этот последний - пятый - переезд окончился не так  благополучно,  как
прежние.  Во-первых,  наша  скорлупка  была  страшно  перегружена.  Пятеро
взрослых мужчин, да притом трое из них  -  Трелони,  Редруг  и  капитан  -
ростом выше шести футов - это уже не так мало. Прибавьте  порох,  свинину,
мешки с сухарями. Неудивительно, что  планшир  [планка  по  верхнему  краю
борта] на корме лизала вода. Нас то и дело слегка заливало. Не  успели  мы
отъехать на сотню ярдов, как мои штаны и фалды камзола промокли насквозь.
     Капитан заставил нас разместить груз по-другому, и ялик выпрямился.
     И все же мы боялись дышать, чтобы не перевернуть ее.
     Во-вторых, благодаря отливу создалось сильное течение, направлявшееся
к западу, а потом заворачивавшее к югу, в открытое море, через тот проход,
по которому утром вошла в пролив наша шхуна. Перегруженный наш ялик  могла
перевернуть даже легчайшая рябь отлива. Но хуже всего было то, что течение
относило нас в сторону и не давало пристать к берегу за мысом, там, где  я
приставал раньше. Если бы мы не справились  с  течением,  мы  достигли  бы
берега как раз возле  двух  шлюпок,  где  каждую  минуту  могли  появиться
пираты.
     - Я не в силах править на частокол, сэр, - сказал я капитану. Я сидел
за рулем, а капитан и Редрут, не успевшие еще устать,  гребли.  -  Течение
относит нас. Нельзя ли приналечь на весла?
     - Если мы приналяжем, нас зальет, - сказал капитан.  -  Постарайтесь,
пожалуйста, и держите  прямо  против  течения.  Постарайтесь,  сэр,  прошу
вас...
     Нас относило к западу до тех пор, пока я  не  направил  нос  прямо  к
востоку, под прямым  углом  к  тому  пути,  по  которому  мы  должны  были
двигаться.
     - Этак мы никогда не доберемся до берега, - сказал я.
     - Если при всяком другом курсе нас сносит, сэр, мы  должны  держаться
этого курса, - ответил капитан. - Нам нужно идти вверх  по  течению.  Если
нас снесет, сэр, - продолжал он, - в подветренную  сторону  от  частокола,
неизвестно, где мы  сможем  высадиться,  да  и  разбойничьи  шлюпки  могут
напасть на нас. А если мы  будем  держаться  этого  курса,  течение  скоро
ослабеет, и мы спокойно сможем маневрировать у берега.
     - Течение уже слабее, сэр, - сказал матрос Грей, сидевший на носу.  -
Можно чуть-чуть повернуть к берегу.
     - Спасибо, любезнейший, - поблагодарил я его, как  будто  между  нами
никогда не было никаких недоразумений.
     Мы все безмолвно условились обращаться с ним  так,  как  будто  он  с
самого начала был заодно с нами.
     И вдруг капитан произнес изменившимся голосом:
     - Пушка!
     - Я уже думал об  этом,  -  сказал  я,  полагая,  что  он  говорит  о
возможности бомбардировать наш форт из пушки.  -  Им  никогда  не  удастся
свезти пушку на берег. А если и свезут, она застрянет в лесу.
     - Нет, вы поглядите на корму, - сказал капитан.
     Второпях мы совсем забыли про девятифунтовую пушку.  Пятеро  негодяев
возились  возле  пушки,  стаскивая  с  нее  "куртку",  как  называли   они
просмоленный парусиновый чехол, которым она была накрыта. Я вспомнил,  что
мы оставили на корабле пушечный порох и ядра и что разбойникам  ничего  не
стоит достать их из склада - нужно только разок ударить топором.
     - Израэль был у Флинта канониром, - хрипло произнес Грей.
     Я направил ялик прямо к берегу. Мы теперь  без  труда  справлялись  с
течением, хотя шли все еще медленно. Ялик отлично  повиновался  рулю.  Но,
как назло, теперь он был  повернут  к  "Испаньоле"  бортом  и  представлял
превосходную мишень.
     Я мог не только видеть, но и слышать, как краснорожий негодяй Израэль
Хендс с грохотом катил по палубе ядро.
     - Кто у нас лучший стрелок? - спросил капитан.
     - Мистер Трелони, без сомнения, - ответил я.
     - Мистер Трелони,  застрелите  одного  из  разбойников.  Если  можно,
Хендса, - сказал капитан.
     Трелони был холоден, как сталь. Он осмотрел запал своего ружья.
     - Осторожней, сэр, - крикнул капитан, - не переверните ялик! А вы все
будьте наготове и во время выстрела постарайтесь сохранить равновесие.
     Сквайр поднял ружье, гребцы  перестали  грести,  мы  передвинулись  к
борту, чтобы удерживать равновесие, и все обошлось благополучно:  ялик  не
зачерпнул ни капли.
     Пираты тем временем повернули пушку на вертлюге, и Хендс, стоявш