иные, напротив, поселяются в
стволах старых  деревьев;  и  наконец  есть  муравьи,  живущие  в  подземных
галереях, которые сами для себя прокапывают. Но нет ни  одного  вида,  нравы
которого не вызвали бы в нас величайшего удивления, если бы только мы  могли
изучить их. Трудно даже  поверить,  чтобы  столь  крошечные  создания  могли
обладать удивительным умом или, как обыкновенно его называют, инстинктом.
   Человек  -  не  единственный  враг,  которого  вынуждены  опасаться   эти
насекомые; они быстро бы сделали землю  необитаемой  для  него,  потому  что
размножаются так, что если их не  уничтожать,  вся  наша  планета  могла  бы
превратиться в один громадный муравейник; природа мудро позаботилась о  том,
чтобы не допустить чрезмерного размножения  этих  насекомых,  и  создала  им
массу врагов. Первое  место  среди  этих  врагов  занимает  человек;  он  не
довольствуется тем, что истребляет их для того, чтобы предохранить  себя  от
их нападений, но в некоторых местностях использует их и в пищу.  Для  многих
племен индейцев Южной Америки, например, сушеные муравьи составляют  главную
пищу; для этого  насекомых  растирают  в  тесто,  а  затем  сушат  в  печке.
Муравьеды   питаются   исключительно   этими   насекомыми;   ящеры-муравьеды
Восточного полушария - также. Муравьев употребляют в пищу  и  многие  птицы,
причем миотеры живут исключительно ими;  наконец,  громадное  количество  их
уничтожается пресмыкающимися, змеями  и  ящерицами,  и  -  что  всего  более
странно - они становятся добычей и многих насекомых.
   Однажды донна Исидора рассказывала дочери то, что сейчас было сказано  об
этих интересных насекомых. Мужчины работали в хинной роще,  а  дочь  и  мать
были заняты приготовлением обеда и находились у дверей дома,  потому  что  в
этих жарких странах  кухня  большей  частью  устраивается  на  дворе.  Донна
Исидора сидела под тенью огромного банана, занимаясь шитьем и в то же  время
присматривая за котелком; а  Леона  забавлялась,  играя  муравьями.  Девочка
почувствовала отвращение к ним после приключения с Леоном; и это  отвращение
еще более усилилось в ней после того, как один из них  укусил  ее  накануне.
Поэтому-то поводу  Исидора  и  начала  говорить  ей  о  муравьях.  Во  время
разговора взгляд  матери  случайно  упал  на  иное,  тоже  очень  интересное
насекомое; она обратила на него внимание девочки,  добавив,  что  оно  также
имеет отношение к предмету их разговора, то есть к муравьям. Это был червь с
дюйм длиной, туловище его имело овальную форму, а голова  была  сплюснута  и
вооружена двумя клещами, немного напоминающими циркуль. Ножки его были очень
коротки и, казалось, не приносили ему особенной пользы, потому что насекомое
с большим трудом могло двигаться, да и то  только  вбок  или  назад,  но  не
вперед. Окраска его совершенно  походила  под  цвет  песка,  в  котором  оно
находилось, и, по всей вероятности, Леона и не заметила бы его, если бы мать
не показала ей это насекомое.
   - Что же это? - спросила девочка, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть.
   - Муравьиный лев, дитя мое, - ответила мать.
   - Лев, мама? Но ведь это червяк.
   - Ты права, но этот червяк, или, вернее, личинка,  названа  так  за  свои
кровожадные привычки. И если принять во внимание его относительную величину,
то это ничтожное создание окажется более сильным и кровожадным, чем сам  лев
при всем своем могуществе.
   - Но почему его называют львом муравьев?
   - Потому что эти насекомые составляют основную его пищу.
   - А как же он их ловит?  Ведь  он  двигается  так  медленно,  а  муравьи,
наоборот, очень проворны!
   - Это верно, но тем не менее он прекрасно ловит свою  добычу.  Знай,  что
приз на бегах не всегда достается самому быстрому. Конечно, у этого льва нет
проворства, но зато  у  него  много  хитрости.  Сядь  здесь,  возле  меня  и
наблюдай: наверно, тебе не долго  придется  ожидать,  чтобы  увидеть,  каким
образом удается ему ловить муравьев.
   И в ожидании, что насекомое не замедлит само показать свою тактику, донна
Исидора прибавила:
   - Муравьиный лев - не что иное, как личинка. Вполне  развитое  насекомое,
которое впоследствии выйдет из нее, нисколько  не  похоже  на  нее:  у  него
появятся крылья и очень длинные ноги, и оно будет принадлежать  к  семейству
сетчатокрылых, то есть таких  насекомых,  крылья  которых  покрыты  жилками.
Крылья эти, когда насекомое находится в покое, покрывают  его  тело  как  бы
крышей и имеют вид сетки или кружева; потому-то  их  и  называют  сетчатыми;
темные пятна, расположенные красивыми узорами на  светлом  фоне,  делают  их
даже  изящными.  И  насколько  велика  разница  между  личинкой  и  развитым
насекомым, настолько же сильна она и в их нравах. Вполне развитое  насекомое
живет несколько дней, которые проводит, мирно порхая с  одного  растения  на
другое. Оно будет тогда самым безобидным из всех насекомых,  между  тем  как
будучи муравьиным львом... Но лучше смотри сама.
   С этими  словами  донна  Исидора  показала  дочери  на  гусеницу.  Сделав
несколько  движений  назад,  это  насекомое  начертило   на   песке   своими
циркулеобразными клещами круг, дюймов около четырех  в  диаметре,  и  тотчас
принялось рыть песок внутри этого круга, очевидно с намерением  сделать  там
ямку. Для этого одной из передних лап оно копало песок, клало  его  на  свою
плоскую голову, как на лопатку,  и  потом  сильным  толчком  отбрасывало  за
границу очерченного круга. Если попадался маленький камешек, насекомое брало
его своими клещами, точно щипцами, и отбрасывало далеко в сторону.  Если  же
камешек оказывался слишком тяжел, чтобы можно было применить этот способ, то
оно взваливало его на спину и выносило за круг. Работая таким образом  около
часа, насекомое выкопало  ямку  в  виде  воронки,  приблизительно  такой  же
глубины, какова была ширина отверстия.
   После всего этого оставалось только притаиться на дне западни и терпеливо
ожидать, чтобы какой-нибудь муравей попался в нее. Донна Исидора и  Леона  с
величайшим интересом наблюдали за всем, что происходило,  и  ждать  пришлось
очень недолго. Муравьев в этом месте было  множество;  они  бегали  по  всем
направлениям в поисках  пищи.  Вот  один  из  них  приближается  к  ловушке,
устроенной муравьиным львом; неблагоразумно подходит  он  к  самому  краю  и
заглядывает в яму: не окажется ли в ней чего-нибудь, что стоило бы утащить в
свои кладовые. Да, на дне что-то есть, посмотрим, что это такое.  Бездна  не
так уж ужасна; опустившись в нее, можно будет, кажется,  без  особого  труда
выбраться назад. И жадное создание наклоняется все больше и больше, все  еще
как бы сомневаясь. Но  возвратиться  назад  и  бежать  уже  слишком  поздно.
Таинственное нечто поднимается во весь свой рост, и прежде чем  неосторожный
муравей успел подумать об отступлении, целая туча песка сбивает его с ног  и
увлекает в глубину, где муравьиный лев хватает его и высасывает так, что  от
жертвы остается только пустая наружная  оболочка,  которую  чудовище  кладет
себе на голову и выбрасывает вон из ямы.
   После этого муравьиный лев  снова  располагается  в  глубине  своей  ямы,
зарывшись в песок, и ждет новой жертвы.

XXVIII. Броненосец и мертвый олень

   Как раз в это время возвратился из леса Леон, и  сестра  тотчас  показала
ему западню, устроенную муравьиным львом. Но мальчик был взволнован тем, что
пришлось ему видеть в лесу вместе с отцом, и сгорал от нетерпения рассказать
о своем полном приключений дне.
   В это утро они открыли новую "манчу" хинных деревьев и отправились к ней.
Дорогой нашли мертвого  оленя  очень  крупной  породы,  который  лежал  там,
вероятно, уже несколько дней, потому что труп его так раздуло, что  он  стал
вдвое больше против  своих  обычных  размеров,  -  явление,  которое  всегда
наблюдается в  жарких  странах,  когда  трупы  остаются  несколько  дней  на
открытом воздухе. Ветвистые деревья, под которыми лежал труп, могли скрывать
его от острых  глаз  коршунов;  потому  что  эти  птицы,  вопреки  уверениям
некоторых натуралистов, отыскивают трупы не посредством обоняния, а только с
помощью зрения. Но странно было, что ни одно из животных,  которые  питаются
падалью, не набрело на него. Впрочем, странным показалось  это  только  дону
Пабло; что же касается индейца, то он,  очевидно,  сразу  догадался,  в  чем
дело, потому что направился прямо к трупу и ударил его топором.  К  большому
изумлению Леона и его отца, удар этот, вместо  того,  чтобы  вызвать  глухой
звук, как они ожидали, произвел сухой треск, причем кожа оленя порвалась,  и
оказалось, что она покрывала только совершенно  голый  остов  животного;  ни
одного же кусочка мяса на этих костях уже не было.
   - Это тату, - спокойно заметил Гуапо.
   - Армадилл? - переспросил дон Пабло.
   - Конечно, - ответил индеец. - Вот и его нора. Смотрите.
   И действительно, возле того самого места,  где  лежал  мертвый  олень,  в
зелени виднелась большая дыра, а в нескольких ярдах от нее и  другая,  такая
же.
   - Вот из этого  отверстия  он  вышел,  -  продолжал  Гуапо,  указывая  на
последнее отверстие. - Теперь его уже там  нет;  мясо  оленя  съедено,  кожа
высохла, значит нашему броненосцу нечего больше тут делать.
   Дон Пабло был в восторге  от  этого  случая,  потому  что  он  давал  ему
возможность проверить все рассказы, которые он  слышал  об  армадиллах.  Эти
животные могут смело стать в ряды самых лучших землекопов; они роют землю  с
такой необыкновенной быстротой, что можно подумать, будто земля поглощает их
в ту минуту, когда вы их заметили или когда они заподозрят какую-нибудь  для
себя опасность. Но так как зубы у них слабы, а некоторые виды  и  совсем  не
имеют их, то им по необходимости  приходится  питаться  мягкими  веществами,
первое место среди которых занимает гниющее мясо. Чтобы начать труп с  самой
мягкой части, они делают подкоп, который дает им возможность  подобраться  к
трупу снизу, прогрызть его, войти внутрь и находиться там до тех  пор,  пока
не останется только голый остов мертвого животного.
   После этой остановки наши каскарильеры продолжали свой путь, и дон  Пабло
много расспрашивал Гуапо о броненосцах, или тату,  с  привычками  и  образом
жизни которых индеец был хорошо знаком; раньше он часто охотился  на  них  и
лакомился их мясом, не испытывая ни малейшего отвращения при мысли, что  они
питаются падалью. Правда, и американцы белой расы не больше  брезгуют  мясом
армадиллов, чем индейцы; хотя, впрочем, они выбирают те породы, которые, как
предполагают, питаются в основном растительной пищей. Вблизи городов  разные
породы тату посещают кладбища и тут без разбора съедают все мягкие  мясистые
остатки, какие находят. Муравьев тату уничтожают даже больше, чем муравьеды,
потому что они не ограничиваются тем, чтобы пробить отверстие в муравейнике,
как это делают тамандоа; они делают широкую брешь и нападают на личинки. Для
муравьев же это самое страшное несчастье, потому что они заботятся  о  своих
личинках больше,  чем  о  собственной  жизни:  поэтому  истребление  личинок
приводит их в  отчаяние,  лишает  бодрости;  они  уже  не  исправляют  своих
построек, и колония, оставшись без  крова,  оказывается  беззащитной,  легко
подвергается нападениям всех своих врагов и вскоре окончательно гибнет.
   Хотя армадилл, или тату, и питается отвратительной пищей, падалью, но тем
не менее мясо его имеет очень приятный  вкус,  в  противоположность  тапиру,
который сам питается только сочными  растениями,  а  мясо  имеет  горькое  и
жесткое. Вкус тату немного напоминает вкус  очень  маленького  поросенка;  и
если его зажарить, не снимая костистой брони, как это делают индейцы, то  он
не уступает по вкусу жареной свинке; скорее даже оказывается вкуснее.
   Гуапо не называл  это  животное  армадиллом;  это  название  испанское  и
происходит от слова armado, что значит вооруженный, потому что  тату  покрыт
костяной или чешуйчатой броней, напоминающей броню древних рыцарей. Он имеет
шлем на голове, латы на спине, а конечности  его  защищены  нарукавниками  и
наножниками. Это вооружение изменяется в строении  отдельных  своих  частей,
смотря по тому, к какому виду принадлежит животное, которое носит его; между
костистыми щитами, из которых состоит это  вооружение,  пробивается  большее
или меньшее количество шерсти, покрывающей кожу животного. Индеец  не  знал,
конечно, ничего о том, что некогда люди носили  вооружение  животного,  хотя
ему в совершенстве были известны не менее интересные  подробности  обо  всех
видах армадиллов, которые водились в этой стране. Он  рассказал  Леону,  что
одни из них величиной не больше крысы, а другие по росту не уступают барану.
Одни ходят медленно, а другие быстрее человека; есть  такие,  которые  очень
мало возвышаются над землей, так что, когда  притаятся,  то  легко  остаются
незаметными, и походят на легкую неровность почвы (к этому виду  принадлежал
тот броненосец, подкоп которого наши колонисты видели у трупа оленя); и есть
другие, тело которых почти шарообразно, почти столь же кругло, как мяч.

XXIX. Охота на армадилла

   Разговаривая таким образом, наши работники подошли к  хинным  деревьям  и
начали трудиться с тем большим усердием, что эти новые заросли оказались еще
богаче, чем предыдущие.
   Как раз возле рощи находилась поляна, и, подходя, они заметили там  целую
стаю черных коршунов, или замуров. Птицы собрались у трупа другого  мертвого
оленя, который лежал на земле. При первом же звуке топора  коршуны  улетели,
но очень скоро снова возвратились, потому что они далеко не из робких птиц.
   Во всем этом не было бы ничего удивительного, если бы  труп  не  оказался
трупом оленя, потому что это был уже второй олень, которого колонисты  нашли
мертвым на своей дороге в это утро. Кто мог убить его?  Какой-нибудь  хищный
зверь? Но в таком случае он растерзал и пожрал бы их,  если  только  это  не
была пума, которая действительно  умерщвляет  иногда  животных  больше,  чем
может съесть.
   Дону Пабло пришла в голову мысль, что животные  были  умерщвлены  стрелой
какого-нибудь индейца, и эта мысль сильно встревожила его; ведь это  служило
бы  свидетельством  опасного  соседства  какого-нибудь  враждебного  племени
индейцев, которые могли бы уничтожить его плантации и  даже  угрожать  здесь
семье. Гуапо давно ушел из этих мест  и  не  мог  ничего  сказать  по  этому
поводу; племена индейцев очень часто меняют места жительства, и потому он не
мог знать, не поселилось ли какое-нибудь из них, а если поселилось, то какое
именно.
   - Чунко, - сказал он, - заходят иногда сюда.
   И эти слова не могли рассеять опасений дона Пабло, потому что чунко  были
самыми воинственными из всех племен, обитавших в здешних лесах. Чунко питают
отвращение к белым и  притом  еще  мстительны  и  жестоки;  это  именно  они
уничтожали несколько раз миссии. Если бы действительно оказалось, что  чунко
поселились поблизости, Гуапо нашел бы уже какой-нибудь их след, но следов не
было. Его уверенность успокоила дона Пабло, потому что он  хорошо  знал:  во
всем, что касается безопасности его семьи, он  вполне  может  положиться  на
верность слуги.
   Некоторое время спустя внимание наших работников  снова  было  привлечено
коршунами. Оправившись от испуга, эти отвратительные  птицы  возвратились  к
трупу и с жадностью принялись глотать куски разложившегося  мяса.  Но  вдруг
все они вспорхнули, видимо очень  испуганные,  хотя  кругом  не  видно  было
ничего такого, что могло  бы  объяснить  их  страх.  Коршуны  тем  не  менее
расположились  в  нескольких  шагах  от  трупа,  и  шеи  их,  вытянутые   по
направлению к трупу, словно указывали на то, что существо,  внушавшее  страх
птицам, находится в этом трупе.
   Заинтересованные каскарильеры прекратили свою работу, и  стали  наблюдать
за коршунами. Те вскоре оправились от испуга и, снова возвратившись к трупу,
принялись терзать его с прежней жадностью, но почти тотчас же опять покинули
добычу, всполошившись, как и раньше.
   На этот раз Гуапо понял, в чем дело, и объяснил загадку.
   - О, конечно, это тату! - воскликнул индеец.
   - Где он? - быстро спросил дон Пабло.
   - Там, мой господин, в трупе оленя.
   Дон Пабло приблизился и действительно увидел армадилла, он пожирал  снизу
труп, верхнюю часть которого уничтожали птицы. Животное спокойно  продолжало
пировать, да  и  коршуны,  в  которых  жадность  возобладала  над  робостью,
решились на этот раз  не  обращать  внимания  на  незваного  гостя,  который
разделял с ними добычу. Но  доброе  согласие  продолжалось  недолго.  Что-то
разозлило коршунов, быть может, броненосец оцарапал своей чешуей лапу одного
из них, а может быть, и по  какой-нибудь  другой  причине,  но  птицы  вдруг
набросились на него.  Животное,  не  имея  возможности  отразить  нападение,
ограничилось тем, что воспользовалось своими орудиями защиты. Тату  прижался
к земле и совершенно укрылся под  свою  броню;  в  таком  положении  ему  не
страшны были клюв и когти самого орла. Коршуны  поняли  бесполезность  своих
усилий и отказались от прямой борьбы. Но  если  они  и  не  смогли  прогнать
армадилла, то все же решили не позволять  ему  участвовать  в  пиршестве;  и
действительно, каждый раз, как тату высовывал голову, чтобы  откусить  мяса,
один из коршунов тотчас оказывался рядом, и  клюв  его  заставлял  армадилла
снова прятаться в броню. Видя наконец, что ничего не  может  поделать,  тату
начал рыть землю и в несколько секунд исчез, к великому  изумлению  замуров,
которые были поражены этим внезапным исчезновением армадилла не меньше,  чем
и встречей с ним в трупе оленя.
   Едва закончилась эта сцена, как появились два новые армадилла, они бежали
со стороны реки, по скалам, окаймлявшим ее берег и примыкавшим к лужайке, на
которой находились наши работники. Оба были из крупной породы  и  торопились
воспользоваться хоть остатками трупа прежде, чем он был бы совсем уничтожен.
Но тут уж Гуапо не мог больше выдержать, - он так любил жаркое из армадилла!
И вот с топором в руке он бросился навстречу двум тату. Дон  Пабло  и  Леон,
которым эта охота понравилась, последовали за ним.
   Заметив охотников,  армадиллы,  не  страшные  уже  для  коршунов,  быстро
повернули назад. Гуапо ускорил шаг, догнал одного из них и успел схватить за
хвост как раз в тот момент, когда животное зарывалось в землю и  уже  готово
было в ней исчезнуть. Хотя индеец хорошо знал, что ему не  удастся  вытащить
животное из ямы, но решил хоть не дать ему глубже зарыться.
   Тот же из армадиллов, за которым гнались дон Пабло и  Леон,  достиг  края
обрыва  гораздо  раньше,  чем  его  преследователи,  и  остановился,  словно
раздумывая,  как  быть  дальше.  Охотники  были  очень   довольны,   заранее
торжествуя, что загнали его в такое место, где, как они были уверены,  зверь
не сможет ускользнуть от них; потому что  скала  эта  ярдов  в  четырнадцать
высотой, была совершенно обнажена и  отвесно  спускалась  к  воде.  Вот  они
догнали животное, уже руки их протянулись, чтобы  схватить  его,  как  вдруг
(представьте себе только удивление и разочарование бедных  охотников!)  тату
свернулся клубком и покатился по отвесной скале вниз, достиг дна  совершенно
невредимым, а затем скрылся в одной из расселин так быстро,  что  невозможно
было заметить, куда он делся.
   Тогда отец и сын вернулись к Гуапо, который продолжал держать своего тату
и давно уже звал их на помощь. Но  и  общими  усилиями  все  трое  не  могли
вытащить армадилла из ямы, хотя он только  наполовину  ушел  в  нее.  Скорее
можно было оторвать  хвост  животного,  чем  вытащить  его,  -  это  не  раз
случалось с охотниками. Вот  почему  решили  действовать  иначе:  дон  Пабло
сменил индейца и держал армадилла, а Гуапо раскопал  землю  и  только  таким
образом вытащил животное, ударил его  топором  по  голове,  а  по  окончании
работы отнес домой, где тату и был зажарен в сво