о  птицы  стояли  на
громадном стволе срубленного дерева, вследствие чего и казались гораздо выше
обычного.
   Во всяком случае, Гуапо и Леон были очень  удивлены:  каждый  из  них  во
время своего ночного  дежурства  подходил  к  тому  месту  и  не  видел  там
решительно никакого срубленного дерева. И вот теперь они недоумевали, кто бы
мог притащить такой громадный ствол. Вдруг, вглядевшись  пристальнее,  Гуапо
увидел, что этим стволом был не  кто  иной,  как  крокодил!  Леон  изумился;
индейцу же не раз приходилось видеть это странное явление. Да  и  все,  кому
случалось путешествовать  по  берегам  Ориноко  или  Амазонки,  могли  часто
наблюдать его.
   Фламинго сидели совершенно спокойно, они прекрасно  знали,  что  крокодил
никогда не сможет достать хвостом то, что находится у него на спине.  А  раз
так, то нечего и бояться. Вот почему фламинго и другие птицы, которые  любят
низкие  насесты,  часто  усаживаются  на  чешуйчатой  спине   крокодилов   и
аллигаторов.
   Становилось все светлее, но птицы, по-видимому, так же мало пугались того
шума  и  движений,  которые  производили  путешественники,  как  и  ужасного
животного, на котором сидели. По всей вероятности, здесь человек никогда  не
преследовал их; потому что в тех местностях,  где  люди  охотятся  за  ними,
фламинго, наоборот, в высшей степени осторожны. Вдруг вся  стая,  словно  по
сигналу, улетела, громко крича; правда,  чудовище  повернулось,  но  это  не
могло испугать фламинго,  потому  что  нередко  эти  птицы  сидят  на  спине
крокодила даже тогда, когда он плывет. Этот внезапный страх птиц нельзя было
приписать ничему иному, как тому шуму, который донесся из ближайших кустов и
откуда через несколько минут действительно выбежало около  дюжины  животных,
по виду и величине похожих на свиней; шерсть  их  такая  же  грубая,  как  и
щетина, была рыжеватого  цвета.  Но  это  были  не  свиньи:  головы  бегущих
напоминали кроличьи, а на ногах, вместо копыт, как  у  свиней,  у  них  были
когти; животные казались не такими тяжелыми, как свиньи, но в  то  же  время
были и  менее  проворны.  На  берегах  южно-американских  рек  эти  животные
встречаются очень часто, и поэтому путешественники сразу узнали их: то  были
капивары. Они похожи на морских свинок. Но, несмотря на большое сходство, те
и те считаются двумя различными видами. Существует еще один вид, похожий  на
них, это моко.  Он  занимает  среднее  место  между  капиварами  и  морскими
свинками.
   Все три вида принадлежат  к  грызунам.  Самым  крупным  из  них  является
капивара; она в такой же степени  может  быть  названа  земноводной,  как  и
тапир; поэтому встречается только у берегов рек, можно даже сказать, что она
лучше чувствует себя в воде, чем на земле. Быть может, там она  находится  в
большей безопасности от врагов; хотя, правду сказать,  это  бедное  создание
имеет их повсюду достаточно, как мы увидим дальше.
   Капивары изо всех сил старались поскорее  подобраться  к  воде.  Крокодил
лежал у них на пути, но они  не  заметили  его,  и  первые  из  стада  прямо
набежали на чудовище. С громким криком ужаса они  остановились;  затем  одни
перепрыгнули через страшного врага, а другие бросились бежать назад к  лесу.
Крокодил, который, вероятно, с самого  утра  поджидал  добычу,  изогнулся  и
начал со страшной силой бить хвостом.  Одна  из  капивар  попала  под  удар;
несчастное животное полумертвым откатилось на несколько шагов в сторону,  но
новый удар окончательно добил его.

XXXIX. Ягуар и крокодил

   Остальные капивары поторопились к реке, где скоро и исчезли.  Вскоре  они
снова выплыли на поверхность,  чтобы  вдохнуть  воздуха,  но  уже  на  таком
расстоянии, что можно было не опасаться ужасного врага.
   Между тем наши путешественники отвели глаза от крокодила и его  жертвы  и
стали смотреть туда, откуда выбежали капивары. Вероятно, им грозила какая-то
опасность, потому что они никогда не торопятся так, если их ничто не пугает.
Тревожная торопливость, глаза, полные ужаса, поднявшаяся дыбом щетина -  все
это говорило о том, что капивар преследовал враг. Но кто? Быть может, оцелот
или какое-либо другое животное из породы более мелких кошек, добычей которых
часто становятся беззащитные капивары?
   Пока наши путешественники задавали себе  этот  вопрос,  ветви  кустарника
раздвинулись и показалась голова ягуара.  Животное  остановилось  как  будто
только для того, чтобы осмотреть местность; потом вышло из  кустов  и  снова
остановилось, но только на одну секунду. Именно  в  это  мгновение  крокодил
открыл  свою  пасть,  чтобы  проглотить  морскую  свинку.  Ягуар,  угрожающе
зарычав, вмиг очутился возле крокодила  и  в  свою  очередь  схватил  свинку
зубами. Два врага - гигантское пресмыкающееся и могучий  ягуар  -  оказались
друг перед другом, разделенные только  этой  общей  добычей.  Каждый  твердо
решил не уступать ни  одного  куска  другому.  В  глубине  потемневших  глаз
крокодила горела ярость, желтые же глаза ягуара просто метали  молнии.  Кипя
бешенством, противники глядели друг  на  друга,  оставаясь  некоторое  время
неподвижными. Один судорожно махал хвостом, другой сгибал свой хвост  дугой,
держа его наготове, как страшное оружие, которым он воспользуется в  удобный
момент.
   Бездействие длилось недолго, ягуар не мог больше себя  сдерживать.  Как?!
Он, царь леса, и вдруг нашлось создание,  которое  осмелилось  оспаривать  у
него добычу! Надо было наказать подобную дерзость. Но что  делать  со  столь
неуязвимым противником? Что значат зубы или когти против этой  непроницаемой
чешуи, которую он встретит повсюду? Но вот глаза врага -  они  не  прикрыты,
они доступны острым когтям! Крокодил, угадав намерение ягуара, вмиг поднялся
и отразил чешуйчатой лапой  подлый  удар.  Ягуар  отступил,  подготовился  и
сделал новую попытку нанести удар;  но  опять  безуспешно.  Так  повторялось
несколько раз. Борьба становилась все ожесточеннее; но решительного перевеса
не мог добиться ни один, ни другой из противников. Они находились близко  от
берега, и голова крокодила была обращена к реке. Он прекрасно  знал,  что  в
воде окажется гораздо сильнее своего врага, если тот  осмелится  последовать
туда за ним. Нет сомнения, что всякий крокодил меньших размеров не  преминул
бы воспользоваться близостью реки,  чтобы  избежать  борьбы  с  ягуаром;  он
бросился бы в воду, предоставив врагу всю добычу. Но это громадное  чудовище
слишком хорошо сознавало свою силу и вполне полагалось на нее.
   Ягуар тоже не собирался уступать своего права на добычу.  Ведь  благодаря
именно тому, что он преследовал все стадо,  крокодил  смог  завладеть  своей
жертвой.
   Крокодил  все  тянул  ягуара  к  воде,  а  тот,  ослепленный  бешенством,
совершенно не замечал, куда вела его эта борьба. Вдруг  его  ноги  коснулись
воды; ощущение это быстро  заставило  ягуара  изменить  тактику;  он  бросил
добычу, прижался всем туловищем к земле и одним прыжком  оказался  на  спине
крокодила, намереваясь оторвать его хвост,  потому  что  хорошо  знал,  что,
кроме глаз, это единственное уязвимое место у  чудовища;  лишившись  хвоста,
крокодил утратит свое главное орудие нападения.
   Конечно, ягуару удалось бы  оторвать  это  ужасное  орудие,  если  бы  он
находился хоть в десяти ярдах от реки.  Но  противники  были  уже  у  самого
берега. Крокодил тоже понимал, что теперь другого  выхода  у  него  нет;  он
бросился в воду, увлекая ягуара на дно реки.
   Несколько  мгновений  ничего  не  было  видно,  кроме  пены.   Потом   на
поверхности водоворота показалась пятнистая шкура ягуара. С минуту он  искал
глазами отвратительное пресмыкающееся, но, не найдя, вышел на  берег  и  еще
несколько мгновений с яростью  смотрел  на  воду,  словно  клялся  отомстить
врагу, который ускользнул  от  него.  Потом  ягуар  подошел  к  растерзанной
капиваре, забросил ее, как перышко, себе на спину и удалился в лес.
   Что же касается наших путешественников, то едва появился ягуар,  они  как
можно скорее собрали посуду, бросились на плот  и  отчалили  от  берега,  не
ожидая конца борьбы, исход которой в любом случае мог стоить им жизни.

XL. Анаконда

   В течение нескольких следующих дней не  случилось  ничего  значительного.
Раз или два  наши  путешественники  замечали  на  берегу  индейцев;  но  те,
озадаченные видом огромной плывущей массы, которую представлял собой плот со
всем находившимся на нем грузом, оставались в  своих  хижинах.  Не  имея  ни
малейшего желания вступать в контакт с этими  дикарями,  наши  беглецы  были
очень рады, что отделались от них таким образом,  и  продолжали  свой  путь,
остерегаясь останавливаться  на  ночлег  в  таких  местах,  где  можно  было
предполагать малейшие следы присутствия туземцев.
   Однажды вечером долго искали подходящее место, чтобы  выйти  на  берег  и
устроиться на ночь, но не  могли  найти:  по  обеим  сторонам  реки  деревья
подходили к самому берегу, так что  нижние  ветви  их  погружались  в  воду.
Несколько миль проплыли путешественники, не встретив ни малейшей  прогалины;
густая стена деревьев тянулась вдоль  берега,  насколько  мог  видеть  глаз.
Путешественники потеряли уже было надежду засветло добраться до  конца  этой
стены, как вдруг увидели в одной бухте  кучу  плавучего  леса,  нечто  вроде
естественного плота. За неимением лучшего места эта бухта и была избрана для
ночлега.
   Вся семья выбралась и была очень довольна таким местом для ночлега.  Один
Гуапо осматривался недоверчиво, и вскоре его громкое восклицание дало понять
семье, что место отнюдь не так хорошо, как казалось. На  той  стороне,  куда
путешественники  причалили  свой  плот,  оказались  целые  мириады   красных
муравьев, которые уже направлялись к судну наших изгнанников. Не было  нужды
объяснять дону Пабло причину ужаса индейца; потому что он и  сам  знал,  что
нападение этих муравьев было бы для семьи самым ужасным из  всех  несчастий,
не только потому, что они очень больно кусаются, но и потому,  что  за  ночь
совершенно уничтожили бы и хину, и ваниль, и сарсапарель,  -  одним  словом,
все, что имели наши беглецы.
   Все бросились как можно скорее к своему  плоту,  с  которого  только  что
сошли, и дон Пабло и Гуапо, схватив весла, быстро отчалили от этого ужасного
места; между тем донна Исидора и дети торопливо заливали водой тех муравьев,
которые все же успели забраться на плот. К счастью,  Гуапо  вовремя  заметил
опасность. Что было бы,  если  бы,  ничего  не  подозревая,  путешественники
спокойно уснули, а на следующее утро не нашли ни следа  своего  драгоценного
груза! В течение одной ночи был бы уничтожен труд целого года,  как  это,  к
несчастью, слишком  часто  случается  с  негоциантами  и  колонистами  Южной
Америки.
   Нечего было делать; пришлось нашим путешественникам привязать свой плот к
дереву, росшему над самым берегом, и  провести  ночь,  не  сходя  на  землю.
Потому что проникнуть в чащу было совершенно немыслимо, да и спать там  было
опасно. Но, с другой стороны, и плот  не  был  приспособлен  к  тому,  чтобы
ночевать на нем. Каюта могла хорошо защитить всех от нестерпимо жгучих лучей
солнца;  но  повесить  в  ней  гамаки  было  невозможно;  а   все   открытое
пространство плота было так сплошь завалено припасами,  что  едва  ли  могло
найтись место, чтобы можно было лечь. Вот почему  наши  путешественники,  не
спавшие почти всю ночь, поднялись с рассветом и собрались в дальнейший путь.
   Когда они стали отвязывать плот от дерева,  их  внимание  привлекла  одна
ветвь, которая простиралась над водой в  горизонтальном  направлении.  Ветвь
эта была довольно высоко, но все же можно было опасаться,  что  она  заденет
крышу каюты, потому что течение должно  было  непременно  направить  плот  к
месту, над которым простиралась эта ветвь. А в таком  случае  листья  буссу,
покрывавшие каюту, были бы сметены, словно паутина.
   Но, всмотревшись внимательнее, дон Пабло решил, что  опасность  не  очень
серьезна, потому что ветвь находилась значительно выше, чем могло показаться
сразу. Итак, канат, на котором держался плот, был отвязан и положен на борт,
плот двинулся, покачиваясь на волнах.
   Вдруг общая любимица семьи - маленькая обезьянка начала подавать признаки
какой-то необыкновенной тревоги и  возбуждения:  она  то  влезала  на  крышу
каюты, то спускалась с нее с тем, чтобы тотчас снова  взобраться  туда;  при
этом она страшно кричала и  с  ужасом  смотрела  на  ветку,  будто  стараясь
сказать, что опасность  находится  именно  там.  Что  же  могло  так  сильно
напугать ее? Гуапо и дон Пабло взглянули в том направлении,  куда  указывала
обезьянка,  и  увидели  громаднейшую  змею,  туловище  которой  было  скрыто
растениями, обвивавшими ствол заманга; но голова находилась на  самом  конце
ветви, и этого было вполне достаточно, чтобы узнать анаконду, или  огромного
водяного удава.
   Та часть тела змеи, которую  увидели  путешественники,  была  толщиной  с
человеческую ногу. Громадное пресмыкающееся ползло по  ветви,  высунув  свой
раздвоенный  клейкий  язык.  Голова  его  заставляла   цепенеть   от   ужаса
несчастных, которых влекло к нему с неудержимой силой.  Удав  мог,  если  бы
захотел, одним прыжком броситься на плот или, не  оставляя  ветки,  схватить
одного из членов семьи, обвиться вокруг него и задушить. Не  раз  убивал  он
таким образом косулю, тапира, а быть может, и самого тигра.
   Путешественники слишком хорошо знали ужасную силу этого пресмыкающегося и
опасность, которой они подвергались. Дон Пабло  взял  топор,  Гуапо  -  нож.
Донна Исидора, Леон и Леона, которые, к  счастью,  находились  возле  каюты,
быстро спрятались в нее. Как только они закрыли  за  собой  дверь,  передняя
часть плота, на которой стояли дон Пабло и индеец, прошла  под  ветвью,  где
было пресмыкающееся. Оба подняли свое оружие, чтобы поразить змею, но  плохо
рассчитали свои удары и промахнулись: удав отпрянул  назад,  а  течение  тем
временем отнесло их дальше, так  что  они  не  смогли  повторить  нападение.
Ужасная  же  голова  появилась  снова,  повернулась  к  каюте  и,  казалось,
выжидала. Это была страшная минута для дона Пабло, его жены и детей. Неужели
чудовище среди прячущихся в каюте будет выбирать себе жертву?.. Вот оно  уже
не более чем на расстоянии четырех футов от двери, глаза его горят, оно чует
добычу и готовится схватить ее.
   - Смилуйся, Боже! - воскликнул дон Пабло, падая на колени.
   В это мгновение послышался пронзительный крик саймири, которая вместе  со
своей маленькой госпожой укрылась в каюте.  Она  заметила  голову  чудовища,
взгляд его с неотразимой силой привлекал саймири к себе, и с  криками  ужаса
бедное  животное  выбежало  из  каюты  навстречу  чудовищному  змею.   Пасть
пресмыкающегося открылась, и шелковистое тело любимицы семьи исчезло  вместе
с удавом, который удалился в лес...
   Плот между тем двигался быстро и вскоре был уже далеко от ужасного места.
Дон Пабло побежал в каюту и, обнимая свою жену и детей, благодарил  Бога  за
это почти чудесное их спасение.

XLI. Замечательные деревья

   К чувству глубокой радости, которая сменила  минуту  страшного  ожидания,
вызванного присутствием анаконды, примешивалось сожаление о потере маленькой
саймири.
   Леона была неутешна. Она очень любила это хорошенькое маленькое создание,
которое целые часы проводило, сидя у нее  на  плече,  играя  волосами  своей
госпожи, лаская нежные, как бархат, щеки девочки,  прижимаясь  к  ним  своим
маленьким носиком. Ничто не могло быть естественнее этой печали ребенка;  да
и все остальные члены семьи сочувствовали ей.
   Берега реки все еще были покрыты густым лесом; а русло  ее  здесь  сильно
раздалось и имело больше  полумили  в  ширину.  На  реке  встречалось  много
островов, часто  довольно  больших,  что  вынуждало  наших  путешественников
держаться ближе к берегу. Благодаря  этому  они  могли  лучше  рассматривать
различные породы деревьев, которые росли у самой реки. Дон  Пабло  показывал
их детям и объяснял характерные особенности. Гуапо слушал тоже  и  время  от
времени делал некоторые замечания о свойствах деревьев, о которых шла  речь,
о том, как используют их индейцы. Эти сведения можно было  назвать  народной
наукой, и, быть может, она представляет больше  значения,  чем  тот  простой
перечень видов и родов, который составляет обыкновенно  все,  что  дают  нам
кабинетные ученые.
   Между  деревьями,  которые  привлекли  внимание  наших  путешественников,
находился так  называемый  воладор,  или  крылатка,  листья  которого  имеют
сердцевидную  форму.  Название  это  дерево  получило  от   перепончатых   и
струйчатых крылышек, которыми покрыты  его  семена.  Когда  семя  созреет  и
отделится от растения, эти крылышки, которые  расположены  под  углом  в  45
градусов, делают семена похожими на маленькие воланы. Нет ничего  интереснее
зрелища,  которое  представится,  если  в  тихую  погоду  встряхнуть   ветви
воладора: миллионы  семян  начинают  кружиться  в  воздухе  и  долго,  долго
носятся, прежде чем опуститься на землю.
   Воладор - одно из очень крупных  лесных  деревьев  Нового  Света;  он  не
составляет исключительной принадлежности Южной Америки, а  встречается  и  в
Мексике, и в некоторых других частях Северной Америки.
   Рядом с воладором часто можно увидеть высокий ствол барбариса с  длинными
иглами, в которых есть сходство с усами ягуара; вот почему испано-американцы
называют его иногда бородой тигра.
   Немного дальше рос орлеан (bixa orellana), который  дает  краску,  хорошо
известную под  названием  арнатто.  Краска  эта  получается  из  красноватой
мякоти, окружающей семена. Чтобы  получить  ее,  индейские  женщины  бросают
плоды этого дерева в горячую воду и с силой мнут  их  там  в  течение  часа,
чтобы совершенно отделить мякоть. После чего воду сливают в другой сосуд;  а
образовавшийся осадок  смешивают  с  крокодиловым  жиром  или  с  маслом  из
черепашьих яиц;  таким  образом,  получается  тесто,  которое  разрезают  на
небольшие куски, придавая им форму пирожков. Это и  есть  арнатто  или,  как
чаще называют ее, анато; впрочем, в разных странах краска эта  носит  разные
названия: в Бразилии - уруку, в Перу - ачоте,  а  у  индейцев  каждое  племя
называет ее по-своему.
   Дерево это встречается почти во всех странах тропической Америки, где оно
растет не только в диком состоянии, но и  разводится  в  садах,  потому  что
индейцы применяют краску, добываемую из него, в  очень  больших  количествах
для раскрашивания как своего тела, так и  одежд.  Дикари  вообще  с  большим
искусством добывают различные красящие вещества из многих растений, а  также
и яды, содержащиеся в них; Гуапо показывал дону Пабло деревья, которыми  его
племя пользуется для подобных надобностей.
   Потом они увидели  вьющееся  растение,  которое  достигало  вершин  самых
высоких деревьев и было покрыто очень  красивыми  фиолетовыми  цветами.  Дон
Пабло  узнал  в  нем  биньонию,  а  Гуапо  назвал  чикой.  Плод  этой  лианы
представляет стручок около двух футов  длиной,  который  наполнен  крылатыми
семенами. Но, прибавил Гуапо, краску дают не цветы, а листья  этого  дерева.
Добывается она таким же способом, как и анато. Когда листья хорошо вымокнут,
краска оседает на дне в виде порошка, из которого месят тесто и разрезают на
небольшие  куски.  Индейцы  платят  по  доллару  за  каждый   такой   кусок.
Ярко-красный цвет биньонии нравится  индейским  племенам  больше,  чем  цвет
анато, потому что, надо заметить, дикари вообще  предпочитают  красный  цвет
всем остальным.
   Дальше путешественники увидели дерево  с  тонким  стволом  высотой  около
двадцати футов. Это был гуиток. Широкие листья его выходили  непосредственно
из ствола, плоды висели у основания листьев, как в хлебном дереве. Эти плоды
по виду напоминают каштаны;  в  мякоти  их  заключается  красящее  вещество,
дающее гуиток - краску темно-синего цвета.