яются индейцами не только как наркотик;  они  служат
здесь и основной  пищей.  Индеец  может  дней  шесть  питаться  только  этим
растением. Бедные рудокопы Перу, которых так и  называют  -  "кокеросы",  то
есть любители коки, вряд ли могли бы делать свою тяжелую  работу  без  этого
растения.  Употребляемая  в  больших  количествах  кока   может   расстроить
здоровье, но в умеренных дозах она почти безвредна.
   Итак, Гуапо пошел искать себе  место  для  ночлега  подальше  от  опасных
молье. Вскоре он заметил большой выступ в одной из  скал  и  решил  провести
ночь там. Долго сидел индеец там неподвижно, устремив глаза на площадку, где
спала семья его дорогого господина, и с ужасом думал о  том,  не  вечным  ли
сном они уснули, проснутся ли завтра. Но уверенность дона Пабло, который был
так учен и, конечно, не рискнул бы попусту подвергать опасности свою  семью,
мало-помалу успокоила слугу; а вместе со  спокойствием  у  него  появился  и
аппетит, который раньше был подавлен страхом.
   Гуапо снял с шеи мешочек, сшитый  из  кожи  шиншиллы,  вынул  из  него  с
полдюжины листьев коки и принялся  их  жевать.  Потом  он  достал  небольшую
бутылку, сделанную из тыквы  и  заткнутую  деревянной  пробкой.  Пробка  эта
служила головкой длинной булавки, конец которой касался дна бутылки.  Индеец
взял конец булавки в рот, смочил слюной, затем опустил  в  бутылку  и  через
минуту вынул - конец булавки  был  покрыт  теперь  белым  порошком,  который
представлял собой или истолченную негашеную известь, или золу молье, а то  и
банана,  которая  иногда  употребляется  кокеросами  в   подобных   случаях.
Вероятнее всего, это была именно зола молье, потому что южные индейцы  ценят
как раз эту приправу к коке, а Гуапо был ее тонким знатоком.
   Гуапо несколько раз проколол булавкой шарик, сделанный языком во рту;  он
старался не касаться булавки губами, потому что она  обожгла  бы  их.  После
всего этого он вытер булавку и в течение сорока минут  спокойно  жевал  свой
шарик. Сорок минут - это время,  необходимое  для  того,  чтобы  насладиться
кокой, и срок этот  так  точен,  что  индейцы  во  время  пути  измеряют  им
расстояние.
   Действие  одного  приема  коки  продолжается  столько   времени   сколько
необходимо, чтобы пройти пешком три мили.
   Окончив свой ужин, Гуапо завернулся в пончо, прислонился к скале и крепко
уснул.

V. Пуна

   Индеец проснулся на рассвете. Позавтракав так же, как накануне  поужинал,
он направился к площадке, где все еще спали. Лошади и мул паслись, возле них
были и ламы которые со вчерашнего  дня  еще  ничего  не  ели,  так  как  эти
животные никогда не пасутся ночью.
   Гуапо спускался со скалы, дрожа от ужаса. Что бы он только дал,  лишь  бы
услышать голос дона Пабло! Гуапо остановился, прислушался,  затаив  дыхание,
но ни малейшего звука не долетало до него с площадки, где  все  члены  семьи
лежали в том же положении, в каком он их оставил вечером, притом лица у всех
были болезненно бледны. Гуапо похолодел. Он склонился над своим  господином,
позвал его, потом слегка тронул рукой; потом сильнее потряс его за  плечо  -
дон Пабло не просыпался. А между тем индеец знал, что господин  обычно  спит
очень чутко. Гуапо был в ужасе. Наконец спящий с трудом пошевелился.
   - Что случилось? - едва произнес он.
   - О, господин! Солнце уже высоко, надо отправляться.
   - Я совершенно сонный, не могу открыть глаз. Что бы  могло  означать  это
оцепенение?
   - Ядовитые деревья! Я же говорил вам!
   Эти слова заставили дона Пабло сразу вскочить;  но  он  еле  держался  на
ногах и чувствовал себя словно опьяневшим.
   - Да, Гуапо, вероятно ты был прав. Но Боже мой, мои дети, жена!
   Страх за семью совсем отрезвил дона Пабло. Он бросился к спавшим,  но  на
них  яд  наверняка  подействовал  еще  сильнее.  С  большим  трудом  удалось
разбудить их.
   - Скорее уйдем отсюда, подальше от этих деревьев! Гуапо был прав - от них
исходят сильные наркотические испарения. Идем же, Исидора;  бежим  побыстрее
из-под этих смертоносных ветвей, позавтракаем где-нибудь на чистом воздухе.
   Мало-помалу свежий утренний воздух рассеял это опьянение,  которое  могло
бы кончиться и смертью, если бы  продолжалось  дальше.  Подкрепившись  снова
чарки (так в Перу называется сушеное мясо) и окой, беглецы снова пустились в
путь по тропе вдоль скал из черного порфира, которые в основном  и  образуют
исполинскую цепь Анд.  Над  головами  беглецов  кричали  маленькие  красивые
попугаи из породы conurus rupicola (каменные попугаи), которые гнездятся  на
вершинах крутых скал, где и проводят всю свою жизнь,  в  отличие  от  других
видов попугаев, которые живут в лесах. Есть здесь и  обезьяны,  обитающие  в
пещерах и потому называющиеся троглодитами .
   К закату солнца путники достигли наивысшей точки,  на  какую  поднималась
тропинка, по которой они  шли  и  которая  привела  их  к  большой  равнине,
возвышавшейся почти на три с половиной мили над уровнем  моря.  Равнина  эта
была окружена горами, снежные вершины возносились на много тысяч футов  выше
этой равнины. Почва ее была обнажена и бесплодна, деревьев - никаких; сухая,
пожелтевшая трава, обнаженные скалы, холод -  вот  унылая  картина,  которую
представляет собой эта местность. Путешественники достигли,  таким  образом,
одной из тех огромных равнин, которые в этой части  Анд  называются  пунами;
здесь  живут  только  индейские  пастухи,  рассеянные   на   таком   большом
пространстве и так редко, что можно  ехать  несколько  дней  по  пуне  и  не
встретить ни одного из них.
   Гуапо, рожденный по ту сторону гор,  в  громадном  лесу,  куда  удалились
многие туземцы после резни во времена Пизарро, хорошо знал всю эту местность
и вспомнил, что неподалеку отсюда жил один его друг, в хижине которого семья
могла бы найти самое радушное  гостеприимство.  Но  тут  ламы  остановились,
очевидно считая, что их дневная работа уже  закончилась.  Гуапо  в  отчаянии
едва ли не бросался перед ними на колени, ласкал их, обнимал, осыпал  самыми
нежными именами, умоляя пройти еще немного. И в  конце  концов  добился-таки
своего:  животные   двинулись   в   дальнейший   путь,   и   путешественники
действительно вскоре увидели перед собой хижину индейца. Это бедное  жилище,
более похожее на кучу сухой травы,  чем  на  дом  человека,  было  построено
следующим образом. Сначала выложен был круг из больших камней; на нем - слой
травы; потом опять ряд камней, и так до тех  пор,  пока  стены  не  достигли
четырех-пяти футов, при диаметре круга в восемь-девять  футов.  Эта  круглая
стена поддерживала в наклонном положении  несколько  жердей,  верхние  концы
которых были соединены вместе. Жерди были сделаны из цветных стеблей  агавы,
называемой индейцами магей, - это особый род алоэ,  встречающийся  только  в
Америке. На жерди кладутся планки, а сверху  все  это  покрывается  стеблями
грубой травы, растущей в пуне; солома поддерживается канатами, сделанными из
той же травы и прикрепленными к вершине крыши. Отверстие,  служащее  входной
дверью, завешивают бычьей кожей, которая полностью закрывает его; оно  имеет
не более двух футов в высоту, так  что  проникнуть  в  хижину  можно  только
ползком.
   Леон слез с лошади, немного не доехав до этого жилища. Но Гуапо  заставил
его тотчас же снова сесть на нее, он боялся,  что  мальчик  не  справится  с
собаками пуны. Собаки эти, хоть и небольшие, но страшно свирепы. Их называют
собаками инков; полудикие, они невероятно злы  и  безобразны.  Морда  у  них
заострена, хвост  поднят,  шерсть  длинна  и  груба;  они  с  такой  яростью
набрасываются на чужих, что только хозяин, да и то с трудом, может  защитить
от них своего друга. К белым они относятся еще с большей враждебностью,  чем
к индейцам. Вот почему опасно подходить к  этим  уединенным  хижинам,  возле
которых всегда находится три или  четыре  таких  собаки;  они  очень  хорошо
служат жителям пуны - стерегут стада, используются  и  на  охоте.  Их  часто
берут для охоты на  юту;  так  называют  особый  вид  куропатки,  живущей  в
болотной траве.
   Гуапо осторожно приблизился к хижине и несколько раз позвал своего друга.
Никто не ответил. Тогда с большим  ножом  в  руке  Гуапо  подошел  к  двери,
приподнял кожу, скрывавшую вход, и заглянул внутрь. Хижина была пуста.

VI. Бык пуны

   Гуапо нисколько не опечалился, не застав  хозяина.  Он  знал,  что  может
располагать жилищем друга, как своим собственным, может переночевать в  нем,
хотя бы хозяин и не возвратился. И он вошел. Так как индеец, хозяин  хижины,
не был женат, то жилище его, понятно, оставалось пустым, когда он  уходил  к
своим стадам овец и альпак. Движимое имущество его состояло только из  самой
необходимой домашней утвари: двух глиняных горшков, в которых он варил  свою
пищу, в одном - суп, а в другом - маис; кружки для  воды;  нескольких  тыкв,
разрезанных поперек на различной  высоте,  так  что  одни,  более  глубокие,
служили чашками, другие, помельче, - тарелками. Что же касается  мебели,  то
вы никогда не найдете ее в хижине пастуха пуны.  Два  камня,  положенные  на
небольшом расстоянии один от другого, составляли  очаг,  на  котором  индеец
готовил пищу; топливом служил высушенный коровий  помет,  называемый  такья;
две грязные бараньи шкуры заменяли постель. Но на  стене  висел  мешочек,  и
Гуапо  с  удовольствием  увидел,  что  он  наполнен  маками   -   кореньями,
возделываемыми в  этих  высоких  местностях,  где  не  растет  ни  кока,  ни
картофель; эти коренья составляют главную пищу бедных  обитателей  пуны.  По
величине они немного больше каштанов и  напоминают  их  по  вкусу,  если  те
сварить в молоке. Высушенные  на  солнце  коренья  сохраняются  более  года.
Индейцы варят из них суп и едят его  с  поджаренным  маисом.  Радость  Гуапо
удвоилась, когда он заметил на стене другой мешок с маисом.
   - Мы не будем голодать эту ночь! -  воскликнул  он.  -  Если  к  остаткам
нашего сушеного мяса прибавить все это, ужин выйдет прекрасный.  -  И  Гуапо
быстро вышел из хижины, чтобы рассказать всем о своей находке.
   Было холодно, так  как  местность  лежала  очень  высоко,  поэтому  донна
Исидора с детьми вошла в хижину; Гуапо же и дон Пабло  отправились  поискать
какого-нибудь  топлива,  чтобы  развести  огонь.  Нигде  не  было  видно  ни
малейшего кустика, поэтому начали собирать сухой навоз коров,  который,  как
мы говорили, и представляет собой обычное топливо индейцев этих мест.  Вдруг
Гуапо быстро выпрямился с криком ужаса: послышался рев  быка,  а  быки  пуны
считаются самыми свирепыми изо всех. С горящими глазами, опущенной головой и
выставленными вперед рогами животное со всех ног бежало прямо на них.
   В испанских владениях в Америке быки вообще отличаются большей дикостью и
свирепостью, чем в каком бы то ни было другом месте земного шара. Именно  из
них выбирают животных для боев. И свирепость этой породы еще более усилилась
оттого, что для ее размножения берут обычно быков, побывавших уже на арене и
ярость которых, следовательно, доведена до высшей степени. К тому же вакеро,
то  есть  испано-американские  пастухи,  обходятся  так  жестоко  со  своими
стадами, что животные почти дичают; даже  коровы  часто  бывают  у  них  так
опасны, что их  пасут  не  иначе,  как  сидя  на  хорошей  лошади.  Впрочем,
замечаются разные оттенки в степени свирепости быков этих стран; в  льяносах
Венесуэлы и пампасах Буэнос-Айреса они значительно менее злы, чем  в  пунах.
Быки пуны самые ужасные; завидя человека, они всегда с яростью бросаются  на
него, и много пеших индейцев, застигнутых  этими  животными,  пали  жертвами
трагической встречи.
   Гуапо и дон Пабло не имели даже простой палки для  защиты;  они  оставили
свое оружие и ножи в хижине и были теперь слишком далеко от нее, чтобы можно
было добежать туда раньше, чем бык настигнет их. Что было делать  при  такой
опасности? Ярость животного, казалось, усиливалась с каждым скачком; рев его
становился все ужаснее. Он был уже не более чем в  тридцати  шагах  от  дона
Пабло, как вдруг внезапная мысль мелькнула одновременно в голове как  Гуапо,
так и его господина. Оба мгновенно сняли с себя пончо и, держа их  наготове,
как  это  делают  матадоры,  стояли  неподвижно,  ожидая,   когда   животное
приблизится настолько, чтобы можно было накинуть  пончо  ему  на  голову.  А
потом, пока бык будет сбрасывать с себя плащ, надо  было  бежать  как  можно
скорее к соседней скале и вскарабкаться на нее.
   Дон Пабло, на которого летел бык,  привлеченный,  вероятно,  более  ярким
цветом его пончо, выполнил свой маневр с замечательной ловкостью и без труда
достиг скалы, вслед за ним прибежал и  Гуапо.  Но  каков  был  ужас,  когда,
повернувшись к долине, дон Пабло увидел свою жену и детей. Они услышали крик
Гуапо, вышли из хижины, чтобы узнать, в чем дело, и теперь были уже довольно
далеко от нее. Увидя быка, донна Исидора  с  детьми  бросилась  к  жилищу  и
успела добежать до двери. Но вход в хижину был так неудобен, что  невозможно
было пройти быстро.
   - Боже, помоги им! - воскликнул дон Пабло.
   Между тем еще более  рассвирепевшее  животное  сбросило  наконец  с  себя
накинутое пончо и устремилось к женщине,  которая  в  эту  минуту  старалась
протолкнуть детей в хижину. Казалось, ничто не могло спасти ее. Но  раздался
топот  быстро  скачущей  лошади,  и  дон  Пабло  увидел  всадника,   который
размахивал над головой каким-то  странным  оружием.  Оно  состояло  из  трех
ремней: одни концы их были связаны вместе, а  к  трем  другим  прикреплялись
тяжелые шары. В ту же секунду ремни пролетели со свистом и, быстро  кружась,
обвились вокруг ног быка, который тотчас свалился на землю, тщетно  стараясь
высвободиться.
   Всадник издал  торжествующий  крик,  спрыгнул  с  лошади  и,  подбежав  к
упавшему животному, вонзил ему в горло свой нож.  Струя  крови  брызнула  из
раны, и через несколько секунд бык лежал уже неподвижно.
   Тогда человек спокойно распутал болас - ремни, охватившие ноги животного,
и после этого направился к нашим путникам.

VII. Вакеро

   Спасителем донны Исидоры был друг Гуапо,  хозяин  хижины.  Он  поклонился
гостям и с вежливостью, которая отличает испано-американцев, заявил им,  что
дом его к их услугам и они могут располагать всем, что у него есть.
   Маки, маис и кусок жареного мяса убитого быка составили хороший ужин. Дон
Пабло в благодарность дал вакеро довольно значительную сумму денег, а  Гуапо
поделился с  ним  запасом  коки,  что,  видимо,  гораздо  больше  обрадовало
индейца, чем деньги дона Пабло.
   После ужина, когда оба индейца насладились  кокой,  Гуапо,  знавший,  что
можно вполне довериться вакеро, объяснил ему причину и цель  их  путешествия
по этим безлюдным местам. Вакеро обещал ему не только хранить  тайну,  но  и
направить солдат по ложному следу, если они  появятся  здесь.  Слух  о  доне
Пабло проник и сюда; вакеро знал,  что  это  патриот,  враг  испанцев,  друг
бедных индейцев, и он готов был рисковать жизнью, чтобы оказать ему  услугу;
и действительно, вряд ли кто в мире проявляет такую беззаветную  преданность
друзьям своего  народа,  как  индейцы  Анд.  Сколько  благороднейших  жертв,
сколько  примеров  непоколебимой  верности,  сколько   героических   смертей
представляет их история со времен завоевания страны жестоким Пизарро  и  его
кровожадными соратниками!
   Изгнание дона Пабло еще больше усилило в вакеро желание показать ему свое
гостеприимство, и он сделал все, чтобы гости провели ночь спокойно.  Окончив
приготовления, он сказал, что пойдет охотиться на шиншилл и вискачей.  Леону
очень захотелось отправиться с ним; он попросил разрешения и, когда  получил
его, был просто в восторге.
   Шиншилла и вискача - два родственные  вида  мелких  грызунов,  живущих  в
высоких горах Перу и Чили. Оба эти вида по величине и всем  своим  привычкам
очень напоминают кроликов, но отличаются от  них  большим  хвостом  и  более
короткими ушами. Цвет шиншиллы всем известен;  ее  мягкий,  бархатистый  мех
охотно привлекает модниц, и его можно встретить во многих меховых магазинах.
Вискача не так красива, цвет ее темный, без примеси белого, голова по  форме
напоминает голову зайца; скулы ее черны, а усы  длинные,  как  у  кота.  Эти
маленькие зверьки живут в расселинах скал, на  самых  высоких  склонах  Анд.
Днем они прячутся, а вечером в сумерки и рано утром выходят искать корм.  Их
ловят петлями из конского волоса; петли эти расставляют  у  входов  в  норы,
точно так же, как у нас делают это при ловле зайцев;  только  у  нас  вместо
конского волоса применяется тонкая проволока.
   Леон был в восторге. Добрый вакеро  показал  ему,  как  надо  расставлять
петли и при  этом  рассказал  массу  историй  о  жизни  различных  животных,
встречающихся в пуне. Проходя мимо одного озера с болотистыми берегами,  они
увидели плавающего прекрасного дикого гуся из породы  хуачуа.  Туловище  его
было бело, как снег; крылья  -  великолепного  зеленого  цвета,  оттененного
фиолетовым; а клюв и лапы - ярко-красные. Они видели также ибисов и  водяную
курицу, по величине почти  не  уступающую  индейке;  она  была  темно-серого
цвета, и у основания ее красного клюва находился желтый нарост в форме боба,
почему индейцы и называют ее "бобовый клюв". На равнине, по окраинам  болота
они видели красивых ржанок (charadrius), зеленые крылья которых блестели  на
солнце, словно отполированный металл. Вот пролетела хищная птица  из  породы
соколов; вакеро назвал ее хуарахуа (huarahua) и прибавил, что она совершенно
безвредна и нисколько не пуглива, так что  позволяет  приблизиться  к  себе.
Действительно хуарахуа сидела на камне и, хотя  индеец  подошел  к  ней  так
близко, что мог легко ударить ее палкой, она не сдвинулась с места.  Никогда
еще Леон не видел такой непугливой птицы. Вакеро заметил,  кроме  того,  что
она питается только падалью и никогда не трогает живых существ.
   Вакеро был в своем роде натуралист; он так же хорошо знал  всех  животных
пуны, как некоторые из наших лесников зверей своего  леса.  Он  показал  еще
Леону дятла, которого называл пито (colaptes rupicola). Этот дятел,  подобно
каменным попугаям, о которых мы упоминали выше, является как бы  исключением
в своем семействе, потому  что  все  виды  дятлов  живут  в  лесах,  а  этот
встречается среди скал. Пито невелик, темного  цвета,  в  пятнах,  брюшко  -
желтое. В этой пуне их было множество.
   Но особенно  внимание  Леона  привлекла  птичка,  которую  вакеро  назвал
петухом инков; она была величиной не больше скворца и имела спинку темную  с
черными полосками, а грудь  совершенно  белую.  Но  Леона  заинтересовал  не
внешний вид птицы, - хотя она была и очень красива, - а рассказы вакеро о ее
нравах. Она через каждый  час  повторяет  свой  печальный  крик,  и  индейцы
относятся к ней с суеверным страхом.
   Когда  уже  возвращались  домой,  из  узкого  ущелья   выбежала   лисица,
направляясь к окраине  болота,  где  она,  без  сомнения,  находила  богатую
добычу. Она была из отвратительной породы canis azarae, которая  встречается
во всей Южной Америке и производит  большие  опустошения  в  стадах  овец  и
альпак. Пастухи пуны ведут с ней ожесточенную войну, тем более,  что  каждый
владелец стада дает за убитую старую лисицу барана, а за молодую -  ягненка.
Вот почему вакеро пожалел, что не взял с собой  своих  собак  они  наверняка
затравили бы лисицу. Но вакеро  боялся,  чтобы  они  не  покусали  Леона,  и
оставил их дома.
   Была уже поздняя ночь, когда охотники  возвратились  в  хижину,  и  Леон,
рассказав обо всем, что видел, лег и крепко уснул.

VIII. Ламы, альпаки, вигони и гуанако

   Когда на рассвете следующего дня наши путешественники  вышли  из  хижины,
глазам их представилось интересное зрелище: они сразу увидели четыре  породы
баранов, которые водятся в Андах, но очень редко встречаются  вместе.  Рядом
были ламы и альпаки пасту