риготовлял чалопу.
   Остальные изгнанники тоже не  оставались  без  дела.  Дон  Пабло  и  Леон
расчищали место, где думали построить дом; Исидора же - в первый раз в жизни
- стирала белье своими нежными, белыми руками, ей помогала маленькая  Леона,
которая всеми силами старалась быть полезной своей матери. Где же они  взяли
мыло? - подумаете вы. Но разве дон Пабло не был ботаником? Неподалеку  росло
мыльное дерево, ягоды  которого,  если  их  растереть,  дают  мыльную  пену,
которая очищает белье, как самое лучшее кастильское мыло. Из  косточек  этих
плодов, очень красивых, миссионеры делают четки. Кроме того,  Леон  заметил,
что эти косточки подпрыгивают, как резиновые мячики.
   Вечером все собрались отдохнуть на стволе срубленного дерева возле места,
которое расчищали под дом. Донна Исидора занялась приготовлением  пищи.  Она
сварила кофе, так как Гуапо, несмотря на торопливость их бегства, успел-таки
захватить наиболее необходимые кухонные принадлежности. Кофе оказался самого
лучшего  качества,  того   особого   сорта,   который   долго   возделывался
миссионерами в Перу и был так отменен, что вице-король отправлял его  королю
Испании. Сок сахарного  тростника  использовали  как  сироп,  а  поджаренные
бананы заменили нашим  путешественникам  хлеб,  и  теперь  к  ним  вместе  с
надеждой возвратилось хорошее настроение.
   Во время ужина, когда разговаривали и шутили  по  поводу  роскоши  стола,
вдруг раздался крик: "Гуако! Гуако!"
   - Кто-то зовет тебя? - сказал Леон Гуапо.
   Все прислушались.
   - Гуако! - снова раздался голос.
   - А, это змеиная птица, - ответил наконец Гуапо, который вырос в  лесу  и
знал почти всех его обитателей.
   - Змеиная птица? - заинтересовался Леон.
   - Да, молодой господин, змеиная. Вон она, посмотрите, -  ответил  индеец,
показывая на дерево.
   На самой вершине Леон увидел птицу величиной с голубя, похожую на сокола.
По своему  хвосту,  раздвоенному,  как  у  ласточки,  по  формам  тела  она,
очевидно, принадлежала к породе коршунов. Через  несколько  мгновений  птица
начала быстро спускаться вниз с ветки на  ветку,  повторяя  свой  двусложный
крик  и  пристально  устремив   взгляд   на   что-то   лежащее   на   земле.
Путешественники, взглянув в том же направлении, увидели в  густой  граве  на
тропинке, спускавшейся к воде, большую змею, тело которой, в черных, красных
и желтых полосах, блестело при каждом изгибе. Красный  цвет  преобладал  над
другими, вследствие чего, по всей вероятности, и дано было змее ее название.
   - Коралловая змея! - в один голос воскликнули дон Пабло и Гуапо.
   Эта замечательно красивая змея принадлежит к наиболее  ядовитым  в  Южной
Америке, и Гуапо знал это. Первой мыслью его было  схватить  палку  и  убить
змею. Но дон Пабло остановил его.
   - Не торопись, - сказал он, - посмотрим, что сделает птица.
   Едва успел он  произнести  эти  слова,  как  гуако  бросился  на  змею  с
очевидным намерением схватить ее за шею. Но змея сначала свернулась, а потом
сразу выпрямилась, с быстротой молнии бросилась  на  птицу  и  заставила  ее
отступить. Глаза ее горели, вся она имела угрожающий  вид.  Гуако  переменил
тактику и начал атаку с другой стороны. Змея, столь же быстрая, как и птица,
отбила и эту новую попытку. Тогда нападающая, потеряв  всякое  благоразумие,
ударила врага клювом и когтями, и, думая, что  теперь  сможет  одолеть  его,
снова бросилась на змею спереди в уверенности, что  успеет  схватить  ее  за
горло прежде, чем та сможет защититься. Но голова змеи, вдруг  выпрямившись,
точно на пружине, поразила птицу, которая улетела, крича от ярости  и  боли.
Все путешественники  смотрели  ей  вслед,  ожидая,  что  она  сейчас  упадет
мертвая,  потому  что  достаточно  нескольких  мгновений,  чтобы  умер  даже
человек, укушенный коралловой змеей. Но птица покинула змею только для того,
чтобы  броситься  к  дереву,  вокруг  которого  обвилось  какое-то  ползучее
растение, и торопливо принялась клевать его листья. Съев их с дюжину,  птица
снова бросилась на противника, который лежал на том же  месте  и  в  том  же
положении, в каком она оставила его. Борьба началась с еще большей  яростью;
птица,  уверенная  в  победе,  нападала   с   усиленной   храбростью;   змея
противопоставляла ей энергию отчаяния. Наконец гуако, ударив змею в  голову,
схватил ее за шею и понес на дерево, чтобы там съесть.
   Гуапо был в восторге, хотя эта борьба и не представляла для  него  нового
зрелища. Он бросился к дереву, листья которого клевала раненая птица, сорвал
несколько листьев и принес своему господину. Тот, осмотрев  их,  нашел,  что
они принадлежат растению из породы миканиа, которое  обыкновенно  называется
льяна гуако. Гуапо не знал научного названия растения,  но  ценные  свойства
его были ему известны. Он знал, что листья эти залечивали  раны,  нанесенные
гремучей змеей и  даже  пятнистой  ехидной,  самой  ядовитой  из  всех  змей
Америки. Набрав этих листьев, он растер  их,  положил  на  кусок  полотна  и
сильно отжал, чтобы получить сок. Потом сделал себе острием ножа надрезы  на
груди и между пальцами рук и ног, и полил ранки соком микании;  потом  потер
ранки свежими листьями,  остановил  текущую  кровь  хлопком  с  шелковичного
дерева (ceiba); окончив все это, пожевал еще горсть листьев  и  выпил  ложку
выдавленного из них чудесного сока. После этого заявил, что не боится теперь
укусов самых ядовитых змей.
   Он предложил и всем остальным сделать такую же прививку. Путники  сначала
отказались; но через несколько дней, видя, что каждый ежедневно подвергается
опасности быть укушенным той или иной  из  ядовитых  змей,  дон  Пабло  счел
благоразумным сделать прививку всем членам семьи, что Гуапо и  сделал  очень
умело.

XVI. Пальмовый лес

   На другом берегу реки росло много  пальм,  на  которые  часто  поглядывал
Гуапо, - эти пальмы принадлежали к породе, которая в жарких странах наиболее
пригодна для постройки дома.  А  между  тем,  столь  многочисленные  на  том
берегу, пальмы эти совершенно не встречались вблизи места, где наши  путники
решили построить дом.
   Река, узкая в горах, в долине вдруг сильно расширялась, принимая  размеры
настоящего большого  озера.  Она  была  глубока,  а  берега  ее  скалисты  и
неприступны. Гуапо плавал, как рыба, и мог  бы  легко  переплыть  на  другой
берег. Но ведь он один не сможет срубить эти пальмы и перетащить их на  свой
берег. А между тем дон Пабло и Леон, росшие в больших городах, были  плохими
пловцами. После долгого обсуждения  решили,  что  надо  отправиться  к  тому
месту, где река, выйдя из  долины,  суживалась  настолько,  что  можно  было
переправиться через нее с помощью большой доски, которой, к сожалению, у них
тоже не было. На противоположном берегу рос, правда, прекрасный  хлопчатник;
но надо было срубить его. Гуапо привязал нож к плечу,  бросился  в  воду,  а
через несколько минут был уже возле этого дерева и принялся рубить его.
   Прошло с полчаса, и хлопчатник с треском покачнулся, слегка  склоняясь  в
сторону реки. Дон Пабло перебросил индейцу свое  лассо;  тот  привязал  один
конец к ветвям подрубленного дерева, а другой при помощи камня  бросил  дону
Пабло. После этого снова раздались удары, через  некоторое  время  дерево  с
треском упало и, направляемое в своем падении веревкой дона Пабло,  уперлось
вершиной  в  противоположный  берег,  образовав  висячий  мост  между  двумя
скалами.
   Хотя беглецы остались очень довольны успехом, переход на другой берег  по
этому мосту все же был крайне опасен. Ствол хлопчатника вовсе не был гладок,
как доска, а течение реки, которая на страшной  глубине  с  шумом  разбивала
свои волны о скалы, легко могло вызвать  головокружение.  Но  отец  с  сыном
перешли мост благополучно. Исидора же  и  Леона  остались  на  месте,  чтобы
заняться приготовлением муки из корней юки.
   Переправившись на другой берег и  осмотревшись,  дон  Пабло  был  поражен
разнообразием пальмовых деревьев в лесу, куда он вошел. Выбор этих различных
пород можно было объяснить только тем, что это была  плантация,  разведенная
некогда тем же добрым миссионером, который посадил и сад.
   - Очевидно, - воскликнул дон Пабло, - этот святой человек -  доминиканец,
францисканец или иезуит - был знаток садоводства и занимался им со страстью!
Успел он обратить соседних индейцев в христианство или нет - неизвестно.  Но
этот честный человек, очевидно, столько же заботился об их благосостоянии  в
этом мире, сколько и о спасении в мире ином, потому  что  не  существует  ни
одного полезного дерева или вообще растения, которое бы он не посадил в этом
уголке земли. Какие чудные пальмы, и, главное, какое разнообразие!
   Слово  "пальма",  которым  называются  самые  красивые  деревья  в  мире,
естественно, возбуждает любопытство тех, кто их  никогда  не  видел.  Дорого
можно было бы дать за удовольствие взглянуть на  эти  великолепные  колонны,
увенчанные на вершинах громадными листьями.
   Как вы думаете, сколько есть видов этих деревьев? Около дюжины? Вы знаете
понаслышке саговую пальму, кокосовую, финиковую, капустную  и  думаете,  что
это почти все? Ну, тогда вы, вероятно, будете очень удивлены, если  я  скажу
вам, что есть уже описание шестисот совершенно различных видов пальм! А  так
как они вообще растут в наименее исследованных странах, то весьма  возможно,
что существует еще больше видов пальм. Это тем вероятнее,  что  каждый  сорт
растет только на небольшом участке и даже в ближайших к нему местностях  уже
не  встречается.  Из  этих  же  шестиста  известных  видов  почти   половина
принадлежит Старому Свету, а остальные - Америке; причем наблюдается, что  в
Старом Свете пальмы встречаются главным образом на островах, между тем как в
Америке, наоборот, на континенте. Деревья эти замечательны не  только  своей
красотой: почти все они к тому же дают человеку или полезные  вещества,  или
пищу; известны целые племена, которые живут почти  исключительно  плодами  и
соком некоторых пальм.
   А так как естественные богатства страны могут  сильно  влиять  на  судьбы
народов,  то  растения,  известные  своей  полезностью,  приобретают  особую
важность. Возьмем например, элаис. Эта пальма растет в Африке  в  местности,
где  раньше  покупали  негров;  она  приносит  плод,  из  которого  добывают
пальмовое масло. Долго масло это шло только для приготовления мыла; но потом
было открыто, что оно может заменять спермацет  кашалота  и  даже  воск  для
приготовления свечей. Вследствие этого спрос на этот продукт в Гвинее сильно
возрос, и князья негритянских племен нашли более выгодным  заставлять  своих
подчиненных добывать это масло, чем продавать их в рабство. Вследствие этого
во многих местностях торговля  людьми  была  прекращена.  Пальмовое  дерево,
таким образом, оказало более сильное влияние на решение вопроса  о  торговле
черными,   чем   все   соединенные   усилия   филантропов   и   правительств
цивилизованных стран.

XVII. Пальмовый дом

   Первая пальма, привлекшая внимание дона Пабло,  была  патава,  из  породы
виноплодника (oenocarous). Многие виды его встречаются в Южной  Америке,  но
ни один  из  них  не  может  сравниться  с  патавой  по  красоте.  Ствол  ее
возвышается  ярдов  на  тридцать  и  имеет  прекрасные  перистые  листья,  у
основания которых находятся торчащие вверх иглы длиной около трех футов. Эти
иглы держатся только на молодых деревьях  и  придают  им  щетинистый,  менее
красивый вид. Но с течением времени они отпадают, и ствол дерева,  прямой  и
гладкий, становится очень красивым.  Иглы  патавы  применяются  индейцами  в
качестве  стрел.   Плоды   ее,   овальной   формы,   величиной   со   сливу,
темно-фиолетового цвета,  растут  огромными  кистями;  из  них  очень  легко
приготовляется прекрасный напиток. Для этого плоды опускают в большой  сосуд
с горячей водой. Через несколько минут она заменяется холодной,  и  плоды  в
ней растираются руками, чтобы отделить косточки. Полученный сок сливается  и
служит напитком, по вкусу напоминающим сливки и орехи.
   Другая пальма называется ассаи и имеет плоды, похожие  на  терн.  Из  них
также приготовляют напиток, густой, как сливки, красивого фиолетового цвета.
Он очень распространен в поселениях португальцев, которые пьют его с  хлебом
из маниоковой муки, как мы пьем молоко или кофе.
   Но не из-за плодов хотел дон Пабло  срубить  патаву;  из  прямых  стволов
этого прекрасного дерева можно было  сделать  отличные  столбы  для  четырех
углов дома и брусья для крыши. Гуапо принялся  за  дело  и  вскоре  выполнил
распоряжения дона Пабло, который между  тем  отыскивал  какую-нибудь  пальму
меньшей толщины для бревен и стропил. Вскоре он  заметил  катингу,  один  из
видов ассаи, плоды которой, как мы только  что  говорили,  используются  для
приготовления напитков креолами. Ствол катинги гладок и тонок, хотя в вышину
поднимается более чем на сорок футов; перистые листья ее немного  напоминают
листья патавы, но имеют ту особенность, что заключены в особого рода трубку,
откуда потом выходят, образуя над ней корону. Трубка эта  красного  цвета  и
возвышается на несколько футов. Плоды ее образуют гроздья, которые растут  у
основания  этой  трубки  и  придают  растению   своеобразный   вид.   Другая
особенность катинги, встречающаяся, впрочем, у многих пород, состоит в  том,
что корни ее находятся частью  над  землей  и  соединяются  между  собой  на
некоторой высоте над  почвой,  образуя  конус,  из  которого  выходит  ствол
дерева. Из плодов катинги, более мелких, чем плоды  настоящей  ассаи,  также
делают напиток, и некоторые даже предпочитают его напитку из патавы.
   - Господин, - сказал индеец, указывая на отдаленную часть леса, - вон там
растет буссу; она даст нам то, что нужно для крыши дома.
   Вскоре индеец привел дона Пабло к  коренастым,  искривленным  деревьям  с
кольчатыми стволами. Они резко отличались от всех сортов  пальм,  росших  на
этом участке. Стволы их возвышались не более чем на двенадцать футов. Но что
за листья! Две или три дюжины длиной в тридцать футов каждый, при  ширине  в
одиннадцать футов, они возвышались почти перпендикулярно над  вершиной  этой
странной пальмы, которую Гуапо назвал буссу. Нескольких листьев  этих  пальм
достаточно, чтобы покрыть  дом,  и  индейцы  так  искусно  делают  это,  что
подобная крыша держится лет двадцать. Вот почему туземцы очень высоко  ценят
листья буссу, и жители  тех  местностей,  где  эта  пальма  не  встречается,
предпринимают далекие путешествия в своих челноках только ради  того,  чтобы
раздобыть этих листьев. Кроме листьев,  индейцы  пользуются  еще  и  темными
цветочными обертками этого дерева; они шьют из них очень прочные мешочки,  в
которых держат  краски  для  раскрашивания  тела;  делают  и  многие  другие
предметы. Мешочки могут служить и вместо шляпы,  если  их  растянуть.  Гуапо
тотчас прикрыл себе голову одним из них.
   Оставалось  только  найти  еще   какую-нибудь   пальму,   которая   легко
раскалывалась бы, чтобы сделать из нее доски для пола, планки и прочее.  Для
этого оказалась как нельзя  более  пригодной  цасюба,  из  породы  ириартеи,
прекрасное дерево с  гладким  стволом,  достигающим  семидесяти  пяти  футов
высоты: вершина его заканчивается такой же трубкой, как  у  катинги,  но  не
красной,  как  у  той,  а  темно-зеленой  и  более   толстой,   чем   ствол,
поддерживающий ее. Листья, выходящие  из  этой  трубки,  также  перисты,  но
совершенно непохожи на листья катинги: они представляют пучок очень  мелких,
зазубренных  на  концах  листочков,  не  правильно  расположенных  на  общем
стебельке. Но что делает  цасюбу  особенно  замечательной,  так  это  конус,
образуемый ее воздушными корнями; он поднимается на сорок  футов  в  высоту,
причем между отдельными корнями,  составляющими  его,  остаются  промежутки,
настолько большие, что можно пройти внутрь этой своеобразной пирамиды.
   Представьте себе человека,  стоящего  среди  колоннообразных  корней  под
стволом дерева, листья которого развеваются на высоте восьмидесяти футов!
   Есть много различных сортов пальм, которые относятся  к  одной  породе  -
ириартеа. Большая часть из них дает овальные,  желтые  или  красные,  плоды,
горькие и несъедобные. Но дерево всех этих  видов  очень  драгоценно.  Ствол
цасюбы, которую нашел дон Пабло, снаружи бывает тверд, но внутри очень мягок
и раскалывается легче, чем какое бы то ни было другое дерево.
   Когда все нужные  деревья  были  срублены,  наши  изгнанники  связали  их
посредством особой породы лианы и сделали из  них  таким  образом  плот,  на
который положили листья буссу и множество плодов  патавы  и  катинги.  После
этого Гуапо стал переправлять плот к противоположному берегу, а дон Пабло  с
сыном перешли по мосту и подоспели  как  раз  вовремя,  чтобы  помочь  Гуапо
причалить к берегу.
   На следующий день было заложено  основание  дома;  несколько  дней  затем
работали над возведением стен из бамбука, который в большом количестве рос в
долине, потому что  эта  исполинская  трава  встречается  преимущественно  у
подошвы Анд. Наконец покрыли дом листьями буссу, и он был вполне  готов  для
вселения жильцов.

XVIII. Тапир

   Мы говорили уже, что река, войдя в долину, расширялась  так  сильно,  что
образовала как бы озеро или по крайней мере пруд. Посередине ее течение  еще
было заметно, но у берегов вода почти не двигалась, и тут,  среди  ирисов  и
кувшинок, распускалась виктория-регия, этот несравненной красоты цветок.
   Каждый вечер во время ужина наши изгнанники слышали шум со стороны озера,
словно какой-то пловец там бросался в воду и  плескался,  но  вместе  с  тем
время от времени оттуда раздавались звуки, похожие  на  хрюканье  испуганной
свиньи. Конечно,  это  было  животное,  но  какое?  Быть  может,  аллигатор,
подумали члены нашей маленькой колонии. Но, хотя аллигаторы вообще нередки в
реках этих тропических стран, никто из беглецов не видел  еще  ни  одного  в
своей реке. Днем никогда не раздавалось ни плескания, ни  хрюканья,  которые
так  интересовали  Леона  и  его  сестру;  но  с  наступлением  темноты  все
повторялось снова. Наконец, Леон обратил на эти звуки внимание Гуапо, и  тот
объяснил, что это тапир приходит по  ночам  купаться  и  лакомиться  корнями
ирисов и кувшинок, которые в изобилии растут на берегу.
   Кто никогда не видел тапира, тому будет довольно трудно дать о нем  ясное
представление.
   Это животное  весьма  своеобразно,  и  отчасти  оно  напоминает  большого
кабана, отчасти осла, но ниже ростом,  чем  последний,  и  уши  его  гораздо
короче; хвост у него словно  обрубленный,  и  покрыт  редкой  шерстью.  Кожа
черно-бурая, почти голая, нос выдается вперед  за  нижнюю  челюсть,  образуя
маленький, в высшей степени  подвижный  хобот.  Он  имеет  короткую,  прямую
гриву, которая спускается ему на лоб и доходит до самых  глаз.  На  передних
ногах у тапира по четыре пальца, а на задних только по три, а по толщине  он
похож на самого толстого осла.
   Тапир - совершенно безвредное создание, которое не пользуется для  защиты
даже своими крепкими челюстями, хотя  они  вооружены  сорока  двумя  зубами.
Когда на него нападают, он пытается убежать, а если бегство не может  спасти
его от врага, то он дает себя убить, не  вступая  в  бой.  Живет  он  всегда
совершенно один, редко можно его  встретить  в  сопровождении  самки.  Самка
имеет только по одному детенышу, о котором заботится с большой любовью, пока
тот не подрастет настолько, что сможет жить самостоятельно.
   Тапир считается заповедным, и говорят, что он занимает в  Америке  то  же
место, какое гиппопотам и носорог - в Старом  Свете.  Но  он  гораздо  менее
любит воду, чем гиппопотам, и хотя и может оставаться в  воде  по  несколько
минут и ищет себе пищу в реках, болотах и озерах, но все же гораздо  большую
часть времени он проводит на суше. Днем  спит  на  куче  опавших  листьев  в
ка