заботиться, чтобы их дети умели плавать, потому  что  плаванье  является  не
только прекрасным спортом; сколько людей гибнет из-за  того,  что  не  умеют
плавать!
   Итак, Леон добрался до середины озера и с  наслаждением  резвился  в  его
прозрачной воде, как вдруг почувствовал острую боль, которая, казалась, была
вызвана укусом какого-то существа. В течение  минуты  боль  эта  повторилась
несколько раз и была так сильна, что Леон не выдержал и  закричал.  Родители
его, услышав крик, подумали, что он тонет или  его  преследует  крокодил;  в
сильном испуге бросились все к реке и тут увидели, что  мальчик  плывет  изо
всех сил, стараясь добраться до берега, но никто не гонится за ним.
   В один голос стали спрашивать его, что с ним; но он мог только ответить:
   - Что-то кусает!
   И действительно, вода вокруг него окрасилась кровью. Мать, заметив это, в
ужасе закричала:
   - Спасите его, спасите!
   Дон Пабло и Гуапо бросились в воду и на руках понесли мальчика к  берегу.
Кровь сочилась из десяти или двенадцати ранок. И  тут  увидели  и  тех,  кто
кусал мальчика: стая маленьких  рыбок,  пепельно-серого  цвета  на  спине  и
оранжевого на брюшке и плавниках, преследовала свою добычу с открытыми ртами
и, видя, что  она  ускользнула,  принялась  кусать  ноги  спасителей.  Но  к
счастью,  мужчины  уже  были  недалеко  от  берега,  и  им  достаточно  было
нескольких усилий, чтобы оказаться в безопасности.
   - Это рыба-людоед, - сказал с гневом Гуапо. - Но будьте уверены,  молодой
господин, я скоро отомщу за вас!
   Леона перенесли в дом, и только тогда можно было судить о том,  насколько
серьезны его раны. Во многих местах кожа была совершенно содрана, и если  бы
рыбы напали на него подальше от берега, то, по всей вероятности, спасти  его
оказалось  бы  очень  трудно,  а  то  и  невозможно,  вследствие  громадного
количества этих рыбок, которые собрались  вокруг  него  в  несколько  минут.
Случалось не  раз,  что  люди,  застигнутые  ими  посередине  широкой  реки,
изнемогали от тысячи ран, которыми были мгновенно покрыты, и  гибли  прежде,
чем успевали доплыть до берега. Эти свирепые маленькие карибы или  карибиты,
как их называют, - потому что слово "кариб" значит людоед, -  скрываются  на
дне реки, так что нельзя и подозревать об их существовании.  Но  как  только
одна из них заметит добычу, она бросается на нее; и стоит лишь  капле  крови
пролиться из раны, как вся стая поднимается вверх, к добыче,  и  тогда  горе
несчастному, в которого впиваются острые треугольные зубы.
   Раны Леона, хоть были и  очень  мучительны,  но  не  представляли  другой
опасности, кроме  той,  которую  влечет  потеря  крови.  Но  Гуапо,  человек
бывалый, помог и в этом случае.  На  одной  из  мимоз,  росших  возле  дома,
находились  темного  цвета  гнезда;  они   принадлежали   муравьям   formica
spinicollis и  были  сделаны  из  пуха,  собранного  на  деревце  из  породы
черноустников (melastomes); эти  гнезда-то  и  служат  прекрасным  средством
останавливать кровь. Гуапо знал наверняка, а дон Пабло  только  слышал,  что
индейцы используют гнезда с подобной целью; но он слышал о них как об  yesca
de hormigas, что значит "муравьиный трут".  Его  уверяли  даже,  что  гнезда
зеленых муравьев действуют лучше, чем  гнезда  муравьев  кайенских,  которые
завозят в Европу, где они  очень  ценятся.  Гуапо  принес  этого  особенного
трута, и  Леону  понадобилось  только  немного  терпения,  чтобы  совершенно
выздороветь.
   В тот же вечер другой случай показал нашим друзьям, что озеро заключает в
себе еще одну опасность. После ужина семья  сидела  возле  дома,  отдыхая  в
вечерней прохладе. Мула отпустили и он  побрел  к  реке  напиться.  Спокойно
вошел он в воду по брюхо;  и  вдруг  сразу  весь  исчез  в  воде;  вынырнул,
отчаянно пытаясь выбраться на берег. Он сильно фыркал, ноздри его раздулись,
глаза будто вылезали из орбит. Наконец ему удалось добраться до  берега,  но
тут он закачался и упал на песок в страшных судорогах. Никто не понимал, что
с ним произошло; но Гуапо заметил  под  животом  у  мула  какое-то  существо
наподобие водяной  змеи,  зеленовато-желтого  цвета,  длиной  в  четыре-пять
футов. Это, как потом  выяснилось,  был  большой  электрический  угорь,  так
называемый гимнот или тембладор. Теперь все было  понятно:  гимнот  оказался
под брюхом мула и прижался к нему всем своим  телом,  поэтому  электрический
удар был очень силен. Мул вскоре оправился от шока, но  после  этого  случая
его невозможно было заставить войти в реку; ни  ласками,  ни  кнутом  нельзя
было даже подогнать его к берегу, - так сильно он испугался.
   Тут Гуапо невольно подумал, как сам  подвергался  опасности,  и  не  раз,
переплывая реку; эта мысль побудила его поскорее выполнить обещание,  данное
Леону: отомстить карибам. Гуапо отправился в  лес  и  вскоре  возвратился  с
кореньями двух растений, которые мелко изрубил и выжал из них сок. Этот  сок
известен как яд барбаско; индейцы Южной  Америки  применяют  его  для  ловли
рыбы. Гуапо знал,  что  достаточное  количество  такого  яда  истребит  всех
гимнотов и карибов в реке. Он поднялся  немного  вверх  по  течению,  и  там
бросил яд. Вода постепенно приняла  беловатый  оттенок.  Не  успел  барбаско
опуститься на дно, а на поверхности  уже  появилась  мертвая  рыба,  сначала
мелкая, потом покрупнее, особенно много гимнотов; наконец, к великой радости
Леона, всплыло и несколько карибов с их золотистыми  брюшками  и  бронзового
цвета жабрами. Но Гуапо намеревался не только  отомстить;  он  находил,  что
блюдо из рыбы должно доставить удовольствие его господам; и поскольку они  с
доном Пабло раньше  изготовили  сеть  для  рыбной  ловли,  то  теперь  он  и
воспользовался случаем, чтобы наловить полную корзину, выбрав ту  рыбу,  что
была повкуснее. Более всего набрал он  карибов,  потому  что  эти  маленькие
чудовища по вкусу и нежности своего мяса  являются  одними  из  лучших  рыб,
встречающихся в реках Южной Америки.
   Леон  мог  теперь  хорошо  рассмотреть  гимнотов:  мертвые  они  уже   не
производили электрических разрядов. Таким образом, озеро очистилось от  всей
вредной рыбы, которой кишело раньше, и можно было  без  опасения  плавать  в
нем. А Леон, с аппетитом ужиная карибами, смеялся вместе с Гуапо  над  своим
несчастьем и над не проходящими страхами мула.

XXII. Хинные деревья

   Мы  уже  сказали,  что  дом  колонистов  был  построен  и  даже   неплохо
меблирован. Действительно, если бы вы вошли в  это  жилище,  то  увидели  бы
здесь ящики, сделанные из пальмовых листьев, мешочки  из  цветочных  бутонов
буссу, наполненные шелковистыми волокнами цеибы; волокна эти предназначались
для пряжи, из которой потом можно было сделать белье и одежду. Вы  нашли  бы
здесь корзины всевозможных форм и  величины,  сделанные  из  кожицы  листьев
пальмы иу, которая не имеет ствола, а только листья; они  выходят  прямо  из
земли и имеют от трех до трех с половиной ярдов длины.  Вы  могли  бы  здесь
увидеть стул, сделанный из  бамбука  и  пальмы,  большой,  прекрасный  стол,
покрытый скатертью - не льняной,  конечно,  но  из  прекрасных,  шелковистых
листьев банана; на столе - блюда, чашки, тарелки,  бутылки,  -  словом,  вся
посуда, сделанная из особого рода тыквы, называемой crescentia cujete; вы бы
увидели здесь, кроме того, вазы в форме лодки, которые были не что иное, как
цветочные обертки большой пальмы, называемой инага. Пальма  эта  поднимается
на двадцать пять - тридцать ярдов в вышину, а перистые листья  ее  имеют  до
пятнадцати ярдов в длину. Ее цветочные обертки  так  велики,  что  индейские
женщины делают из них колыбели, в которые кладут своих детей,  а  дерево  ее
так  твердо,  что  охотники  выдалбливают  из  него  котлы,  которые   можно
подвешивать над огнем, наполнив предварительно водой.  Кроме  того,  в  доме
были разного рода инструменты: в одном  углу  стоял  валик,  густо  усеянный
иглами, - он служил теркой, чтобы растирать в порошок юку, из которой делали
маниок; терка была превосходна и совершенно естественна, потому что это было
не что иное, как кусок надземного корня цасюбы, о которой мы говорили  выше.
Возле нее лежала тапити - сумка конической  формы,  сотканная  из  пальмовых
волокон; к нижнему  концу  ее  была  приделана  дугообразная  ручка,  сквозь
которую продевалась палка. Эта сумка служила для выжимания сока из натертого
маниока, а также для приготовления из него кассавы. Для этого тапити  вешают
на плотно вбитый в стене  гвоздь  и  нажимают  один  конец  палки,  служащий
рычагом, до тех пор, пока не выжмут всего  сока  из  муки.  После  этого  ее
ставят в печь и, когда она совершенно  высохнет,  из  нее  пекут  хлеб.  Это
единственный хлеб, употребляемый в  Южной  Америке.  Мы  говорили  уже,  что
осадок на дне сосуда, в который стекает сок из  маниока,  и  есть  вещество,
известное под названием тапиока.
   Есть два сорта юки: сладкая и горькая. Одну можно употреблять  в  пищу  в
сыром виде без малейшей опасности; другая  -  причинила  бы  в  этом  случае
немедленную смерть, так как сок ее представляет один из сильнейших  ядов  во
всем  растительном  царстве.  Вот  почему  во  время  приготовления  кассавы
необходимо  внимательно  следить  за  тем,  чтобы  дети  или   животные   не
попробовали смертоносной жидкости, вытекающей из тапити.
   Среди всей мебели в доме вы не увидели бы кроватей. Да и вообще  во  всей
Южной Америке едва ли даже известен этот род  мебели,  столь  необходимый  у
нас. В этих знойных странах спать  на  кровати  было  бы  крайне  неприятно,
потому что всякие насекомые и гады не дали бы ни на  минуту  покоя.  Поэтому
кровати и матрацы заменяются гамаками; в доме дона Пабло их было пять. Гуапо
сплел их из наружной кожицы листьев прекрасной пальмы, называемой  тукум,  и
развесил одни внутри, а другие снаружи перед фасадом  дома,  крыша  которого
выдавалась вперед, образуя как бы веранду, на которой  семья  собиралась  по
вечерам отдохнуть и насладиться прохладой.
   Когда все, необходимое для удобства  в  доме,  было  сделано,  дон  Пабло
обратил внимание на то, ради чего он и решил остановиться в этих местах.  Он
уже исследовал хинные деревья и нашел, что они принадлежат к одной из лучших
пород, именно к той, кора которой впоследствии стала славиться под названием
каскарильи Куско.
   Есть двадцать или тридцать пород деревьев, кору которых снимают и продают
в качестве хины. Среди них бывают, понятно, и  такие,  которые  представляют
собой хину; но  часто  между  ними  проскальзывают  и  примеси,  не  имеющие
ценности, - к сожалению, подобные явления встречаются в торговле  и  другими
продуктами, вследствие недостаточно развитой честности торговцев.
   Порода деревьев, покрывавшая холмы по соседству с домом дона Пабло, очень
близко подходила к  chinchona  condaminea,  которая  растет  в  окрестностях
города Локсы и дает наилучшую кору. Деревья эти достигают двадцати  ярдов  в
высоту; листья их красноваты и с сильным блеском, вследствие чего  их  легко
заметить  среди  других   деревьев;   это   значительно   облегчает   работу
каскарильеров (искателей хинной коры), работу, гораздо  более  тяжелую,  чем
можно подумать. Действительно, хинные деревья не  растут  вместе  в  большом
количестве;  напротив,  они  обыкновенно  бывают   рассеяны   среди   других
совершенно чуждых пород,  а  часто  встречаются  даже  поодиночке.  Впрочем,
замечание это относится ко всем  породам  деревьев,  составляющих  монтанью.
Между тем как леса Северной Америки состоят всегда исключительно  из  одной,
самое большее - двух пород, в Южной  Америке  лес  обыкновенно  представляет
собой бесконечное разнообразие; за исключением  mauritia  flexuosa,  которая
образует пальмовые рощи, занимающие  огромные  пространства,  все  остальные
породы беспорядочно перемешиваются, что делает их промысел очень  трудным  и
до сих пор мешает устройству лесопилен, потому что завод не нашел бы в одном
месте достаточно леса нужной породы.
   Но дон Пабло был счастлив: не только  качество  хинных  деревьев,  росших
возле его дома, было прекрасно, но и количество их было  относительно  очень
велико. Они занимали более двух акров - это было настоящее  сокровище.  Если
он сможет собрать хотя бы сто тысяч  фунтов  коры  и  сплавить  ее  к  устью
Амазонки, то получит  за  нее  не  менее  десяти  тысяч  фунтов  стерлингов.
Ободренный  этой  мыслью,  он  решил  немедленно  приняться  за  работу,  не
задумываясь над тем, сколько времени она займет.

XXIII. Два тихохода

   Когда все приготовления к добыванию хинной коры были сделаны, дон Пабло и
вся его семья весело отправились  к  тому  месту,  где  росли  эти  деревья.
"Манча" - так называется участок земли, где встречается  большое  количество
хинных деревьев. Он был недалеко, поэтому мула и лошадь колонисты оставили в
конюшне, дав плодов мурумуру, пальмы особой породы. Все животные очень любят
эти плоды; свиньи и дикие кабаны отыскивают их  зерна  даже  в  лошадином  и
коровьем помете. Черные коршуны, когда  голодны,  и  те  не  брезгуют  этими
мясистыми плодами.
   Наши каскарильеры отправились в путь на  рассвете.  Это  лучшее  время  в
знойных странах; в  утренние  и  вечерние  часы  здесь  можно  работать  без
усталости. Дорога, по которой колонисты должны  были  идти,  тянулась  вдоль
берега реки и привела  их  к  деревьям  с  белыми  стволами  и  серебристыми
листьями. Прямым тонким стволом и расположением  своих  ветвей  эти  деревья
напоминали пальмы, хотя и не принадлежали к их породе. Это была амбамба, как
определил дон Пабло.
   - Я нисколько не удивился  бы,  -  сказал  он,  -  если  бы  увидел  одно
животное, которое живет на ветвях этих деревьев; ведь их  листья  составляют
основную пищу этого животного.
   - А, это проворный Петрушка, ты о нем говоришь? -  спросил  Леон,  потому
что ему приходилось читать об этом животном  много  рассказов  в  сочинениях
Бюффона.
   - Да, - ответил дон Пабло. - Некоторые называют его проворным в насмешку,
так как он необычайно ленив и медлителен в своих движениях. Англичане так  и
называют его тихоходом или ай (bradypus). Существует два или три  вида  этих
животных; французские ученые, по  своему  обыкновению,  подразделяли  их  на
отдельные породы; но все они сходны в повадках  и  нраве  и  являются  одной
породой.
   - Но, -  воскликнул  Леон,  -  я  читал  у  Бюффона,  что  ленивец  самое
несчастное из всех созданий; что он едва ли в состоянии перейти с дерева  на
дерево и всю жизнь проводит на одном. А когда объест все листья,  то,  чтобы
не слезать с него, просто падает на землю, а там на преодоление расстояния в
пару ярдов ему нужно не меньше часа времени. Правда ли все это?
   - Нет, дитя мое, это ложь, чистейшая ложь! Конечно, ай  не  может  быстро
двигаться по земле. Но он, подобно  орангутангу  и  многим  другим  лазающим
породам обезьян, и не создан для того, чтобы жить  на  земле.  Его  строение
достаточно ясно указывает на то, что природа предназначила его для жизни  на
деревьях, где он движется достаточно быстро,  чтобы  добывать  себе  пищу  и
удовлетворять все свои нужды. Он чувствует себя прекрасно  на  ветвях,  или,
вернее, под ветвями, потому что  в  противоположность  обезьянам  и  белкам,
животное это поднимается и спускается спиной вниз;  это  для  него  удобнее,
потому что пальцы его снабжены загнутыми и настолько длинными  когтями,  что
он может охватить самую толстую ветвь.  В  этом  положении  благодаря  своей
очень  длинной  шее  с  девятью  позвонками   -   единственное   явление   у
млекопитающих - он легко достает листья, растущие над  головой.  В  этом  же
положении он и спит. Что касается  рассказов  о  том,  будто  он  всю  жизнь
проводит на одном дереве и падает с него, чтобы не трудиться слезать, то это
все басни, которые Бюффон принял и повторил вслед  за  другими.  Правда,  ай
никогда не спускается на землю, если может обойтись без этого; но  с  дерева
на дерево он перебирается очень легко. А если ветви слишком удалены одна  от
другой,  он  пользуется  порывами  ветра,  которые  приближают  их  к   нему
настолько, что он может схватиться за них и перебраться куда ему  надо.  Так
как он никогда не пьет и может обходиться только листьями цекронии, то он  и
живет на одном и том же дереве до тех пор,  пока  на  нем  хватает  листьев.
Посмотрите - многие из этих деревьев обнажены, а никто другой не мог сделать
этого, только ай.
   - Ай, - повторил жалобный голос.
   - Я так и знал! -  воскликнул  дон  Пабло,  засмеявшись  от  того,  какое
удивление этот голос вызвал у наших колонистов. - Это он  и  есть;  слышите,
сам себя назвал. Вон он, посмотрите!
   Взглянув туда, куда показывал дон Пабло, все увидели животное величиной с
кошку, с длинной, грубой шерстью цвета сухой травы; на спине его было черное
пятно с оранжевой каймой вокруг. Хвоста не было, а маленькая круглая  голова
столько же походила на голову человека, как и голова большей части обезьян.
   - А вот и другой! - воскликнул Леон, показывая  на  вершину  дерева,  где
действительно сидел другой ай, немного отличавшийся  от  первого.  Вероятно,
это была самка. Эти животные обычно встречаются парами, редко  увидишь  одно
без другого. Эта бедная пара поняла, что их заметили, и стала издавать  свои
жалобные крики, такие  неприятные  для  слуха,  что  кое-кто  думает,  будто
природа дала им эти крики для самозащиты.
   Дон Пабло собирался пройти мимо; но Гуапо пожелал добыть хоть  одного  из
ленивцев на обед и упросил господина подождать несколько минут.  Дерево,  на
котором сидели животные, было не толстым,  и  Гуапо  быстро  срубил  его,  -
вместе с амбамбой упали, конечно, и аи. Гуапо приблизился к ним, но  не  без
предосторожностей, потому что знал: животные будут защищаться, хотя Бюффон и
уверяет,  что  они  позволяют  взять  себя,   не   оказывая   ни   малейшего
сопротивления. Оба ая легли на  спину  и  быстро  махали  в  воздухе  своими
лапами,  отражая  таким  образом  удары  своего  противника,  которому  они,
наверно, исцарапали бы руки, если бы он  приблизился.  Но  Гуапо  был  очень
осторожен;  срезав  две  ветви  дерева,  он  положил  их  на  грудь  каждого
животного. Несчастные аи тотчас ухватились за ветви и так  сильно  сжали  их
лапами, что невозможно было их вырвать у  них.  Тогда  индеец,  отдав  топор
Леону, сам взял эти палки и понес вместе с  аями,  которых  оставил  пока  в
живых.
   Каскарильеры  отправились  дальше  и  через  несколько  минут  вышли   на
маленькую полянку, ярдов в сорок шириной. Гуапо бросил ветви с аями на землю
и пошел дальше как ни в чем не бывало.
   - Разве ты хочешь их оставить здесь? - с удивлением спросил Леон.
   - Нет, - усмехнулся Гуапо. - Не бойтесь, молодой  господин:  на  обратном
пути мы найдем их. Если бы я понес их в лес,  они  могли  бы  взобраться  на
дерево, пока мы будем заняты делом. А тогда - прощай. Между тем  как  теперь
им понадобится не менее шести часов, чтобы добраться до леса и спрятаться  в
его ветвях.
   Дон Пабло  засмеялся  и,  прежде  чем  покинуть  лужайку,  показал  Леону
огромные бугры земли, воздвигнутые термитами,  или  белыми  муравьями.  Было
рано и довольно свежо, термиты еще не выходили из своих жилищ. Осмотрев  эти
гигантские муравейники, возвышавшиеся подобно солдатским палаткам на  опушке
леса, наши путешественники  снова  разошлись  и  вскоре  были  возле  хинных
деревьев.

XXIV. Каскарильеры

   Первый удар топором сделал Гуапо. Это было началом работы, которая  могла
длиться долгие годы, и началом обогащения тех, которые брались за  нее.  Как
только дерево упало, индеец принялся за  другое,  стараясь  рубить  возможно
ближе к корню, а дон Пабло занялся срубленным. Вооружившись острым ножом, он
сделал несколько надрезов вокруг дерева, на  некотором  расстоянии  один  от
другого, а потом пересек их под прямым углом одним продольным  разрезом.  То
же