указывать пальцем на кого бы то ни было, а чтобы предъявить крупный счет одному сукину сыну. Только ему и никому больше. Некоторое время Поте размышлял. Скажи мне честно, что ты думаешь, потребовала Тереса. Мне нужно знать это, прежде чем я позволю тебе со мной ехать. Ну, однако, я ничего не думаю, последовал ответ. И я говорю это вам, или, вернее, не говорю то, что не говорю, со всем моим уважением. Может, у меня даже есть кое-какие чувства, хозяйка. Зачем говорить, что нет, если да. Но то, что у меня есть или чего нет - это мое дело. Мое, однако. Вы считаете, что надо делать то-то и то-то, вы это делаете, и все. Вы решили ехать, а я что? Я еду с вами.
     Она отошла от окна к столу за сигаретой. Пачка "Фарос" по-прежнему лежала там вместе с "зиг-зауэром" и тремя магазинами, набитыми патронами "парабеллум" девятого калибра. Тереса не была знакома с этим оружием, и Поте Гальвес целое утро учил ее разбирать и собирать его с закрытыми глазами. Если они придут ночью, а у вас заест оружие, хозяйка, лучше бы вам уметь поправить, что надо, не зажигая света. Сейчас он подал ей зажженную спичку, на мгновение склонил голову, когда она сказала "спасибо", а потом, подойдя к окну, туда, где только что стояла Тереса, выглянул наружу.
     - Все в порядке, - сказала она, выдохнув дым.
     Это было такое удовольствие - после стольких лет снова курить "Фарос". Киллер пожал плечами: в таком месте, как Кульякан, слово "порядок" весьма относительно. Потом вышел в коридор, и Тереса услышала, как он разговаривает с одним из федералов в доме. Трое внутри, шестеро в саду, два десятка солдат по внешнему периметру сада - меняясь каждые двенадцать часов, они держали на расстоянии любопытных, журналистов и злодеев, уже наверняка бродивших вокруг усадьбы в ожидании удобного момента.
     Интересно, подумала она, сколько дает за мою шкуру депутат и кандидат в сенаторы от Синалоа дон Эпифанио Варгас.
     - Сколько, по-твоему, мы с тобой стоим, Крапчатый?
     Он снова появился в дверях, похожий на неуклюжего медведя: Поте всегда становился таким, когда боялся чересчур мозолить глаза. С виду спокойный, как обычно. Но под его полуопущенными веками Тереса заметила огонек тревоги.
     - Ну, меня-то шлепнут бесплатно, хозяйка... А вы теперь для них лакомый кусочек. Никто не полезет в это дело меньше чем за кругленькую сумму.
     - И кто это будет? Кто-нибудь из нашей охраны или люди снаружи?
     Он посопел, наморщив усы и лоб.
     - Думаю, снаружи. Тот народ, что занимается наркотой, и полиция одним миром мазаны, но не всегда, хотя иногда да.., Понимаете?
     - Более или менее.
     - Это чистая правда. А что до солдат, полковник мне очень уж по душе. Хороший мужик.. Не из тех, кто отсиживается в кустах.
     - Ну там и посмотрим, верно?
     - Однако, хорошо бы, чтоб так, донья. Посмотреть, да и смыться.
     Тереса усмехнулась. Она понимала своего телохранителя. Ожидание всегда хуже, чем то, чего, собственно, ожидаешь, даже если не ждешь ничего хорошего.
     Как бы то ни было, она приняла дополнительные меры. Превентивные. Она больше не была неопытной девчонкой, имела средства и знала, как следует делать подобные дела. Путешествие в Кульякан было предварено информационной кампанией на соответствующих уровнях, включая местную прессу, под лозунгом: только Варгас. Никаких наводок, никакого указующего перста: это дело личное, как дуэль в лощине, а остальные могут наслаждаться зрелищем. В полной безопасности. Больше ни одного имени, ни одной даты. Ничего. Только дон Эпифанио, она и призрак Блондина Давиды, сгоревшего на Хребте дьявола двенадцать лет назад. Не донос, а месть - ограниченная и личная. Такое вполне могло встретить понимание в Синалоа, где на первое смотрели очень плохо, а второе являлось повседневной нормой и обычным источником пополнения числа могил на кладбищах. Таков был договор, заключенный в отеле "Пуэнте Романо", и правительство Мексики согласилось с ним. Согласились, скрепя сердце, даже американцы. Конкретное свидетельство и конкретное имя. Даже Сесар Бэтмен Гуэмес или другие главари наркомафии, в прошлом близкие к Эпифанио Варгасу, могли не опасаться угрозы. Это, по предположениям, должно было в достаточной степени успокоить Бэтмена и остальных. А также увеличивало шансы Тересы выжить и сокращало количество флангов, нуждающихся в прикрытии. В конце концов, в акульем мире денег и синалоанской наркополитики дон Эпифанио, нынешний или прежний союзник, великий человек местного значения, являлся также и соперником, а рано или поздно должен был стать врагом. Поэтому многих бы вполне устроило, чтобы кто-нибудь вывел его из игры за такую невысокую цену.
     Зазвонил телефон. Поте Гальвес взял трубку, а потом застыл, уставившись на Тересу, как будто с того конца линии до него донеслось имя призрака. Однако она ничуть не удивилась. Она ждала этого звонка четыре дня. И он уже запаздывал.

***

     - Это нарушение, сеньора. У меня нет разрешения на подобные вещи.
     Полковник Эдгар Ледесма стоял на ковре гостиной: руки сложены за спиной, полевая форма тщательно отутюжена, блестящие сапоги влажны от дождя. Эта короткая солдатская стрижка, седина и все остальное очень идут ему, подумала Тереса. Такой воспитанный, такой аккуратный. Немного похож на того жандармского капитана, который давным-давно приходил ко мне в Марбелье, только я не помню его имени.
     - Осталось меньше суток до вашего выступления перед Генеральным прокурором.
     Тереса продолжала курить, сидя, закинув ногу на ногу. Со всеми удобствами. Глядя на него снизу вверх.
     Тщательно расставляя все точки над "и".
     - Позвольте напомнить вам, полковник. Я нахожусь здесь не в качестве пленной.
     - Разумеется, нет.
     - Если я принимаю вашу защиту, то лишь потому, что хочу принимать ее. Но никто не может помешать мне пойти или поехать туда, куда я захочу... Таков был договор.
     Ледесма переступил с ноги на ногу. Теперь он смотрел на адвоката Гавириа из службы Генерального прокурора страны - своего, так сказать, связного с гражданскими властями, занимавшимися этим делом. Гавириа тоже стоял - чуть поодаль; позади него прислонился к дверному косяку Поте Гальвес, а из-за его плеча, из коридора, выглядывал адъютант полковника, молоденький лейтенант.
     - Скажите сеньоре, - взмолился полковник, - что она просит о невозможном.
     Гавириа, щуплый человек с приятными манерами, очень аккуратно выбритый и одетый, подтвердил, что Ледесма прав. Тереса мельком взглянула на него и отвела глаза, словно не заметила.
     - Я ни о чем не прошу, полковник, - сказала она. - Я только сообщаю вам, что намереваюсь сегодня, во второй половине дня, выехать отсюда на полтора часа.
     Поскольку у меня намечена встреча в городе... Вы можете принять меры безопасности или не принимать их.
     Ледесма беспомощно покачал головой:
     - Федеральные законы запрещают мне перемещать войска по городу. Из-за тех моих людей, что находятся там, снаружи, уже возникли проблемы.
     - Да и гражданские власти, со своей стороны... - начал было Гавириа.
     Тереса с размаху ткнула сигарету в пепельницу - с такой силой, что раскаленные крошки табака попали ей на ногти.
     - Не переживайте, адвокат. Ни капельки. Свое обещание гражданской власти я выполню завтра, в точно указанное время.
     - Следовало бы учесть, что с юридической точки зрения...
     - Послушайте, у меня весь отель "Сан Маркое" битком набит адвокатами, которые обходятся мне в целое состояние... - Она кивком указала на телефон. - Скольким вы хотите, чтобы я позвонила?
     - Это может оказаться ловушкой, - вставил полковник.
     - Черт побери. Да что вы говорите.
     Ледесма провел ладонью по голове, потом прошелся по комнате. Встревоженный взгляд Гавириа следовал за ним.
     - Я должен проконсультироваться с моим начальством.
     - Консультируйтесь с кем хотите, - ответила Тереса. - Но имейте в виду: если мне не дадут поехать на эту встречу, я буду считать, что меня задерживают здесь, несмотря на обязательства, взятые на себя правительством. А это нарушение договора, который в таком случае теряет силу... Кроме того, напоминаю вам обоим, что в Мексике против меня не выдвинуто никаких обвинений.
     - Что дает вам этот риск?
     Было очевидно, что он искренне пытается понять.
     Опустив закинутую ногу на пол, Тереса обеими руками разгладила складки на черных шелковых брюках.
     - Что он мне дает или что отнимает - мое дело, И вас это не касается, - отрезала она. Мгновение спустя она услышала, как полковник вдохнул и выдохнул, подавляя гнев. Они с Гавириа снова переглянулись.
     - Я запрошу инструкции, - сказал полковник - Я тоже, - добавил чиновник.
     - Ладно. Запрашивайте все, что вам угодно. А пока что я требую, чтобы ровно в семь часов у дверей стояла машина. И чтобы в ней сидел этот парень, - она кивком указала на Поте Гальвеса, - хорошо вооруженный... Все, что будет вокруг или сверху полковник, - дело ваше.
     Она проговорила это, все время глядя на Ледесму. А сейчас, прикинула она, я могу позволить себе чуть-чуть улыбнуться. Их сильно впечатляет, когда баба улыбается, выкручивая им руки. Вот так, ребята. Чтобы вы не слишком зазнавались.
     Шшшик, шшшик. Шшшик, шшшик. Монотонное шарканье работающих дворников вплеталось в стук дождя, грохотавшего по крыше "субурбана", как град пуль. Когда машина свернула налево и покатила по проспекту Инсурхентес, Поте Гальвес, сидевший рядом с водителем-федералом, глянул по сторонам и положил обе руки на "козий рог" - АК-47, который держал на коленях. Кроме того, в кармане пиджака у него лежал передатчик, настроенный на ту же волну, что и радио "субурбана", и Тереса с заднего сиденья слышала голоса агентов и солдат, принимавших участие в этой вылазке. Объект Один, Объект Два, говорили они. Объектом Один была она сама. А с Объектом Два ей предстояло вот-вот встретиться.
     Шшшик, шшшик. Шшшик, шшшик. Вечер еще не наступил, но от серого неба на улицах было темновато, и в некоторых магазинах уже зажглись витрины и вывески. Дождь множил и дробил свет фар. "Субурбан" и его эскорт - две машины с федералами и три фургона с солдатами, сидящими за щитками пулеметов, - вздымали водяные крылья в буром потоке, который заполнял улицы и тек к Тамасуле, переполняя сточные трубы и канавы. По небу вдоль горизонта пролегла широкая черная полоса, на фоне которой вырисовывались самые высокие здания проспекта, а ниже - багровая, казалось, прогибающаяся под тяжестью черной.
     - Оцепление, хозяйка, - сказал Поте Гальвес.
     Лязгнул передернутый затвор "козьего рога", и водитель искоса бросил беспокойный взгляд на киллера.
     "Субурбан" не замедлил хода, но Тереса успела увидеть солдат в боевых касках, с Р-15 и М-16 в руках, которые, остановив и заставив припарковаться в стороне две полицейские машины, совершенно открыто держали на мушке сидевших в них людей в форме. Было очевидно, что полковник Ледесма знает свое дело и что, поломав голову, как обойти законы, запрещающие передвижение войск в пределах города, он все-таки нашел решение: в конце концов, осадное положение для военного - состояние почти естественное. Тереса заметила еще солдат и федералов, выстроенных под деревьями, разделяющими проспект вдоль; регулировщики заворачивали машины в боковые улицы. А там, между железнодорожными путями и большим квадратным административным зданием, стояла часовня Мальверде - маленькая, куда меньше той, которую помнила Тереса все эти двенадцать лет.

***

     Воспоминания. Она вдруг поняла, что за все время этого долгого путешествия туда и обратно она убедилась лишь в трех вещах, касающихся жизни и людей: они убивают, помнят и умирают. Потому что наступает момент, подумала она, когда смотришь вперед, а видишь только то, что позади: трупы, которые один за другим оставались у тебя за спиной, пока ты шла. Где-то среди них и твой, только ты не знаешь об этом. Пока наконец не увидишь его. И тогда узнаешь.
     Она искала себя в тенях маленькой часовни, в безмятежном покое скамейки, стоящей справа от изображения святого, в полумраке, красноватом от пламени свечей, которые горели, слабо потрескивая, среди цветов и даров, развешанных по стене. Дневной свет угасал очень быстро, и мелькающие сине-красные огни одной из машин федералов, освещавшие вход, казались все ярче по мере того, как сгущались грязно-серые сумерки. Остановившись перед святым Мальверде, глядя на его черные, словно крашенные в парикмахерской волосы, белую куртку, шейный платок, по-индейски узковатые глаза и пышные усы, Тереса пошевелила было губами, чтобы помолиться, как когда-то - Да благословит Господь мой путь и поможет мне вернуться, - но так и не смогла вспомнить никакой молитвы. Может, это кощунство, вдруг пришло ей в голову. Может, не следовало назначать встречу в этом месте. Наверное, время сделало меня тупой и заносчивой, и теперь наступил час расплаты.
     В тот последний раз, когда она была здесь, из теней на нее смотрела другая женщина. Теперь Тереса искала ее и не находила. Разве только, подумала она, я сама и есть та, другая, или она внутри меня, и девчонка с испуганными глазами, которая убегала с сумкой и "дабл-иглом" в руках, обратилась в один их тех призраков, что бродят за спиной, глядя на меня обвиняющими, или грустными, или равнодушными глазами. Может, это и есть жизнь, и ты дышишь, ходишь, двигаешься только для того, чтобы в один прекрасный день оглянуться и увидеть себя. Узнать себя в последовательных смертях - своих и чужих, на которые тебя осуждает каждый твой шаг.
     Она сунула руку в карман плаща - под ним на ней были свитер и джинсы, на ногах удобные ботинки на резиновой подошве - и достала пачку "Фарос". Она прикуривала от одной из свечей, горевших перед образом Мальверде, когда в сине-красных отблесках на пороге обрисовалась фигура дона Эпифанио Варгаса.

***

     - Тересита. Сколько времени.
     Он почти такой же, подумала она. Высокий, плотный. Свой непромокаемый плащ он повесил на крючок у двери. Темный костюм, рубашка с расстегнутым воротом, без галстука, остроносые сапоги. Лицо из старых фильмов Педро Армендариса. Усы и виски у него сильно поседели, прибавилось несколько морщин, пожалуй, стала пошире талия. Но он все такой же.
     - Тебя трудно узнать.
     С опаской оглядевшись по сторонам, дон Эпифанио сделал несколько шагов внутрь. Он пристально вглядывался в Тересу, видимо, пытаясь соотнести ее с той женщиной, которую сохранила его память.
     - Вы не сильно изменились, - сказала она. - Пожалуй, немного поправились. И поседели.
     Она сидела на скамье, рядом с изображением Мальверде, и не двинулась с места, когда вошел дон Эпифанио.
     - Ты при оружии? - осторожно спросил он.
     - Нет.
     - Хорошо. Меня эти сукины дети там, снаружи, обыскали. У меня тоже ничего не было.
     Он слегка вздохнул, посмотрел на Мальверде, озаренного дрожащим светом свечей, потом опять на нее.
     - Вот видишь... Мне только что исполнилось шестьдесят четыре. Но я не жалуюсь.
     Он приблизился почти вплотную, внимательно разглядывая ее сверху вниз. Не изменив позы, она выдержала его взгляд.
     - Похоже, дела у тебя все это время шли неплохо, Тересита.
     - У вас тоже.
     Дон Эпифанио медленно, задумчиво кивнул, потом сел рядом с Тересой. Точно также, как в прошлый раз, с тою лишь разницей, что сейчас у нее в руках не было "дабл-игла".
     - Двенадцать лет, верно? Мы с тобой сидели тогда здесь же с пресловутой записной книжкой Блондина...
     Он остановился, давая ей возможность дополнить его воспоминания своими. Но Тереса молчала. Подождав пару секунд, дон Эпифанио вынул из нагрудного кармана пиджака гаванскую сигару.
     - Я и представить себе не мог, - начал он, снимая бумажное колечко. Но снова умолк, будто вдруг осознав, что вещи, никогда не существовавшие даже в воображении, не имеют значения. - Думаю, мы все тебя недооценили, - сказал он, помолчав. - Твой парень, я сам. Все. - Слова "твой парень" он произнес чуть тише, точно стараясь, чтобы они проскочили среди других незамеченными.
     - Может, именно поэтому я до сих пор жива.
     Дон Эпифанио обдумал эту мысль, пока с помощью зажигалки раскуривал сигару.
     - Это состояние непостоянное, и оно никем не гарантировано, - выдохнул он вместе с первым клубом дыма. - Человек жив до тех пор, пока не перестает быть живым.
     Некоторое время оба курили, не глядя друг на друга. Ее сигарета почти дотлела.
     - Что ты делаешь во всей этой истории?
     Она в последний раз вдохнула дым зажатых в пальцах раскаленных крошек. Потом уронила окурок и аккуратно придавила его ногой.
     - Я приехала свести старые счеты, - ответила она. - Больше ничего.
     - Счеты, - повторил он. Потом затянулся своей сигарой, а выдохнув, произнес:
     - Эти счеты лучше бы оставить как есть.
     - Нет, - возразила Тереса. - Нет, если из-за них я плохо сплю.
     - Ты от этого ничего не выигрываешь, - сказал дон Эпифанио.
     - Что я выигрываю - мое дело.
     В наступившем на несколько мгновений молчании было слышно, как потрескивают свечи на алтаре. И стук дождя по крыше часовни. Снаружи по-прежнему бегали синие и красные огни машины федералов, - Почему ты решила подрубить меня?.. Ведь этим ты играешь на руку моим политическим противникам.
     Он выбрал удачный тон, подумала она. Почти таким говорят с теми, к кому привязаны. Немного укора, много обиды и боли. Преданный крестный отец. Раненная в самое сердце дружба. Я никогда не считала его плохим человеком, подумала она. Он часто бывал искренним, может быть, и сейчас тоже.
     - Я не знаю, кто ваши противники, и для меня это не имеет значения, - ответила она. - Вы приказали убить Блондина. И Индейца. И Бренду, и малышей.
     Раз уж дело дошло до привязанности, вот те, к кому я была привязана. Дон Эпифанио, нахмурившись, рассматривал тлеющий кончик сигары.
     - Не знаю, что тебе могли наговорить. И вообще, как бы то ни было, это ведь Синалоа... Ты сама здешняя и знаешь, по каким правилам тут живут.
     - По правилам, - медленно проговорила Тереса, - полагается сводить счеты с тем, кто тебе задолжал. - Она сделала паузу и услышала дыхание дона Эпифанио - напряженно слушавшего. - А потом, - добавила она, - вы хотели, чтобы убили и меня.
     - Это ложь! - возмущенно воскликнул он. - Ты же была здесь, со мной. Я спас тебе жизнь... Я помог тебе убежать.
     - Я говорю не о том времени. А о том, когда вы пожалели об этом.
     - В нашем мире, - возразил он, чуть помолчав, - дела очень сложны. - И воззрился на нее, пытаясь оценить эффект своих слов, как врач, наблюдающий за пациентом, принявшим успокоительное. - В любом случае, - прибавил он наконец, - я бы понял, если бы ты хотела свести счеты со мной. Но связываться с гринго и с этими трусами, которые хотят вышвырнуть меня из правительства...
     - Вы не знаете, с кем я связалась.
     Она произнесла это мрачно и так твердо, что он задумался, сидя с сигарой во рту, прищурив глаза от дыма. По комнате бегали красные и синие огни.
     - Скажи мне одну вещь. В ту ночь, когда мы виделись, ты ведь читала книжку, правда?.. Ты знала про Блондина Давилу... И все-таки я не догадался. Ты обманула меня.
     - Мне повезло.
     - А зачем было раскапывать все эти старые истории?
     - Потому, что до недавних пор я не знала, что это вы попросили Бэтмена Гуэмеса оказать вам услугу. И потому, что Блондин был моим мужчиной.
     - Он был негодяем из ДЭА.
     - Пусть негодяем, пусть из ДЭА, но он был моим мужчиной.
     Она расслышала, как, поднимаясь, он приглушенно выругался - крепко, по-крестьянски. Его крупное тело, казалось, заполнило собой маленькое помещение часовни.
     - Послушай. - Он смотрел на изображение Мальверде, словно призывая святого покровителя наркомафиози в свидетели. - Я всегда вел себя хорошо. Я был вашим крестным отцом - и его, и твоим. Я любил Блондина и любил тебя. Он предал меня, но, несмотря на это, я спас твою симпатичную шкурку... То, другое, случилось гораздо позже, когда наши с тобой жизни пошли разными дорогами... Теперь