ое избиение. Конечно же, он знал - и немало. Хотя его только что избили и порезали, он знал еще многое и о многом; но Тереса была уверена, что он уже рассказал все о своем приезде в Испанию и своих намерениях: имя Мексиканки, достаточно известное в мире наркобизнеса на побережье Андалусии, достигло древней кульяканской земли. Так что убрать ее. Старые счеты, беспокойство о будущем, конкуренция или черт знает что еще. Чтобы уж довести дело до конца. Разумеется, в центре этой паутины находился Сесар Бэтмен Гуэмес.
     Это его наемники, не доделавшие свою работу. И вот Кот Фьеррос, прикрученный проволокой к нелепому белому стулу, куда менее храбрый теперь, чем тогда, в кульяканской квартирке, выбалтывал все, лишь бы избавить себя хотя бы от частички предстоящей боли.
     Этот крутой мачо, такой смелый и надменный с пистолетом на поясе там, в Синалоа, насиловавший женщин прежде, чем убить их. Все вполне логично и естественно.
     - Честное слово, больше ничего... - продолжал хрипеть Кот Фьеррос.
     Потемкин Гальвес держался лучше. Его губы были упрямо сжаты. В отличие от стонущего, всхлипывающего Кота, он в ответ на каждый вопрос только молча качал головой, хотя с ним обошлись ничуть не мягче, чем с братком: его толстое волосатое, все в родимых пятнах тело, такое неожиданно уязвимое в своей наготе, было так же покрыто рубцами и кровоподтеками, на груди и ляжках виднелись порезы от проволоки, глубоко врезавшейся в щиколотки и запястья, кисти и ступни посинели. Из носа, рта и пениса у него текла кровь, сквозь густые черные усы просачивались красные капли, тонкими ниточками струясь по груди и животу. Было ясно, что колоться он не собирается, и Тересе пришла в голову мысль, что даже в свой последний час разные люди ведут себя по-разному. Хотя в такой момент это уже все равно, на самом деле это не все равно. Может, у него просто меньше воображения, чем у Кота, подумала она. Преимущество людей с небогатым воображением в том, что им легче закрыться, уйти в себя, заблокировать мозг под пыткой. Другие - те, кто мыслит, - сдаются раньше. Что бы и как бы ни сложилось, половину пути они проходят сами, облегчая дело своим мучителям. Всегда страшнее, когда человек способен представить себе, что его ждет.
     Языков стоял в стороне, прислонившись спиной к стене, молча наблюдая за происходящим. Это твое дело, говорило его молчание. Твои решения. И наверняка он задавал себе вопрос: как может Тереса выносить все это не моргнув глазом, без ужаса на лице; даже ее рука с сигаретой - она курила их одну за другой - не дрожала. Она смотрела на окровавленных киллеров с сухим, внимательным любопытством, исходившим, казалось, не от нее самой, а от той, другой женщины, что стояла рядом в полумраке подвала, наблюдая за ней, как и Языков, со стороны. Во всем этом кроются интересные тайны, подумала Тереса. Уроки. О мужчинах и женщинах. О жизни, о боли, о судьбе, о смерти. И так же, как в прочитанных ею книгах, в этих уроках говорилось о ней самой.
     Телохранитель в спортивной рубашке вытер испачканные кровью руки о штанины и вопросительно повернулся к Тересе. Его нож лежал на полу, возле ног Кота Фьерроса. Чего ради продолжать, подумала она.
     Все совершенно ясно, а остальное я знаю. Она взглянула на Языкова; в ответ он едва заметно пожал плечами и показал глазами на мешки с цементом, сложенные в углу. Выбор не случайно пал на этот подвал строящегося дома. Все было предусмотрено.
     Я сама это сделаю, решила она вдруг. Ей хотелось - странное желание для подобного момента - рассмеяться про себя. Над собой. Рассмеяться, кривя рот. Горько. На самом деле, во всяком случае в отношении Кота Фьерроса это станет просто завершением того, что она начала, спустив курок "дабл-игла" когда-то, давным-давно. "Как жизнь порой удивляет, - поется в одной песне. - Ах, как удивляет жизнь". Черт побери.
     Иногда приходится удивляться и самой себе. Вдруг обнаруживать в себе такое, о чем даже не подозревала. Из темного угла подвала за ней по-прежнему пристально наблюдала та, другая Тереса Мендоса. Может, это именно ей хотелось рассмеяться про себя.
     - Я сама это сделаю, - услышала она собственный голос.
     Это ее обязанность. Ее несведенные счеты, ее жизнь.
     Она не могла перекладывать свои долги на других. Человек в спортивной рубашке смотрел на нее с любопытством, будто знал испанский недостаточно хорошо, чтобы понять ее слова; он повернулся к своему боссу, потом снова взглянул на нее.
     - Нет, - мягко произнес Языков.
     Впервые за все это время он заговорил, стронулся с места. Он подошел ближе, глядя не на Тересу, а на пленных киллеров. У Кота Фьерроса голова свесилась на грудь; Потемкин Гальвес смотрел как бы сквозь стоящих перед ним людей, на стену позади них. Смотрел в никуда.
     - Это моя война, - сказала Тереса.
     - Нет, - повторил Языков.
     Он осторожно взял ее за плечо и слегка подтолкнул к выходу. Теперь они стояли лицом к лицу, глядя друг на друга в упор.
     - Мне плевать, кто это будет, - проговорил вдруг Потемкин Гальвес. - Кончайте меня скорее, вы и так уже потеряли время.
     Тереса повернулась к наемнику. То были его первые за все время слова; голос звучал хрипло, глухо. Он продолжал смотреть сквозь Тересу - так, будто его взгляд терялся в пустоте. Массивное голое тело, накрепко привязанное к стулу, блестело от пота и крови. Тереса медленно подошла к нему, совсем близко, и ощутила терпкий запах грязной плоти, израненной и страдающей.
     - Не торопись, Крапчатый, - сказала она. - Еще успеешь умереть. Ждать недолго.
     Он чуть заметно кивнул, по-прежнему глядя туда, где она стояла раньше. А Тереса вновь услышала треск разлетающейся в щепки дверцы, увидела дуло "питона", приближающееся к ее голове, и голос Поте Гальвеса снова произнес: Блондин был одним из наших, Кот, вспомни, а она была его девчонкой. Отойди, чтобы тебя не забрызгало. А может, вдруг подумала она, я и правда в долгу перед ним. Прикончить его быстро, как он хотел поступить со мной. Черт побери. Таковы правила. Она кивнула на поникшего Кота Фьерроса.
     - Ты не присоединился к нему, - тихо, почти шепотом произнесла она.
     Это был даже не вопрос, даже не рассуждение вслух. Просто констатация факта. Бесстрастное лицо киллера не изменилось: он будто не слышал. Еще одна ниточка крови потекла у него из носа, задерживаясь в грязных усах. Тереса еще несколько секунд смотрела на него, словно изучая, потом повернулась и медленно пошла к двери. Языков ждал ее на пороге.
     - Уважьте Крапчатого, - сказала Тереса.
     Не всегда правильно карать всех поровну, думала она. Долги бывают разные. И каждый понимает их по-своему. По собственному разумению.

Глава 12

Что, если я тебя куплю?

     В свете, льющемся сквозь большие окна под потолком, поплавки надувной лодки "Валиант" походили на две большие серые торпеды. Сидя на полу, Тереса Мендоса, обложенная инструментами, возилась с винтами двух усиленных катерных моторов по двести пятьдесят лошадиных сил. На ней были старые джинсы и грязная футболка, волосы заплетены в косы - они свисали по обе стороны потного лица, - руки перепачканы машинным маслом. Рядом, наблюдая за работой, сидел на корточках Пепе Оркахуэло, ее доверенный механик; время от времени, не дожидаясь просьбы Тересы, он протягивал ей нужный инструмент. Маленький, почти щуплый Пепе в свое время был восходящей звездой мотоциклетного спорта, но... Масляное пятно на крутом изгибе дороги и полтора года лечения: в результате пришлось сойти с дистанции и сменить кожаный комбинезон гонщика на матерчатый комбинезон механика. Его случайно нашел доктор Рамос, когда его старенькая машина однажды отказала и он искал по всей Фуэнхироле ремонтную мастерскую, которая работала бы в воскресенье. Бывший гонщик талантливо обращался с моторами, в том числе и с катерными, из которых он умел выжимать до пятисот лишних оборотов в минуту. Он был из тех молчаливых, толковых и работящих парней, которые любят свое дело, готовы вкалывать от зари до зари и никогда не задают вопросов. А кроме того, что весьма важно, он отличался благоразумием. Единственным видимым признаком немалых денег, заработанных им за последние четырнадцать месяцев, была "хонда-1200", стоявшая сейчас рядом с яхтенным портом в Сотогранде, перед эллингом, принадлежащим "Марине Самир", небольшой компании с марокканским капиталом и гибралтарским юридическим адресом, одному из филиалов-ширм "Трансер Нага". Все остальное Пепе аккуратно откладывал. На старость. Потому что никогда не знаешь, частенько повторял он, на каком повороте тебя поджидает следующее масляное пятно.
     - Ну, вот, теперь нормально, - сказала Тереса.
     Она взяла сигарету, дымившуюся на опоре, на которой стояли двигатели, и, пачкая ее маслом, сунула в рот.
     Пепе не любил, чтобы тут курили во время работы и чтобы другие копались в моторах, доверенных его попечению. Но Тереса была хозяйкой - ей принадлежал и эллинг, и сами моторы. Так что возражать не приходилось. Кроме того, Тересе нравилось заниматься такой работой, бывать на причале и в порту. Иногда она сама выходила в море, чтобы испытать мотор или катер, а однажды, управляя одной из новых девятиметровых лодок с полужестким корпусом (она сама придумала использовать полые кили из стекловолокна как емкости для горючего), провела в море всю ночь, гоняя мотор на полной мощности, чтобы проверить, как он себя ведет при сильном волнении. Однако на самом деле все это было лишь предлогом. Так она питала воспоминания и поддерживала связь с той частью себя, что никак не желала исчезнуть. Возможно, виной тому была утраченная наивность, то состояние духа, которое теперь, с высоты прожитого и пережитого, казалось ей близким к счастью. Может, тогда я была счастлива, говорила она себе. Может, я была действительно счастлива, хотя и не понимала этого.
     - Дай-ка мне пятый номер. И подержи тут... Ну вот.
     Она удовлетворенно оглядела плоды своего труда.
     У только что установленных стальных винтов - один левого вращения, другой правого, чтобы компенсировать отклонение, - диаметр был поменьше, а шаг побольше, чем у родных, алюминиевых, в результате пара моторов, установленная на корме, позволяла при спокойном море развивать добавочную скорость: ни много ни мало, несколько лишних узлов. Опять положив сигарету на опору, Тереса закончила работу, в последний раз затянулась, аккуратно притушила окурок в обрезанной жестянке из-под "Кастрола", служившей пепельницей, и встала, потирая уставшую спину.
     - Потом расскажешь, как они себя ведут.
     - Конечно, расскажу.
     Тереса вытерла руки о тряпку и, выйдя наружу, сощурилась от яркого андалусского солнца. Несколько мгновений она стояла так, наслаждаясь созерцанием и ощущением того, что ее окружало. Огромный синий подъемный кран, мачты кораблей, мягкое поплескивание воды о бетон причала, запах моря, ржавчины и свежей краски от вытащенных из воды корпусов, звон фалов под восточным бризом, дующим поверх волнореза. Она поздоровалась с рабочими, каждого из которых знала по имени, и, обходя эллинги и стоящие на пиллерсах парусники, направилась туда, где под пальмами, на сером песчаном берегу, косо уходящем к востоку, к Пунта-Чульера, поджидал ее, стоя рядом с джипом "чероки", Поте Гальвес. Прошло уже немало времени - почти год - с той ночи в подвале недостроенного коттеджа в Нуэва-Андалусии и с того, что произошло несколько дней спустя, когда двое парней Языкова доставили к Тересе наемника, еще не отошедшего от побоев и пыток. Мне нужно кое о чем поговорить с доньей , сказал он. Дело срочное. И надо бы, чтоб поскорее. Тереса, холодная и суровая, приняла его на террасе роскошного номера отеля "Пуэнте Романо", выходящей на пляж; сквозь огромные окна гостиной за ними наблюдали телохранители. Я слушаю тебя, Крапчатый. Может, хочешь выпить? Спасибо, нет, ответил Поте Гальвес и некоторое время стоял, глядя невидящими глазами на море и почесывая голову, похожий на неуклюжего медведя: мятый темный костюм (двубортный пиджак еще более подчеркивал его полноту), никак не вяжущиеся с ним сапоги из кожи игуаны - они живо напомнили Тересе о родном Синалоа и вызвали странное теплое чувство, едва ли не умиление - и надетый ради такого случая чересчур широкий и чересчур яркий галстук. Тереса смотрела на соотечественника внимательно, как в последние годы научилась смотреть на всех: и на мужчин, и на женщин На этих распроклятых разумных человеческих существ. Смотреть, проникая в то, что они говорят, а еще более в то, о чем они м
олчат или о чем медлят заговорить, как мексиканец в эту минуту. Я слушаю тебя, повторила она, он медленно, все еще молча, повернулся к ней, а повернувшись и отняв руку от головы, посмотрел прямо ей в глаза, потом искоса глянул на телохранителей за стеклом и тихо заговорил. Ну, однако, сеньора, я пришел поблагодарить вас. Сказать вам "спасибо", что я до сих пор жив, несмотря на то, что я сделал или собирался сделать. Ну, надеюсь, тебе не нужно объяснять, жестко ответила она. И киллер снова отвел глаза; нет, конечно, нет, повторил он со своим характерным выговором, который будил в Тересе столько воспоминаний, потому что проникал в раны ее сердца. Я только ради этого. Поблагодарить вас, и знайте, что Потемкин Гальвес в долгу перед вами и он заплатит свой долг. И как же ты собираешься расплачиваться со мной? - спросила она. Ну, однако, сеньора, я уже сделал кое-что, был ответ. Я говорил с тамошними людьми, которые прислали меня. По телефону. Рассказал им все как было: что нам устроили ловушку и разобрались с Котом и что ничего нельзя было поделать, потому что нас подловили очень хитро. Что за люди? - спросила Тереса, заранее зная ответ. Просто люди, ответил он, выпрямляясь; его глаза вдруг блеснули гордо и сурово. Не надо, донья. Вы же знаете, есть такие вещи, о которых я не говорю. Скажем так: просто люди. Тамошние. И потом, снова смиренным тоном, все время делая паузы и с трудом подыскивая слова, он рассказал: этим людям, кто бы они ни были, не нравится, что он до сих пор дышит и что с его напарником Котом разобрались таким вот образом, и они четко и ясно объяснили ему, что перед ним три пути: довести дело до конца, сесть на первый же самолет и вернуться в Кульякан, чтобы получить по заслугам, или спрятаться там, где его не смогут найти.
     - И что же ты решил, Крапчатый?
     - Ну, однако, никаких разговоров. Знаете, мне из этих трех дорожек, какую ни возьми, все не по нутру.
     Слава богу, семейства у меня пока нет, так что на этот счет могу не беспокоиться.
     - И что же?
     - Ну что.., вот я тут, перед вами.
     - И что прикажешь с тобой делать?
     - Однако, вам виднее. Сдается мне, это не моя проблема.
     Тереса испытующе оглядела наемника. Ты прав, решила она мгновение спустя. Она чувствовала, что ее губы вот-вот растянутся в улыбке, но ей удалось сдержаться. Логика Поте Гальвеса была элементарно проста и потому понятна ей, хорошо знавшей правила. В известной степени, такова же была когда-то и таковой же оставалась ее собственная логика: логика жестокого мира, из которого происходили они оба.
     Ей вдруг пришло в голову что все происходящее немало посмешило бы Блондина Давилу. Синалоа в чистом виде. Да, черт побери. Забавные шутки играет иногда жизнь.
     - Так что же, ты просишь у меня работу?
     - Все равно рано или поздно пришлют других, - просто ответил киллер, пожав плечами с видом покорности судьбе, - и я смогу вернуть вам свой долг, И вот теперь Поте Гальвес ждал ее у машины - так же, как ждал каждый день с того самого утра на террасе отеля "Пуэнте Романо": шофер, телохранитель, курьер, слуга на все случаи жизни. Оказалось несложно устроить ему вид на жительство - все решилось с помощью некоторой суммы - и даже лицензию на ношение оружия: в этом помогла одна дружественная охранная фирма. Это позволило ему вполне легально носить на поясе, в кожаной кобуре, кольт "питон" - точно такой же, какой он приставил к голове Тересы в другой жизни и под другим небом. Однако люди из Синалоа больше не создавали проблем: несколько недель назад, с легкой руки Языкова, "Трансер Нага", так сказать, из любви к искусству, то есть не рассчитывая на вознаграждение, приняла участие в некой операции, которую картель Синалоа проводил совместно с русскими, начинавшими проникать в Лос-Анджелес и Сан-Франциско. Это смягчило напряженность или убаюкало старые призраки, и Тересе было передано на словах послание, недвусмысленно говорившее о том, что все забыто: до дружбы, конечно, далеко, но каждый занимается своим делом, счетчик на нуле, и хватит разборок. Сам Бэтмен Гуэмес внес ясность в этот пункт через доверенных курьеров, и, хотя в таком бизнесе любые гарантии относительны, этого оказалось достаточно, чтобы утихомирить бурные волны. Киллеров больше не присылали, однако Поте Гальвес, недоверчивый по натуре и по обязанности, оставался начеку.
     Тем более что по мере расширения дела отношения Тересы со многими людьми все усложнялись, и пропорционально росту ее могущества росло и число ее врагов.
     - Домой, Крапчатый.
     - Да, хозяйка.
     Теперь домом Тересы был роскошный коттедж с огромным садом и бассейном, наконец-то достроенный в Гуадальмина-Баха, рядом с морем. Тереса поудобнее устроилась на переднем сиденье; Поте Гальвес взялся за руль. Два часа возни с моторами помогли ей немного отойти от занимавших ее забот. Близился к завершению хороший этап работы: четыре груза, заказанных Н'Дрангетой, были благополучно доставлены по назначению, итальянцы просили еще. Просили еще и люди из Солнцево. Новые катера отлично справлялись с перевозками гашиша с побережья Мурсии до португальской границы, держа в разумных пределах - эти потери также были предусмотрены - процент захватов грузов жандармерией и таможенниками. Марокканские и колумбийские связи работали как часы, а финансовая инфраструктура, постоянно совершенствуемая Тео Альхарафе, поглощала и направляла в нужное русло огромные суммы, из которых только две пятых снова вкладывались в оперативные средства. Но по мере того как Тереса расширяла свою деятельность, усиливались и трения с другими организациями, занимавшимися тем же бизнесом. А занимались им галисийцы и французы.

***

     С французами не возникало никаких проблем. Или, вернее, возникали, но немного и ненадолго. На Костадель-Соль подвизалось несколько поставщиков гашиша из марсельской мафии, группировавшихся вокруг двух главных фигур: франкоалжирца по имени Мишель Салем и марсельца, известного как Нене Гару. Салем был полный мужчина за шестьдесят, седой, с приятными манерами; Тересе довелось несколько раз общаться с ним, но ход переговоров ее не устроил.
     Алжирец (он специализировался на перевозках гашиша на спортивных судах) был человеком солидным, семейным, жил в роскошном доме в Фуэнхироле вместе с двумя разведенными дочерьми и четырьмя внуками.
     В отличие от него, Нене Гару являл собой классический тип французского негодяя - крутого гангстера, заносчивого и болтливого, из тех, что обожают кожаные куртки, дорогие машины и разряженных, увешанных драгоценностями женщин. Гашишем Гару занимался в дополнение к сутенерству, контрабанде короткоствольного оружия и розничной торговле героином.
     Все попытки прийти с ним к какому-то разумному соглашению оказались неудачными, а однажды, во время неформальной встречи с Тересой и Тео Альхарафе в отдельном кабинете одного из ресторанов в Михасе, Гару разошелся до того, что произнес вслух угрожающие слова, слишком грубые и серьезные, чтобы не принять их во внимание. Это произошло после того, как француз предложил Тересе перевезти четверть тонны колумбийского героина "black tar" , а она отказалась. Насколько я понимаю, сказала она, гашиш - более или менее народный наркотик, кокаин - роскошный товар для тех, кто платит за него, а героин - это яд для бедных. Такими гадостями я не занимаюсь.
     Именно так она и выразилась: гадостями, и французу это не понравилось. Чтобы какая-то мексиканская потаскуха тут выделывалась передо мной, - таков был его последний комментарий, прозвучавший еще более вызывающе из-за марс