все лучше. И что, кроме гашиша, ты можешь заняться кокаином. Похоже, у тебя на родине кое-кто беспокоится, что сюда придут колумбийцы. Поскольку твои соотечественники сейчас перекрывают им путь в Соединенные Штаты. Да. А тут еще мексиканка... Хотя это произошло по чистой случайности, они наверняка не слишком рады. Да Особенно если уже знали тебя. Раньше Так что будь осторожна, Теса. В этом деле иметь прошлое ни хорошо, ни плохо, если только ты не привлекаешь к себе внимания. А у тебя дела идут слишком хорошо, чтобы ты его не привлекала. Твое прошлое - то, о котором ты мне никогда не рассказываешь, - не мое дело. Да. Но если у тебя с кем-то старые счеты, есть риск, что эти люди захотят их свести.

***

     Давным-давно, в Синалоа, Блондин Давила катал ее на самолете. Впервые в жизни. Подъехав еще в темноте к белому с желтой крышей зданию аэропорта, они припарковали "бронко", поздоровались с солдатами, которые охраняли уставленную самолетами взлетно-посадочную полосу, и взлетели - почти на заре, чтобы увидеть восход солнца над горами. Тереса вспоминала, как сидела в кабине "Сессны" рядом с Блондином, вспоминала блики нарождающегося света на зеленых стеклах его солнечных очков, его руки на штурвале, рокот мотора, образок святого Мальверде рядом с панелью управления - "Да благословит Господь мой путь и поможет мне вернуться", - перламутровую Сьерра-Мадре, золотые отблески в воде рек и озер, поля с зелеными пятнами марихуаны, плодородную равнину и море вдали. Мир, увиденный в тот рассветный час с высоты распахнутыми от удивления глазами, показался Тересе чистым и прекрасным.
     Она думала об этом сейчас, в полумраке номера отеля "Херес" Свет проникал из сада за окном и отражался поверхностью бассейна, прорисовывал на сдвинутых шторах каждую складочку Тео Альхарафе уже не было, из маленькой стереоустановки рядом с телевизором и видеомагнитофоном лился голос Хосе Альфредо.
     "Сижу я в дальнем уголке таверны, - пел он. - Под песню, что марьячи заказал". Блондин рассказывал, что Хосе Альфредо Хименес умер от пьянства и свои последние песни сочинял в тавернах, причем их слова записывали его друзья, поскольку сам он уже и писать-то не мог. Эта называлась "Я и воспоминанье о тебе" и, судя по всему, была одной из последних.
     Произошло то, что должно было произойти. Тео приехал ближе к вечеру, чтобы получить подпись на бумагах на покупку погребов Фернандес де Сото. Потом они выпили по бокалу, чтобы отметить это событие. По одному, потом по второму и по третьему. Потом они гуляли втроем - Тереса, Пати и Тео - по старому городу, мимо старинных дворцов и церквей, по улицам, на которых то тут, то там попадались ресторанчики и бары. И у стойки одного, когда Тео наклонился к Тересе поднести ей огня, она вдруг ощутила на себе его взгляд - взгляд мужчины. Сколько лет сколько зим, подумалось ей вдруг. Сколько времени уже не было такого. Ей нравился его профиль испанского орла, его руки, смуглые и уверенные, его улыбка, в которой не читалось ни намерений, ни обещаний. Пати тоже улыбалась, но по-другому, словно издалека. Смирившись. Покорившись судьбе. И как раз в тот момент, когда Тереса приблизила свое лицо к рукам мужчины, прикрывавшего ладонью огонек зажигалки, она услышала, как Пати говорит: мне надо уйти, черт, я вспомнила, срочное дело. Увидимся потом. Тереса повернулась было, чтобы сказать: нет, подожди, я с тобой, не оставляй меня здесь, но Пати уже удалялась, не оглядываясь, с сумочкой на плече; и Тереса, глядя, как она уходит, чувствовала на себе взгляд Тео. В этот момент она подумала: интересно, говорили они раньше или нет - он и Пати. Что они говорили Что скажут потом. И, как удар хлыста, ее обожгла мысль: нет. Ни за что. Нельзя смешивать напитки. Есть вещи, которых я не могу себе позволить. Я тоже ухожу. Но что-то внутри, в талии, в животе, удержало ее на месте: мощный, властный порыв, в котором слились воедино усталость, одиночество, ожидание и лень. Ей хотелось отдохнуть. Ощутить кожу мужчины, пальцы, ласкающие ее тело, рот, прильнувший к ее рту. На некоторое время расслабиться, отдаться на волю того, кто будет делать все за нее. Думать вместо нее. Она вспомнила половинку фотографии, лежавшую в портмоне у нее в сумочке. Большеглазую девушку, которую обнимала за плечи мужская рука, а она, отстраненная от всего, взирала на мир
 так, словно видела его из кабины "Сессны", в перламутровом рассвете. В конце концов Тереса обернулась к Тео - намеренно медленно. И, делая это, думала; какие же они все сволочи. Всегда готовы и почти никогда не задумываются. Она была абсолютно уверена, что рано или поздно одному из них, а может, и обоим придется заплатить за то, чему предстояло случиться.
     И вот она осталась одна. Полумрак и голос Хосе Альфредо. Все произошло так, как можно было предвидеть: спокойно, без лишних слов и ненужных жестов. Так же асептически, как улыбался Тео, опытный, умелый и внимательный. Удовлетворительный во многих отношениях. И внезапно, почти в самом финале одного из финалов, к которым он приводил ее раз за разом, бесстрастный мозг Тересы вновь заставил ее увидеть самое себя со стороны, как бывало раньше: голую, наконец-то насытившуюся, с разметавшимися по лицу волосами, успокоившуюся после возбуждения, желания и наслаждения, знающую, что чужое обладание ею закончилось на камне Леона. А еще была мысль о Пати: как она вздрогнула, когда Тереса поцеловала ее в губы там, в тюремной камере, как она смотрела на них с Тео, когда тот подносил Тересе огонь у стойки бара. А может, Пати добивалась именно этого. Старалась подтолкнуть ее навстречу себе самой. Навстречу образу женщины в зеркалах, у которой такой ясный, трезвый взгляд и которая никогда не обманывается.
     После ухода Тео Тереса пошла в душ, включила очень горячую воду, от которой сразу же запотело зеркало в ванной, и принялась намыливаться - медленно, тщательно; потом, одевшись, вышла на улицу. Она шла одна куда глаза глядят, и вдруг, свернув в узкую улочку с зарешеченными окнами, застыла, удивленная, услышав мексиканскую песню. "Пусть кончится жизнь моя рядом с бокалом вина". Этого не может быть, подумала Тереса. Не может быть, чтобы это происходило сейчас, здесь. Подняв глаза, она прочла вывеску над дверью:
     "Эль Марьячи". Мексиканская таверна. И рассмеялась почти вслух, ибо поняла, что жизнь и судьба играют в какие-то свои игры, переплетая тонкие нити, и бывают моменты, когда эти игры становятся очевидными. Толкнув дверь, она оказалась в настоящей мексиканской таверне: на полках за прилавком выстроились бутылки текилы, молодой толстячок-официант разносил пиво "Корона" и "Пасифико" и ставил на стереоустановку диски Хосе Альфредо. Она спросила "Пасифико" - только для того, чтобы прикоснуться к его желтой этикетке, - поднесла бутылку к губам, отхлебнула глоточек, смакуя (этот вкус вызвал столько воспоминаний), а потом заказала текилы "Эррадура Репосадо", которую ей подали в настоящем, высоком и узеньком кабальито.
     А из стереоустановки рыдал голос Хосе Альфредо: "Ты хочешь, чтоб тебя я пожалел, но ты ведь знаешь, знаешь: эта песня - последняя из всех, что я на свете спел". В тот момент Тереса была счастлива - так сильно, так мощно, что даже сама испугалась. И попросила у признавшего ее акцент и любезно заулыбавшегося официанта еще текилы, а потом еще и еще. Зазвучала другая песня. "Когда я сидел в таверне, не болела моя душа".
     Она вынула из сумочки несколько банкнот, велела официанту принести нераспечатанную бутылку текилы и сказала, что покупает у него эти песни. Я не могу их продать, возразил удивленный парень. Тогда она достала еще денег, а потом еще, завалила ими весь прилавок перед ошалевшим официантом, и в конце концов он отдал ей вместе с бутылкой оба двойных компакт-диска Хосе Альфредо: "100 классических песен" - четыре диска с сотней песен. Я могу купить все, что угодно, мелькнула у нее нелепая мысль - да, в конце концов, не такая уж нелепая, - когда она выходила из таверны со своей добычей, и ей было совершенно наплевать, что люди видят ее с бутылкой в руках. Она дошла до стоянки такси - асфальт как-то странно качался у нее под ногами - и вернулась в отель.
     И вот она сидела в номере, перед полупустой бутылкой, и вполголоса подпевала Хосе Альфредо. "...Под песню, что марьячи заказал. Со мной текила - друг мой самый верный, а в памяти моей - твои глаза". Снаружи, из сада и от бассейна, сквозь шторы сочился свет, позволяя различать смятые простыни, бутылку и стакан на тумбочке у кровати, собственные руки, подносящие к губам одну за другой приправленные гашишем сигареты. "Кто в жизни хоть бы раз любви не верил, кто, все простив, не звал ее назад? Кто не входил, страдая, в эти двери, чтоб песню и текилу заказать?.," И, шевеля губами, повторяя слова песни, она думала: так кто же я, что же я такое теперь? Какой меня видят другие? И дай-то бог, чтобы они видели меня только издали. Как, черт побери, это называется? Ах да - потребность в мужчине.
     Ну что ж, куда от этого денешься. Влюбиться. Вот уж нет так нет. Я свободна - да, может, вот это подходящее слово, хотя и слишком уж напыщенное, чрезмерное.
     Ведь я даже к мессе перестала ходить. Она взглянула вверх, на темный потолок, и не увидела ничего. "Мне подают последний мой стакан", - пел в это время Хосе Альфредо, и она подпевала ему. Ну нет. Сейчас я прошу только одного: чтобы еще раз сыграли "Ту, что ушла".
     Она снова вздрогнула. На простынях, рядом с ней, лежала оторванная половинка фотографии. Как холодно быть свободной.

Глава 11

Я не умею убивать, но научусь

     На окраине Галапагары, городка неподалеку от Эскориала, расположены казармы жандармерии: тесно прижавшиеся друг к другу домики для семей жандармов и здание побольше для офицеров. Дальше вздымаются заснеженные серые горы. А как раз перед казармами - забавные парадоксы случаются в жизни - стоят вполне приличного вида сборные дома, заселенные цыганами, и обе общины, невзирая на старые лоркианские темы об Эредиа, Камборьо и парах жандармов в лакированных треуголках , поддерживают между собой вполне добрососедские отношения.
     Предъявив паспорт у ворот, я оставил машину на охраняемой стоянке, и высокая светловолосая дежурная (даже лента, стягивавшая хвост ее волос под кепи, была зеленой) провела меня в кабинет капитана Виктора Кастро - маленькую комнатку с компьютером на столе и испанским флагом на стене, рядом с которым висели, наподобие трофеев, старый маузер "корунья"
     1945 года и автомат Калашникова.
     - Могу предложить вам только ужасный кофе, - сказал капитан.
     Я согласился, и он сам принес мне его из кофеварки в коридоре, помешивая бурую жидкость в пластиковом стаканчике пластмассовой ложечкой. Содержимое стаканчика и правда имело мало общего с кофе. Капитан же Кастро, серьезный, с четкими словами и движениями, безупречно аккуратный в своей зеленой гимнастерке, с седыми, подстриженными бобриком волосами и начинающими седеть усами в стиле капитана Алатристе , стал мне симпатичен с первой же минуты, когда встретил меня прямым и искренним взглядом и таким же рукопожатием. У него было лицо честного человека, и, возможно, это, среди других причин, побудило в свое время руководство поручить ему командование группой "Дельта-Четыре", которая действовала на Коста-дель-Соль и которую он пять лет возглавлял. По моим данным, честность капитана Кастро в конце концов стала причинять неудобства даже его начальству. Вероятно, именно потому мне и пришлось ехать к нему сюда, в этот богом забытый городишко, где под его началом находилось лишь три десятка жандармов (вообще говоря, это была лейтенантская должность), и именно потому мне стоило определенного труда - влиятельные знакомые, старые друзья - добиться от Главного управления жандармерии разрешения на эту встречу. Как философски заметил позже сам капитан Кастро, учтиво провожая меня до машины, правдолюбцы еще никогда и нигде не делали карьеры.
     Об этой карьере мы и говорили, сидя за столом в его крохотном кабинете: он - со своими восемью разноцветными орденскими ленточками, пришитыми слева на гимнастерке, я - со своим кофе в пластиковом стаканчике. Или, чтобы уж быть совсем точным, мы говорили о том, как ему пришлось впервые заняться Тересой Мендоса в связи с расследованием убийства жандарма из Манильвы, сержанта Ивана Веласко; капитан - он очень осторожно выбирал слова - отозвался о нем как о военнослужащем сомнительной честности, тогда как другие люди, которых я расспрашивал раньше об этом человеке (и среди них бывший полицейский Нино Хуарес), характеризовали его как законченного сукина сына.
     - Его убили весьма подозрительным образом, - пояснил капитан, - поэтому нам тоже пришлось немного поучаствовать. Некоторые совпадения - в том числе дело о Пунта-Кастор и гибель контрабандиста Сантьяго Фистерры - заставили нас связать убийство сержанта Веласко с выходом из тюрьмы Тересы Мендоса - Мексиканки. Это и привело меня к ней. Правда, доказать ничего не удалось, но со временем я, так сказать, специализировался на ней: наблюдение, видеозапись, прослушивание телефонных разговоров - согласно постановлению суда... Ну, вы знаете, как это бывает. - Он смотрел на меня так, будто само собой разумелось, что я знаю. - Моя задача заключалась не в борьбе с контрабандой наркотиков, а в том, чтобы изучить окружение Мексиканки. Тех, кого она подкупала: таких со временем набралось очень много. Банкиры, судьи, политики... Даже люди из моей собственной конторы: таможенники, жандармы и полицейские.
     При слове "полицейские" я энергично закивал.
     Ведь так интересно наблюдать за тем, кто наблюдает.
     - Что за отношения были между Тересой Мендоса и комиссаром Нино Хуаресом? - спросил я.
     Капитан мгновение поколебался, словно прикидывая цену и значимость каждого факта, о котором собирался говорить. Потом неопределенно пожал плечами:
     - Я мало что могу рассказать вам, помимо того, что было в свое время в газетах... Мексиканка умудрилась пробраться даже в ОПКС. Хуарес в конце концов тоже стал работать на нее, как и многие другие.
     Я поставил стаканчик на стол и остался сидеть так, чуть подавшись вперед.
     - А вас она никогда не пыталась купить?
     Молчание капитана Кастро стало неловким. Он без всякого выражения смотрел на стаканчик. На какой-то миг я испугался, что наш разговор окончен. Было очень приятно, кабальеро. Всего наилучшего.
     - Я понимаю, как и что обстоит в жизни... - заговорил он наконец;. - Я понимаю, хоть и не оправдываю, человека, который, получая небольшое жалованье, видит свой шанс, когда ему говорят: послушай, завтра, когда ты будешь в таком-то месте, смотри не в эту, а в ту сторону. А взамен он протягивает руку и получает пачку банкнот. Это вполне по-человечески. Каждый таков, каков он есть. Всем нам хочется жить лучше, чем .мы живем... Только у одних есть какой-то предел, а у, других - нет, Он снова замолчал и поднял на меня глаза. Обычно я склонен сомневаться в людской непорочности, однако в этом взгляде я не усомнился. Хотя, разумеется, чужая душа - потемки. Но, как бы то ни было, мне и прежде говорили о капитане Кастро: один из трех лучших в своем выпуске, семь лет в Инчауррондо , был добровольцем в Боснии, медаль "За заслуги" с красной ленточкой.
     - Конечно, они попробовали купить меня, - продолжал он. - То был не первый и не последний раз. - Капитан позволил себе улыбнуться - мягко, почти снисходительно. - Даже в этом городишке иногда пытаются это сделать - конечно, не в таких масштабах. Окорок к Рождеству от строителя, приглашение на обед от советника... Я убежден, что каждый имеет свою цену. Может, моя была слишком высока. Не знаю. Могу только сказать, что меня им купить не удалось.
     - Почему вы находитесь здесь?
     - Это хорошее место. - Он невозмутимо смотрел на меня. - Спокойное. Я не жалуюсь.
     - Говорят, Тереса Мендоса добралась даже до Главного управления жандармерии. Это правда?
     - Об этом вам лучше спросить в Главном управлении.
     - А правда, что вы вместе со судьей Мартинесом Пардо занимались одним делом, которое Министерство юстиции фактически парализовало?
     - Я скажу вам только то же самое: спросите об этом в Министерстве юстиции.
     Я кивнул, давая понять, что принимаю его правила.
     Не знаю, почему, но этот паршивый кофе в пластмассовом стаканчике еще больше расположил меня к капитану Кастро. Я вспомнил, как бывший комиссар Нино Хуарес сидел за столом в "Лусио", смакуя свое "Винья Педроса" урожая 1996 года. Как это выразился мой собеседник пару минут назад? Ах да. Каждый таков, каков он есть.
     - Расскажите мне о Мексиканке, - попросил я.
     Говоря это, я вынул из кармана и положил на стол копию фотографии, сделанной с таможенного вертолета: Тереса Мендоса, выхваченная из ночного мрака, в облаке мельчайших брызг, сверкающих вокруг нее в снопе света прожектора, мокрые лицо и волосы, руки на плечах мужчины за штурвалом катера. Тереса Мендоса, несущаяся на скорости пятьдесят узлов навстречу камню Леона и своей судьбе.
     - Я знаю этот снимок, - сказал капитан Кастро.
     Но некоторое время задумчиво смотрел на него, а потом снова подвинул ко мне. Заговорил он не сразу:
     - Она была очень умна и умела быстро соображать. В том опасном мире, где она жила, ее взлет оказался сюрпризом для всех. Она рисковала, и ей повезло... Между этой женщиной, ходившей на катере вместе со своим парнем, и той, которую знал я, огромная дистанция. Вы же наверняка видели репортажи в прессе. Снимки в "Ола!" и так далее. Она здорово поработала над собой, как говорится, набралась культуры и манер. И приобрела огромную силу. Стала легендой, как теперь говорят. Королева Юга. Это журналисты прозвали ее так... А для нас она всегда была Мексиканкой.
     - Она убивала?
     - Конечно, убивала. Или другие убивали по ее приказу. В этом деле убивать - просто часть работы. Но представьте себе, до чего хитра! Никому так и не удалось ничего доказать. Ни одного убийства, ни одной перевозки. Полный ноль. За ней следила даже налоговая служба - надеялись, что смогут подцепить ее на чем-нибудь. И тоже ничего... Я подозреваю, что она купила тех, кто занимался ею.
     Мне показалось, что в его словах прозвучала нотка горечи. Я с любопытством взглянул на него, но он откинулся на спинку стула. Давайте не будем продолжать эту тему, говорило это движение. Иначе мы выйдем за рамки вопроса и моей компетенции.
     - Как получилось, что она вознеслась так высоко?
     И так быстро?
     - Я же сказал - она была умна, и ей повезло. Она появилась как раз в тот момент, когда колумбийская мафия искала альтернативные пути в Европу. Но кроме того, она была настоящим новатором... Если сейчас по обе стороны Гибралтарского пролива все дело находится в руках марокканцев, то это благодаря ей. Мексиканка начала опираться больше на этих людей, чем на гибралтарских и испанских контрабандистов, и превратила их беспорядочную, почти ремесленническую деятельность в четко работающее предприятие. Она даже заставила тех, кто на нее работал, изменить свой внешний вид. Одеваться строже - никаких толстых золотых цепей, никакой показухи: простые костюмы, скромные машины, квартиры, а не роскошные дома, на деловые встречи приезжать на такси... А помимо марокканского гашиша, она создала целую кокаиновую сеть в восточной части Средиземноморья. Вытеснила другие мафиозные группировки и галисийцев, которые стремились пустить там корни. Собственного товара, насколько нам известно, у нее никогда не было.
     Но почти все зависели от нее.
     Ключом к успеху Мексиканки, рассказал мне капитан Кастро, были катера: применив свой технический опыт, она стала использовать их для крупномасштабных операций. Традиционно перевозки осуществлялись на "Фантомах" с жестким корпусом и ограниченным запасом хода, которые при сильном волнении на море часто терпели аварии; а она первой поняла, что полужесткий корпус в такой ситуации менее уязвим. И организовала целую флотилию "Зодиаков" - на жаргоне пролива их называли просто "резинками". То были надувные лодки (в последние годы они стали достигать пят