к костер на осеннем берегу. Огни его разрывали глубину
реки, это был один из прекрасных вечеров  земли.  В  небе  возникали  озера,
острова,  пещеры,  переливавшиеся  цветами  магнолий,  шиповника,  шпажника,
отсвет которых трогал дикую душу Нао. Молодой воин спрашивал  себя:  кто  же
освещает эти неизмеримые пространства, какие люди и какие животные живут  за
небесными горами?
   Уже  три  дня  жили  уламры  под  защитой  мамонтов.  Мстительные  кзаммы
продолжали бродить по берегу Большой реки в надежде поймать и пожрать людей,
которые надсмеялись над ними, перехитрив их, и отняли у них  огонь.  Нао  их
больше  не  боялся,  его  дружба  с  мамонтами   была   прочна.   Силы   его
восстанавливались с каждым днем; в голове больше не шумело, рана  на  плече,
не очень глубокая, затягивалась быстро, лихорадка прошла.
   Гав тоже выздоравливал.  Часто  уламры,  взобравшись  на  вершину  холма,
бросали вызов противнику, Нао кричал:
   - Зачем вы бродите вокруг мамонтов и уламров? По сравнению с мамонтами вы
- как шакалы перед медведем. Ни одна палица, ни один топор кзаммов не  могут
противиться палице и топору Нао. Если вы не уйдете, мы заманим вас в ловушку
и убьем!
   Нам и Гав издавали воинственные крики,  грозили  копьями;  но  кзаммы  не
обращали на это внимания. Они бродили в зарослях, среди камышей, по  саванне
и в лесу, подстерегая врага.
   И хотя уламры были бесстрашны, им все же очень не  нравилось  присутствие
кзаммов. Оно мешало им продолжать путь, оно угрожало их будущему: ведь  рано
или поздно уламрам придется покинуть мамонтов и идти на север. Сын  Леопарда
измышлял способ отогнать врага.
   Он продолжал воздавать почести вожаку мамонтов.
   Трижды в день собирал он для него вкусный корм и проводил немало  времени
возле своего друга, стараясь понять его язык и научить  его  своему.  Мамонт
охотно слушал человеческую речь,  наклонив  голову,  и  казался  задумчивым;
иногда странный свет вспыхивал в его  коричневых  глазах,  он  прищуривался,
будто смеялся. Тогда Нао думал: "Большой мамонт понимает Нао, но Нао его  не
понимает". Мало-помалу мамонт научился  понимать  слова,  смысл  которых  не
вызывал  сомнений.  Когда  уламр  вскрикивал:  "Пища!",  мамонт  тотчас   же
подходил, ибо он знал, что это слово означает свежие стебли и плоды.  Иногда
они перекликались друг с другом даже без надобности, при этом мамонт издавал
тихое ворчание, а Нао отвечал ему одним или  двумя  слогами.  Это  сближение
радовало обоих. Человек садился на землю,  мамонт  расхаживал  вокруг  него,
иногда, играя, поднимал его осторожно своим хоботом.
   Нао приказал своим товарищам  воздавать  почести  двум  другим  мамонтам.
Уламры всячески старались выразить им свою привязанность; от них только  это
и требовалось. Нао научил товарищей, как приучить гигантов  к  человеческому
голосу; через пять дней мамонты шли на зов Нама и Гава.
   Уламры были счастливы. Однажды вечером, прежде чем растаяли сумерки,  Нао
собрал сухих трав и веток и осмелился их зажечь.
   Воздух был свеж и прохладен, ветра не было.  Пламя  разгорелось,  сначала
черное от дыма, затем яркое, ворчащее, цвета утренней зари.
   Со всех сторон сбежались мамонты. Они шевелили своими длинными  хоботами,
глаза их светились беспокойством. Некоторые из них издавали  трубные  звуки.
Они знали, что такое огонь! Они видели его в саванне  и  в  лесу,  во  время
пожаров, вызванных молнией. Тогда он преследовал их с  невероятным  треском.
Его дыхание сжигало тело,  его  зубы  кусали  их  неуязвимую  кожу;  старики
помнили о своих товарищах, схваченных этим ужасным существом, - они так и не
вернулись из его плена. С испугом и угрозой смотрели они  на  пламя,  вокруг
которого стояли маленькие люди.
   Нао, чувствуя, что мамонтам не нравится огонь, пошел к  вожаку  и  сказал
ему:
   - Огонь уламров не может бегать, он не бросится на мамонтов. Нао взял его
в плен, он посадил его в землю, где нет для него пищи.
   Великан подошел на расстояние десяти шагов к огню, долго смотрел на него,
любопытный, как и его собратья,  затем  проникся  к  нему  каким-то  смутным
доверием  и,  увидев,  что  его  слабосильные  друзья  совершенно  спокойны,
успокоился и сам.
   Так как в течение долгих лет его волнение или спокойствие  отражалось  на
поведении всего стада, последнее мало-помалу перестало бояться огня уламров;
ведь он был неподвижен и не скакал, как тот ужасный огонь, какой преследовал
их в степи и в лесу.
   Итак, Нао мог теперь разводить костер и разгонять им мрак. В  этот  вечер
он с аппетитом поел жареных корней, грибов и мяса.
   Прошло шесть дней, но кзаммы все еще не снимали своей осады.
   Теперь,  когда  Нао  окончательно  восстановил  свои  силы,   бездействие
тяготило его; он стремился на север. При виде волосатых  кзаммов,  сновавших
среди платанов, его охватил гнев. Однажды он воскликнул:
   - Кзаммам не придется полакомиться мясом уламров!
   Затем он позвал своих товарищей и сказал им:
   - Вы позовете мамонтов, с которыми вы заключили союз, а за мной последует
вожак. Мы сумеем победить пожирателей людей.
   Спрятав огонь в надежное место, уламры двинулись в путь. По мере того как
они удалялись от стада, они старались насколько возможно ублажать  мамонтов,
собирая для них корм, и Нао время  от  времени  разговаривал  с  ними  тихим
голосом. Однако,  отойдя  на  некоторое  расстояние,  мамонты  заколебались.
Чувство ответственности перед стадом возрастало у них с каждым шагом. Они то
и дело останавливались, поворачивая головы к западу. Сын Леопарда подошел  к
вожаку, обнял своего союзника за хобот и сказал:
   - Кзаммы спрятались в кустарниках. Если мамонты помогут нам их  победить,
они больше не осмелятся бродить вокруг лагеря.
   Но вожак оставался  безучастен.  Он  упорно  смотрел  назад,  на  далекое
покинутое им стадо. Нао знал, что кзаммы  спрятались  в  нескольких  полетах
копья,  и  не  мог  отказаться  от  нападения.  Он  скользнул  в   траву   в
сопровождении  Нама  и  Гава.  Просвистели  дротики.  Кзаммы  поднялись  над
зарослями, чтобы лучше метить в противника. Нам издал  протяжный,  призывный
клич. Вожак мамонтов, казалось, понял. Он громко затрубил, сзывая все стадо.
Затем в сопровождении двух других вожаков устремился на пожирателей людей.
   Тогда Нао, размахивая палицей, а Нам и Гав с  топорами  в  левой  руке  и
дротиками  в  правой  бросились  вперед.  Испуганные  кзаммы  спрятались   в
зарослях. Ярость охватила мамонтов; они напали на беглецов, будто перед ними
был носорог. С берега Большой  реки  бурой  массой  двигалось  стадо.  Земля
дрожала от их топота. Волки, шакалы, козы, олени, лошади, кабаны бежали, как
от потопа.
   Вожак мамонтов первым настиг одного из кзаммов. Тот  бросился  на  землю,
воя от ужаса, но мускулистый хобот уже изогнулся,  чтобы  схватить  его;  он
подбросил человека  на  десять  локтей  вверх,  а  когда  тот  упал,  мамонт
большущей  ногой  раздавил  его,  как  насекомое.  Вслед  за  первым  погиб,
разорванный клыками, второй кзамм. Третий извивался и выл, поднятый в воздух
могучим хоботом. Между тем приблизилось  все  стадо.  Оно,  как  наводнение,
поглотило равнину; земля колыхалась и вздымалась, как чья-то широкая  грудь.
Все  кзаммы,  находившиеся  между  берегом  реки  и  вершиной  холма,   были
растоптаны и превратились в кровавую грязь.  Только  тогда  ярость  мамонтов
стала утихать.
   Вожак, достигнув подножия холма, подал сигнал к окончанию  боя.  Животные
остановились со сверкающими еще глазами, тяжело дыша.
   Кзаммы, избегнувшие гибели, в беспорядке бежали к югу. Больше нечего было
опасаться их козней. Они навсегда отказались от преследования  уламров;  они
несли своей орде поразительную новость - рассказ  о  союзе  людей  Севера  с
мамонтами, легенду, которая будет повторяться бесчисленными поколениями.
   В течение десяти дней спускались мамонты к низовьям реки. Жизнь  их  была
прекрасна. От хорошего корма мощью наливалось их тело, обильная  пища  ждала
их при каждом повороте реки: в болотной тине, в  черноземе  равнин,  в  чаще
густых лесов.
   Ни одно животное не потревожило их на пути. Этим властелинам  земли  была
всюду обеспечена победа. Сознание своего могущества сделало их миролюбивыми.
Тысячелетняя привычка определяла строгий порядок их стада,  походный  строй,
помогала им находить наилучшие пастбища, согласовывала все их действия.  Они
обладали утонченным зрением, чутким обонянием, острым слухом.
   Огромные и в то же время гибкие, тяжеловесные, но и подвижные, они так же
свободно передвигались по земле, как и по воде.
   Ощупывать преграды, обнюхивать,  срывать  травы  и  плоды,  выкорчевывать
деревья, месить землю - для всего этого им служил орудием хобот, который мог
обвиваться, как  змея,  душить,  как  медвежьи  лапы,  и  работать  не  хуже
человеческих рук. Их бивни рыли землю, одним ударом  своей  ноги  они  могли
раздавить льва.
   Ничто  не  ограничивало  их  могущества.  Время,  как   и   пространство,
принадлежало мамонтам. Кто мог  нарушить  их  покой?  Кто  мог  помешать  их
размножению?
   Так думал Нао, сопровождая великанов. Он с  радостью  прислушивался,  как
гудела земля под их ногами, с  гордостью  смотрел  на  стадо,  растянувшееся
вдоль реки под осенними ветвями; при их приближении все животные убегали,  а
птицы, чтобы лучше их  рассмотреть,  спускались  с  неба  или  взлетали  над
камышами.
   Это были счастливые дни, полные безопасности и приволья, и,  если  бы  не
воспоминание о Гаммле, Нао был бы не прочь, чтобы  они  продолжались  вечно.
Теперь, когда он узнал  мамонтов,  он  находил  их  менее  жестокими,  более
справедливыми, чем люди. Их предводитель не был, как Фаум, страшен даже  для
своих друзей, он вел стадо без угроз и без вероломства. Ни один  из  них  не
был так жесток, как Аго и его братья.
   На рассвете, когда река начинала седеть на востоке, мамонты  просыпались.
Подняв хоботы, они оглушительно трубили, приветствуя рождение дня.  Резвясь,
они гонялись друг за другом по излучинам реки,  затем  собирались  группами,
взволнованные простой глубокой радостью жизни, и  принимались  за  пищу;  не
спеша и без труда выкорчевывали корни, срывали свежие стебли, траву,  грызли
каштаны и желуди, пробовали маховики,  сморчки.  Наевшись,  спускались  всем
стадом  к  водопою.  Тогда  их  масса  становилась  более  плотной  и  более
внушительной.
   Нао, взобравшись на какой-нибудь холм  или  скалу,  любил  смотреть,  как
двигаются они вдоль берега реки.
   Их спины колыхались, как огромные волны,  их  ноги  выдавливали  в  глине
целые ямы, их уши казались гигантскими  летучими  мышами,  вот-вот  готовыми
улететь; гибкие, подвижные хоботы походили  на  стволы  ракитника,  покрытые
грязноватым мохом; клыки, гладкие и сверкающие, напоминали рогатины.
   Наступал вечер. Облака отражали  великолепие  земли,  фиолетовым  туманом
расстилалась кровожадная ночь, огонь  становился  ярче.  Уламры  давали  ему
обильную пищу. Он жадно поглощал сосновые  сучья,  сухие  травы;  задыхался,
грызя иву; его дыхание становилось едким, когда он поглощал сырые  стебли  и
листья.
   По мере того как он увеличивался, его  тело  становилось  светлее,  голос
громче, он высушивал и согревал холодную землю и  прогонял  мрак  на  тысячу
локтей. Привлеченный запахом поджариваемых каштанов, корней и мяса,  большой
мамонт часто приходил посмотреть на огонь. Животное стало привыкать к  нему,
наслаждалось его лаской и светом, устремляя на него свои  задумчивые  глаза.
Мамонт следил за движениями уламров, когда они бросали ветки и злаки в  алую
пасть костра. Быть может, он чувствовал смутно, что род мамонтов был бы  еще
сильнее, если бы мог пользоваться огнем.
   Однажды вечером мамонт подошел к огню ближе, чем обычно, приблизил хобот,
принюхиваясь к дыханию, исходящему от этого животного с меняющимися формами.
Он остановился и долго стоял неподвижно, похожий на сланцевую  скалу;  затем
схватил хоботом большую ветку, подержал ее в воздухе и,  наконец,  бросил  в
пламя. Она вызвала полет искр, затем затрещала, засвистела, задымилась и,  в
конце концов, вспыхнула.
   Тогда, наклонив голову, с довольным видом, мамонт подошел к Нао,  положил
хобот к нему на плечо. Нао не двинулся. Охваченный изумлением и восхищением,
уламр подумал, что мамонты умеют поддерживать огонь, как и люди, и спрашивал
себя, почему же тогда они проводят ночи в холоде и мраке?
   С этого вечера вожак мамонтов сблизился еще больше с уламрами. Он помогал
им собирать запасы дров, кормил огонь с неменьшей ловкостью и осторожностью,
чем люди, любил раздумывать при его пурпуровом или ярко-малиновом свете.
   Новые впечатления внедрялись в его огромный мозг, они устанавливали связь
между мамонтом и уламрами. Он понимал теперь уже довольно большое количество
слов и жестов людей и приучил их понимать себя.
   Мамонты продолжали спускаться вдоль Большой реки. Настал день, когда путь
стада разошелся с путем, ведущим к становищу уламров. Река, которая  до  сих
пор текла на север, повернула на юго-восток. Так как стадо шло берегом реки,
то приходилось его покинуть. Нао забеспокоился  -  так  радостно  было  жить
среди этих друзей, таких  громадных  и  благожелательных.  После  спокойной,
безопасной жизни одиночество представлялось ему особенно страшным.
   Там, в этой дождливой осени, в этих лесах, полных дикого зверья, на  этих
огромных болотистых лугах уламров ждали на каждом шагу всяческие  напасти  и
западни, суровость природы и коварство хищников.
   Однажды утром Нао подошел к вожаку мамонтов и сказал ему:
   - Сын Леопарда заключил союз с мамонтами. Его сердцу это  было  радостно,
он готов бы следовать за ними еще долгое время, но  он  должен  вернуться  и
увидеть Гаммлу на берегу Большого болота. Путь его  лежит  на  северо-запад.
Почему мамонты не покинут берегов реки?
   Нао оперся на клык мамонта; животное, чувствуя его волнение, слушало  его
внимательно.
   Затем вожак медленно покачал тяжелой головой и  снова  пустился  в  путь,
ведя за собой стадо вдоль реки. Нао принял это за ответ. Он сказал себе:
   - Мамонтам нужна вода.
   Он глубоко вздохнул и позвал своих товарищей.  Когда  стадо  скрылось  из
виду, Нао поднялся на холм. Он издали следил за вожаком, который принял  его
так ласково и спас от кзаммов. На сердце у него было тяжело: печаль и  страх
охватили Нао; и, глядя на северо-запад, на степь и на  осенние  заросли,  он
почувствовал все ничтожество человека, и сердце его преисполнилось уважением
к мамонтам и их силе.

   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

   I
   Рыжие карлики
   Шли сильные дожди.  Уламры  вязли  в  топкой  грязи,  пробирались  сквозь
заросли, переходили холмы, отдыхали под защитой деревьев, в ущельях скал,  в
расщелинах земли. Был грибной сезон. Все трое, зная,  что  грибы  ядовиты  и
могут убить человека так же легко, как змеиный яд,  собирали  только  те  из
них, о которых они знали от стариков, что они съедобны. Когда не было  мяса,
уламры шли в те места, где водились белые грибы, лисички, сморчки, моховики,
они находили их в тени мшистых вязов, ржавых смоковниц,  в  спящих  долинах,
под откосами гор. Теперь, когда они завоевали огонь, они могли жарить грибы,
нанизывая их на сучья, или раскладывали на камни и даже на глину.  Таким  же
способом поджаривали они корни и желуди, иногда каштаны. Они грызли орехи  и
плоды букового дерева, собирали семена клена и пили сладкий кленовый сок.
   Огонь был их радостью и горем. Во время ураганов и  дождей  они  защищали
его, прибегая ко всяческим хитростям.  Когда  дожди  шли  слишком  упорно  и
обильно, необходимо было искать для  огня  надежное  убежище;  если  его  не
находилось среди скал, деревьев или в земле, его надо было рыть или строить.
За этим занятием уламры теряли много дней. Не меньше времени теряли  они  на
обходы всяких препятствий. И, быть может, желая сократить  свой  путь,  они,
сами того не сознавая, даже удлиняли его. Они направлялись к стране Уламров,
руководясь инстинктом и неточными указаниями солнца и звезд.
   Неожиданно перед ними открылась песчаная пустыня с разбросанными  по  ней
валунами гранита.
   Казалось, она  заполняла  собой  весь  северо-запад,  грозный,  убеленный
сединой, скудный край. Кое-где встречалась колючая жесткая трава;  несколько
жалких сосен росли  на  дюнах;  лишаи  обгладывали  камни,  свисая  бледными
клочьями;  редко-редко  пробегал  по  склонам  холмов  трусливый  заяц   или
малорослая антилопа.
   Дождь затихал, тощие облака летели к югу  вместе  с  гусями,  бекасами  и
журавлями.
   Нао колебался - идти ли в эту пустынную местность. День уже  склонялся  к
вечеру; землистый, грязноватый свет скользил по земле, ветер гудел  глухо  и
заунывно.
   Уламры, повернувшись  лицом  к  пескам,  почувствовали  на  себе  дыхание
пустыни. Но так как мясо было у них в изобилии и огонь ярко горел в клетках,
они решили идти напрямик.
   Минуло пять дней, а все еще не было видно конца равнинам и голым  пескам.
Запасы пищи  истощались.  Путников  мучила  жажда;  животные  бежали  от  их
ловушек, песок поглощал всю воду.
   Не раз уламры опасались за судьбу огня, который нечем было  поддерживать.
На шестой день трава стала более густой и не такой жесткой,  сосны  уступили
место смоковницам, платанам и тополям,  чаще  стали  попадаться  лужи  воды,
затем земля почернела, небо с  плотными  облаками  спустилось  ниже.  Уламры
провели ночь под осиной, у костра из ноздреватых  дров  и  листьев,  которые
дрожали под ливнем и издавали удушливый запах.
   Нао сторожил первым, затем была очередь за  Намом.  Молодой  уламр  ходил
возле костра, следил за ним; оживляя огонь с помощью  веток,  он  сушил  их,
прежде чем дать их огню в корм. Тяжелое пламя с  трудом  пробивалось  сквозь
густой дым, свет расстилался по глине, скользил среди низкорослых  деревьев,
окрашивая в красный цвет листву. За пределами освещенного круга стояла тьма;
в лужах воды она напоминала тяжелую жидкость.
   Нам наклонился к огню, грея руки, прислушивался; в глубине  этой  темноты
таилась опасность: человек легко мог быть разодран  когтями  или  челюстями,
раздавлен тяжестью ног, мог умереть от укуса змеи, удара топора.
   Воин задрожал всем телом, все  чувства  его  напряглись:  он  понял,  что
вокруг огня бродит какое-то живое существо. Он тихонько толкнул  вождя.  Нао
бесшумно вскочил на ноги и в свою очередь стал вслушиваться в ночные  звуки.
Нам не ошибался: поблизости проходили  какие-то  живые  существа;  испарения
влажных растений и дым поглощали их запах,  и  тем  не  менее  сын  Леопарда
догадался, что это были люди. Он сильным ударом рогатины расшевелил  костер:
пламя взвилось и озарило несколько людей, притаившихся в зарослях.
   Нао разбудил Гава.
   - Здесь люди! - прошептал он.
   Собравшись кучей, они долго вглядывались в то место, где показались люди.
   Но никто не появлялся. Было  совсем  тихо,  слышался  только  легкий  шум
дождя. Порывы ветра не доносили никаких запахов. Где же была опасность?  Кто
скрывался в темноте: целое племя или только несколько воинов? Как  следовало
поступить - бежать или сражаться?
   - Стерегите огонь, - сказал наконец Нао.
   Уламры долго следили, как уменьшалась постепенно фигура  их  вождя,  как,
наконец, темнота поглотила его окончательно. Сделав  поворот,  Нао  пошел  к
зарослям, туда, где при вспышке пламени он  увидел  скрывавшихся  людей.  Он
подолгу останавливался с топором и палицей в руках; иногда приникал  ухом  к
земле, старался продвигаться вперед не по прямой линии, а  все  время  делал
сложные повороты. Почва размякла от дождей, и он  шел  совершенно  бесшумно.
Даже чуткое ухо волка не могло бы уловить шум его шагов. Время шло.  Нао  не
слышал и не ощущал ничего, кроме дождя, дрожания растений  и  шороха  мелких
животных.
   Он обогнул кустарник и вернулся на прежнее место; нигде не было ни одного
человеческого следа.
   Нао нисколько этому не удивилс