расположились на ночлег у подножия кургана; они не  прошли  еще  и
десятой части саванны, они видели лишь  бушующие  волны  трав.  Кругом  была
ровная, однообразная степь. Заходящее  солнце  таяло  в  сумрачных  облаках.
Глядя на бесчисленные  отсветы  облаков,  Нао  думал  о  маленьком  пламени,
которое он должен завоевать. Казалось, достаточно было подняться  на  холмы,
протянуть сосновую ветку, чтобы зажечь ее от потухающего на западе костра.
   Тучи почернели. Пурпуровая бездна залегла в глубине пространства, один за
другим появлялись маленькие,  сверкающие  камешки  звезд.  Повеяло  дыханием
ночи.
   Нао,  привыкший  к  сторожевым  кострам,  к   этому   светлому   барьеру,
ограждающему людей от моря мрака, теперь острее почувствовал свою слабость и
беспомощность. Каждое мгновение мог появиться  серый  медведь  или  леопард,
тигр или лев, хотя они и редко проникали в глубь саванны; стадо зубров могло
растоптать слабое человеческое тело; многочисленность придавала волкам  силу
крупных хищников, голод вооружал их храбростью.
   Воины поели сырого мяса. Это была  печальная  трапеза;  они  предпочитали
запах жареной пищи. Нао первым стал  на  стражу.  Он  всем  своим  существом
вдыхал ночь. Он воспринимал ее тончайшие,  неуловимые  оттенки.  Его  зрение
улавливало свечение предметов, их бледные формы, перемещение теней. Его слух
различал шелест ветерка, треск растений, полет насекомых и хищных птиц, шаги
и ползание животных. Он издали узнавал визг шакала, смех гиены, вой  волков,
крик орла; в его ноздри проникало дыхание влюбленного цветка, приятный запах
трав, вонь хищников, приторный запах пресмыкающихся. Его  кожа  воспринимала
тысячи впечатлений, получаемых от холода и тепла, от сырости и  сухости,  от
малейшей перемены ветра. Его жизнь сливалась с жизнью природы.
   Эта жизнь была полна опасностей.  Созидание  сопровождалось  разрушением;
жизнь покупалась только силой, хитростью, неутомимой борьбой. В каждом кусте
Нао подстерегала опасность:  зубы,  которые  могли  его  перегрызть,  когти,
которые могли его разорвать. Огненные глаза хищника  грозили  ему  из  мрака
ночи.
   Однако большинство зверей, считая человека  сильным  животным,  проходили
мимо него. Прошли гиены; их пасти были страшнее львиных, но  гиены  избегали
нападать на живых людей, они искали мертвечины; остановилась стая волков, но
волки не тронули людей, так как не были очень голодны и,  предпочитая  более
легкую добычу, двинулись по следам  антилоп;  появились  похожие  на  волков
собаки, долго выли вокруг кургана. Иногда одна или две из них подкрадывались
совсем близко к становищу людей, но страх перед двуногими  удерживал  их  от
нападения.
   Было время, когда они в большом количестве бродили вокруг лагеря уламров,
пожирая отбросы, принимая участие в охоте. Старый  Гун  подружился  с  двумя
собаками, он кормил их внутренностями и костями животных. Обе они погибли  в
схватке с кабаном. Приручить других не удалось, так как Фаум, ставши вождем,
приказал убивать всех собак. Нао нравилась дружба  с  собаками,  она  делала
человека более сильным и уверенным. Но здесь, в саванне, он считал встречу с
ними опасной, - собак была целая стая, а людей всего трое.
   Между тем собаки теснее обступили курган; они перестали  лаять,  учащенно
дышали. Нао забеспокоился. Он взял камень и бросил в самую дерзкую из стаи.
   - У нас есть рогатины и палицы, они могут  уничтожить  медведя,  зубра  и
льва! - крикнул он. Камень попал собаке в голову. Испуганная ударом и звуком
человеческого голоса, собака скрылась в темноте. Остальные собрались в кучу.
Казалось, они о чем-то совещались. Нао снова бросил в них камнем.
   - Где вам сражаться с уламрами! Подите, охотьтесь за  сайгой  и  волками.
Посмейте только подойти, я выпущу вам кишки!
   Разбуженные голосом своего вождя. Нам и Гав вскочили на  ноги;  появление
новых противников заставило собак отступить.
   Семь дней шел  Нао.  До  сих  пор  ему  благополучно  удавалось  избегать
опасностей; число их увеличивалось по мере приближения к лесу.  Хотя  лес  и
находился еще в нескольких днях ходьбы, но уже стали появляться  его  первые
предвестники: островки деревьев, крупные хищники. Уламры уже встретили тигра
и большую пантеру. Ночи  становились  все  опаснее.  Уламрам  приходилось  с
вечера  искать  себе  убежище;  они  укрывались  в  расщелинах  скал,  среди
кустарников, ночевать на деревьях они не решались. На восьмой и девятый день
их стала мучить жажда. Ни ручейка, ни  болотца,  кругом  выжженная  пустыня;
иссохшие пресмыкающиеся светились среди камней; насекомые  наполняли  воздух
беспокойным  трепетанием,  они  летали,   вычерчивая   медные,   нефритовые,
перламутровые спирали, они впивались  в  кожу  воинов  и  кололи  их  своими
острыми хоботками.
   На девятый день земля стала свежей и мягче,  с  холмов  спускался  аромат
вод; уламры увидели стадо зубров, направляющееся к  югу.  Тогда  Нао  сказал
своим товарищам:
   - Мы утолим жажду еще до захода солнца! Зубры идут на водопой.
   Нам, сын Тополя, и Гав, сын  Сайги,  выпрямили  свои  истомленные  жаждой
тела. Это были ловкие юноши, но им не хватало решимости, в  них  нужно  было
воспитать мужество, веру  в  себя,  выносливость.  Зато  они  были  покорны,
склонны к радости, легко забывали страдания. Предоставленные самим себе, они
легко  приходили  в  замешательство  перед  любой  опасностью,  поэтому  они
предпочитали  не  разъединяться.  Нао  ощущал  в   них   продолжение   своей
собственной силы. Их руки были  проворны,  ноги  гибки,  глаза  зорки,  слух
остер. Они были верными слугами и легко покорялись мужеству и воле вождя. За
десять дней пути они крепко привязались к Нао. Он был для них представителем
рода, воплощением силы, защитником и покровителем. И когда Нао  шел  впереди
них, опьяненный утром, радуясь своему  сильному  телу,  они  всем  существом
тянулись к нему, как дерево тянется к свету.
   Нао это скорее чувствовал, чем понимал,  это  ощущение  поднимало  его  в
собственных глазах и вселяло в него уверенность в победе.
   От деревьев легли длинные тени,  травы  всласть  напились  земного  сока.
Закатное солнце, большое и желтое, освещало стадо зубров, похожее издали  на
мутный поток воды.
   Последние сомнения Нао рассеялись: по ту сторону холмов была вода  -  это
подсказывал ему инстинкт, об этом свидетельствовали пробиравшиеся следом  за
зубрами многочисленные животные. Подобно Нао, его спутники учуяли в  воздухе
прохладную влажность.
   - Надо опередить зубров, - сказал Нао.
   Он боялся, что водоем окажется слишком мал и  зубры  займут  его  берега.
Воины ускорили шаг.
   Зубры двигались медленно - старые быки были  осторожны,  молодые  устали.
Уламры быстро достигли вершины холма. Другие животные тоже спешили, им  тоже
хотелось быть первыми у водопоя. Торопливо  бежали  легкие  сайги,  муфлоны,
джигетаи, наперерез им несся табун лошадей. Многие  из  них  уже  перевалили
через холм. Нао опередил зубров: можно будет пить не  торопясь.  Когда  люди
достигли перевала, зубры были еще у его  подножия.  Нам  и  Гав  еще  больше
ускорили шаг; жажда их усиливалась; они  перевалили  через  холм  и  увидели
воду. Она была матерью, творцом, более благотворным и  менее  жестоким,  чем
огонь. Их глазам открылось озеро, вытянутое у  подножия  скал,  перерезанное
островками, справа питавшееся потоками реки, слева падавшее в бездну. К нему
можно было пройти тремя путями: по реке, тем перевалом, что миновали уламры,
и  еще  другим,  между  скал.  В  остальных  местах  озеро   было   окружено
базальтовыми стенами.
   Воины радостными возгласами приветствовали воду, оранжевую от  заходящего
солнца. У  водопоя  уже  теснились  сухопарые  сайги,  маленькие  коренастые
лошадки, дикие ослы  с  тонкими  копытами,  муфлоны  с  бородатыми  мордами,
несколько козочек, хрупких, как осенние листья; отдельно от них стоял старый
олень, на лбу которого росло как будто целое дерево. Но из них  один  только
кабан утолял свою жажду, не торопясь, без страха, остальные  животные  пили,
навострив уши, готовые каждую секунду пуститься в  бегство.  "Слабые  должны
жить в постоянном страхе" - так гласил закон первобытной жизни.
   Вдруг головы животных повернулись в одну сторону. Это произошло быстро  и
вызвало замешательство. Через мгновенье - лошади, олени, дикие козы, муфлоны
уже бежали на запад под ливнем алых лучей.  Один  только  кабан  остался  на
месте; он стоял, вращая своими кровавыми маленькими  глазами  в  шелковистых
ресницах. Появилась стая крупных волков, на высоких ногах, с большою пастью,
с близко посаженными  желтыми  глазами.  Уламры  схватились  за  рогатины  и
дротики. Кабан оскалил свои искривленные клыки  и  неистово  заревел.  Волки
своими острыми глазами и тонкими ноздрями измерили силу врага и,  сочтя  его
опасным, бросились в погоню за убегавшими животными.
   Их уход принес успокоение, и  уламры,  утолив  жажду,  стали  совещаться.
Надвигались сумерки; солнце опускалось за скалы, продолжать  путь  было  уже
поздно. Где же искать ночлега?
   - Зубры подходят! - сказал Нао. Он посмотрел  на  западный  перевал.  Все
трое прислушались, затем легли на землю.
   - Это не зубры! - прошептал Гав.
   - Это мамонты! - сказал Нао.
   Уламры поспешно обследовали местность. Между базальтовым холмом и  стеной
из красного порфира с довольно  широким  выступом,  по  которому  легко  мог
пройти крупный зверь, протекала река. Уламры взобрались на  гору.  Во  мраке
каменной  бездны  бурлила  вода;  над  пропастью  горизонтально   вытянулись
деревья,  сломанные  обвалами  или  собственной  тяжестью,   иные   из   них
поднимались из глубины ущелья, очень тонкие и высокие. Вся энергия  их  ушла
на то, чтобы дотянуть  пучок  листьев  к  бледному  свету;  обросшие  мохом,
обвитые   лианами,   изъеденные   грибками,   они   выказывали   ненарушимое
долготерпенье побежденных.
   Нам первый увидел пещеру. Низкая, не очень глубокая, неправильной  формы.
Уламры сначала долго и пристально ее разглядывали. Затем Нао, пригнув голову
к земле, расширив ноздри, вошел в нее, опередив своих  товарищей.  В  пещере
валялись скелеты с кусками кожи, рога, челюсти. Очевидно, хозяин пещеры  был
сильный и грозный охотник. Нао старался уловить его запах.
   - Это пещера  серого  медведя,  -  заявил  он.  -  Прошло  больше  одного
новолуния, как она опустела.
   Нам и Гав еще не знали этого чудовищного животного, - уламры  кочевали  в
местах, где водились тигры, львы, зубры,  даже  мамонты,  но  серый  медведь
попадался редко. Нао встречал его во время своих дальних странствий, он знал
его  слепую,  как  у  носорога,  жестокость  и  силу,  почти   равную   силе
льва-великана, его чудовищную неустрашимость. Возможно, что медведь  покинул
пещеру совсем или переселился лишь на короткое  время,  быть  может,  с  ним
приключилось какое-нибудь несчастье. Уверенный, что животное не придет  этой
ночью, Нао решил занять его жилище. В это время ужасный рев потряс  скалы  и
пронесся по реке: пришли зубры! Их могучие голоса  отдавались  эхом  в  этом
странном месте. Нао не без  волнения  прислушивался  к  реву  этих  огромных
животных. Человек редко охотился на  зубров.  Быки  обладали  таким  ростом,
такой силой и ловкостью, которых потомки их уже не  знали;  они  чувствовали
свою силу и не боялись даже самых крупных хищников.
   Уламры вышли из пещеры. Они были  взволнованы  необычайным  зрелищем,  их
темный ум улавливал без мысли, без слов ту мужественную красоту, что таилась
в глубине их собственного существа;  они  предчувствовали  ту  тревогу,  что
через сотни веков породит поэзию великих варваров.
   Едва только уламры  вышли  из  пещеры,  как  снова  раздался  рев,  менее
сильный, менее ритмичный, непохожий на рев зубров; тем не менее он  возвещал
о приближении животных, наиболее могучих из всех, что бродили в ту  пору  по
земле.
   В те времена мамонт был непобедим. Его появление обращало в бегство  льва
и тигра, лишало храбрости серого медведя.  Прошли  тысячелетия,  прежде  чем
человек рискнул напасть на него. И только один  носорог,  слепой  и  глупый,
осмеливался вступать с ним в бой.  Мамонт  был  ловок,  проворен,  неутомим,
легко лазал по горам, обладал устойчивой  памятью.  Его  хобот  схватывал  и
измерял предметы, его клыки рыли  землю,  в  его  жилах  текла  ярко-красная
кровь; без сомнения, он обладал более ясным  сознанием,  чем,  скажем,  наши
ручные слоны, сознание которых притуплено длительной неволей.
   Вожаки зубров и мамонтов подошли к воде одновременно. Мамонты,  привыкшие
к тому, что им все уступают дорогу, пожелали напиться первыми. Обычно это не
встречало противодействия ни со  стороны  бизонов,  ни  со  стороны  зубров.
Однако на этот раз зубры заупрямились.
   Ими  предводительствовали  быки,  которые  еще  плохо   знали   мамонтов.
Быки-предводители были гигантских размеров -  самый  крупный  был  ростом  с
носорога. Томимые сильной жаждой, они неудержимо стремились к воде. Завидев,
что мамонты хотят пройти первыми, они пронзительно заревели,  задрав  кверху
морды и раздувая шеи. Мамонты  преградили  им  дорогу.  Пять  старых  самцов
выстроились в ряд, их тела возвышались, как холмы. Клыки, длиною  не  меньше
десяти локтей, способны были  проткнуть  дуб,  их  хоботы  казались  черными
питонами, головы - скалами, их толстая кожа походила на кору  старых  вязов.
За ними следовало огромное стадо. Устремив свои маленькие  проворные  глазки
на быков, мамонты рассматривали их с невозмутимым спокойствием.
   Восемь зубров с неподвижными зрачками, с буграми на спине,  с  курчавыми,
бородатыми головами, дугообразными, расходящимися рогами встряхивали густыми
гривами, тяжелыми и грязными; инстинктивно они чувствовали  силу  врага,  но
рев стада возбуждал в них воинственный задор. Самый сильный из них  -  вожак
вожаков, наклонив свои сверкающие рога, кинулся на мамонта, который стоял  к
нему ближе  других.  Мамонт,  пораженный  в  плечо,  упал  на  колени.  Зубр
продолжал бой с упорством, свойственным его роду. Преимущество было  на  его
стороне, он крепко стоял на ногах, его острые рога были  неотразимы,  мамонт
же мог защищаться только хоботом. Зубр был грозен своей яростью,  сквозившей
во всем, - в его затуманенных глазах, в дрожащем затылке, в пене на морде, в
уверенных  и  быстрых  движениях.  Он  стремился  опрокинуть  противника   и
распороть ему живот. Тогда победа останется за ним.
   Мамонт сознавал это, он всячески старался не дать повалить себя  на  бок.
Опасность вернула ему хладнокровие. Он ждал, чтоб зубр замедлил свои удары и
тем самым дал ему подняться на ноги.
   Это неожиданное нападение озадачило остальных вожаков. Четыре  мамонта  и
семь зубров застыли в зловещем ожидании. Никто из них не решался  вмешаться,
они чувствовали, что им тоже угрожает  опасность.  Мамонты  первые  выказали
признаки нетерпения. Самый крупный из них подошел  ближе  к  бойцам.  Тяжело
дыша, он зашевелил своими перепончатыми ушами, похожими на крылья гигантских
летучих мышей. В этот момент мамонт, который сражался с быком, сильно ударил
хоботом по ногам противника. Зубр покачнулся. Воспользовавшись этим,  мамонт
поднялся с земли. Огромные животные стояли теперь друг против друга.  Ярость
вихрем крутилась в мозгу мамонта; громко затрубив, он поднял  свой  хобот  и
повел наступление. Его кривые клыки с такой силой отбросили зубра в сторону,
что у того треснул костяк. С возрастающей яростью мамонт вспорол ему клыками
живот и растоптал его внутренности, погрузив в кровь свои чудовищные ноги.
   Вопль побежденного растворился в  общем  шуме;  сражение  между  вожаками
началось. Семь зубров и четыре мамонта  ринулись  друг  на  друга.  Волнение
вожаков  передалось  их  стадам.  Глухое  мычание   зубров   смешивалось   с
пронзительными голосами мамонтов; ярость вздыбила  огромные  волны  их  тел.
Головы, рога, хоботы и клыки смешались в общей свалке.
   Вожаки целиком отдались битве. Это была огромная толчея  тел,  месиво  из
ярости  и  боли.  При  первом  столкновении  численное  превосходство   дало
преимущество зубрам. Один из мамонтов был повален  на  землю  тремя  быками,
второй упал замертво при  обороне;  но  зато  два  других  одержали  быструю
победу. Набросившись на противника, они стали потрошить его клыками, топтать
и душить. Заметив опасность, грозящую товарищам,  мамонты  бросились  им  на
помощь. Три зубра, терзавшие упавшего мамонта, были застигнуты  врасплох.  В
один миг они были опрокинуты,  двое  раздавлены  тяжелыми  ступнями,  третий
обратился в бегство. Его  побег  увлек  за  собой  остальных  быков.  Паника
овладела всем стадом. Сперва это была тишина, странная неподвижность,  затем
стадо дрогнуло, послышался топот, похожий  на  шум  дождя,  через  мгновение
отступление  превратилось  в  бегство.  Зажатые  в  узком  проходе  животные
бросались  друг  на  друга,  сильные  опрокидывали  слабых,   более   ловкие
взбирались на спину упавших.  Их  кости  трещали,  как  деревья,  поваленные
циклоном.
   Мамонты и не думали о  преследовании.  Они  только  лишний  раз  доказали
степень своей  мощи,  свое  право  считать  себя  хозяевами  земли.  Колонна
гигантов глиняного цвета, с длинной  жесткой  шерстью,  с  жесткими  гривами
направилась к водопою. Они пили  с  такой  жадностью,  что  уровень  воды  в
маленьких бухтах быстро понизился.
   Обитатели леса, напуганные борьбой, смотрели со склонов холмов, как  пьют
мамонты. Уламры тоже созерцали их в почтительном оцепенении.
   Нао сравнивал хрупкие руки, тонкие ноги, узкие торсы  своих  товарищей  с
ногами мамонтов, крепкими, как дуб, с их телами, похожими  на  скалы.  Каким
ничтожным и слабым казался ему теперь человек, всю свою жизнь  блуждающий  в
саванне!
   Он думал также о желтых львах, о львах-великанах, о тиграх, которые могли
ему встретиться и под когтями которых человек слаб и беспомощен, как  пташка
в когтях орла.

   III
   В пещере
   Это было после полуночи. Как цветок  вьюнка,  плыла  вдоль  облака  белая
луна; она катила свои волны по реке,  по  безмолвным  скалам,  тени  которых
падали  на  озеро.  Мамонты  ушли.  Было  тихо.  Лишь   изредка   проползало
какое-нибудь пресмыкающееся или бесшумно пролетала ночная сова.
   Гав дежурил у входа в пещеру, - была его очередь сторожить. Он дремал  от
усталости, его внимание пробуждалось лишь при каких-нибудь внезапных  шумах,
при  новых  или  усиливающихся  запахах,  при  порывах  ветра.  Им  овладело
оцепенение, поглотившее все, кроме чувства опасности. Пробежала сайга -  это
заставило его поднять голову и оглядеться: вдали показался чей-то  массивный
силуэт, который двигался  покачиваясь.  Тяжелые  и  в  то  же  время  гибкие
конечности, крупная голова, заостренная книзу, какое-то  странное  очертание
туловища, схожее с человеком. Это медведь, -  Гав  знал  пещерного  медведя,
великана с выпуклым лбом, который мирно жил в своей берлоге, пасся на  своих
пастбищах и питался растительной пищей. Только сильный голод  мог  принудить
его к нападению  на  животных.  Но  тот,  что  приближался,  не  походил  на
пещерного медведя. Гав окончательно  убедился  в  этом,  когда  увидел  его,
освещенного  луной:   сплюснутая   голова   сероватой   масти,   в   походке
чувствовалась уверенность, жестокость и хитрость  плотоядных  животных:  это
был серый медведь, соперник крупных хищников. Гав  вспомнил  рассказы  своих
соплеменников, бывавших в  горах.  Серый  медведь  справляется  с  зубром  и
буйволом и перетаскивает их с такой же легкостью, как леопард антилопу.  Его
когти одним ударом могут распороть грудь и живот человека; он может задушить
лошадь и не боится ни тигра, ни рыжего льва. Старый Гун полагает, что  серый
медведь уступает только льву-великану, мамонту и носорогу. Однако сын  Сайги
не  испытал  того  внезапного  страха,  который  внушал  ему  обычно   тигр.
Встречаясь  неоднократно  с  пещ