ерным  медведем,  он  считал  всех  медведей
добродушными и бесхитростными. Это воспоминание успокоило молодого воина, но
вскоре поведение приближавшегося зверя внушило ему подозрение. Гав  подбежал
к вождю. Ему  стоило  только  коснуться  его  руки,  и  высокая  фигура  Нао
появилась из мрака пещеры.
   - Чего хочет Гав? - спросил Нао.
   Гав протянул руку по направлению к вершине  холма.  Лицо  вождя  выразило
изумление.
   - Серый медведь!
   Нао обвел взглядом пещеру. Поблизости было  несколько  валунов,  которыми
можно было загородить в нее вход. Нао подумал о бегстве, но отступление было
возможно только в сторону водоема, где  медведь  легко  мог  их  настигнуть.
Оставалось единственное средство - забраться на  дерево.  Серый  медведь  не
лазает по деревьям, но зато он способен  караулить  под  деревом  бесконечно
долго, да к тому же поблизости не было деревьев с толстыми ветками.
   Заметил ли зверь Гава, присевшего на корточки, или он просто  возвращался
в свое логово после длительного путешествия? Но пока Нао размышлял об  этом,
медведь уже спускался по крутому  откосу  холма.  Здесь  он  поднял  голову,
понюхал влажный воздух и пустился бежать рысью. Воины подумали было, что  он
удаляется от них, но зверь остановился как раз у того места, где скала  была
более  доступной.  Отступление  было  отрезано.  У  верховьев  реки   выступ
обрывался, скала становилась неприступной; в низовьях пришлось бы бежать  на
виду у медведя: он успеет перейти узкую речку и загородить дорогу  беглецам.
Оставалось только ждать, пока зверь уйдет или нападет на пещеру.
   Нао разбудил Нама, и  все  трое  принялись  загромождать  вход  в  пещеру
валунами.
   После некоторого колебания медведь решил  переплыть  реку.  Он  не  спеша
достиг берега и взобрался на выступ скалы. По мере того как он  приближался,
все отчетливее вырисовывалась его мускулистая туша; иногда  при  свете  луны
сверкали его зубы. Нам и Гав дрожали от страха. Любовь к жизни наполняла  их
сердца; сознание своей слабости затрудняло дыхание. Нао тоже был встревожен.
Он знал силу противника и понимал, что медведю понадобится немного  времени,
чтобы умертвить трех человек; его толстая  кожа,  кости,  подобные  граниту,
были почти неуязвимы для дротика, топора и рогатины.
   Вскоре  перед  входом  в  пещеру  выросла  стена  из  валунов,   осталось
незакрытым лишь небольшое отверстие в рост человека. Когда  медведь  подошел
близко, он, рыча, наклонил голову и удивленно оглянулся. Он давно уже почуял
людей и услышал шум, производимый их работой, но он никак  не  ожидал  найти
закрытым вход в свою берлогу, где он провел столько лет.  Он  смутно  уловил
связь между появлением препятствия и теми, кто занял его  обиталище.  Почуяв
запах слабых животных, которыми он рассчитывал полакомиться, он  не  выказал
им ни малейшей осторожности. Он потягивался,  освещенный  луной,  расправлял
серебристую грудь, покачивал остроконечной мордой. Затем вдруг беспричинно и
зловеще зарычал. В беспокойстве встал на задние  лапы,  -  в  этой  позе  он
казался огромным волосатым человеком, только с чересчур короткими  ногами  и
чрезмерно развитым торсом, - и двинулся к пещере.
   Нам и Гав, скрывшиеся в темноте  пещеры,  держали  наготове  топоры;  сын
Леопарда поднял свою палицу: они ждали, что животное  просунет  в  отверстие
передние лапы, и тогда их можно будет отрубить.  Но  вместо  лап  показалась
огромная голова, заросшая свалянной  шерстью,  лоб,  слюнявые  губы,  острые
белые зубы. Нам и Гав с силой опустили свои топоры. Нао взмахнул палицей, но
низкий потолок помешал нанести удар. Медведь зарычал и отступил. Он  не  был
даже ранен, на морде не выступило ни единой  капли  крови,  только  движение
челюстей и вспыхнувшие зрачки  говорили  о  негодовании  оскорбленной  силы.
Однако  он  не  пренебрег  уроком  и  тотчас  же  изменил  тактику.  Обладая
утонченной способностью распознавать  опасности,  зверь  отлично  знал,  что
иногда лучше обойти препятствие, нежели идти напролом. Он толкнул стену, она
дрогнула под его тяжестью.  Медведь  с  удвоенной  силой  заработал  лапами,
плечом, головой, то напирая на стену, то вцепляясь  в  нее  своими  когтями.
Отыскав слабое место, он налег на него всей своей тяжестью.  Люди  не  могли
достать его здесь своими короткими руками. Они не пытались  больше  нападать
на него. Нао и Гав подпирали стену, успешно оберегая ее от сотрясений, в  то
время как Нам через отверстие наблюдал за животным, нацеливаясь  дротиком  в
его глаз.
   Вскоре нападающий понял, что стена перестала  шататься.  Такое  открытие,
опрокидывавшее весь многолетний опыт животного, крайне удивило его и привело
в отчаяние. Медведь остановился, присел на задние  лапы  и  стал  обнюхивать
стену, наклонив голову с недоверчивым видом. Наконец, решив, что он  ошибся,
медведь  снова  принялся  штурмовать  препятствие  лапами,  плечом  и   всем
корпусом. Но препятствие не поддавалось. Медведь пришел  в  ярость  и  забыл
всякую осторожность. Его привлекало к себе отверстие, оставшееся  свободным,
оно казалось единственным удобным проходом в пещеру, и, обезумев  от  гнева,
медведь бросился в него. Брошенный дротик попал ему в самое веко, но это  не
приостановило нападения, которое стало  непреодолимым.  Ярость  клокотала  в
этой массе тела, кровь бурлила в ней потоками  -  животное  удвоило  усилия.
Стена рухнула.
   Нао и Гав отскочили в глубь пещеры; Нам очутился  в  объятиях  чудовищных
лап. Он и не думал защищаться; он походил на антилопу, схваченную  пантерой,
на лошадь, поваленную львом. Опустив  руки,  широко  раскрыв  рот,  он  ждал
смерти в приступе  какого-то  оцепенения.  Но  Нао,  вначале  растерявшийся,
быстро обрел тот воинственный пыл, что порождает героев. Он отбросил  топор,
считая его бесполезным, и схватил обеими руками дубовую,  суковатую  палицу.
Заметив Нао, медведь бросил свою слабую, трепещущую в  его  лапах  добычу  и
двинулся на более опасного противника. Но не успел он пустить  в  дело  свои
лапы и зубы, уламр занес над ним палицу. Оружие опередило. Удар пришелся  по
челюсти медведя, задев его ноздри. От боли зверь заревел и  осел  на  задние
лапы; второй удар, нанесенный Нао,  пришелся  по  несокрушимому  черепу.  Но
огромное животное уже  оправилось  и  бросилось  вперед.  Уламр  едва  успел
спрятаться  за  выступ  скалы,  медведь  с  размаху   ударился   о   камень.
Воспользовавшись оплошностью зверя, Нао выскочил из засады и с  воинственным
криком ударил дубиной по длинному позвоночнику медведя, позвоночник треснул,
зверь, уже ослабевший от ушиба о скалу, покачнулся и упал.  Нао,  опьяненный
своей силой, дробил ему лапы, челюсти, в то время как Нам и  Гав  вспарывали
живот ударами топоров. Когда, наконец, вся эта масса перестала  трепыхаться,
воины молча переглянулись. Это была торжественная минута. Итак, Нао -  самый
неустрашимый, самый грозный из уламров, ибо никому - ни Фауму, ни  Го,  сыну
Тигра, ни даже одному из тех легендарных воинов, о которых  рассказывал  Гун
Сухие Кости, - не удавалось еще убить серого  медведя  ударом  палицы.  Этот
подвиг запечатлелся навсегда в мозгу молодых воинов: он окрылит их  надежды,
они передадут его потомству, если только Нам, Гав и Нао не погибнут в борьбе
за огонь.

   IV
   Лев-великан и тигрица
   Прошло одно новолуние. Давно уже Нао  миновал  саванну,  продвигаясь  все
время на юг. Теперь он проходил через лес. Лес казался бесконечным.  Изредка
попадались поляны, озера, болота и скалы. Лес то  опускался  в  ложбины,  то
вновь поднимался на холмы, порождая все  виды  растений,  все  разновидности
животных. В нем можно было встретить тигра, желтого льва, леопарда,  лесного
человека, который жил уединенно с несколькими самками,  более  сильный,  чем
обыкновенные люди.  В  лесу  водились  гиены,  волки,  кабаны,  лани,  козы,
муфлоны, носороги в тяжелом панцире и даже львы-великаны, встречающиеся  все
реже и реже; вымирание этой породы началось  уже  сотни  веков  тому  назад.
Встречался там и мамонт, губитель деревьев; пребывание его в лесу было более
опустошительным, нежели циклоны и наводнения.
   В этом страшном месте уламры  обнаружили  изобилие  пищи;  но  они  знали
прекрасно, что и сами они представляют собою лакомую добычу  для  плотоядных
животных. Поэтому они продвигались с большой  осторожностью,  треугольником,
чтобы владеть  возможно  большим  пространством.  Днем  обостренные  чувства
предохраняли их от опасностей, к тому же наиболее страшные  враги  охотились
лишь с наступлением темноты. При дневном свете глаза  хищников  видят  хуже,
чем глаза человека, но зато обонянием люди уступали  волкам.  К  счастью,  в
лесу, обильном добычей,  волкам  не  было  надобности  охотиться  за  такими
сильными животными, как люди. Могущественный пещерный медведь почти  никогда
не нападал на животных, разве только в том случае, когда был очень  голоден;
будучи  травоядным,  он  находил,  чем  утолить  мирно,  без  борьбы,   свою
прожорливость. Серого же  медведя,  который  только  случайно  попадался  за
пределами холодной полосы, можно было видеть лишь издали.
   Тем не менее дни уламров были полны тревог,  ночи  -  опасностей.  Они  с
большой осторожностью выбирали места для ночлега;  располагались  в  убежище
задолго до захода солнца, часто ночевали  в  пещерах,  иной  раз  укрывались
среди пней или в густых ямах, преграждая доступ к своему ночлегу  множеством
всяких преград.
   Больше всего они  страдали  от  отсутствия  огня.  В  безлунные  ночи  им
казалось, что они навсегда погрузились во мрак, который наваливался  на  них
огромною тяжестью и поглощал их целиком. По ночам они подолгу  всматривались
в чащу леса, словно надеясь увидеть в его  клетке  пламя,  пожирающее  сухие
ветки, но  они  видели  лишь  мигающие,  далекие  огоньки  звезд  или  глаза
животных. И тогда их охватывало чувство беспомощности и одиночества.
   Быть может, они меньше страдали бы в своей  орде,  среди  толпы,  шумящей
вокруг них, но это полное, беспредельное одиночество заставляло сжиматься их
сердца.
   Наконец лес расступился. Страна деревьев осталась на западе,  на  востоке
же раскинулась равнина с зарослями, с островками  деревьев.  Трава  защищала
свои владения  от  больших  растений  с  помощью  зубров,  оленей,  лошадей,
джигетаев, которые ощипывали молодые побеги деревьев. По  равнине  протекала
река,  обрамленная  серебристыми  тополями,   ивами,   осинами,   ольхой   и
тростником;  несколько   валунов,   оставшихся   от   ледникового   периода,
громоздились в ней рыжеватой массой. Хотя день еще был  в  разгаре,  длинные
тени пересекали равнину.
   Уламры с недоверием рассматривали местность,  она  была  небезопасна:  по
вечерам сюда  на  водопой  должны  были  стекаться  многочисленные  хищники.
Поэтому они поспешили напиться. Затем занялись поисками безопасного ночлега.
Разбросанные кое-где камни не могли им служить достаточным убежищем. Правда,
некоторые из них лежали грудами, но их пришлось бы долго укреплять.  Молодых
воинов охватило отчаяние, и они уже решили было вернуться в лес,  как  вдруг
Нам увидел огромные валуны, лежащие очень близко друг от друга: два  из  них
соприкасались верхушками, образуя  внутри  пещеру  с  четырьмя  отверстиями.
Через три из этих отверстий могли проникнуть только мелкие  животные:  волк,
собака,  пантера,  через  четвертое  мог  пролезть  человек;  но  оно   было
недоступно для крупных хищников, вроде медведей, львов и тигров.
   Итак, уламры обрели убежище более надежное, чем все те,  что  встречались
им до сих пор, ибо камни были так тяжелы и так  крепко  сложены,  что  целое
стадо мамонтов не смогло бы их  сдвинуть  с  места.  В  пещере  смело  могли
укрыться десять человек. Уламры были рады этой находке. Впервые за все время
их  пути  они  могли  спокойно  провести  ночь,   не   опасаясь   нападения.
Подкрепившись сырым мясом молодого оленя и орехами, набранными в  лесу,  они
занялись осмотром местности. Несколько ланей и  коз  прошли  на  водопой;  с
воинственным криком взлетали вороны; в облаках парил орел; прыгнула  рысь  в
погоне за чирком; в ивняке неслышно  крался  леопард.  Вскоре  тень  покрыла
саванну; солнце гасло за деревьями, как огромный круглый  костер;  близилось
время, когда хищники выходят на добычу. Но пока их еще не было видно.
   Слышался неясный шум - это в одиночку или стайками пели птицы,  они  пели
радостный гимн солнцу и гимн страха и печали зловещей ночи.
   Из лесу вышел бизон. Куда он направляется?! Почему один? Спешил ли  он  к
стаду  или  бежал  куда  попало,  преследуемый  врагами?  Уламрам  это  было
безразлично; их охватила  жажда  добычи.  Охотники  их  племени  никогда  не
нападали на стадо бизонов, они выслеживали одиночек - слабых и раненых.
   Нао с глухим ворчанием поднялся с земли. Победа над бизоном была не менее
славной, чем над любым крупным хищником. В Нао проснулся инстинкт  охотника.
Его пыл возрастал по мере приближения  зверя.  Но  в  это  же  время  в  нем
заговорил другой инстинкт, который требовал  не  уничтожать  без  надобности
запасы пищи: ведь свежее мясо было у них уже в изобилии.  Вспомнив  о  своей
победе над медведем, Нао решил,  что  уж  не  так  велика  заслуга  победить
бизона. Он опустил дротик, отказавшись от охоты, на которой  он  мог  только
испортить свое оружие. И бизон медленно прошел мимо него к реке.
   Вдруг воины подняли головы, они почуяли приближение  опасности.  Сомнение
длилось недолго. Нам и Гав, по знаку вождя, скользнули под  камни.  Нао  сам
последовал за ними. Из леса появился большерогий олень (Meqaceros). Животное
мчалось с головокружительной быстротой. Его голова с  большими  рогами  была
закинута назад, с губ капала пена, смешанная с кровью, ноги  сгибались,  как
ветви в бурю. Следом за оленем из лесу  выскочил  тигр.  Сильный,  с  гибкой
спиной, он двигался огромными прыжками до двадцати локтей каждый.  Казалось,
что он не бежит, а скользит в воздухе.  Касаясь  земли,  он  весь  сжимался,
сосредоточивая силы для нового взлета. Было видно, что хищник скоро  догонит
оленя. Тот мчался безостановочно, делая короткие,  всеубыстряющиеся  скачки.
Он бежал издалека и был утомлен, в то время как тигр  только  что  вышел  на
охоту со свежими силами.
   - Тигр схватит большого оленя! - сказал Нам дрожащим от волнения голосом.
   Нао, с азартом следивший за этой погоней, ответил:
   - Большой олень неутомим!
   Неподалеку от реки олень на мгновение приостановился, но затем,  напрягши
все силы, снова пустился в бегство. Оба животных бежали теперь с  одинаковой
быстротой, но вскоре прыжки тигра сократились. Он, несомненно, отказался  бы
от преследований, если бы не близость реки. Он надеялся во  время  переправы
догнать оленя, который был от него на  расстоянии  пятидесяти  локтей.  Тигр
бросился в воду и быстро поплыл. Однако олень не уступал ему в скорости. Это
был решительный момент. Река была неширока,  и  олень  быстро  ее  переплыл.
Перед ним был крутой берег. Пока он  будет  на  него  взбираться,  тигр  его
настигнет и схватит. Олень это понял и повернул в сторону, по направлению  к
пологой отмели мыса. На  это  ушло  несколько  лишних  мгновений,  во  время
которых тигр успел сократить  разделявшее  их  расстояние.  Олень  не  успел
отбежать и двадцати локтей, как тигр, в свою очередь, достиг берега и сделал
первый прыжок.
   Однако он слишком поторопился,  споткнулся  и  упал.  Это  спасло  оленя.
Дальнейшая  погоня  была  бесполезна.  Тигр  это  понял.   Он   вспомнил   о
промелькнувшем перед  его  глазами  бизоне  и,  бросившись  в  воду,  поплыл
обратно. Бизон был еще виден...
   Во время погони он отступил к лесу. Увидев, что тигр его не преследует, а
наоборот, от него удаляется, он в замешательстве замедлил свой  бег.  В  это
время он почувствовал какой-то новый опасный  запах.  Он  вытянул  шею  и  в
испуге заметался, отыскивая наиболее  безопасный  путь.  Таким  образом,  он
очутился неподалеку от валунов, где укрывались  уламры;  запах  человеческих
испарений напомнил ему о столкновении, когда он, еще молодой  и  неокрепший,
был ранен камнем; бизон решил свернуть и с этого пути.
   Теперь он бежал рысцой по направлению к  лесу,  который  был  уже  совсем
близко, и  вдруг  остановился  как  вкопанный:  огромными  прыжками  к  нему
приближался  тигр.  Хищник  знал,  что  бизон  не   убежит   от   него,   но
предшествующая неудача сделала его нетерпеливым. Опасность вывела бизона  из
нерешительности. Не рассчитывая на скорость своих ног, он приготовился к бою
и, яростно роя копытами землю, низко опустил голову. Он был неплохим бойцом,
- крепыш с широкой рыжей грудью, с глазами, в которых  светились  фиолетовые
огоньки. Бешенство заглушило в нем страх; кровь,  стучавшая  в  его  сердце,
стала кровью борьбы, инстинкт самосохранения перевоплотился в храбрость.
   Тигр оценил силу противника. Он не решился напасть на  него  сразу;  стал
лавировать, ползая, как пресмыкающееся, подкарауливая каждое  поспешное  или
неловкое движение врага, которое позволило бы  ему  вскочить  противнику  на
круп, сломать ему позвоночник или перегрызть горло. Но  бизон,  внимательный
ко  всем  движениям  нападающего,  все  время  подставлял  ему  свой  лоб  и
заостренные рога.
   Вдруг хищник застыл на месте. Он съежился, его  большие  желтые  свирепые
глаза устремились в ту точку, откуда приближалось  какое-то  новое  огромное
животное. Ростом и  сложением  оно  походило  на  тигра,  гривой,  грудью  и
величественной   походкой   напоминало   льва.   Зверь    приближался,    не
останавливаясь. В его величавых движениях чувствовалась,  однако,  некоторая
неуверенность охотника, попавшего в незнакомую для него местность.  Тигр  же
был у себя дома. В течение десяти сезонов он владел этими местами;  леопард,
пантера, гиена жили здесь под его  защитой,  любая  добыча  становилась  его
собственностью, стоило только  ему  пожелать;  ни  одно  живое  существо  не
осмеливалось восстать против него. Серый  медведь  проходил  иногда  по  его
владениям, но лишь в холодное время, тигры жили на севере, а львы в  местах,
где есть вода; здесь не было никого, кто мог бы оспаривать  его  могущество.
Он сторонился только неуязвимых носорогов и мамонтов с их массивными ногами,
считая победу над ними слишком трудной. Странное  существо,  которое  только
что появилось, было ему незнакомо, поэтому чувства его пришли в смятение.
   Это было очень редкое животное, животное древних времен, род которого уже
вымирал.  Инстинктивно  тигр  почувствовал,  что  враг  сильнее  его,  лучше
вооружен и так же ловок, как и он сам. Помня о своих  победах,  он  всячески
противился страху. И все же он колебался.
   По мере приближения врага он не отступал, но старался спрятаться от него,
сохраняя, однако, боевое положение.
   Когда расстояние между ними достаточно сократилось, лев-великан расправил
свою могучую грудь и зарычал.  Затем,  вытянувшись,  сделал  первый  прыжок,
прыжок в двадцать пять локтей. Тигр отскочил назад.  При  втором  прыжке  он
повернулся,  чтобы  отступить  еще  дальше,  но  движение  это   было   лишь
подготовкой к нападению; охватившая  ярость  заставила  его  вернуться,  его
желтые глаза позеленели, он принял битву, тем более что  он  был  теперь  не
один:  из   зарослей   появилась   тигрица;   она   бежала,   стремительная,
великолепная, на помощь своему самцу.
   Лев-великан, в свою очередь, заколебался, он усомнился в своей силе. Быть
может, он и отступил бы, оставив тиграм  их  владения,  если  бы  противник,
возбужденный мяуканьем приближающейся тигрицы,  не  перешел  в  наступление.
Противников разделяло теперь расстояние одного прыжка. Лев легко покрыл  это
расстояние, но промахнулся.  Враг  схитрил  и  повел  нападение  сбоку.  Лев
остановился,  готовый  к  обороне.  Смешались  когти  и  морды,  послышалось
щелканье зубов и страшный хрип. Тигр был ниже ростом, по